Пусть

Синдбад находит в себе силы идти дальше, никогда не оборачиваясь, потому что так надо. Он находит в себе силы жертвовать кем-то очень дорогим для него ради счастья народа его страны. И находит в себе силы быть лучшим правителем. Прогнать навязчивого Джудала, кажется, не хватает сил. Маги порой чрезмерно нахален и своеволен. Делает что вздумается, переходит все грани, того даже не понимая. И вызывающе усаживается на письменный стол, перебирает в руках небольших размеров чернильницу и якобы ненароком роняет ее. И расплывается в ухмылке, наблюдая за недовольным лицом правителя. До тошноты театрально черноволосый отправляет в полет стопку бумаг, так долго и тщательно разбираемых Синдбадом. — Пусть всё летит к чертям, — нахально и дерзко. Произносит это тихо, но достаточно для того, чтобы услышал король. И закидывает ногу на ногу, а руки скрещивает на груди, смотрит в глаза и ждет реакции и последующих действий. А в рубиновых глазах пляшут черти. А взгляд молодого маги томный, пьянит лучше самого дорогого вина и дурманит до невозможности, до потери сознания, до цветных кругов перед глазами… И почти невосприимчивый к алкоголю Синдбад пьянеет моментально и сам себя корит за это. Наверное, влюбляться в столь легкомысленного юношу было самой глупой ошибкой. И пусть. Король закрывает глаза на мгновение, делает несколько шагов в сторону Джудала и, опрокидывая того на резной стол, впивается в столь желанные губы. Нависает сверху, покрывая тонкую шею поцелуями-укусами. Ловкие пальцы пробираются под топ и играют с сосками, то поглаживая, то надавливая на них. Другой рукой исследует гибкую спину, задевая чувствительные точки, пальцы бегают по выступающим позвонкам, пересчитывают ребра. И Джудал стонет откровенно, громко, не сдерживая голос. И плевать, если кто-то услышит. И плевать, если кто-то увидит его таким. Пусть. «Пусть все знают», — мелькает в голове. Маги прогибаеся под нежными ласками и, тяжело дыша, шепчет отрывистое: «Ещё». Оно пробивает все барьеры, развевает остатки здравого смысла в голове. Синдбад стаскивает податливое тело со стола и разворачивает к себе спиной, заставляя опереться о край резной столешницы. Одежда летит куда-то в сторону, куда-то к разбросанным по полу бумагам. Подготовив маги пальцами, входит король медленно и осторожно, не желая причинять Джудалу боль. «Напрасно все это», — замечает маги. Не нужна ему вся эта нежность. И подается бедрами назад, насаживаясь на член, а с губ слетает протяжный стон. Синдбад воспринимает это по-своему, как разрешение проникнуть глубже и двигаться чуть сильнее. — Жестче, — выдыхает любовник, не привыкший к ласкам, требуя большего. Такой вот он, Джудал, чрезмерно извращенный, алчный, эгоистичный и наивный совсем чуть-чуть, ибо верит в сказки с хорошим концом, где в итоге все живут «долго и счастливо». Хоть и понимает с толикой горести и обиды, что «сказки» эти нереальны, ибо жизнь уже продемонстрировала ему что к чему. Поэтому и приходит он к королю Синдрии в поисках удовольствий и, как это ни странно, желая забыться, пусть и на короткое мгновение. Больше не к кому пойти… Джудал жадно глотает воздух, давится им и собственными стонами, чувствует приближение финала. Судорога пробегает по телу, и король кончает вместе с маги практически одновременно. Чертовски хорошо.

***

Несколькими часами позже. Лежа под боком у Синдбада, парень думает, что не будет жалеть о содеянном, наверное, впервые. И что отдавался он многим, будучи неспособным ощутить ничего, кроме гниющего в душе сожаления. И слышит он, как бьется чужое сердце у него над ухом равномерно и как собственное бешено колотится. Но так спокойно на душе… Пожалуй, даже слишком. И, наверное, впервые он не ждет ножа в спину. А уходить так не хочется. Совсем-совсем. Ведь за этими стенами они никто друг другу. Просто король. Просто маги. И пусть. Джудал, уходя, оборачивается. И трепетно целует спящего короля в лоб на прощание. Сентиментальность вовсе не свойственна черноволосому маги. «Влюбился, наверное, — насмехается, — и пусть».