О мелодии и молчании

      — Снова кошмары?       Эллинда с удивлением оборачивается на голос: ей все еще сложно привыкнуть к тому, как Солас умеет подкрадываться.       Он плечом подпирает ствол молодого, окруженного зеленью кроны ясеня. Сложил руки на груди, в пальцах одной неспешно крутит трубку.       Тревельян приподнимает уголки губ, не сразу переводя взгляд со своего подарка на чужое лицо.       — Ночь просто хорошая, решила посидеть немного. Отдохнуть от суеты.       — Я помешал?       — Совсем нет. Присаживайся.       Девушка пододвигается на нагретом камне, освобождая эльфу место. Тот подходит, но не спешит опускаться рядом: поднимает лицо к небу, щурится едва и улыбается — широко, довольно.       — Если пройдем дальше на восток, скоро выйдем к Эмпризу. Придется запастись тёплой одеждой: будет морозно.       Тревельян кивает. Вглядывается не в звезды, а все также в чужое лицо. Ночная прохлада, принявшая уже облеплять скрытые только тонкой курткой плечи, неожиданно отступила.       Соласу достаточно всего лишь улыбнуться в минуту спокойствия, смотря при этом даже не на нее.       В тиши ночи, в этом моменте, Эллинда наконец может в полной мере услышать отступника. Уловить каждую ноту в мелодии, витающей вокруг него в Тени там, где Завеса дает подслушать. Вестница прекрасно знает: ее магия звенит как стекло, неприятно бьет по перепонкам, и в ней сложно вычленить хоть пару изящных ходов. Рядом с эльфом же эта невыносимая ледяная трель смолкает, смягчается переливами его магии: спокойной, обволакивающей, убаюкивающей.       Лишь теперь Тревельян может представить, как могли на ветру звенеть заколдованные бутоны хрустальной благодати из рассказа в ботанической книжке. Ей кажется, еще немного — и зазвучат слова колыбельной чужого народа.       Как-то раз Солас пел при ней. Случайно, конечно: девушка заглянула в его дом, еще в Убежище, когда эльф только взялся за лютню и не заметил гостью — как ей казалось. И прервать его тогда просто не хватило духа.       Ещё никогда голос Соласа не звучал так мягко и ласково. Ни до, ни после.       Откуда Тревельян было знать, что слух у отступника достаточно тонкий, чтобы узнать Вестницу по шагам.       Сейчас эльф выглядит расслабленным, что при их работе увидишь редко. Возможно, при его хорошем расположении духа, она могла бы попросить…       «Для тебя он петь не будет. Глупости.»       — И все же, тебя что-то беспокоит, lethallan.       Эллинда спешит отвести взгляд.       — Я просто устала, Солас. Не стоит.       Он со вздохом опускается рядом на камень, прячет трубку за пазуху. Тревельян хмурится, пытаясь не думать о том, какое у эльфа теплое плечо, прижавшееся к ее собственному.       Временами Вестнице становится отвратительно стыдно перед Соласом за навязчивость. Он знает, заверняка знает, — хотя бы потому что Тревельян даже не пытается скрывать — что она чувствует. Но эльф не движется навстречу; девушке порой кажется, что и вовсе пятится от нее. И с каждым спором расстояние между ними, едва сократившееся, становится снова все больше.       Однажды между ними образуется пропасть, и от этой мысли ком в горле не дает нормально вдохнуть.       — Если хочешь закурить, то вперед, — Тревельян пытается улыбнуться и поводит плечом, мягко толкая мужчину. Тот усмехается.       — Я не собирался. Думается лучше, когда она в руках, достаю временами просто так.       — Тебя тоже что-то беспокоит?       — «Тоже»? А говоришь, просто устала.       Солас смотрит на нее с едва заметным прищуром, и серые глаза его в темноте светятся сизым.       Тревельян в этом оттенке тонет. Снова смотрит дольше, чем стоило бы, но мелодия в ушах рядом с ним — так близко — перекрывает все разумные мысли. Ночь же словно держит за плечи, не дает отвернуться, подталкивает сделать очередную глупость.       Эллинда улыбается. Доверчиво, без масок — и потому устало, после чего обвивает его руку и утыкается лбом в плечо, глубоко вдыхая.       Солас пахнет хвоей и гарью после недавнего боя. А еще, едва уловимо, медом. Аромат тонкий, почти неощутимый, но запах вандальской арии девушка знает хорошо. Хочет пошутить, что пить в одиночку остатки ее же настойки это не по-дружески. Хочет сказать, что вот так с ним сидеть очень хорошо, уютно, словно нет никакой войны, разрухи, ужаса Бреши и опасности Корифея. Хочет шепнуть, что на мгновение поверила в Создателя, когда осознала, что идет через весь этот страх не одна, и эльф на ее стороне.       Эллинда молчит. Только устраивает щеку на чужом плече, притирается по-кошачьи и с улыбкой рассматривает звездное небо над их головами.       Отступник, естественно, знает. Того хуже: он чувствует глупое, такое ненужное в его понимании тепло от того, как девушка жмется к боку. Но не может себя заставить ее отстранить от себя.       Чувства Тревельян становятся проблемой.       Нет. Не так. Будь ему плевать, чужие чувства его бы заботили в последнюю очередь — что взять с глупой шемленки?       Сама Тревельян становится проблемой.       Эллинда тянется к нему словно запуганный звереныш, к которому протянули безоружные ладони с лакомством. Лезет в самые гиблые руины, чтобы добыть тексты или артефакты для него. Дарит разные мелочи — будь то украденные с кухни пироженые или та же трубка, чтобы ему не пришлось в пути морочиться с самокрутками — и не ждет ответа. Словно все это — само собой разумеющееся.       Хотя, думается ему, ответа она все же ждет. Просто скрывается за своей самой сдержанной улыбкой, чтобы не потревожить чужой покой, оставляя столько места и времени без себя, сколько нужно.       У Соласа за плечами вечность и все время погибающего мира под носом, но из них двоих жить почему-то выходит только у юной шемленки.       Эльф хочет сказать Тревельян, что ему приятно ее внимание, но ей стоит остановиться — ради ее же сердца. Хочет придумать хоть какую-то ответную малость, но понимает: минимальное внимание только привяжет сильнее. Хочет оттолкнуть, пока не стало совсем поздно и больно, но почему-то язык не поворачивается сказать новую колкость — даже после очередного спора из-за непрошенного сопереживания Дориана к народу отступника.       Солас молчит. Только перехватывает ладонь с меткой мягко, чтобы не разорвать объятия рук, и переплетает пальцы с ее, вечно прохладными из-за избытка магии на самых кончиках.       Звон хрусталя тонет, убаюканный, в напеве колыбельной, и Эллинда не сразу понимает, что голос и незнакомые слова полушепотом ей не навеяны близостью Тени. Девушка усилием заставляет себя продолжить смотреть на небо, а не на эльфа.       Поймай Вестница его взгляд сейчас, он бы, может, тоже сделал глупость. Но этого не происходит, и в районе солнечного сплетения отступник чувствует тень трусливой радости.       Тревельян закрывает глаза, позволяя голосу и теплу иллюзорной близости мягко увести ее в объятия сна.       Может, сегодня ей и в самом деле удастся поспать без кошмаров.