*
Ад слишком похож на семью Тодороки. В комплекте с гораздо более юными копиями его семьи, и они должны быть копиями, потому что мама, Фуюми и Нацуо не могут быть мертвыми. Что же касается Шото… Ха. Кто знает — было бы забавно, если бы подросток оказался в этом же уголке ада, застряв в своем младенческом теле. Даби тянется через стол, чтобы ткнуть Шото в щеку. Младенец тупо моргает круглыми глазами в ответ. Все в нем по-тупому круглое. Как мяч. Как только эта мысль приходит ему в голову, из глубин забытых воспоминаний внезапно всплывают старые фантазии о том, как он вышвыривает своего младшего брата из ближайшего окна, словно футбольный мяч. Ладно. Может быть, ад не так уж плох, если он наконец увидит, как это будет выглядеть. Насколько подвижны младенцы? — Тойя, перестань беспокоить своего брата и ешь свой завтрак. Даби чувствует, как его лицо инстинктивно искажается из-за хмурого взгляда, вызванного руганью мамы. Он опускает руку, но не отводит глаза, направленные на Шото. Только ребенок продолжает безучастно смотреть на него, совсем не выглядя обеспокоенным. На самом деле, он вообще ничего не выражал — ни эмоций, ни проблеска сознания. Признаков разумной жизни не обнаружено. Судя по всему, он просто глупый ребенок. Даби поджимает губы и отводит взгляд. За неимением лучшего, он запихивает в рот кусочек чего-то. Рыба. Отвратительно. Боже, быть мертвым отстойно.*
Вот, что известно Даби: 1. Телу, в котором он находится, физически восемь лет. Не семь, потому что тогда Шото не существовало бы, а он, к сожалению, очень даже существует. Не девять, потому что Фуюми была бы того же роста, что и он, а она, слава богу, не была — он проверил, и титул самого высокого ребенка принадлежал ему и был в безопасности… пока. 2. Его пламя оранжевое. Не голубое. Оранжевое. Он невольно вздыхает, когда незнакомый цвет вырывается наружу и поглощает его предплечья. Острые, жалящие ощущения ползут вниз, к его запястьям, где языки пламени лижут его краснеющую кожу и… Ой. 3. Он снова может ощущать своими руками. Боль. От сгорания. Фантастика. После себя оно даже оставляет детские розовые шрамы, выглядящие… ничем по сравнению с теми, к которым он привык. Но почему-то они чувствовались бесконечно хуже. Особенно, когда прикрывающие их рукава с силой дергает Старатель, который нависает над ним со скривившимся от ярости лицом. 4. Он в порядке. Он не в порядке.*
— Нет! Почему ты не остановишься?! Даби едва сопротивляется желанию вздрогнуть, когда пара гигантских рук сжимает его плечи, сковывая, ловя его, вынуждая смотреть в лицо человека, чье присутствие заставляет обед покинуть его желудок, а пламя — свернуться на кончиках пальцев. Старатель продолжает кричать на него, но слова уже не улавливаются. Он помнит. И он ненавидит, что его заставляют переживать это заново. Он ненавидит, то что даже сейчас громкость, гнев и разочарование в голосе отца до сих пор вызывают у него слезы. Но больше всего он ненавидит то, каким маленьким он себя чувствует — насколько короткое его глупое восьмилетнее тело по сравнению с огромным возвышающимся монолитом, которым Старатель умудряется быть, даже когда он был в положении полуприседа перед ним. — Есть целый мир за пределами геройских вещей, — говорит Старатель. — Я знаю, ты понимаешь это! И Даби не может ничего поделать — он смеется. Он смеется, потому что, ну, конечно, он понимает. Он понимает больше, чем огненный лицемер перед ним. Из уголков глаз снова текут слезы, но он не обращает на них внимания. Он лишь сильнее смеется, когда видит бледное выражение лица с отвисшей челюстью старика. Старика, который, на самом деле, прямо сейчас был бы ненамного старше самого Даби, ну да ладно. Какая разница. Кого, блять, это волнует. — О, я понимаю, — улыбается ему Даби. — Я прекрасно понимаю. Он чувствует, как вырывается его огонь. Он наблюдает, как он обдает лучами зарождающийся ужас на лице мужчины. — Тогда смотри, Старатель! И пламя поглощает их обоих, увлекая в бездны ада.__________
Несмотря на все его усилия, Тодороки Энджи не умер. Вместо этого Даби прикован в больничной койке, тогда как пламенный мудак сумел уйти без единой царапины; лишь с рубашкой, которая была сожжена дотла. Ебаные слабые восьмилетние тела. Доктор предположил, что весь инцидент был несчастным случаем, поскольку ребенок нередко теряет контроль над своей причудой, если она слишком сильна для его тела. Даби не удосуживается поправить его, а только больше зарывается в свою кровать, закатывая глаза, когда мама и братья с сестрой — за исключением Шото, который крепко спит все время — начинают суетиться из-за него. Мама кажется измученной от беспокойства, Фуюми выглядит так, будто вот-вот расплачется, а Нацуо делает несколько попыток залезть на кровать, прежде чем Старатель решает впервые в жизни помочь и поднимает малыша, чтобы он шлепнулся спиной на ноги брата. Однако, помимо этого Старатель лишь продолжает хмуро взирать на Даби, как вечно недовольный ворчун, коим он и является. И Даби даже не узнает, в чем заключается его проблема, пока мама не уйдет со своими здоровыми детьми, оставив отца и сына в палате наедине. Забавно. — Если ты злишься на меня из-за того, что я прекратил тебя тренировать, — начинает Старатель. — Тогда теперь ты должен знать, что я сделал это для твоего же блага. Даби не стал одаривать его ответом. Вместо этого он бросает на него самый равнодушный взгляд, какой только может быть на лице с детским жирком, пока еще остающимся на нем. Старатель хмурится. — Слушай, — говорит он. — Твое тело несовместимо с твоей причудой. Использование твоей причуды причиняет тебе боль. Никто — ни я, ни твоя мама, ни сестра с братьями — не хотят, чтобы ты продолжил страдать. Ты это понимаешь? Даби медленно моргает в ответ. — Нет, — отвечает он, просто чтобы поиздеваться над ним. Как и ожидалось, Старатель моментально вспыхивает. В буквальном смысле. — Тойя, — рявкает он, и даже Даби не может остановить свое тело от вздрагивания от этой оглушающей громкости. — Разве тебе не хочется заняться спортом? Музыкальными инструментами? Тебе не нравится рисовать или писать? Должно быть что-то еще, что тебя интересует, кроме становления героем! Даби не может не усмехнуться. — Значит, ты не будешь возражать, если я больше не захочу быть героем? — Да! — почти искренне звучит Старатель. — Ты можешь заняться чем угодно. Я просто хочу, чтобы ты был доволен жизнью вне общества героев. — Действительно. Чем угодно? — Чем угодно. — Хм. Хорошо, — затем, с ухмылкой, которая грозила разорвать его фантомные швы, Даби говорит. — В таком случае… думаю, я стану злодеем. Почти мгновенно изменившееся выражение лица Старателя достаточно, чтобы Даби расхохотался. Хотя неудивительно, что его веселье не разделяют. Вообще. — Абсолютно нет! — Что? — Даби складывает свои чересчур перевязанные руки на груди и склоняет голову набок. — Но ты сказал «чем угодно», разве нет? — Но не злодейство. — Что ж, как жаль — ты был недостаточно конкретным. — Я серьезно! — взрывается Старатель, как будто он не понимает, насколько тяжело воспринимается он и его мрачный вид всерьез. — Как только ты станешь злодеем, единственное, что тебя будет ждать в будущем — это тюрьма. Ты упустишь свою оставшуюся жизнь! Ну, технически он не ошибся в том, что Даби в конце концов упустил свою жизнь, но… — Эх, как скажешь, — Даби пожимает плечами с преувеличенной небрежностью. — Звучит неплохо. Челюсть Старателя заметно сжимается. — Ни один мой ребенок, — отрезает он. — Не станет злодеем. Я не позволю! — О? — Даби приподнимает на его высказывание бровь. — Это вызов? Старатель смотрит в ответ. Затем он раздраженно вздыхает и тянется, чтобы сжать переносицу. — Почему ты такой упертый? — он ворчит почти про себя. — Почему ты такой хуевый отец? — бросает шпильку взамен, не пропуская и момента. Палата сразу же погружается в тишину. — …Что? Откуда ты знаешь это слово? Необычно возмущенный тон Старателя заставляет Даби задуматься. Ему требуется мгновение, чтобы вспомнить, что он все еще в теле своего восьмилетнего «я». Он сжимает губы, пытаясь скрыть свой восторг. — Какое слово? — спрашивает он притворно-невинно. Ему потребовалось все силы, чтобы снова не расхохотаться при почти болезненной гримасе старика. — …Плохое слово. — Ты про «отца»? Старатель издает сдавленный звук. — Нет. Я имел в виду… я имел в виду предыдущее слово. — Какое? — Даби широко распахивает глаза. — Ты о чем? Он тут же чуть не сорвался, когда лицо Старателя исказилось, как будто он надкусил лимон. — …Неважно, — в конечном счете говорит Старатель. Он смотрит в сторону часов, висящих на стене. — Тебе следует хорошенько подумать о том, чем ты хочешь заниматься в жизни, кроме злодейства. Ясно? Даби закатывает глаза. — Конечно, — бормочет он. Четкость инструкций не означает, что они будут выполнены. — Отлично, — после минутной паузы Старатель добавляет. — Тогда отдохни немного. И с этим он уходит. Как будто он закончил исполнять свои обязанности, и больше нет ничего, заслуживающего его внимание. Взгляд Даби еще долго не отрывался от болезненно-синей двери после того, как она захлопнулась.__________
«Ни один мой ребенок не станет злодеем»? Да пошел ты, отныне Даби позаботится о том, чтобы все — даже Шото — пошли по пути злодейства. Это будет несложно. В любом случае, Старатель даже едва ли может вырастить собственных детей. И поскольку мама сейчас занимается воспитанием детей одна, для Даби, взрослой задницы, имеет смысл подойти и чем-то помочь. Например, заплетать волосы Фуюми по утрам. После обеда купать Нацуо в ванной. Предлагать присмотреть за Шото, пока мама занята домашними обязанностями. И постепенно его стратегия начинает обретать форму. — Давайте займемся чем-нибудь другим, — объявляет он однажды, когда он, Фуюми и Нацуо собираются смотреть свою ежедневную порцию мультфильмов после школы. — Чем, например? — спрашивает Фуюми, уже наполовину приподняв пульт в руке. — Но я хочу посмотреть шоу, — скулит Нацуо, когда экран телевизора остается темным. — Эти шоу полны пропаганды героев, — хочет возразить Даби. — У меня есть идея повеселее, — взамен говорит он. — Вы же знаете, как всем детям в школе нравится играть в героев? — Ты хочешь поиграть в героев вместо этого? — с неохотой говорит Фуюми. — Нет, наоборот, — он ухмыляется своим брату и сестре. — Поиграем в злодеев.*
Хоть и требовалось их немного поуговаривать, но, как и надеялся Даби, его брат с сестрой пришли в огромный восторг от идеи, когда узнали, что им предстоит выполнить «миссию», которая заключается в том, что они пробираются на кухню, чтобы украсть по шарику мороженого для каждого, не выдавая себя. Они задерживают дыхание, когда позднее мама начинает готовить ужин, но в конце концов их решение замести следы, помыв и высушив ложки, прежде чем вернуть их в ящик для столовых приборов, окупается. Итак, им сходит с рук их первое «преступление». И второе. И третье. И каждое последующее. Иногда они воруют с кухни что-то еще, например, полные ложки меда или немного маринованных овощей. Иногда — крадут ручки или документы из кабинета Старателя. И один раз их чуть не поймали, когда они вытаскивают соску Шото прямо из его рта, пока он и мама крепко спят, пытаясь не разбудить ни одного из них. Глаза Шото распахиваются, но младший брат только улыбается им, брыкаясь ногами; он не начинает рыдать до тех пор, пока Фуюми поспешно не засовывает соску обратно ему в рот, и они сразу же убегают из комнаты. Но порой их миссии вообще не связаны с воровством. Может быть, это связано с тем, что Шото стал старше, но, хоть мама чаще всего и отказывала предложениям Даби, в настоящее время она почти всегда просит его присмотреть за младшим братом. И, очевидно, Шото не может играть в злодеев со своими старшими братьями и сестрой (пока что), но это не значит, что он не может сидеть у кого-то на коленях, пока они рисуют за обеденным столом, придумывая злодейские костюмы или создавая мысленные карты, обдумывая гнусные планы, чтобы уничтожить каких-нибудь героев или геройское общество в целом. — Что вы сегодня делаете? — спрашивает мама. — Изучаем, — отвечает Даби, пролистывая новостные каналы. — Для нашей новой миссии. — О? Что за миссия? — Это си-крет*! — восклицает Нацуо, невероятно гордясь новым словом, которое он только что выучил. Мама смеется и перемещает вес корзины для белья на бедро. — Хорошо! Тогда я не буду вас беспокоить. Даби вздыхает, чувствуя, как Шото извивается у него на коленях, когда она выходит из комнаты. — Она вернется, — уверяет Фуюми, перебивая хныканье ребенка. — Она все еще дома. — Точно, — Даби рассеянно тянется, чтобы погладить макушку Шото, словно тот непослушный домашний кот. — В любом случае, слушайте, почему бы нам не нацелиться на ходячий мусорный бак? — …Папу? — спрашивает Нацуо. — Что? Мы не можем целиться в папу, — возражает Фуюми. — Потому что… потому что он папа! — Нам не нужно его убивать или типа того, — говорит Даби, не утруждая себя скрыть закатывание глаз. — Мы можем просто убедиться, что он больше не будет героем. — Но... — Думай об этом так: Старатель исчезнет, но Тодороки Энджи все еще будет рядом. Фуюми заколебалась. — Так… мы заставим папу перестать быть героем, чтобы взамен он мог быть нашим папой? — …Верно, — если это заставит тебя чувствовать себя лучше. Все начинается довольно банально: Даби предлагает раскрыть худшие секреты Старателя в прямом эфире. Но, поскольку ни один из оставшихся еще недостаточно взрослый, чтобы по-настоящему получить доступ к СМИ, они в конечном итоге отставляют идею в пользу выдвижения собственных, более экстравагантных идей. И, чувак, они становятся экстравагантными. — А что, если… что, если мы превратим его в русалку? — взволнованно говорит Нацуо. — Он будет в море, но он не сможет использовать огонь в море! — Как мы вообще найдем способ превратить его в русалку? — скептично спрашивает Даби. — Мы дадим ему рыбий хвост! — Но мы не можем просто так дать ему рыбий хвост, — отмечает Фуюми. — Сначала мы должны отрезать ему ноги. Какого хрена. Шото выбирает именно этот момент, чтобы чихнуть, оставляя ледяной след на краю кофейного столика. — Нет, Шото, — говорит Даби, наблюдая, как хихикающий Нацуо протягивает руку, чтобы похлопать младшего брата по лицу покрытой инеем рукой. — Мы не можем заморозить его в глыбе льда. Он просто растопит ее. — Ах! — восклицает Шото, хватая Нацуо за пальцы левой рукой. Через несколько секунд Нацуо шипит и отшатывается, а от руки Шото поднимается пар. Которую Даби не слишком мягко отталкивает вниз. — Также мы не можем спалить его, — добавляет Фуюми, протягивая руку, чтобы осмотреть пальцы Нацуо. — Тойя-нии уже пробовал это. — Ага, — вздыхает Даби. Он смотрит на морщинистую розовую кожу на руках, бледный призрак того, с чем он жил больше десяти лет. — Наши причуды будут бесполезны против него. — О-о-о, я знаю! — Фуюми от волнения опускает руку Нацуо, пугая ребенка. — Мы должны забрать его причуду! Он не может быть героем, если у него нет причуды, верно? Даби может только уставиться на нее. Какого хрена. — Чью причуду мы заберем? — спрашивает очень знакомый и крайне неприятный голос. — П-папа! — Фуюми пищит, заметно подскакивая, прежде чем развернуться к нему с улыбкой настолько напряженной, что она может казаться гримасой. — Ты рано вернулся! Старатель только хмыкает в ответ, с порога глядя на своих детей со своим обычным хмурым взглядом. Но в его глазах есть подозрительный прищур, который предполагает, что он, возможно, подслушал гораздо больше, чем просто последнее предложение Фуюми. Что сразу подтверждается, когда он снова говорит. — Ты говорила обо мне? — Нет! — сразу находится Фуюми. — Мы, ух… мы говорили… о мальчике из школы! Одном из моих одноклассников! Выражение лица Старателя не меняется, но каким-то образом ему все еще удается излучать полное сомнение. — Тойя поджег одного из твоих одноклассников? — Да, пытался, — Даби смотрит прямо в глаза Старателю, когда говорит это. — Он был мудаком. — Язык! — Старатель цокнул. Он посмотрел туда, где Нацуо и Шото глядели на него широко раскрытыми глазами, прежде чем вернуться к двум старшим детям. — Что вы делаете? — Не твое дело. — Тойя. Даби давит инстинктивное желание вздрогнуть от резкости тона, пронзившее его имя, и вместо этого пожимает плечами. — Что? Так и есть. Мы вместе играем в игру, и она секретная. Поэтому это не твое дело. Несколько секунд тишины тянутся так, словно это несколько часов. Затем Старатель тяжело вздыхает. — Только не создавайте проблем. И с этим он уходит. Моментально кажется, будто сама гостиная выдыхает сдерживаемое дыхание. Происходящее в голове Старателя может быть для них абсолютной загадкой, но если и есть что-то, чему сегодня научился Даби, так это то, что он больше никогда не перейдет дорогу Фуюми.__________
— Блять, — шипит Даби, когда замечает гигантского паука на стене прямо над тем местом, где он собирался сесть. — Тойя-нии? Что..? — начинает Фуюми, только чтобы оборвать себя пронзительным криком, который тут же привлекает внимание Нацуо, и вскоре они вдвоем вцепляются друг в друга, используя Даби в качестве живой щита против восьминогого существа, такого же большого, как и их испуганные лица. Как бы заманчиво не звучало сжечь всю гостиную, Даби стискивает зубы и, вооружившись лишь горсткой салфеток, забирается на диван, чтобы насильно выселить нежелательного гостя. Он может сделать это — последние десять лет жизни он сидел на корточках в одном дерьме за другим. Почти каждый день он имел дело с пауками и вещами намного хуже, чем пауки. Это — ничто. По крайней мере, так он убеждал себя, пока проклятый предмет не падает прямо ему на тыльную сторону ладони. Последующих криков достаточно, чтобы мама кинулась прямо к ним. Спустя десять минут паука ловят и выпускают на задний двор. Мама возвращается к прошлой цели покормить Шото с веселым фырканьем, пока Даби и его брат с сестрой искали убежища на кухне, и он пытался не вздрагивать от фантомного ощущения ползания по руке. — Что такой «блять»? — внезапно спрашивает Фуюми. Даби замирает. — Блять, — встревает Нацуо, словно проверяя слово. — Блять. Блять! Блять! Вид трехлетнего ребенка, восторженно повторяющего «Блять», заставляет Даби разразиться истерическим смехом. — Это… это, ха… очень особенное слово, — все-таки выговаривает он. Он вытирает слезу с уголка глаза и ухмыляется в ответ на широченные серые глаза, направленные на него. — Вы можете использовать его для многих ситуаций, например, когда злитесь, удивляетесь или счастливы. Вы можете подчеркивать им слова, придавая им большее значение, например, «это блядский отстой». Если вам кто-то не нравится, то можно сказать ему «иди нахуй», а также назвать кого-нибудь «ублюдком». Или же просто сказать это, когда хочется. Фуюми моргает. — Звучит… полезно. — Блять, — соглашается Нацуо. Даби фыркает. — Так и есть. «Блять» — самое полезное, но есть и другие подобные слова, такие как «дерьмо», «хуй», «мудак» и «сука». — Дерьмо, хуй, мудак, сука, — экспериментально повторяет Фуюми. Даби закрывает рот рукой и громко откашливается. — Да, — бормочет он сдавленным голосом. — Но многим взрослым не нравится, когда их произносят дети. Они злятся, потому что думают, что это позволено только взрослым. — Что? — вдруг возмутилась Фуюми. — Но это несправедливо! Почему нам нельзя? Даби пожимает плечами. — Кто знает. — …Так поэтому папа разозлился, когда ты сказал «мудак»? — спрашивает Фуюми через мгновение. Даби чувствует, как уголки его губ дергаются вверх. — Папа — один из тех взрослых, которые невероятно психуют. Он так сильно разозлился, когда я назвал его «хуевым отцом». Боже, каким было выражение лица у Старателя, когда это произошло. Не говоря уже о том, насколько неохотно он сменил тему, когда Даби начал притворяться дурачком… Ему вдруг приходит в голову идея. — Стойте, — ухмылка, угрожающая разорвать его лицо, пополза по его чертам. — У меня есть новая миссия для нас всех.*
— Я дома, — объявляет Старатель, когда дверь со щелчком закрывается за ним. Послышался мягкий топот ног. Словно по сигналу Фуюми, все еще в школьной форме, появилась в коридоре. — Добро пожаловать домой, пидор! Донесся звон и стук. Старатель, должно быть, уронил ключи на пол. — …Что? Как ты меня только что назвала?! Фуюми начинает хихикать. — Папа! Я сказала «папа»! Старатель молчит несколько мгновений. — Правда? — Да! Я сказала: «Добро пожаловать домой, папа». Тишина. — …Скажи своей маме, что я опоздаю на обед, потому что мне нужно сначала дозаполнить кое-какие бумаги. — Хорошо. За дверью ванной, прямо у входа, Даби переглядывается с Нацуо. Их хихиканье едва сдерживается собственными руками, и они оставляют попытки молчать в покое в тот момент, когда слышат, как обе пары ног удаляются вдаль.*
— Что за беспорядок? — требовательно спрашивает Старатель, как только он входит в комнату. — Мой день рождения! — гордо заявляет Нацуо, в волнении подбегая к отцу. К его отцу, который выглядел совершенно ошеломленным, будто это новость для него. — Ох. С днем рождения. И он начинает обходить все игрушки и ленты, разбросанные по полу, даже не взглянув на Нацуо. Который не очень рад этому, мягко говоря. — Сука. Огонь на лице Старателя резко гаснет. Даби поджимает губы и делает вид, что крайне сосредоточен на попытках Шото дернуть за выбившиеся пряди из конского хвоста Фуюми. И только когда у ребенка все получается, Фуюми издает такое резкое «ой!», что Старатель, наконец, вышел из ступора, в который он впал. — Что ты только что сказал, — говорит он. Больше требование, чем вопрос. — Пляж! — Нацуо хихикает, подпрыгивая. — Я хочу на пляж! Острые глаза Старателя сужаются, и он поворачивается к другим своим детям. — Тойя, Фуюми, вы слышали, что он на самом деле сказал, не так ли? — Он сказал «пляж», — отвечает Фуюми, ее лицо все еще кривится от боли, пока она потирает кожу головы. — Да, он сказал «пляж», — отвечает Даби, прежде чем Старатель успевает сказать что-то еще. Затем он тычет Шото в щеку. — Нацу-нии сказал «пляж», не так ли, Шото? — Да! — вижит Шото, брыкаясь от возбуждения ногами. — Видишь? — Даби улыбается Старателю. — Даже Шото соглашается. Он смотрит на то, как челюсть Старателя заметно напрягается и что-то мелькает в глазах. Но прежде чем Даби успевает понять, что это, появляется мама с именинным тортом. — Нацу! Все! Оставьте мне место за столом! Все веселятся и борются, когда несут торт, и о Старателе полностью забывают. Но позже, когда мама мягко отчитывает его за полушутливое предложение зажечь свечи с помощью своей причуды, Даби не может не заметить, что обычно хмурое выражение Старателя приобрело почти задумчивый вид.*
— Она, как ебаная стерва, ворвалась в их дом, и, решив стать еще большей сучкой, украла их еду, — молвит Даби, прежде чем перевернуть страницу и передать книгу Фуюми. — Есть… три миски с дерьмом, — говорит она. — И Златовласка была пиздецки голодна, поэтому она попробовала немного из первой миски. Словно сука, — она переворачивает страницу, затем делает паузу. — Нацу, хочешь попробовать? — Да! — Нацуо нетерпеливо выхватывает книгу и подходит к Шото, кладя ее между ними двумя. — «Эта каша… слишком горячая!» — вос-воскликнула она. Тогда она попробовала… кашу из второй миски. «Эта каша… слишком холодная», — сказала она. — Хорошая работа, Нацу! — вскрикивает Фуюми, хлопая в ладоши. — Да, отличная работа, Нацу, — говорит Даби, взъерошивая волосы лучезарного Нацуо. — Хочешь продолжить или моя очередь? — Твоя очередь! — Хорошо, — Даби переворачивает страницу и прочищает горло. — Итак… Становясь ещё большим куском дерьма, эта сучка взялась за третью миску, не бросив свою хуйню. Вещая, он слышит тяжелые шаги, приближающиеся к двери позади него. Тут шаги прекращаются. — «Эта каша в самый раз!» — радостно ахнула она, — продолжает он. Когда Фуюми с любопытством моргает, он бросает выразительный взгляд на стену рядом с ним. — Скушав завтрак трех медведей, она поняла, что чувствует себя немного уставшей. Она прошла в гостиную, где стояли три стула… Наконец, Даби слышит, как шаги возобновляются. Медленно. Почти неохотно. В момент, когда они пропали под аккомпанемент тишины, он передает книгу Фуюми. — Он ушел. — Хорошо, — смотрит с облегчением Фуюми, прежде чем взять книгу, чтобы продолжить с места, на котором он остановился. Так они продолжают свою миссию о первом сквернословном слове Шото.*
— Рей, ты не замечала, смотрят ли наши дети что-то жуткое по телевизору? — …Нет. При мне они смотрят только новости, но, кажется, они давно не смотрели мультиков. А что? — Ты проводишь с ними гораздо больше времени, чем я. Ты не обращала внимания — они ведут себя странно? Используют слова, которые не должны? — Нет! Они вместе проводят много времени за играми. При мне они ведут себя совершенно нормально. — Значит, их поведение в последнее время не изменилось? Вообще? — Возможно… Тойя стал намного взрослее и помогает мне присматривать за братьями и сестрой. Но это не… это хорошо! Это же не связано с тем, что ты говоришь? Ты… ты что-то заметил? — …Неважно. Не обращай внимание.*
Когда на летних каникулах Даби мысленно молился о том, чтобы его отвлекли от дурацкой домашки, он не имел в виду то, что Старатель ворвется в его комнату и потащит его в кабинет для «разговора». — Ты пытаешься настроить своих братьев и сестру против меня, да? Даби хлопнул глазами от его обвинительного тона. — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — отзывается он, прекрасно зная о чем он говорит. Старатель, кажется, тоже понял это, потому что его взгляд становится совершенно невпечатленным. — Тебе кажется, что я глупый? — Нет, — Даби чувствует, как уголки его губ дергаются вверх. — Я знаю, что так и есть. Старатель громко скрипнул зубами. — Тодороки Тойя, — выдавливает он. — Отныне тебе нельзя приближаться к своим братьям и сестре. Ты переедешь в свободную комнату внизу, и ты больше не будешь играть или разговаривать с ними. Никогда, если ты и дальше будешь так себя вести. Даби чувствует, как у него отвисает челюсть. — Ты… ты изолируешь меня? От всех остальных? — Да. Из его горла вырывался истерический смех. О, что за ирония. — Не думай, что я не заметил, как ты учишь их вульгарным словам, подхваченным бог знает откуда, — продолжает Старатель. — Или тот раз, когда ты замышлял с ними мою кончину, словно злодей, — затем резко выдыхает. — Я знаю, что ты зол на меня, но тебе обязательно было тащить их за собой? — О, да. — Почему? Даби усмехается. — Ни один мой ребенок не станет злодеем, — сардонически цитирует он. — Смелые слова для человека, который и пальцем не пошевелил, чтобы вырастить собственных детей. Как ты собирался провернуть это, а? Ты думаешь, что это произойдет по волшебству, хотя ты даже не окажешься рядом, чтобы убедиться, что этого не случится? — Ты… — лицо Старателя горит от ярости, и температура в комнате начинает подниматься из-за него. — Как ты думаешь, кто помогал по утрам Фуюми и Нацу собираться? — добавляет Даби, чисто для объяснения. — Или присматривал за Шото, когда мама готовит или убирает? Точно не ты. И ты правда удивишься, когда однажды проснешься и поймешь, что все четверо детей не такие, какими ты хотел бы их видеть? — Достаточно! — рявкнул Старатель. — Почему ты так одержим идеей стать злодеем?! Улыбка, дарованная ему Даби, была полна горечи. — Ты должен знать причину. Он выходит из кабинета, не ожидая ответа, его шаги так же быстры, как и адреналин, бурлящий в его крови. Но у него не остается ничего, кроме горящей пустоты, медленно растекающейся по его внутренностям, когда он успокаивается.__________
«Терапия Шото», как Даби стал это называть, оказывается пиздецки скучной. Сначала были волнения по поводу переезда в свободную комнату — Нацуо так громко плакал из-за него, что разбудил Шото, который, в свою очередь, завыл из-за своего прерванного сна. Но они быстро сходят на нет, поскольку монотонность вынужденного пребывания в противоположных концах дома от всех остальных становится невыносимой. Единственный человек, с которым Даби разговаривал, — это мама, да и то только тогда, когда она приносила ему еду, словно заключенному, в которого он превратился. Во всяком случае, до тех пор, пока Старатель не пришел в его новую спальню, чтобы сообщить совершенно неожиданные новости. — Завтра ты поедешь со мной в Фукуоку. Даби замирает, затем поднимает глаза с книги, которую нерешительно пролистывал. — Что? Почему? — Я нужен там Геройскому комитету для срочной миссии. Это будет хорошим опытом для тебя, если ты тоже поедешь, — привычный хмурый взгляд Старателя становится более мрачным. — Возможно, твоя одержимость злодеями, наконец, закончится, как только ты сам увидишь, что происходит, когда ты идешь по этому пути. Даби лишь закатывает глаза в ответ. Как будто ему нужен Старатель, чтобы продемонстрировать как устроена злодейская жизнь. — Значит, ты тащишь меня на другой конец страны только для того, чтобы читать мне лекции о том, насколько плохие злодеи? Фуюми и Нацу тоже поедут? — Нет. Они останутся здесь с Шото и твоей матерью. — О, — Значит… он застрянет в незнакомом городе, не имея никого, кроме Старателя в качестве компаньона? Фу. — А я обязан? — спрашивает Даби, подчеркнуто не обращая внимания на то, что он вдруг заговорил как восьмилетний ребенок, каковым и являлся. — Да, — Старатель бросает взгляд в сторону шкафа. — Начинай собирать вещи. Нас не будет целую неделю. Потому что, конечно, если Тодороки сука Энджи что-то самостоятельно решил, то больше никто не имеет права голоса в этом вопросе. Ебаный мудак.__________
На следующее утро Даби едва успевает почистить зубы, как его запихивают в машину Старателя и везут в аэропорт. У него даже нет возможности позавтракать, пока они не проезжают мимо семейного магазина по пути к терминалу. Хотя как только самолет начинает взлетать, он тут же жалеет, что вообще что-то съел. Как и Старатель, когда большая часть завтрака оказывается у него на коленях. Даби чувствовал себя паршиво до конца полета, но он не может отрицать, что выражение лица старика того стоило. Ему становится легче, как только они снова оказываются на твердой земле, но Старатель все равно приказывает ему отдохнуть в номере отеля, пока он не вернется с совещания в конференц-зале внизу. После он отъебывается, оставив Даби только неоткрытую бутылку с водой, их нераспакованные чемоданы и конверт с запасной ключ-картой. В самом деле, выбор слишком прост.*
Отель находится всего в квартале от площади-станции, и вскоре Даби оказывается в толпе и попадает в бесконечный лабиринт магазинов. Он направляется к магазинам мужской одежды, разглядывая пару армейских ботинок с шипами, когда что-то большое, красное и пушистое мелькает в отражении витринного стекла. …Подождите. Он резко поворачивает голову и видит светловолосого мальчика с красными крыльями — должно быть, это Ястреб, у него даже на глазах такие же отметины — сидящего на одной из скамеек в зоне отдыха позади него. Он держит в руках что-то оранжевое, размером с куклу, а его голова и плечи слегка опущены, как будто он пытается сделать себя как можно меньше и незаметнее. Совсем не похож на яркого Героя номер два, которого помнит Даби. При ближайшем рассмотрении он просто выглядит как мальчик, который не мылся или стирал свою одежду по крайней мере месяц. Мальчик, который ходит босиком еще дольше, если судить по состоянию его ног. Мальчик с достаточно дерьмовым вкусом, чтобы таскать с собой гребаную плюшевую куклу Старателя, и чем дольше Даби смотрит на нее, тем горячее становятся его ладони, вместе с желанием выхватить эту чертову штуку и сжечь ее дотла. — Чего тебе надо? Даби моргает, и Ястреб смотрит прямо на него, крепко прижимая куклу к груди. Словно защищая, как будто он точно знает, что Даби собирался с ней делать. Даби не может удержаться от смеха. — Ничего, — он поднимает руки в притворной капитуляции, замечая явное недоверие в выражении лица Ястреба; забавно, насколько это делает его похожим на свою взрослую версию. Честно говоря, Даби был бы более чем счастлив просто уйти прямо сейчас и насладиться своим весельем от этой неожиданной встречи. Или же… Его взгляд возвращается к кукле, и в его голове начинает формироваться идея. — Послушай, этот парень — твой герой, не так ли? — говорит он. — Что, если… Я приведу тебя к настоящему? Ястреб все еще напряжен, но блеск в его глазах ни с чем не спутаешь. — …Правда? Даби чувствует, как на его лице расплывается не слишком дружелюбная улыбка. — Да. Следуй за мной.*
Сказать, что Старатель удивлен, увидев Ястреба в их гостиничном номере, было бы преуменьшением. — …Это кто? — в конце концов спрашивает он Даби. — У тебя появился новый друг? — Он мне не друг, — тут же возражает Даби. — Тогда почему он здесь? — Потому что он твой фанат. Видишь? Он выдергивает игрушку прямо из рук Ястреба, чтобы помахать ею перед Старателем. Это побуждает Ястреба выйти из своего ошеломленного оцепенения и протестующе закричать, и он немедленно пытается забрать ее обратно. Странное выражение мелькает на лице Старателя, прежде чем оно быстро становится хмурым. — Тойя, — строго говорит он. — Ты не можешь приводить ко мне людей только потому, что мои они фанаты. — Почему нет? — спрашивает Даби, наклонив голову с притворно невинным видом. — Потому что я занятой человек, и ты не должен тратить мое время подобным образом. — О, так ты думаешь, что общение с кем-то, кто тобой восхищается и видит в тебе источник вдохновения — пустая трата времени? Угрюмое выражение лица Старателя приобретает зажатый вид. А когда Даби бросает взгляд в сторону Ястреба и видит, что мальчик съеживается, ему требуются все силы, чтобы не ухмыльнуться при виде этого зрелища. — Я думаю, что какую бы чушь ты сейчас ни нес, это пустая трата времени, — в конечном счете говорит Старатель. Затем он поворачивается к Ястребу. — Где твои родители? Мальчик опускает взгляд и крепче прижимает куклу к груди. — Мама в полицейском участке, — тихо бормочет он. — Тогда я отведу тебя обратно к ней. Слова Старателя не оставляют места для споров, тем более что он уже шагает обратно к двери. Он останавливается только для того, чтобы приказать Даби принести его тапочки для ванной, когда понимает, что у Ястреба нет обуви, и впервые в жизни Даби безмолвно повинуется. При этом нынешний и будущий Герои номер два покидают гостиничный номер, не сказав ни слова.*
…Только чтобы вернуться вместе через час. — Что, — говорит Даби. — Таками останется с нами еще на какое-то время, — это единственное объяснение, которое дает Старатель. Он выглядит уставшим и в его голосе слышится разочарование, и даже Ястреб — или теперь, кажется, Таками — почему-то выглядит более несчастным, чем раньше. Что ж, это определенно не то, чего ожидал Даби, когда пытался разрушить пьедестал, на который Таками возвел Старателя. Даже если и есть какая-то положительная черта, так это тот факт, что Старатель явно испытывал неудобства из-за неожиданного присутствия Таками. Конечно, его кошелек без проблем может оплатить дополнительный рот, который ему нужно кормить, а его «уроки», предназначенные отшугнуть старшего сына от злодейства, можно легко адаптировать для слушателей из двух человек. Но все остальное свободное время, которое у него было, теперь занято телефонными звонками в службу опеки. А это значит, что Даби остался один на один с вонючим сопляком, который даже не знает, как пользоваться душем. Он тяжело вздыхает и сует насадку для душа в руку Таками. — Потяни за это, — говорит Даби, указывая на ручку, — если хочешь включить воду. На лице Таками появляется понимание. — Ой. Я тяну? Не поворачиваю? — Нет. Ты тянешь. — Хорошо. Одним молниеносным движением Таками оттягивает ручку до упора назад и тут же брызгает себе в лицо сильным напором холодной воды. Даби смеется так сильно, что чуть не поскальзывается на мокром полу, и когда Таками бросает на него взгляд, столь недовольный, насколько он был промокшим, он вообще теряет способность дышать. Хоть Даби и отправлялся в поездку, готовясь к мучительной неделе в компании лишь одного Старателя, в конечном итоге фактически он проводит больше времени с Таками. Потому что Старатель и в самом деле прилетел в Фукуоку по экстренным геройским делам, что означало, что в качестве их временных нянь выступал либо местный полицейский участок, либо филиал ГКОБ Фукуоки. В обоих случаях идиоты даже не пытаются скрыть своего изумления, когда узнают что Даби — сын Старателя, но, по крайней мере, они не так плохи, как фанаты Старателя среди них, которые практически всегда зависают в попытке поговорить с ним или осыпать его подарками. Утром и днем Старатель рассказывает им о каждой крупной тюрьме в стране и мерах безопасности. В вечернее время полицейские или сотрудники Геройского комитета оставляют их в неиспользуемом компьютерном зале или в комнате, где они могут посмотреть телевизор. В теории это может показаться отличным способом занять пару детей на несколько часов, но в итоге Даби чередует обучение Таками работе на компьютере с дракой за пульт, потому что они никак не могут договориться, какой канал смотреть. К тому времени, когда Старатель заканчивает свою экстренную миссию, Даби начал, возможно — лишь возможно — немного терпеть компанию Таками.*
Даби тяжело вздыхает, когда видит, что Таками заснул на одеяле, ожидая своей очереди в душ. Я был там не уж так долго, внутренне ворчит он. У Таками, по крайней мере, хватило ума заснуть на своей стороне кровати, а не шлепнуться посередине, как мудак. Хотя все еще довольно трудно заманить его под одеяло, из-за его дурацких мешающихся крыльев. Тьфу. Даби до сих пор не простил его за то, что он сунул ему эти пернатые неприятности под нос и заставлял чихать, просыпаясь в пять утра. Он не может дождаться, когда им больше не придется делить одну постель. Даби только что закончил укладывать Таками как надлежит, когда замечает, что Старатель наблюдает за ним. — Что? — практически рявкает он на старика. — Ничего, — отвечает Старатель, и черты его лица тут же искажаются раздражением. Хотя его пристальный взгляд направленный на место, где Даби все еще держится за одеяло, говорил об обратном. Даби тут же сердито отбрасывает одеяло. — Просто сила привычки, — бормочет он. — Я делал также для Нацу, Фуюми и Шото. В основном каждую ночь для Нацу. Во всяком случае, тогда, когда мы еще жили в одной комнате. Это была одна из его попыток помочь маме вырастить его младших братьев и сестру. И каким-то образом он обнаружил, что делает то же самое для Таками еще до того, как осознал это. — Правда? Искренность в удивленном тоне Старателя заставляет Даби поджать губы. — Да, — выдавливает он. Затем он подходит к своей стороне кровати квин-сайз и взбирается на нее. — В любом случае, я тоже иду спать. Он не желает спокойной ночи. И Старатель также, даже после того, как он молча выключил свет.*
Утром перед отлетом обратно в Токио они отвозят Таками в местный центр защиты детей. — Я могу… могу писать Вам письма? — спрашивает он. — Ты даже не умеешь читать и писать, — замечает Даби. — Я научусь! — немедленно протестует Таками. — Я супер быстро научусь! — Нет, конечно, возьми и сделай это, — говорит Даби. — Но Старатель никогда не читает письма фанатов. Мужчина, о котором шла речь, лишь вздыхает в ответ на упрек. — Нет, — неохотно признает Старатель. — Но я могу сделать исключение для друга Тойи. — Мы не друзья, — возражает Даби, в то время как Таками воскликнул: — Правда?! — Да. Я попрошу свое агентство передавать мне все твои письма. Особенно те, которые ты пишешь Тое. — Хорошо! — Подожди, что? — недоверчиво перебивает Даби. — Ты и мне будешь писать? — Разумеется! — прощебетал Таками. — Ты мой первый друг! Почему его никто не слушает? Они не друзья. Никого не заставят присматривать за своим другом почти двадцать четыре на семь или учить его пользоваться самыми элементарными бытовыми принадлежностями. Этот проклятый сопляк посчитал, что фен — это какой-то необычный пистолет, поэтому он громко закричал. Но увидев, что Таками смотрит на него так, словно солнце светит из его задницы, Даби лишь фыркает и засовывает руки в карманы. — Да, конечно. Как хочешь. Вскоре после этого они расстаются, и Даби не пытается подавить в себе желание закатить глаза, когда видит, как Таками смотрит вслед Старателю широко раскрытыми, сверкающими глазами. Тьфу, он не может поверить, что его план полностью провалился. Но неважно. По крайней мере, он наконец-то сможет вернуться домой.__________
Как только он переступает порог двери, Даби встречает самая восторженная засада в истории, устроенная Фуюми и Нацуо. Он готовится к неизбежному Держись подальше от своих брата и сестры и вернись к матери от Старателя, чего… не произошло. Вместо этого Старатель лишь ругает их за то, что они загородили вход, и уходит, как только они расступаются перед ним. Только тогда Даби притягивает к себе брата и сестру для группового объятия, на которое они нетерпеливо отвечают. Мама выглядит такой же удивленной, как и он, когда Старатель не возражает против того, чтобы он находился в одной комнате с Шото. А Шото заметно оживляется с места на полу, где он играет, как только видит своего старшего брата, отбрасывает бедного плюшевого мишку в сторону и начинает визжать в его сторону какую-то чушь. Даби вздыхает и приседает, чтобы взъерошить ему волосы, и делает вид, что ему не противно, когда малыш хватает его мокрым от слюны кулачком. Но утешительное обещание вернуться к прежней рутине длится недолго, потому что Даби внезапно — крайне грубо — кое о чем напоминают. Наличие папарацци. Конечно же, один из этих мудаков сфотографировал его и Старателя в аэропорту, а также были фотографии, на которых они вместе с Таками выходят из отеля. Конечно же, то, как Старатель вцепился в запястья мальчиков и обхватил их ладони своими, создает впечатление, что он держит их за руки. И, конечно, блять, безмозглые бараны, населяющие страну, коллективно решили сойти с ума от этих фотографий и восхищаться Героем номер два, как будто он вдруг стал образцом отцовского поведения. За то, что он ходит рядом с парой детей и хватается за их руки, когда они переходят дорогу. Фу. Даже Старатель, кажется, взбешен всей этой позитивной критике, которой он внезапно подвергся. Особенно, когда выясняется, что его рейтинг одобрения в списке чартов Hero Billboard — который раньше был ниже, чем у Героя номер четыре — теперь уступает только Всемогущему. Я ненавижу это место, думает Даби, когда сопляки из его класса настойчиво приглашают его поиграть с ними в героев только потому, что он сын Старателя. Я так ненавижу это место, думает он, когда некоторые ученики средней школы не очень осторожно фотографируют его на свои телефоны, когда он идет домой из школы с Фуюми. Он все еще в ярости, когда скидывает обувь у входа и врывается в гостиную, чтобы обнаружить, что Старатель уже там и… кормит Шото из бутылочки? — Какого хрена, — говорит Даби. — Тойя, — рявкает Старатель, поворачиваясь и глядя на него. — Хочешь снова жить в одиночестве? Даби только поджимает губы и смотрит в ответ. — …Где мама? — спрашивает Фуюми. — Она сейчас принимает ванну с Нацуо, — и через мгновение Старатель добавляет: — Шото стошнило на них обоих. Взгляд Даби скользит к его младшему брату, который, вцепившись за свою бутылочку, пил ее содержимое, будто от этого зависела его маленькая жизнь. Затем он снова уставился на Старателя, подозрительно нахмурившись. — Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен работать? Старатель издал раздраженный вздох. — У меня есть немного свободного времени, — он сказал, словно это все объясняет. Но это не так. Потому что Старатель никогда не берет отгулы, если только он физически не в состоянии работать. И не похоже, чтобы он скрывал какие-либо травмы, но… — Ты втайне умираешь? — не может не спросить Даби. Старатель громко фыркает. — Не смеши меня. Даби не может допросить его дальше, из-за Нацуо, который решил объявить о себе, бросившись прямо на спины своих ничего не подозревающих старших брата и сестры и смеясь над ними, когда они едва избегают падения на пол с испуганными криками. Последующей за этим беготни по дому более чем достаточно, чтобы отодвинуть все мысли о Старателе на задний план.*
Как оказалось, то была не разовая акция. Иногда Даби возвращается домой и видит, как Старатель смотрит телевизор, а Нацуо и Шото играют на полу у его ног. Бывает, войдя утром в столовую, он застает Старателя, помогающего маме накрыть стол к завтраку. Примерно раз в неделю герой выкраивал несколько часов из своего обычного рабочего графика. В один памятный случай он даже взял выходной на целый день. В ту субботу, в которую мама запланировала поездку в торговый центр, чтобы купить своим подрастающим детям новую одежду. К настоящему времени Даби почти полностью уверен, что нетипичное поведение Старателя как-то связано с новым «отцовским» имиджем, которым его наделило общество. Скорее всего, его пиар-команда вынуждала его войти в этот образ, чтобы им больше не приходилось надрывать свои задницы двадцать четыре на семь лишь для того, чтобы заставить его выглядеть меньшим мудаком, чем он есть на самом деле. Может быть, Старатель действительно прислушивается к ним, потому что они объединились против него. Но в любом случае, Даби не купится на это представление. Совершенно. — Если мы уничтожим его агентство, — говорит Даби, тыкая ручкой в грубый рисунок, который он специально нарисовал больше похожим на член, чем на небоскреб, которым он на самом деле является. — Тогда разрешение его дел резко снизится, и у него больше не будет времени притворяться, будто мы ему не безразличны. — Хорошо, — медленно произносит Фуюми, очевидно, все еще пытаясь переварить его слова. — Значит, наша новая миссия заключается в разработке плана по уничтожению его агентства? — Именно. Все здание огнеупорно, так что я нихрена не смогу сделать со своей причудой. Но… возможно, лед..? — Или морское чудовище! — предлагает Нацуо. — Морское чудовище уничтожит все. — Тебе нравится привлекать морских существ в наши планы, не так ли, — язвительно комментирует Даби. — Потому что они крутые! И морское чудовище всех съест! На это Шото громко лепечет, явно зараженный возбужденностью Нацуо. — Что такое, Шото? — спрашивает Фуюми, ткнув ребенка в живот и вызывая его смех. — Ты думаешь, что убить всех в папином агентстве может быть хорошей идеей для нас? — Это… — Боже, Даби готов поклясться, что иногда она хуже Шигараки. — Это могло бы сработать, но морское чудовище… — Что вы делаете? — требовательно вопрошает Старатель, внезапно появляясь в дверях и пугая всех до смерти. — Ничего! — огрызнулся Даби, стараясь не обращать внимания на чуть не выпрыгнувшее из горла сердце. — Мы просто играем, сочиняя истории. — Истории об убийстве людей? — Да, знаешь, как в криминальных триллерах. Загадочные убийства. Тебе стоит как-нибудь глянуть. — Достаточно! — Старатель помрачнел и потянулся вниз, чтобы поднять Шото с пола, невзирая на протесты ребенка. — Фуюми, Нацуо, идем за мной. — А? — удивленно вскрикнула Фуюми. — Подожди, почему? — говорит Даби, хватая Нацуо за плечо, прежде чем малыш успевает дернуться. — Что хочешь от них? — Ты не будешь с ними играть, если не умеешь прилично себя вести. Я отведу их в парк. — Но... — Ты останешься дома с мамой. Мы вернемся до ужина. Слова Старателя не оставляют места для дальнейших споров. И хотя Даби обычно воспринимает это как приглашение ответить ему, он обнаруживает, что все его колкости остаются на кончике кончика языка, потому что что? Неужели Старатель только что всерьез добровольно вызвался отвести своих детей в парк? Да, так и есть, понимает Даби. Он может лишь в потрясенном молчании смотреть, как его брат и сестра завязывают шнурки на ботинках и следуют за отцом к двери.*
Как только он слышит звук выключения крана и раздавшийся характерный стук, предположительно, последнего картофеля, который она мыла, Даби понимает, что мама хочет что-то сказать. И, действительно, мгновение спустя она поворачивается к месту, где он молча попивает воду из стакана. — Тойя…ты действительно хочешь стать злодеем? Даби чувствует, как его глаза сужаются, и отворачивается от обеспокоенного взгляда ее глаз. Он пропустил мимо ушей ее неуверенные вопросы в первый раз, когда ему назначили Терапию Шото — он вполне может сделать тоже самое снова. Только на этот раз, вместо того, чтобы смиренно промолчать, она снова заговорила. — Не помню, говорила ли я это раньше, но… спасибо тебе за заботу о твоих братьях и сестре. За то, что ты стал таким замечательным старший братом. Даби замер. Он чувствует, как опускает стакан с губ, и неверяще разворачивается к ней. — Я знаю, что ты любишь их, — продолжает она. — И они любят тебя так же сильно. Я… — она тихо выдыхает. — Я беспокоилась о тебе какое-то время, но… я никогда не чувствовала, что могу хоть чем-нибудь помочь тебе. А после твоего возвращения домой из больницы, я поняла, что ты изменился. Будто ты внезапно повзрослел, и… и об этом я тоже беспокоилась, потому что не хотела, чтобы ты испытывал потребность в слишком быстром взрослении. Но потом я заметила, что ты перестал тренировать свою причуду, и все свое время проводишь за присмотром или играми с братьями и сестрой. Вы выглядели такими счастливыми — все вы — и… я тоже была счастлива, видя это. Он вглядывается в ее слегка отстраненный взгляд и ее приподнятые к концу уголки губ. Затем он отводит взгляд и смотрит на свое отражение в воде. — Вот как, — слышит он собственный глухой голос. — Держу пари, ты уже так не думаешь. — Я все еще считаю тебя лучшим старшим братом, о котором они могли только мечтать, — мягко отвечает мама. — Но меня беспокоит то, как ты ведешь себя себя с отцом. — «Веду себя»? — он усмехается. — Я просто выставляю напоказ его недостатки, чтобы он мог их увидеть. — И он пытается справиться с ними. Вот почему он старается чаще бывать дома. — Больше похоже на то, что он пытается справиться со своим рейтингом одобрения. — Тойя, — строго говорит мама, но в ее голосе слышится явный намек на веселье. — Я знаю, что он… не был лучшим. Я понимаю, что ты злишься на него и чувствуешь себя преданным, но… если ты не можешь быть героем, это не значит, что ты плохой человек. Ты добрый и заботливый мальчик — ты не должен чувствовать, что твой единственный выход — быть злодеем. Он видит, как опускаются плечи его искаженного отражения, и со вздохом ставит стакан на стойку рядом с собой. — Да, конечно, — бормочет он. — Плевать. После этого никто из них больше ничего не говорит. Но почти через минуту после того, как мама начала чистить картошку, Тойя безмолвно достает запасную картофелечистку и делает шаг вперед, чтобы помочь ей.*
На сей раз Тойю разлучают с братьями и сестрой почти на три недели, пока Старатель не передает ему первое письмо Таками. Оно было полностью написано на хирагане и рассказывало о новой приемной семье мальчика в Хиросиме. Сейчас он живет с парой, которая недавно удочерила дочь с кроличьей причудой, и она была, если судить по его описаниям, абсолютно пугающей. Тойя не успевает получить ответ на свое письмо до момента наступления дня рождения Фуюми, а вместе с ним приходит и ужасное осознание того, что его младшая сестра теперь одного с ним роста. Особенно ужасно то, что она отказывается перестать командовать им, и он ловит себя на мысли о том, что жалеет, что «случайно» не положил соль вместо сахара, когда помогал маме печь праздничный торт. И, как и каждый год, торжество в честь Фуюми знаменует дни рождения почти всех остальных членов семьи, от мамы до Шото и, наконец, самого Тойи. За исключением того, что Тойе грубо напоминают, что его день рождения всего через неделю после дня рождения Шото, когда мама решает отпраздновать их обоих… в день рождения Шото. Тойе никогда раньше не приходилось так праздновать день рождения, потому что он и Шото никогда не отмечали вместе в своей прежней жизни. Как он полагает, это плюсы раздельного воспитания с младшим братом. Хотя лично он все равно не понимает, почему они не могут отмечать свои дни рождения отдельно. В конце концов, два дня рождения означают две вечеринки и, следовательно, два торта вместо одного, верно? Как только он отметил эту идею, согласны были Фуюми и Нацуо, но Старатель тут же отмахнулся от них, заявив, что торты вредны для здоровья, поэтому они не могут часто их есть. Тойя чуть не выкатывает глаза из глазниц, услышав это — для человека с огненной причудой он такой занудный. И это одна из причин, по которой Тойя уходит к маме, когда Старатель рвется присмотреть за своими детьми. Иногда Нацуо или Фуюми встают и уходят за старшим братом, но чаще всего они продолжают свои занятия под внимательным взглядом отца. В один из таких случаев, когда Тойя помогает маме мыть рис, из гостиной вдруг донеслись неразборчивые крики. — Кажется, Фуюми что-то расстроило, — комментирует мама, звуча лишь немного обеспокоенно. Послышался голос Нацуо, который что-то кричал ей в ответ. Но как только Тойя слышит, что Старатель повышает голос, он тут же бросает все и выбегает из кухни. Он не уверен, чего ожидал, но уж точно не того, что Нацуо будет использовать Старателя как огромный человеческий щит от убийственно выглядящей Фуюми, в то время как Шото наблюдает за всем происходящим с дивана с выражением чистого восторга. — Фуюми, — твердо выговаривает Старатель, глядя на дочь. — Тебе нужно успокоиться! — Нет! — Фуюми топает ножкой по полу, прежде чем обвиняюще указать пальцем в сторону Нацуо. — Он съел последний клубничный поки! Он был моим! Мама сказала, что я могу съесть его после того, как закончу домашнюю работу, но он его съел! — Дома есть и другие снэки! — Но этот клубничный поки был моим! Мама так сказала! — Ты его съешь позже, после того как мы его купим! — Но я закончила домашнее задание! Я хочу сейчас! Затем, без предупреждения, Фуюми бросается прямо на Нацуо, который кричит и быстро покидает свое укрытие за ногой Старателя. После начинается напряженная погоня, в которой они вдвоем бегают кругами вокруг Старателя, уворачиваясь от попыток отца схватить и разнять их. — Вернись сюда, ты, маленькое дерьмо! — рычит Фуюми, поднимая кулак, и, черт возьми, это игра света или она действительно покрыла костяшки пальцев ледяным блеском? — Фуюми, прекрати сейчас же! — срывается Старатель. Он движется ровно в тот момент, когда она замахивается кулаком в сторону Нацуо, но тот успевает успевает вовремя пригнуться, и удар пришелся прямо в пах Старателя. Тойя тут же закрывает рот рукой и невольно делает шаг назад. Тем временем Фуюми и Нацуо продолжают свою погоню по коридору, совершенно не обращая внимания на молчаливые страдания своего внезапно обездвиженного отца. Еще несколько секунд в гостиной слышны лишь отдаленные отголоски пронзительных боевых кличей и еще более громкие испуганные вопли. Затем Тойя бросает взгляд на Старателя и мигом сгибается пополам от смеха. К его смеху присоединяется Шото, и, когда он наконец выпрямляется, чтобы вытереть слезы с лица, он видит, что Шото хихикает и машет ему руками. — Тойя! Тойя замирает. — Тойя! — повторяет Шото чуть настойчивее. — …Шото? — походка Старателя немного скованна, но ему удается сесть на диван рядом с младшим сыном. — Ты только что заговорил? Это было твое первое слово? — Тойя! — соглашается Шото с счастливой улыбкой. Тойя чувствует, как у него перехватывает дыхание. — …Да? — он делает шаг вперед, пока не оказывается прямо перед Шото. — Ты звал? — Тойя! — хихикает Шото, протягивая к нему руку. Честно говоря, Тойя надеялся — и ожидал — что первым словом Шото будет блять или какое-нибудь другое ругательство, которое он и другие часто произносили вслух рядом со своим младшим братом. Но когда он тянется вперед, чтобы обнять Шото, чего от него и требовали, он думает, что, возможно, лишь возможно… хорошо, что в конце концов все пошло не по плану.*
— Нахуй Тойю! Тойя в недоумении смотрит на Шото. Напротив него, за кофейным столиком, Фуюми и Нацуо разражаются едва сдерживаемым смехом. — Прощу прощения? — уточняет он. — Нахуй Тойю, — гордо повторяет Шото. Тойя чувствует, как скрипит зубами. — И тебя нахуй! Но мелкий засранец только хихикает в ответ, отчего вой Фуюми и Нацуо становится настолько громче, пока весь проклятый район, вероятно, не услышит, как они насмехаются над старшим братом. Тойя забирает слова обратно — он пиздецки ненавидит своих младших. Всех до единого.__________
— Да ладно, все нормально, — говорит Тойя, закатывая глаза. — Это всего лишь небольшая прогулка — ты заслуживаешь награды за то, что разобралась с этой сучкой. — Но… но мама будет волноваться, если мы поздно вернемся домой! — запротестовала Фуюми. — И если папа окажется дома, то он разозлится. — Да, но подумай вот о чем: тапиока, — Тойя обгоняет Фуюми и начинает идти спиной вперед. — Прохладный, вкусный и сладкий напиток, который смоет все дерьмовые чувства после сказанного Танакой. — Он действительно так хорош? — скептически спрашивает Фуюми. — Ты пробовал его, когда был в Фукуоке? — Нет, там мне разрешали пить только воду или чай. — Тогда откуда ты вообще знаешь, что такое тапиока? Мы никогда не пробовали ее раньше. Тойя смеется из-за ее подозрительного взгляда. — Ну, — отзывается он. — Скажем так, я пробовал ее в прошлой жи... — Подожди, Тойя-нии! — перебивает Фуюми, и предостережение в ее голосе заставляет Тойю остановиться. Но все равно поздно, потому что он чувствует, как он врезается школьной сумкой во что-то — или в кого-то, как выясняется, когда он оборачивается, чтобы осмотреть на препятствие. Это самый жутко выглядящий ебаный ребенок, которого Тойя когда-либо видел. Мальчик выглядит примерно того же возраста, что и Нацуо, и он держит руки перед собой, словно защищал лицо от удара школьной сумки Тойи. Его красные глаза были широко распахнуты и выглядели почти безумными, а то, как они выглядывали из-под белых, спутанных волос, казалось странно знакомым. Но Тойя не успевает поразмыслить над этим из-за неожиданного чувства, будто его выбили из равновесия. — Тойя-нии! — он почувствовал, как Фуюми схватилась за его плечи. — Твоя сумка! — Что… — начинает он, но замирает, наконец чувствуя невесомость на спине. Его школьная сумка полностью исчезла. Ни хрена, думает Тойя с разинутым ртом, разглядывая пыльный след на асфальте вокруг своих ног. — Эй! — краем глаза он замечает, как Фуюми делает шаг вперед, чтобы накричать на мальчика, который может быть только Шигараки. — Что ты сделал с сумкой Тойи-нии? — Я… Тойя поднимает взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Шигараки заливается слезами. — П-простите! — всхлипывает мальчик, прижимая сжатые кулаки к груди. — Я н-не… я не хотел! Простите! Это настолько внезапно жалкое зрелище, что Тойя не может отвести глаза от него. Какая-то его часть всегда считала, что Шигараки родился мерзким ублюдком с жутким смехом прямо из утробы матери, которую он, возможно, распылил, а может — нет. Но, видя слезливую кашу, в которую превратился ребенок после того, как случайно уничтожил какую-то идиотскую школьную сумку… — Ох, нет, ничего! — говорит Фуюми, поспешно залезая в свою сумку и доставая пачку салфеток. — Ты тоже прости, я не хотела, чтобы ты плакал. Вместо того, чтобы взять у нее салфетки, Шигараки лишь качает головой и вытирает глаза тыльной стороной ладони. — Н-нет. Я… я только уничтожу их, к-как сумку. Как… м-мою… Он замолк от очередного всхлипа, из-за чего все его тело задрожало. И следующие мгновения Тойя вместе со своей сестрой наблюдает, как мальчик ломается перед ними. Затем Фуюми неуверенно опускает свои салфетки и беспомощно смотрит на Тойю. Пожалуйста, сделай что-нибудь, — умоляют ее глаза. А Тойя… Засовывает руки в карманы и со вздохом косит в сторону. Что он вообще может сделать? Разве Шигараки не должен быть сыном Все За Одного или типа того? Или он на самом деле бездомный, раз выглядит таковым сейчас? Когда Тойя столкнулся с бездомным ребенком в прошлый раз, он в итоге отправил его к Старателю, чтобы тот разобрался с ним. Тойя не уверен, что думает насчет того, чтобы привести Шигараки в свой настоящий дом, а не в какой-нибудь случайный гостиничный номер. Но если это снова доставит адский дискомфорт Старателю, то… Тойя делает шаг вперед, пока не оказывается прямо перед плачущим мальчиком. — Эй. Мы знаем, кто может помочь. Пойдешь с нами?*
На этот раз Старатель не столько удивлен, сколько раздосадован, когда к нему подходят Тойя и Фуюми, а за ними семенит Шигараки. — Опять? — он бросает на Тойю пристальный взгляд. — Серьезно? — Папа, пожалуйста? — умоляет Фуюми. — Ты можешь ему помочь? — Да, ты герой, не так ли? — Тойя ухмыляется, склонив голову набок для пущей убедительности. — Делай свою работу. Наступает тишина, во время которой Старатель переводит взгляд с Шигараки на двух своих старших детей. Затем он хмурится еще сильнее. — Тойя, где твоя школьная сумка? Тойя беспечно пожимает плечами. — Меня исключили, и мне больше не придется страдать в школе. — Что? — Это моя вина, — внезапно заговорил Шигараки. Его голос охрип от недавнего плача, и он прочищает горло, заламывая руки. — Я уничтожил его сумку. — Но это был несчастный случай! — подпрыгивает Фуюми прежде, чем Старатель успевает ответить. — Он не хотел! — Да, — пробормотал Тойя. — Я первый с ним столкнулся. — Ладно, хорошо, — говорит Старатель, прежде чем обернуться к Шигараки. — Как тебя зовут? — …Шимура Тенко, — говорит мальчик после паузы. Тойя моргает. Подождите, что? — Хорошо, Шимура, — говорит Старатель. — Где твои родители? Тойя не может разглядеть выражение лица Шига-Шимуры со своего места, но было трудно не заметить, как все его тело моментально напряглось от этого вопроса. Или то, как он потянулся, чтобы почесать шею знакомым движением. — Я… я не помню… — в конце концов выдыхает он. На несколько мгновений тишина в комнате нарушается только слабыми звуками ногтей, царапающих плоть. Затем Старатель тяжело вздыхает и разворачивается к своим детям. — Мне придется рассказать вашей матери о нашем новом госте.*
Они помогают Шимуре проверить его причуду на кусочке ткани, и Тойя делает вид, что удивлен, как все остальные, когда ткань рассыпается в пыль после того, как Шимура коснулся ее всеми пятью пальцами. Но даже несмотря на то, что на этот раз жертвой стала лишь одна неиспользованная салфетка, а не все школьные принадлежности Тойи (или его собственная семья, если Тойя правильно помнит), мальчик все равно находится на грани слез, когда это происходит. Он не перестает шмыгать носом, пока мама не предлагает приклеить пластырь на оба мизинца, и только после того, как его причуда была буквально скрыта, он позволяет увести себя в направлении ванной. После душа и ванны Шимура скорее похож на немного странного ребенка, чем на нечестивое существо, появившееся из глубин адских развалин. Поэтому, когда мама приводит его в гостиную, где Тойя с его братьями и сестрой растянулись на полу с наполовину построенной конструкцией и множеством разбросанных вокруг блоков, Нацуо и Шото не убегают с криком при виде его. Вместо этого они лишь с любопытством смотрят на незнакомого мальчика. — Кто это? — спрашивает Нацуо. — Это Шимура Тенко, — отвечает мама, улыбаясь своему сыну. — Он пока поживет у нас, так что, пожалуйста, сделайте так, чтобы он чувствовал себя желанным гостем, хорошо? — Хорошо! Тойя наблюдает, как Шимура осторожно садится между Нацуо и Шото. По тому, как он держится, ясно, что он чувствует себя не в своей тарелке, но он все равно поворачивается к Нацуо, с интересом разглядывая окружающие их блоки. — Что вы делаете? — вопрошает он. — Строим базу, — отвечает Нацуо. — Это наша секретная база, но тебе можно присоединиться! — Секретная база? — эхом отзывается Шимура, звуча заинтригованно. — Да, мы уже построили часть, где живем, с кроватями, кухней и обычными домашними вещичками, — добавляет Фуюми. — Сейчас мы решаем, что строить дальше. — Нам определенно нужна лаборатория, — говорит Тойя. — Для нашего доктора или ученого. Каждой базе необходима такая. — Это… — начинает Шимура, но тут же замолкает и почти нервно оглядывается вокруг. Затем он наклоняется, чтобы прошептать: — Это секретная база героев? — Нет, — прямолинейно отзывается Тойя, и в то же время Нацуо ответно шепчет: — Это секретная база злодеев. Выражение лица Шимуры бесценно. — Что?! — Тссс! — зашипел Нацуо. — Не дай героям услышать! — Но... — Сейчас мы играем в злодеев, — объясняет Фуюми. — Это как играть в героев, но веселее. — …Правда? Из Тойи вырывается лающий смех. О, ирония. — Да, правда, — ухмыляется он пареньку, который в другой жизни голыми руками сравнял с землей целый город, не задумываясь. — Хочешь попробовать? Шимура выглядит так, словно понятия не имеет, как реагировать, и Тойе требуются все силы, чтобы сохранить невозмутимое лицо. Делу, конечно, не помогает то, что Шото выбирает этот момент, чтобы подползти к Шимуре, а затем протянуть руку, чтобы схватить ближайший блок. — Иди нахуй, — сообщает ему Шото, протягивая игрушку мальчику старше. — Спасибо..? — Шимура неохотно берет ее, а затем бросает недоуменный взгляд на Тойю, Фуюми и Нацуо, когда они втроем начинают выть от смеха. И так начинается жизнь Шимуры в доме Тодороки.*
В отличие от Фукуоки, на этот раз Тойя не так часто видит бродягу-гремлина-ребенка, которого он подобрал с улицы. Во-первых, он ходит в школу. Как и Фуюми, и с учетом того, что Старатель в агентстве почти круглосуточно работает над делом Шимуры, Нацуо, Шото и мама проводят с мальчиком больше всего времени. Особенно Нацуо. Когда Шимуру устроили спать в комнате Нацуо, Тойя подумал, не станет ли это рецептом катастрофы. Но вместо этого два мальчика стали лучшими друзьями практически за одну ночь, и теперь он никогда не видит одного без компании второго. Он приходит домой и видит, как они вместе смотрят телевизор или гоняются друг за другом по заднему двору, визжа от смеха, а однажды он даже наблюдал за их попытками узнать, сколько кубиков они могут положить на животе спящего Шото, не разбудив годовалого ребенка. Помимо Нацуо, Шото, похоже, тоже нравится, когда Шимура рядом, а мама и Фуюми явно питают к нему слабость. Что справедливо, потому что, учитывая пятилетний возраст, Шимура на самом деле довольно кроток — и уж точно не так плох, как опасался Тойя на основе своих знаний о его старшей копии. Утром последнего дня Шимуры в доме Тодороки Тойя быстро заканчивает писать ответ на последнее письмо Таками, прежде чем присоединиться к остальным членам семьи у главного входа. Пожилой мужчина, проходящий через ворота, настолько крошечный, что кажется примерно того же роста, что и мальчик, которого он забирает, и прежде чем Тойя успевает понять, почему он кажется таким знакомым, Старатель заговорил. — Гран Торино, — приветствует он вежливым кивком. — Старатель, — ответил Гран Торино, он же старый хрыч, который, блять, ударил Тойю ногой в лицо и вырубил его одним ударом. Затем он поворачивается к Шимуре, стоящему рядом со Старателем. — А ты, должно быть, Тенко? — Да, — немедленно отвечает Шимура, хотя по его голосу понятно, что он не уверен в том, что думает о своем новом опекуне. — Хм, — Гран Торино окидывает на его оценивающим взглядом. — Ты действительно очень похож на Нану. Шимура заметно заколебался. — Нана? — слабым голосом повторяет он. Но он не получает ответа, потому что внимание Гран Торино уже переключилось на Тойю и его братьев с сестрой. — А вы, должно быть, дети Старателя. Ух ты, я определенно не принимал его за хорошего отца. — Он и не хороший отец, — отзывается Тойя, заставляя старика разразиться смехом. — А у него кишка не тонка! — усмехается он, смотря на недовольного Старателя. — Он чем-то напоминает мне тебя в детстве! — О? — мама звучит удивленно. — Вы знали его в детстве? — Да, я был его классным руководителем в UA, — говорит Гран Торино, и глаза Тойи расширяются от этой новости. — Правда? — Ага! А вы знали? Ваш отец был подростком с самым скверным характером. — Нет! — сердито возражает Старатель, и у Тойи вырывается фырканье, который он не смог сдержать. Даже мама хихикает. — Вот оно как, — говорит она, бросая очень веселый взгляд в сторону мужа. — У вас есть неловкие истории? — нетерпеливо спрашивает Тойя. И чувствует, как его улыбка становится шире, когда глаза Гран Торино тут же озорно загораются. — Конечно! Давайте посмотрим… Во время первого теста на восприятие причуды… — О нет, — стонет Старатель, пряча лицо за ладонью. — О да, — хихикает Гран Торино. — Видите ли, спортивная форма вообще не огнеупорная. Но тут твоему отцу захотелось покрасоваться, и он использовал силовой прием, который прожег все насквозь. Ну, почти все. Ему повезло, что хотя бы его нижнее белье было огнеупорным, и ему пришлось бегать только в нем до конца урока. Наверное, это первый раз, когда Тойя видел, чтобы мама смеялась, еще и так сильно. Жаль, что он не может это должным образом рассмотреть, потому что сам слишком занят хохотом. Он и Фуюми согнулись пополам, хрипя, и им приходится опираться друг на друга, чтобы удержаться на ногах. В какой-то момент к ним присоединились Нацуо, Шимура и даже Шото, хотя Шото, вероятно, только потому, что все остальные смеются. Все, кроме Старателя, чье лицо пылает не так буквально, как обычно. — Ты уже закончил? — спрашивает он, звуча скорее смиренно, чем сердито. — Да, да, конечно, — совершенно беззастенчиво говорит Гран Торино, вытирая слезу с уголка глаза. Затем он протягивает руку Шимуре. — Пойдем, Тенко. И хоть Шимура уже попрощался со всей семьей Тодороки, он все равно выглядит совершенно подавленным, когда оборачивается, чтобы бросить последний взгляд на всех. Особенно когда Нацуо с такими же заплаканными глазами выходит вперед, чтобы обнять его на прощание, а Тойя отважно пытается отогнать мысленный образ их старших версий за этим же занятием. Тьфу, он никогда к этому не привыкнет. Два мальчика отпускают друг друга только тогда, когда мама и Гран Торино заверяют их, что они еще смогут увидеться на встречах. И, словно по щелчку выключателя, Шимура в восторге практически подпрыгивает к своему новому опекуну. Тойя и его семья не возвращаются в дом, пока они вдвоем не исчезают за горизонтом окрестностей.__________
Жизнь продолжается. Времена года меняются, дни рождения приходят и уходят, а Тойя наблюдает за течением времени через первые шаги Шото, первый день Нацуо в школе и несправедливый скачок роста Фуюми. Старатель остается постоянной, хотя и отдаленной константой в их жизни, и мама кажется гораздо более расслабленной, чем Тойя когда-либо видел ее. Шимура — Тойя упрямо продолжает называть его так, несмотря на то, что все остальные уже перешли на «Тенко» — продолжает приходить поиграть, как и обещал, несмотря на то, что они с Нацуо оказываются в совершенно разных начальных школах. Таками продолжает посылать свои письма, и в какой-то момент Тойя также получает одно от приемной сестры мальчика, которой стало интересно узнать о таинственном друге по переписке Таками. «Руми» не кажется такой страшной, как о ней заверял Таками, но с другой стороны, может быть, мальчик просто слабак. В возрасте двадцати восьми лет Тойя во второй раз заканчивает начальную школу. Это звучит пиздецки грустно, но он никак не может считать себя двенадцатилетним, несмотря на его тело. Но в любом случае, эта веха отмечена анкетой, выданной ему в последний день в школе, которая спрашивала, кем он хочет стать, когда вырастет. Его учительница недовольна, когда он оказывается единственным, кто сдает аболютно чистый лист, но ему похуй — по крайней мере, он не написал слово «злодей», а ему очень хотелось, хотя бы для того, чтобы посмеяться над ее реакцией. Как-то ночью ему приходится отбиваться от попыток Фуюми незаметно положить кусочки имбиря на его тарелку, когда он ест лапшу якисоба, которую мама приготовила специально для него, пока Шото ноет маме о том, что лапша «не правильная», а Нацуо возбужденно болтает со Старателем о том, что он сделал в школе за день. До него доходит только в середине ужина, как… странно все это. Иметь семью, которая действительно ощущается как семья. Дом, который когда-то был большим и холодным, казался теплее, чем ранее. В коридорах эхом отдавались голоса, повышенные от волнения, а не от гнева. Впервые на памяти Тойи, он чувствует себя как дома.__________
Но, конечно, хорошее не длится долго. Никогда не длится.__________
— Шото, — начал Старатель во время завтрака. — Пришло время начать обучение. — Обучение? — Тойя едва слышит эхо своего брата из-за внезапного стука в ушах. — Что? — восклицает Нацуо, поворачиваясь, чтобы бросить на Старателя обвиняющий взгляд. — Пять лет назад я не проходил никакого обучения. — Это тренировка, чтобы стать героем. — О. Неважно, — Нацуо откусывает кусок яйца, затем наклоняется к младшему брату и шепчет: — Ты должен использовать это обучение, чтобы стать злодеем. — Я тебя слышу, — произносит Старатель, отчего Нацуо и Шото тут же начинают хихикать. — Ты уверен? — неуверенно вопрошает мама. — Ведь… — Конечно, уверен. У Шото мощная причуда, и чем быстрее он научится ее контролировать, тем лучше. — А Шото действительно хочет стать героем? — спросила Фуюми, нахмурившись. — Что, если он не хочет? — она повернулась к своему младшему брату. — Ты хочешь? — Мм… — Шото ерзает от внимания, которое все остальные за столом внезапно ему уделяют. — …Может быть. — Тогда решено, — говорит Старатель окончательным тоном. — Начнем после завтрака. До конца трапезы за столом стоит тишина, а рис во рту у Тойи на вкус как пепел.*
Тойя впервые появился на пике Секото с момента, как ему вновь пришлось пережить детство. Все осталось таким же, как он помнит. Слабый солнечный свет, проникающий сквозь крону деревьев, хруст упавших веток под его кроссовками и земляной запах леса, наполняющий воздух вокруг него. Он протягивает руку, и из нее исходит жгучий жар… Голубой. Суровое напоминание о том, что он снова вступает в период полового созревания. Суровое напоминание о том, что независимо от того, что он делает, ничто не имеет значения. Потому что он не имеет значения. Он хочет снова сжечь все дотла. Пока он не восстанет из пепла как тот, кто действительно имеет значение. Кто-то, кого другие увидят, кто-то, кого другие запомнят.*
Тойя без особого энтузиазма корпит над домашним заданием по английскому, когда дверь его спальни внезапно распахивается. — Дерьмо… мне нужно спрятаться! — восклицает Шото, его маленькие ножки громко стучат по деревянному полу, когда он направляется прямиком к шкафу. — Какого хуя, — говорит Тойя, тут же поднимаясь на ноги, чтобы снова закрыть дверь. — Ты играешь в прятки? — Нет! — отвечает Шото, открывая шкаф и забираясь внутрь. Тойя чувствует, как он сильнее хмурится. — Разве ты не должен тренироваться с папой? — Но мне не нравятся тренировки, — раздается приглушенный стон Шото. Что? Старатель считает, что он достаточно хорош для обучения, а он убегает, чтобы спрятаться, как какой-то трус? — Почему? — неожиданно для себя спрашивает Тойя. — Не нравится, — это все, что ему удается произнести, прежде чем дверь его спальни опять открывается. — Тойя! — мрачный взгляд Старателя — неожиданное зрелище, вызывающее у него нежеланную волну дежавю. — Ты видел Шото? — …Нет, — в конце концов отзывается Тойя. Старатель громко пыхтит, прежде чем уйти, бормоча под нос: «Этот неугомонный мальчишка». В комнате воцаряется полная тишина, если не считать отдаленный стук удаляющихся шагов. Затем Тойя слышит, как тихо, осторожно открывается дверь шкафа. Шото громко и драматично вздыхает, как человек, который только что чудом избежал смерти. — Спасибо, Тойя-нии, — он улыбается Тойе, прежде чем выбежать из комнаты, не дожидаясь ответа. — Без проблем, — отзывается Тойя, его слова тяжело оседают в пустоте комнаты.*
Он делал это раньше. Он выжил в первый раз — он выживет повторно. Не имеет значения, что в конце концов он умер, потому что в этот раз он все сделает правильно. Он не позволит своему слабому, бесполезному телу остановить его. И все же… И все же. Голубое мерцание исчезает из поля зрения. Мир расплывается перед ним. И опять все, что он может сделать — это поднять ноющую руку, чтобы вытереть влагу, чувствуя боль свежих ожогов от горьких слез.*
— Что случилось, Тойя? — беспокоенный мамин голос прерывает его мысли. — Ничего, — бормочет он, рассеянно тыча пальцем в едва тронутую тарелку якисобы перед ним. — Ты почти ничего не ел всю неделю, — мама протягивает руку, и он раздраженно ворчит, когда она прижимает прохладную руку к его лбу. — Ты чем-то заболел? — Я просто не голоден, — говорит он, отбивая ее руку и запихивая в рот лапшу. Он заставляет себя проглотить ее под обеспокоенным взглядом. — Что-то прозошло в школе? — Нет. — Что-то стряслось с Таками? — Нет. — Ты поссорился с кем-то из братьями или сестрой? — Нет, — огрызается он. — Просто отвали уже! Мама вздрагивает, а он притворяется, что не видит боли и даже намеков на предательство, искажающих ее черты. Он делает вид, что не чувствует тяжелого укола вины, оседающего в желудке, пока он не заглушает отголоски его несуществующего аппетита, когда он демонстративно отворачивается от нее, чтобы уставиться на свой обед. Он делает вид, что не замечает, что остальные за столом полностью замолчали. — Тойя, — слышит он строгий голос Старателя. — Что это было? Он чувствует, как палочки для еды нагреваются в его руке. — Ничего, — обрубает он. — Это не прозвучало как ничего. — Ах, да? Тогда проверь свои уши, старик. — Тойя. — Все нормально, — выдыхает мама усталым голосом. — Давайте просто поедим, ладно? И с этими словами остальная часть стола медленно, неохотно возвращается к нормальной жизни. Которая, видимо, состоит из спора между Старателем и Шото. — Шото, если ты хочешь стать героем, то тебе придется обучаться. — Но это так скучно! Почему Тойе-нии, Нее-чан и Нацу-нии не нужно тренироваться? — Потому что у них другая жизнь. Они не хотят быть героями. — Тогда я тоже не хочу быть героем! — Шото… Их голоса перерастают в крики. Который переходят в белый шум. Он смутно осознает, что к ссоре подключается новый голос — мамин. Но он не воспринимает ничего из сказанного. Ни сквозь стук в ушах. Ни сквозь всепоглощающую пустоту в груди. И следующее, что он помнит, — мама и Старатель убирают со стола. — Доедай остальное, — слышит он приказ Старателя. Он моргает, глядя на свою почти полную тарелку. — Нет, — он встает со своего места и уходит, прежде чем Старатель успевает возразить. Он едва успевает дойти до коридора, как его останавливают. — Тойя-нии! — Нацуо подбегает к нему, сжимая в руках футбольный мяч. — Поиграй с нами! — Нет, — он обходит своего брата, чтобы продолжить свой путь к входной двери. — Но… но Шо… — Поиграй с Фуюми, — он открывает дверь, затем оборачивается, чтобы бросить последний взгляд на встревоженное выражение лица Нацуо. — И не ищи меня. С этими словами он захлопнул за собой дверь.*
На этот раз ему даже не нужно сжигать себя до полусмерти. Он может просто… поджечь гору и убежать. Снова начать новую жизнь. Снова стать Даби. По мере того, как он начинает выделять все больше тепла из своих рук, голубое пламя перед ним становится все сильнее, пока жар не начинает жалить и впиваться в кожу. Теперь его будущее у него на ладони. Все, что ему нужно сделать, это отпустить. Все, что ему нужно сделать, это позволить всему сгореть. Он вдыхает. Запах дыма и горящей плоти врывается в его легкие — старый и знакомый, почти забытый друг. Но сейчас он вспомнил. Помнит с поразительной ясностью, которую не может скрыть растущий комок в горле или размытый лес вокруг него. Ему просто нужно… просто нужно… — Вау! Это так круто! Пламя гаснет от неожиданности. Он резко оборачивается и видит Нацуо, стоящего на тропе в нескольких метрах от него, слегка задыхающегося и вытирающего пот со лба. Он уставился на него. — Что..? — Что круто? — раздался голос Фуюми. Она тоже появляется в поле зрения, тяжело дыша и пыхтя, таща за собой изможденного Шото. — Его огонь! Огонь Тойи-нии голубой! — Правда? — Шото внезапно оживился и посмотрел на него расширенными глазами. — Да! — Нацуо улыбается ему. — Покажи им, покажи им! Он оцепенело повинуется. В момент, когда на его ладони вспыхивает маленький голубой огонек, его окружают восхищенные возгласы. — Голубой! — взволнованно ахает Шото, будто никогда раньше не видел этого цвета. — Так красиво! — восклицает Фуюми, выглядя так, словно она едва сдерживается, чтобы не протянуть руку и не прикоснуться к нему. — Видите? — Нацу почти самодовольно кладет руки на бедра. — Я же говорил! — Что вы здесь делаете? — вклинивается он, гася пламя. Он косит на Нацуо. — Разве я не говорил тебе не искать меня? — Но-но… — Мы беспокоились о тебе, — говорит Фуюми. — Когда Нацу сказал, что ты не хочешь играть с нами и выбежал из дома, мы подумали… Мы последовали за тобой, потому что хотели убедиться, что с тобой все в порядке. Он задумался, когда ее слова начали медленно укладываться в его голове. — …Почему? — все, что он смог выжать. — Ты казался расстроенным в последнее время, — ее взволнованный взгляд так похож на мамин, что он не может не отвести глаз. — И мы… ну, я боялась, что ты собираешься сделать что-нибудь глупое. Он скрещивает руки на груди, чтобы незаметно скрыть свежие ожоги от них. — Не собирался я, — лжет он. Ему не нужно смотреть в ее сторону, чтобы понять, что она щурится на него с подозрением. Поэтому он игнорирует ее и вместо этого устремил угрюмый взор на Шото. — Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен тренироваться с папой? — Нет! — яростно рявкнул Шото. — Никаких тренировок! — Но Шото больше не тренируется, — говорит Нацуо, заставляя Тойю растеряться. — Что? Нацуо моргает в ответ. — Разве ты не помнишь? Шото пообещал тренироваться, когда пойдет в школу, так что папа сказал, что ему не нужно делать этого сейчас. — …Что? — в конце концов, выдавливает Тойя. — Когда? — Только что за обедом. Что. Но… — Мы можем поиграть здесь? — Шото внезапно встрепенулся. — Это место выглядит так круто! — Конечно! — отвечает Фуюми. — В какую игру будем играть? — Прятки! — предлагает Нацуо. — Или… или мы можем копать ямы, чтобы поискать сокровища! Тенко и я постоянно в нее играем, и это очень весело! — Да! — вскрикивает Шото. — Охота за сокровищами! — Хорошо! — Фуюми поворачивается к Тойе. — А ты как считаешь, Тойя-нии? Он зависает, затем смотрит в сторону Нацуо и Шото, которые уже побежали за палками для раскопок. Они вдвоем громко ахнули, когда Шото случайно нашел ветку высотой почти с него самого. Но как только Шото начинает поднимать ее, Тойя обнаруживает, что его ноги несут его к ним. — Эй! Не размахивай этим, блять, как мечом! Ты хочешь выколоть кому-нибудь глаз? Он вздыхает, когда Шото быстро бросает гигантскую ветку и смущенно извиняется. И, забавы ради, он протягивает руку, чтобы взъерошить волосы своего младшего брата, и смеется на возмущенный вопль. — Ладно, ладно, гремлины, — говорит Тойя, криво скалясь всем троим младшим. — Я помогу вам в поисках сокровищ. Ведь кто-то же должен за ними присматривать.*
Они едва успевают войти в дом, как вдруг оказываются в объятиях мамы. — О боже мой… Слава богу… — выдыхает она и отказывается отпускать их, даже когда в коридоре раздаются гремящие шаги Старателя. — Где вы были? — допрашивает он. — Вы хоть представляете, насколько опасно вот так убегать в одиночку? Тойя скорее чувствует, чем видит, как его братья и сестра вздрагивают. — …Это моя вина, — устало бормочет он. Он вырывается из маминых объятий, чтобы встретиться со Старателем лицом к лицу, и пытается скрыть свою дрожь, когда в результате случайно трет ожоги. — Я поднялся на пик Секото один, а они пошли за мной, потому что беспокоились. Старатель стал темнее тучи, и Тойя не успевает вовремя отступить, прежде чем его хватают за руку и задирают рукава, обнажая обожженную красную кожу. — Почему?! — в глазах Старателя почти читался ужас. — Я думал, ты остановился! — Да! — отбрил Тойя, выворачиваясь и опуская рукав. — Я просто… просто… Но Старатель уже отошел к другим своим детям. — Вы тренировались с ним? — Нет! — немедленно возразил Шото. — Мы играли в поиски сокровищ, а потом готовили зелья! — Так вы вообще не видели, как он использовал свою причуду? Тишина. — …Прости, Тойя-нии, — бормочет Нацуо, почти зарываясь лицом в мамину руку. — Я не знал, что тебе больно из-за твоей причуды. Я просто подумал, что это выглядит круто. — Что ты имеешь в виду, Нацу? — тихо спрашивает мама, протягивая руку, чтобы потрепать его по голове. — Мне казалось, что голубой огонь был крутым, поэтому я заставил его показать всем. Явное уныние в словах Нацуо заставляет Тойю тяжело выдохнуть. — Забей, Нацу. Тебе не за что извиняться. — Но… — Голубой? — вторит мама, обмениваясь недоуменным взглядом со Старателем. — Да, голубой! — с энтузиазмом подтверждил Шото. — Самый крутой! — На вид классно, — неуверенно соглашается Фуюми. — Но если он ранит Тойя-нии всегда, когда он использует его, то… — Твоя сестра права, — обмирает Старатель. — Голубой огонь намного горячее обычного, что делает его гораздо более опасным, — и он бросает на Тойю острый взгляд. — Так что даже не думай об этом. Понял? Тойя закатывает глаза. — Да, да, как скажешь. — Ой, больше никакого голубого огня? — надул губы Шото. — Больше никакого голубого огня, — подтверждает мама, убирая волосы с его лица. — Но он был бы супер крутым героем — намного круче, чем папа! — Шото, — мягко предостерегает Фуюми. — Не каждый хочет стать героем. — Да, он бы предпочел стать злодеем. Не так ли, Тойя-нии? — говорит Нацуо, протягивая руку, чтобы дразняще ткнуть своего старшего брата в плечо. Тойя фыркает и раздраженно отмахивается от руки. — Нет, — отозвался он. И, к его удивлению, он действительно так считает. — О? — мама бросает на него пытливый взгляд. — Тогда кем ты хочешь стать? Он оглядывается на одинаковые выражения любопытства на лицах своих младших. На почти пристальное внимание на угрюмом лице Старателя. Затем Тойя отворачивается, чтобы скрыть предательский укол в своих глазах. — …Кто знает, — он чувствует, как уголки его губ ползут вверх. — Я подумаю. И он знает, что на этот раз у него будет достаточно времени.