Сказ о том, как Федька под горячую руку попал

Раскрасневшийся Феденька влетел в Государевы покои и уже готов был кинуться к Царю, но Иван Васильевич остановил его жестом. — Это, Федюша, что? — поинтересовался он, делая вид, что с преувеличенным вниманием изучает свиток, лежавший на столе. — Что «что»? — не понял Федя. Мысленно он напрягся, перебирая в голове все многочисленные свои шалости, о большинстве которых, по его разумению, царь не ведал, но мог и узнать. — Ну вот это вот все. Тебе кто повеление давал над послом англицким измываться? — А, это, — расслабился Федя, но тут же встрепенулся, — загордился посолишка, вот и окоротили слегка! — Окоротили! Напоили в трактире, в медвежью шкуру обрядили, да по улице пустили. Да ладно б шкура целая, так позади ж дыра, а в ней тебе вся Англия виднеется, и Западная, и Восточная, да еще и шотландские земли, если приглядется. — Так иначе-то как, государь, наглеца к ответу призвать? — Федька уже совсем расслабился и посмеивался, вспоминая жестокую шутку над послом, зачинщиком которой был именно он. Но Государь вопреки ожиданиям на этот раз не оценил федькиной веселой затеи. — То не твое щенячье дело, понял?! — он стукнул кулаком по столу. — То мои заботы судить, кто прав, кто виноват, это дело государственное, в коем ты не бельмеса. А твое дело слушать и на палец наматывать, коль усов Господь не дал. Вернется потом эта паскуда англицкая на родину, да и накропает книжонку о наших диких нравах. Ладно... портки сымай! Федька обрадованно кинулся скидывать одежу, думая, что прощен, однако, его смутил суровый взгляд Государя. Тем временем Иван Васильевич присел на кровать, похлопал по коленям и поманил Федьку к себе. — Ложись. Федька приблизился, настороженно поглядывая на Царя и пытаясь догадаться, что тот задумал, и улегся к нему на колени. Иван Васильевич провел пальцами по спине сверху вниз, от чего у Федьки пошли по всему телу приятные мурашки, прикоснулся к его нежной ягодице, слегка огладил, а потом размахнулся и шлепнул — один раз, другой, третий. Следы от его ударов заалели на белой коже. Такого Федька не ожидал. Он охнул сначала от неожиданности, но потом удары становились все тяжелее, да и перстни на руках царя больно царапали кожу. Федька заскулил уже по-настоящему, не столько даже от боли, сколько от обиды и унижения. Вопреки поучениям «Домостроя», отец Феди, Алексей Данилович, телесных наказаний не практиковал. Так что в бытность свою ребенком Федька привык подставлять свою попу исключительно для поцелуев, но никак не для шлепков и розог. «Будто я дитя провинившееся или щенок какой! — думал про себя Басманов с обидой и злостью, глотая слезы. — Измыслил же государь наказание!» То-то посмеялись бы остальные опричники, узрев своего надменного воеводу в столь беспомощном виде. При мысли об этом у Федьки запылали щеки. Если уж и случалось иной раз, что за мелкие провинности кто-то из опричной братии получал наказание, то обычно это были удары плетьми, количеством соизмеримо с тяжестью вины; а то и сажали бедолагу в подвал на недельку-другую на один хлеб и воду. И позорным сие не считалось. Но своего любимца царь жалел и глядел на все его выходки сквозь пальцы. И до сего дня Федору успешно удавалось увиливать от всех наказаний. С государем прекрасно работала схема, к которой Федька привык прибегать во всех затруднительных случаях с самого детства. Он смотрел на царя своими прозрачными влажными глазами и, притворно вздыхая и хлопая уже мокрыми ресницами, не смущаясь спихивал всю вину на товарищей. Угрызений совести по этому поводу Феденька не испытывал ни тогда, ни сейчас. «Только бы никто не узнал» — проносилось в Федькиной голове. Уж он-то прекрасно ведал о том, что во дворце даже у стен есть уши. Государю же все происходящее, видимо, доставляло удовольствие, и останавливаться он не собирался. Зато Федору терпеть шлепки становилось все тяжелее, да и вообще терпение никогда не было его сильной стороной. — Батюшка государь! — Захныкал Федька с мольбой. — Довольно уже! Понял я все! Он невольно сжал ягодицы в ожидании следующего удара, но его не последовало. Вместо этого царь подул на горячую и раскрасневшуюся нежную кожу. Юноша почувствовал телом, что Государь сильно возбужден, да и его собственный член, который терся о ногу Царя, привстал. Иван отвлекся, звякнуло стекло, по комнате разлился аромат миндального масла с жасмином, которое государь щедро поливал на свои руки. От сильного цветочного аромата, от непривычной боли и унижения, Федька чувствовал легкое головокружение и спутанность в мыслях. Однако это было приятно. Иван провел пальцами по нежным складкам между ягодиц, и аккуратно, не спеша толкнулся вперед, так что Феденька только судорожно всхлипнул. — Сие наказание для твоего же блага, ангел мой, — ласково приговаривал Царь, ускоряя темп движения пальцами, — не ради жестокости, а токмо для вразумления. Федька приподнял задницу и насаживался на царские пальцы с такими сладкими стонами,еще и невольно раздвигая при этом ноги, что Иван больше не мог сдерживать себя. Он рывком приподнял молодого полюбовника, посадил его к себе на колени, лицом к лицу, впился пальцами в бедра и с размаху насадил на свой член. Федька изогнулся в пояснице, откинул голову назад, и двигался, подстраиваясь под все ускоряющийся темп, который задавал Иван. Царь невольно залюбовался им. Федины кудри спутались, а на щеках и ресницах все еще блестела влага от недавних слез. — Ох и неслух! — Прорычал Иван, ускоряясь. — Поделом же тебе! Царю достало пары минут, чтобы излиться, и он уже почти не заметил, что и Федька кончил сразу вслед за ним, хватая ртом воздух и судорожно сжимая бедра. Он весь как-то разом обмяк и привалился к груди Ивана. *** — Будешь еще царя-батюшку непослушанием расстраивать, бесстыдник ты этакий? В опочивальне было жарко натоплено. На столике возле кровати горела небольшая свеча пчелиного воска, приятно потрескивая. Алый шелк царской постели в полутьме казался совсем темным и отливал мягким матовым блеском. Федька лежал на животе, положив руку себе под щеку. — Государь, ты на разговоры досужие не отвлекайся… Я-то ясное дело, тебя не расстрою боле… А ты обещал целовать, где болит, так и целуй… — молвил с хитрющей улыбкой Федька, подставляя задницу.