природа счастья

— Какая красивая фотография! Это — молодой папа, это — дядя Ичи, а это… — Миюки, его шестилетняя дочь, замолкает и озадаченно смотрит в запыленную рамку, по случайности оказавшуюся в руках. В горле собирается удушливый ком — он уже знает, кого именно Миюки не узнала. — Твой второй дядя, Сабуро, — избавляет от лишней неловкости Аой — обеспокоенный взгляд колет спину. — А, этот, — девочка бросает фотку на родительскую кровать, потеряв интерес. Джиро выдыхает, осознав, как был напряжён эти несколько секунд — за каждым его упоминанием неизменно следует такая реакция. Неловкость. Чувство вины. Нервозность. Когда они только начали жить вместе, Аой всё выпытывала таинственные обстоятельства их ссоры, но быстро поняла: на эту тему разговаривать не стоит.       У Джиро много опасных для окружающих секретов. В чужих глазах он прежде всего герой революции и только потом уже известный спортсмен — честно, таким популярным он стал в основном благодаря своим заслугам на войне. Есть определённые вещи, которые нельзя доверить даже своим ближайшим людям.       Аой оказалась не только сообразительной, но и тактичной. И по сей день она не болтает лишнего и не задаёт ненужных вопросов — держит дистанцию недостаточно близкую, чтобы доставить Джиро дискомфорт, но и недостаточно далёкую, чтобы некомфортно стало уже ей самой.       Этот брак выгоден им обоим и удобен по многим параметрам, но об этом Джиро задумался много позже. С Аой он начал встречаться из-за того, что на него она совсем не похожа — ни внешне, ни характером. Низкая, длинноволосая, тихая и спокойная. Не забирающаяся в самую душу одними словами, не знающая его наизусть от и до. И даже вполовину не такая язвительная.       Джиро пытался доказать ему (но прежде всего самому себе), что не нуждается в скудном внимании и прикосновениях, которые они могли дарить друг другу — с годами это стало сложнее, потому что их известность вышла за пределы страны и перешла на совершенно новый уровень. Им едва ли хватало времени и уединения на учёбу и простые семейные посиделки с Ичиро, что там говорить про отношения!       В последние пару лет перед разрывом, затянувшимся на десятилетие, всё особенно обострилось. Он защищал докторскую, Джиро разъезжал по сборам, им в затылки вечно дышали папарацци, не предоставляя ни минуты покоя. Неудивительно, что нелюдимый и замкнутый младший брат в конечном счёте устал. Джиро и сам был на грани. Может, хорошо, что они всё-таки порвали.       Плохо, что в итоге так и не помирились. С того скандала о нём Джиро слышал только по новостям — мол, молодой учёный и герой революции Ямада-сан отправляется в Америку работать над космической ракетой новейшего типа, Ямада-сан получил Нобелевскую премию в области астрономии, Ямада-сан не планирует возвращаться в Японию в ближайшие несколько лет…       Ямада-сан даже не звонит своему старшему брату. С Ичиро общается и на том спасибо — меньше всего Джиро хочет, чтобы эгоизм мелкого ублюдка коснулся и аники. К сожалению, о конфликте тот в курсе, пусть и не знает всех подробностей. Несколько раз он просил хотя бы поговорить, и каждый раз Джиро эту просьбу игнорировал, сперва снедаемый болью и обидой, а потом… откровенно перетрусивший.       Это глупо и очень по-детски — убегать от проблемы таким постыдным образом, но каждый раз, глядя на «мелкого говнюка» в контактах он не мог заставить себя набрать чёртов номер. Даром что, как оказалось, у него всё хорошо и без Джиро, раз уж он сам тоже никоим образом с ним не связывается.       Успешная разработка очередной ракеты новейшего уровня, вторая Нобелевская премия — на этот раз в области химии. Или физики. Когда Джиро смотрел по телеку её вручение, он улыбался, но очень уж устало и натянуто, как будто ни наука, ни премия ему нахер не сдались — это было понятно даже через телевизор. В конце концов, они знают друг друга так же хорошо, как и себя.       Интересно, что приключилось с ублюдком, обычно так и пышущим энтузиазмом на подобных мероприятиях? Отшила подружка? Настиг кризис среднего возраста? Джиро читал, он обычно позже начинается, но гадёныш всегда пытался выглядеть и вести себя старше своих лет. Или всё-таки заело одиночество? Впору бы позлорадствовать — когда он съебался в свою Америку, Джиро бухал без продыху несколько недель, забив на всё вокруг. Ещё пару лет спустя ушёл из сборной и устроился работать в один из баров Ичиро, развившего Йорозую до впечатляющих масштабов.       Там же познакомился и с Аой.       Аой понравилась ему практически сразу же — приятная и начитанная собеседница, которая, тем не менее, не раздражалась, не бесилась и не обзывалась, когда Джиро тупил. Что примечательно, у них никогда не было буйства эмоций, они сошлись легко и естественно, как идеально подходящие половинки одного целого. С ним такого никогда не было. Было и тяжело, и больно, и обидно, и постоянно преследовало чувство вины и отвращения к себе.       Он испытывал всё то же самое, но в разы сильнее. Варился в соку из самоненависти, отчаяния и эгоизма, всегда затрагивающего людей вокруг. С таким типом невозможно уживаться бок о бок — даже при слабости, которую Джиро всегда питал к ранимому младшему брату, закрывать глаза на инфантильное поведение, склонность бросаться из крайности в крайность (так и не исчезнувшую после пубертата) и непомерный эгоцентризм, парадоксально включающий в себя неуверенность и ворох сомнений, порой казалось невозможным даже ему.       Ублюдок всегда отличался непредсказуемостью — то благосклонно улыбается и даже смеётся над его шутками, то язвит и кривится при каждой удобной возможности. То отсиживается за своими компьютерами в относительно безопасном поиске информации, то по собственной инициативе лезет в самое пекло, ограничившись лёгкой маскировкой. То обвиняет Джиро в неоправданной драчливости, то неожиданно проявляет небывалую жестокость к незадачливому противнику, опрометчиво бросившему вызов финалисту рэп-баттлов дивизионов. Порой в его взгляде мелькали отблески откровенного наслаждения чужой болью — в такие моменты Джиро молча радовался, что сейчас всё действительно можно решить на словах, не прибегая к насилию.       Худощавость и слабость никогда не были препятствием. — Дорогой? — мягкий голос Аой — противоположный отпечатавшемуся в памяти — выдёргивает Джиро из усиленных размышлений. Он обнаруживает себя протирающим их с женой — тогда ещё девушкой — фотографию — не меньше нескольких минут, судя по всему. — Всё в порядке?       Очевидно, нет. — Да, да, — рассеянно отзывается Джиро, впервые удосужившись взглянуть на картинку в рамке как следует. Его более молодая версия сдержанно приобняла чуть смущённую, но довольную Аой за плечо. Это было до того, как он сделал ей предложение, или после? Уже и не вспомнить. Но Джиро отлично знает, что никогда не испытывал сильных эмоций, прикасаясь к её нежной коже. Приятной и хорошо пахнущей.       Её «хорошо» никогда не было его «хорошо».       Мельком брошенный на попавшую в руки дочери фотку взгляд позволил мгновенно определить, когда она была сделана. Декабрь, его пятнадцатый день рождения — порядка двадцати двух лет назад. Тогда они только начали встречаться — буйно и неуёмно, с большим количеством ссор, драк и секса. На общей с братьями фотографии Джиро притиснул мелкого поближе к себе, всей душой наслаждаясь ощущением прикосновения к твёрдому мальчишескому плечу, обжигающего даже сквозь куртку. И он улыбался счастливо и плутовато, потому что буквально за несколько минут до этого они самозабвенно лобызались, ускользнув от вездесущего взора Ичиро.       Как давно это было. И всё равно выжжено на подкорках мозга так, что никто другой не перебьёт и не отнимет. Джиро может сколько угодно отказываться называть его по имени даже мысленно, может запихивать все общие фотографии в дальние углы и заполнять плотно засевшую в душе пустоту другими людьми, но сердце такими дешёвыми трюками не обманешь. Сердце будет помнить и горячие прикосновения, и вызываемую ими эйфорию, и самую сильную и страстную любовь, которую когда-либо доводилось переживать.       Нет, он не несчастен — у него отличная понимающая жена и прекрасная дочь, коих Джиро тоже любит. Он никогда не впутывал их в свои сложные проблемы с братом, никогда не позволял тоске по нему взять над собой верх — он выше эгоизма и пренебрежения близкими. Джиро — взрослый человек, способный перебороть свою больную привязанность и идти дальше, не отравляя окружающих.       Может, что-то в нём иногда тоскливо воет, жаждая не столько прикосновений, сколько тихих проникновенных разговоров по ночам и полных любви взглядов; взаимопонимания, доступного лишь с ним, даже с учётом всех их споров и разногласий; но Джиро не нуждается в нём, чтобы идти дальше. У него своя жизнь, у него — своя. Они прекрасно существуют друг без друга. В повседневности взрослого нет места мальчишеским обещаниям вечной запретной любви вне зависимости от обстоятельств.       Некоторые табу существуют не просто так. Эти отношения, несмотря на свои позитивные моменты, всегда были разрушительными и вели в никуда. Джиро чувствовал страх каждое мгновение их близости (или он убедил себя в этом), чувствовал отягощающее отвращение к себе.       В юности он выглядел старше своих лет, но ему, господи, не было и пятнадцати, когда они впервые занялись сексом. А Джиро — Джиро был просто помешанным придурком с неуёмными гормонами, изнывающим от самой большой любви своей жизни. Но всё же, он старше. Он должен был как-то предотвратить то, к чему всё в итоге пришло. Должен был остановить и его, и себя прежде всего.       Но что Джиро сделал вместо этого? Увяз с головой в концентрате аморальности и токсичности в обмен на короткие минуты удовольствия и полностью пустой головы, когда можно было позволить себе не думать вообще ни о чём и лишь нежиться рядом с ним. Эти ощущения, наверное, сравнимы с наркотическим опьянением, только никакой наркотик не заменит его. Никакой наркотик не воссоздаст в совершенстве то идеальное ощущение свободы и счастья, такое непозволительно лёгкое и в то же время невероятно сильное, где Джиро витал более десяти лет, пока они не оборвали все связи.       Продолжая методично разгребать старый хлам (но так и не решившись избавиться от общей с обоими братьями фотки), Джиро отчаянно пытается сбежать от настигших мыслей — навязчивых и мрачных. И воспоминаний донельзя отчётливых — будто и нет никакого разрыва, будто у Джиро нет жены и ребёнка, по идее, способных отвлечь и заставить наконец забыть.       У него есть идеальная иллюзия нормальности и правильности, в которой он вроде бы даже счастлив. Нельзя позволить ей разрушиться из-за какого-то напыщенного ублюдка с другого конца земного шара.       Собираясь на ночную смену в бар, Джиро привычно целует Аой в щёку и треплет Миюки по волосам, не заметив беспокойства жены и притихшей дочери, не осознающей, что произошло, но инстинктивно почувствовавшей повисшую неуютную атмосферу.       Именно поэтому Аой, следуя негласным правилам, никогда не упоминает в их доме Ямаду Сабуро. ***       Разумеется, бар под началом «Йорозуи» является прежде всего местом обмена разномастной секретной информации. Джиро вписывается сюда идеально — он и знаменитость, что автоматически отводит подозрения, и доверенное лицо Ичиро, и достаточно силён, чтобы разнять буянящих пьяниц в случае чего. И собеседники всегда найдутся. — Чё как, Ямада? — спустя час приветствует его один из завсегдатаев. — Потихоньку, — вежливо отзывается Джиро, всегда готовый выслушать или поддержать беседу. — Мне как обычно.       Постепенно помещение наполняется людьми. Постоянные клиенты привычно улыбаются и здороваются; новички смотрят робко и исподтишка — слава о нём не угасает даже спустя много лет после революции. Куда бы он ни пошёл, вслед будут направлены десятки любопытных взглядов — извечное проклятие любого известного человека.       Насколько же, наверное, было бы проще, будь Ямады всего лишь безымянными сиротами, выделяющимися из толпы одной гетерохромией. Но во времена, когда три напуганных ребёнка нуждались в деньгах, перед Ичиро стоял вопрос не «как» а «сколько». Он работал на публику, сделал себе имя и сколотил состояние — разумеется, безудержно восхищающимся младшим братьям захотелось присоединиться. Рано или поздно это непременно произошло бы.       А даже если и нет, быть близким человеком знаменитости тоже та ещё проблема, с которой регулярно сталкивается и Аой, и даже маленькая Миюки.       В любом случае, выбор давно сделан — говорить и жалеть тут уже не о чем. Джиро далеко не семнадцать и даже не тридцать — он не будет хандрить и напиваться с горя, жалея о том, чего уже никак не исправить.       С очередным звоном колокольчиков, возвещающем о новом посетителе, становится как-то подозрительно тихо — будто пришёл кто-то важный. Джиро стоит к двери спиной и протирает стакан, но даже так он улавливает перемену в атмосфере. Неужто кто-то из Йокогамы?       Когда Джиро поворачивается, взгляд его опущенной головы упирается в тощую грудь неспешно шагающего клиента, обтянутую водолазкой вырвиглазно жёлтого цвета. Поверх водолазки накинут белый лабораторный халат, запятнанный, вероятно, реагентами. Какая странная, однако, одежда для посещения питейных заведений. Затылок колет воспоминанием, которое он не успевает осмыслить полностью перед тем, как заглядывает, наконец, гостю в лицо. — Добро пожаловать, — говорит Джиро автоматически и замирает в моментальном осознании.       На него смотрит Сабуро. Бледный, осунувшийся, с застоялой усталостью в глазах и напряжёнными плечами, постаревший за десять лет и выглядящий минимум на пять старше своего возраста. В стократ лучше и хуже картинки с телевизора. Шокированный и растерянный так же, как и сам Джиро.       Просторный зал дышит интересом, и это мимолётное наблюдение напоминает: нужно играть свою роль. Он растягивает губы в улыбке, способной обмануть простых обывателей (но никак не Сабуро), склоняет голову набок и выдыхает почти искренне. — Добро пожаловать домой. ***       Необходимость работать позволяет временно отвлечься от тягучей неловкости и убежать от мыслей — то, чем Джиро занимался последние десять лет. То, что он сможет сделать и сейчас. Сабуро давным-давно допил свою «Кровавую Мэри» и просто сидит в одиночестве, сверля Джиро нечитаемым взглядом. Они не разговаривают, и это, несомненно, вызывает кучу подозрений у прочих посетителей, и он даже не сомневается, что завтра утром увидит в очередной сводке новостей что-нибудь об их с Сабуро отношениях. «После десятилетней разлуки Ямада Джиро и Ямада Сабуро не сказали друг другу ни слова! Неужели знаменитый дуэт распался, пока мы хлопали глазами?! Читать далее…» «Бывший футболист и герой революции Ямада Джиро оказал своему младшему брату холодный приём! Какие на то могут быть причины? Читать далее…» «Лауреат двух Нобелевских премий Ямада Сабуро вернулся из США и не обрадовался встрече со своим самым близким другом и по совместительству старшим братом! Читать далее…»       Хочется от души сплюнуть при одной лишь мысли. К счастью, наплыв доходяг, прознавших о присутствии оказавшегося в Японии впервые за десять лет именитого учёного, позволяет замаскировать сознательное взаимное избегание. Джиро делает коктейли; перекидывается парочкой слов с постояльцами, не слишком незаметно косящихся в сторону Сабуро; мельком следит, чтобы никто не буянил и ни в коем случае не лез к его притихшему младшему брату.       За эти десять лет они не сказали друг другу ни слова, но почему-то прямо сейчас чувства Джиро ничем не отличаются от прежних времён. Из-за чего они вообще поссорились? Почему молчали? Какая же глупость, какая нелепая и грустная ситуация.       Как же хочется всё исправить. И плевать даже, что больше не будет пылких прикосновений, поцелуев и прочих проявлений романтической любви — прежде всего Джиро желает отнюдь не их.       Под конец смены руки дрожат от засевшего в костях нетерпения пополам с ужасающим стыдом. Сабуро так никуда и не ушёл, несмотря на его опасения. Всё сидел и изредка заказывал коктейли — неизменно «Кровавую Мэри», которую Джиро, честно говоря, совсем не любит. Интересно, Сабуро пристрастился к ней в штатах? Не терпится спросить. Это и многое-многое другое — сколько же всего они упустили.       Запоздало Джиро осознаёт, что уже давным-давно не испытывал эмоций настолько сильных. Даже когда родилась Миюки. Позже он непременно устыдится, но сейчас все его мысли вертятся вокруг человека, одиноко устроившегося у барной стойки.       К шести утра Сабуро засыпает, уронив голову. Его лицо разглаживается, избавившись от болезненного напряжения, и становится немного моложе на вид — ближе к настоящему возрасту. Джиро выпроваживает всех, кроме брата, и убирается, приводя помещение в относительный порядок. До следующего вечера.       Сколь бы ни хотелось оттянуть этот момент, разбудить Сабуро всё-таки приходится. Он подслеповато моргает, подозрительно щурится, и, разглядев его, мгновенно подскакивает, стряхивая чужую руку с плеча. Сбрасывает растерянность и малейшие проявления уязвимости, становясь Ямадой Сабуро-саном — с ледяным взглядом, отточенной уверенностью в движениях и словах. Таким его видят по телевизору — он ощущается дальше, чем когда их разделял целый океан.       Джиро едва подавляет дрожь.       Несколько секунд они выжидающе смотрят друг на друга. — А ты побледнел, — замечает вдруг Сабуро осипшим (явно от курева) голосом, склонив голову набок, — плохо сказывается работа в ночную смену? — А ты оброс, — моментально отзывается Джиро, — что, жалко на парикмахера потратиться?       Сабуро приглаживает растрепавшиеся во время сна волосы, поправляя свой сбившийся кривой хвостик, почти достающий до лопаток. Такой носил он сам лет так десять назад — когда был куда менее бледным, усталым и постаревшим, и ухаживать за причёской казалось не настолько утомительно. — Не было времени, — наконец, отзывается он — на удивление спокойно. Только взгляд делается каким-то тяжёлым. Джиро понятия не имеет, чем именно Сабуро занимался ради второй нобелевки, но это явно не давалось ему легко. Ну да, ракеты строить — не ворон в школе считать.       Но в голове всё равно как-то не укладывается образ Сабуро в затруднении. Пока сверстники рвали на себе волосы, не справляясь с нагрузкой, он уверенно и неумолимо продвигался вперёд. Сколько радостного блеска было в его глазах, когда Сабуро заумно рассказывал Джиро о своих наработках! Обещал вывести человечество в космос, но главное — показать это ему. «Вот увидишь, мы с тобой сбежим и Ичи-нии прихватим! И в космосе никто никогда нас не достанет!» «Внимательно следи за новостями, Джиро!» «Смотри! Это прогресс!»       Он достиг прогресса, но какой ценой? Они так и не забыли друг друга. И каждое напоминание об этом невероятно болезненное. — Поверить не могу, что мы не разговаривали с прошлого десятилетия, — Джиро вздрагивает, Сабуро вздыхает, — сейчас смотрю на тебя и думаю, как это всё было тупо. И что самое отвратительное, я чувствую себя даже глупее тебя.       Мало кто знает, но Сабуро любит поболтать. Просто не со всеми хочется и получается так — откровенно, без лишнего фарса и натянутых улыбочек. Нутро приятно поджимается, когда Джиро осознаёт, что по-прежнему является одним из исключений. Вопреки всему. — Я думал… я тебе больше не нужен, — признаётся через силу, буквально выдавливая из сжавшейся глотки слова, — и пытался доказать, наверное, что смогу справиться. — Так старался, что женился и завёл ребёнка, — усмехается Сабуро. Не понять, расстроенно или нет. Джиро кажется, что да. — Я женился на Аой не поэтому, — он опускает голову. — Просто шучу. Ты никогда не стал бы заводить с кем-то отношения только назло мне.       Да откуда тебе знать — спросил бы он у кого угодно другого. Но не сейчас. Это же Сабуро, который, к тому же, говорит чистую правду — не в его принципах крутить романы из-за низкого желания насолить.       Поначалу ему хотелось оправиться и забыться, потом Джиро нашёл для себя удовлетворительную стабильность и безопасность. Никакого Сабуро с его собственническими замашками, склонностью к истерии и контролю, к которому он пристрастился похлеще героинового наркомана. Никакой дрожи в коленках и головокружительного кайфа, захлёстывающего от одного только поцелуя.       Джиро прикрывает глаза. Десять лет в завязке. Не по своей воле, конечно, но он не даст пропасть им даром. У него есть жена и дочь. И ему уже не двадцать лет, чтобы вестись на томные взгляды и трепетные вздохи от ублюдка. Впрочем, тот и сам, похоже, на романтику не настроен. — Где ты остановился? — спрашивает он, уже выходя из бара бок о бок с ссутулившимся младшим братом. Вместе. Судя по реакции, Сабуро понятия не имел, что Джиро здесь работает. Интересно, пересеклись бы они в ином случае? Осмелился бы он навестить говнюка, узнав о его возвращении? — В гостинице неподалёку. Завтра планировал позвонить Ичиро и временно пожить у него, а потом… не знаю.       Чуть приободрившийся при упоминании Ичиро, он снова мрачнеет. Так много всего хочется узнать — о причинах возвращения в Японию, о потухшем взгляде и натянутой улыбке при вручении Нобелевской премии. Но Джиро решает придержать любопытство. — Давай ко мне. Аой не будет против. Заодно познакомишься с ней и с Миюки.       Сабуро глядит на него с таким искренним удивлением, что впору бы рассмеяться — вот, он снова похож на молодого себя. А потом издаёт задушенный, горький какой-то смешок, и образ распыляется, являя Джиро невероятно уставшего и несчастного мужчину. — Ты всё такой же невообразимый идиот, — прежде, чем он успевает возмутиться и поинтересоваться, с чего заговаривать об этом сейчас, мгновенно переключается, — хорошо. Позвони мне, как поговоришь с ней, ладно? Номер всё тот же. — Договорились.       Согбенная фигура в белом халате растворяется во тьме мартовского утра в мгновение ока. Всё произошедшее кажется галлюцинацией — каким-то безумным сном или трипом, и на самом деле Джиро до сих пор тридцать, и он лежит сейчас в каком-нибудь задрипанном клубе пьяный и под кайфом, будучи не в состоянии иным образом справиться с потерей.       Аой, уже собирающаяся на работу, кое-как убеждает в реальности произошедшего. Она прикладывает палец к губам, сообщая о том, что Миюки спит, и Джиро едва ей кивает, всё ещё переваривая недавнюю встречу. Сабуро точно ему не приснился? — Что случилось? — жена, всегда чуткая к его перепадам настроения, разумеется, улавливает весомую перемену. — Так заметно? — грустно усмехается Джиро. — Ты выглядишь очень… растерянным, — отзывается Аой. Разговаривать приходится шёпотом, чтобы не разбудить Миюки, но последнее слово она выдыхает особенно тихо — будто не может поверить. — Поговорим, как ты вернёшься домой, ладно? Мне нужно переварить… всё это, — Аой согласно кивает. Джиро в очередной раз думает о том, какая у него замечательная супруга, они обмениваются коротким поцелуем в щёку — простая формальность. Она уходит, он отводит дочь в детский садик и наконец проваливается в столь нужный ему сон.       В полдень его будит звонком Ичиро. — Новости видел? — Про Сабуро-то? — за пару секунд догадавшись, о чём идёт речь, зевает Джиро. — Так я его вчера лично встретил, представляешь… По ту сторону трубки виснет оглушительная тишина. — Серьёзно? — напряжением в голосе старшего брата наверняка можно убить слона. — И… как оно? — Внезапно, — честно признаётся Джиро, — и не так, как я себе представлял, — добавляет, немного поколебавшись. Ичиро снова призадумывается. — Я как репортаж увидел, сразу понёсся ему звонить, но он уже сам мне набирал. Говорит, мол, хочу встретиться на днях… и ни слова не сказал про жильё. Квартиру уже арендовать успел, что ли… — Я предложил ему остановиться у меня. Временно, конечно, — откашливается Джиро, почему-то ощутив укол вины. — А как же Аой-чан и Миюки? Им не будет неудобно? — строго спрашивает Ичиро. К невестке и племяннице он относится с большим теплом, и под этим вопросом точно подразумевает ещё и предупреждение. — Не возникнет никаких проблем, — отвечает он нейтрально. Казалось бы, разница в два года в чужую пользу перестала ощущаться давным-давно, но нагоняй от Ичиро всё ещё ощущается чем-то ужасно постыдным и страшным. Детский сад какой-то, ей-богу. — Я обещаю. — Хорошо. Но смотри мне!       Поговорив ещё немного, Джиро сбрасывает. Вчерашнее ему не приснилось — он только что в этом убедился. И всё равно с трудом верится. Спать дальше расхотелось. Надо сготовить поесть — Миюки через несколько часов забирать с садика, а там и Аой скоро вернётся… и Сабуро, возможно, присоединится к ним в ближайшем времени.       Приглашать его к себе вот так сразу было дико опрометчиво, наверное. Лучше бы он и вправду перекантовался у Ичиро — тот живёт только со своим котом, и места у него побольше, чем одна комната. И как всё это теперь объяснять Аой? Перед сменой он хандрил по полной только из-за упоминания Сабуро, а на следующий день уже предлагает жить с ним бок о бок. Не навсегда. Пока ублюдок не найдёт квартиру по душе…       Между тем в ленте новостей действительно засветились провокационные заголовки о некоем конфликте двух легенд. Журналисты опоздали с этим… лет так на десять, да. Он привычен к такого рода вниманию и уже не рвёт на себе волосы, как раньше, но внутри всё равно что-то неприятно и боязливо ёжится. «Нам не спрятаться даже в закрытой комнате без окон, Джиро. Я устал. И от тебя тоже устал»       Воспоминания, загнанные в самые тёмные углы разума, так и рвутся наружу, напоровшись на самый мощный из возможных катализаторов. На протяжении десяти лет он пытался убедить себя, что не помнит подробностей скандала, вопреки словам Сабуро, оставшегося лишь между ними двумя. Раньше в этом был какой-то смысл, поэтому у него всё получалось, но сейчас? Сейчас он как нельзя ясно ощущает, насколько всё оказалось глупо и бессмысленно. И сука-память неустанно об этом напоминает.       Бесит. *** — Ты не против, что мой брат поживёт у нас несколько дней? — решив не тянуть, Джиро спрашивает об этом сразу же после ужина. Аой, погрязшая в своих мыслях, вздрагивает и тут же несколько натянуто улыбается. — Ичиро-сан? Конечно. А что случилось? — Не Ичиро, — он сухо сглатывает, — мой младший брат. Сабуро. Он… вчера вернулся из Америки. — Я думала, вы… не в лучших отношениях, — осторожно подмечает она, желая подобраться к животрепещущему вопросу и не задеть при этом чувства самого Джиро. Аой всегда так старается быть тактичной и ненавязчивой… можно хоть раз пойти ей навстречу. — Ты права. И я хотел бы… попытаться это исправить, понимаешь? Дай нам неделю. Большего не прошу, — он понимает, что стыдливо отводит взгляд и чувствует вину ещё большую. Аой заслуживает кого-то лучшего. — Конечно, — легко соглашается она, обеспокоенно дотрагиваясь до его щеки, — и не бойся так, ладно? Всё будет хорошо.       А как же иначе. Джиро льнёт к прикосновению знакомой нежной ладони, успокаиваясь. Когда-то Аой помогла ему перестать ненавидеть себя. Наверное, поможет не сойти с ума и сейчас. — Спасибо.       Сабуро появляется на пороге их квартиры вечером следующего дня с парой чемоданов и одной старой сумкой, которую таскал ещё в универ. Запоздало Джиро осознаёт, что ублюдок вполне способен повести себя по-ублюдски и начать качать права перед Аой; этого, однако, вопреки опасениям, не происходит. Он вежливо улыбается и извиняется за вторжение. Неужто научился вежливости и самоконтролю?       Миюки, побаивающаяся незнакомцев, не осмеливается подойти, осторожно наблюдая с конца коридора, но Сабуро улыбается и ей — Джиро даже уверен, что искренне. Под предлогом помощи с освоением и распаковкой вещей он заходит в гостевую комнату, на самом деле не зная толком, чего хочет. — Зачем пришёл? Думаешь, не смогу разобрать диван? — спрашивает Сабуро, насмешливо щурясь. Но Джиро видны и его напряжённые плечи, и загнанный взгляд — язык тела контролировать куда сложнее речи. — Ты… — он косится в сторону закрытой двери и на всякий случай понижает голос, — не хочешь тут находиться. — С чего ты взял? — вздёргивает нос собеседник. Он с самого детства так делает, когда хочет казаться выше. Произвести впечатление сильного и несгибаемого. Помним, проходили. — Потому что я знаю тебя. Зачем ты здесь, Сабуро? Зачем вернулся в Японию? Почему не ушёл, когда увидел меня в баре?       Ему стоило остановиться ещё на первом вопросе, но удержаться не получилось — рано или поздно так или иначе пришлось бы, так к чему тянуть? Джиро ждал более чем достаточно. Сабуро вздрагивает и устремляет на него ледяной взгляд — в комнате ощутимо понижается температура. — Так не пойдёт, — на удивление спокойно заговаривает он, — на каждый твой вопрос я задам свой. — Идёт.       Вероятно, не ожидав лёгкого согласия, Сабуро удивлённо поднимает брови. — Потому что ты позвал меня. Моя очередь: почему ты это сделал? Это твоё уютное гнёздышко нормальности, нас с тобой для него слишком много, не находишь? — Джиро морщится. Их связь — палка о двух концах; точно так же, как Джиро знает Сабуро, Сабуро знает Джиро. И ему не составило труда вывести пару простеньких умозаключений. — Я хочу помириться. — Ничего не будет, как раньше, Джиро. — И не надо. Давай будем, как нормальные братья? — Не уверен, что это возможно, но попробовать стоит, — Сабуро вдруг торжествующе ухмыляется, — моя очередь. Подловил. Вот же ублюдок. Но Джиро не станет доставлять ему удовольствие и отказываться от правил, которые сам же принял. — Ты любишь жену и дочь?       Он что, ревнует? Да нет, не похоже. — Конечно. — Да ну? — Сабуро не выглядит впечатлённым. — И как сильно? — А ну стоять, сейчас моя очередь. — Прости-прости. — К чему ты это спросил вообще? — Мне интересно. Ну так? — Я не брошу Аой, только если ты попросишь. — А если хорошо попрошу? — снова насмехается он, сделав шаг вперёд — если Джиро чуть-чуть наклонится, то положит подбородок на вечно причёсанную голову. Всё внутри так и обмирает при одной только мысли… Тело не обманешь моральными установками и совестью. — Сабуро, — опасно щурится Джиро, — не шути так.       Ухмылка на чужом лице вянет, вызывая слабое удовлетворение. Вместе с ним приходит и осознание — своими провокационными вопросами ублюдок просто тянет время. Лучше прекратить играть в поддавки — перед ним не ранимый мальчик, которого жалко обидеть, а взрослый мужик. Такой же, как сам Джиро. — Прости, Джиро-нии, я больше не буду, — Сабуро показушно завышает голосок и делает большие невинные глаза. Смотрится смешно — едва удаётся сдержать хохот. — Хорошо. Повторюсь: зачем ты вернулся?       Он мрачнеет — беззаботная атмосфера испаряется, и в воздухе виснет густое напряжение. — Долгая история. — А у меня выходной. Можешь не торопиться.       Попытка уйти от ответа с треском проваливается. Сабуро обессиленно трёт голову и усаживается на диван. Поколебавшись, Джиро устраивается рядом, постаравшись предоставить гостю немного личного пространства, пусть и очень хочется притиснуться бедром к бедру, как в старые-добрые. — Когда я только уехал, я очень злился и поэтому делал всё, чтобы отвлечься. Дошло до Нобелевской премии, хах. Мне даже предлагали лететь в космос, опробовать собственную ракету. А я подумал тогда: нахер он нужен, этот космос, если, — Сабуро спотыкается, явно намереваясь добавить что-то ещё, но с силой выдыхает и продолжает, — неважно, короче. Я переставал злиться. И мне всё меньше хотелось что-то делать. Я как-то ездил в Вегас на пару месяцев, нюхал кокс и трахался с каждым вторым, думал, хоть отвлекусь на время, а когда вернусь в Нью-Йорк, буду, как огурчик. Нихуя не помогло, Джиро. Я только идиотом себя почувствовал, когда понял, что ни наука, ни вторая нобелевка для меня и яйца выеденного не стоят. Ради кого я старался? Человечества? В жопу человечество. И всеобщее благо тоже в жопу. Я всегда был эгоистом. Мне плевать на всех, кроме себя и… и вас с Ичиро. Мне нравилось изобретать, пока это было развлечением. А потом я не развлекался, а убегал от себя, и в итоге… ты видишь, к чему это привело. Я разругался со всеми ассистентами и свалил, как крыса с тонущего корабля.       Сабуро рассмеялся — горько и отчаянно, и в этом смехе Джиро видит и слышит себя самого. Единственное отличие в том, что он цепляется за связи с новыми людьми, и, может, именно поэтому до сих пор держится. — Но я совершил прорыв, который… порадовал меня. Я… я сделал топливо, которое позволит летать на сверхсветовой скорости и утащил его от этих жадных сучек. Только скажи, и я построю космический корабль. Мы возьмём с собой Ичиро и уйдём туда, где нас никто не знает. Оставим всех позади.       К его взгляду вернулся живительный блеск — Джиро чует, впервые за долгое-долгое время. Сабуро будто снова молод и вдохновлён, и смотрит на него влюблённо и беззаботно. Весь остальной мир может подождать, пока они делят одно дыхание на двоих, одну мечту, одни чувства. Неважно, что там от них ожидают. Неважно, что папарацци караулят за каждым углом, так и норовя залезть в самую душу и выставить на всеобщее обозрение тонну удручающих секретов.       Джиро и Сабуро Ямады вместе непобедимы. И они неоднократно убеждали в этом всех скептиков.       С небес на землю возвращает тот факт, что теперь Джиро ответственен не только за себя. Он не может уйти и бросить тех, кому посвятил четверть своей жизни. И мягко кладёт руки на плечи Сабуро, трепетно подмечая, как сильно ублюдок исхудал — это ощущается даже сквозь дурацкий лабораторный халат и водолазку, с которыми он теперь не расстаётся. — Прости, я не могу, — Сабуро прикрывает глаза, не удивлённый. — Расслабься, я пошутил, — Джиро не верит — слишком уж взбудоражено он выглядел всего пару мгновений назад. Но притворяется в обратном — так будет проще им обоим. — Твоя очередь задавать вопрос.       Позабыв об игре в пылу своего рассказа, Сабуро призадумывается. — Тогда… ты скучал?       Честность, вроде как, не являлась одним из обязательных условий. Джиро хочется соврать или сказать полуправду. Но сбивчивая исповедь напоминает ему: до сего момента Сабуро был искренен в своих словах. Да, язвил и провоцировал, но он так всегда делает. Такова его природа. — Очень. Первые два года постоянно думал, что вот-вот свихнусь, — свихнусь и умру, хочется добавить ему, и каждый день мне снился ты, вне зависимости от того, как сильно я напьюсь или утомлюсь. — А потом? — Я встретил Аой.       Они ненадолго замолкают, погрузившись каждый в свои размышления. Видать, Джиро не такой уж и стойкий, раз уже тогда не справлялся в одиночестве. Сабуро вон целых десять лет протянул. — Рад за вас. — Кстати, ты задал два вопроса подряд. — Ну, — Сабуро разводит руками, — задай два и ты. — На этом и закончим. — Договорились.       Джиро поддаётся давно зреющему в нём порыву и мимолётно поражается своей наглости. Сабуро напрягается ещё сильнее, застывает и делается бледным, как призрак. Но не шарахается назад — только дыхание задерживает. — Скажи, — он сглатывает, задирая водолазку сильнее и пробираясь ладонью ближе к костлявой груди, — у тебя были проблемы с весом? — Т-тебе-то какое дело? — выдыхает Сабуро злобным свистящим шёпотом. Как змея, готовящаяся к броску. — Отвечай на вопрос.       Поджав губы, он всё-таки делает шаг назад, уходя от неожиданного прикосновения. Но Джиро больше не нужно его трогать, чтобы понять — всё по-старому. Пускай и живот липнет к спине, и лицо больше не юное и смазливое, и кожа больше не нежная. По-прежнему башка кружится и в горле пересыхает. — Зимой было хуже. Плохо питался и нервничал. Сейчас набираю вес обратно, — Сабуро бормочет быстро и с одышкой, будто закончив бежать марафон. Обратно. Было бы что набирать. Джиро натянуто усмехается — ладонь всё ещё горит. — У меня есть знакомый диетолог, запишу к нему. — Эй! Мне есть чем заняться помимо походов по врачам! — Да? И чем же? — он недоверчиво щурится, а Сабуро, забыв, видимо, что больше не работает, тушуется. — Вот то-то же. Остался последний вопрос.       Хочет ли Джиро знать ответ? Неизвестно, какой будет его реакция. Одно появление Сабуро так и норовит вытащить из простой и обыденной жизни, утянуть за собой в пугающую неизвестность и будоражащее веселье молодости, пускай это больше не касается Джиро. Он не поддастся так легко. Не поддастся же? — Так… почему ты не ушёл, увидев меня? — голос сам собой становится неуверенным и каким-то робким — проявление непростительной уязвимости. Но Джиро некогда себя корить — он ждёт ответа. Сабуро же опускает голову и поникает плечами, делаясь ещё меньше и слабее на вид. Последующее откровение добивает последние крупицы чужой гордости, оставшиеся с предыдущего. — Потому что я тоже скучал, дубина ты эдакий.       И столько было в его словах и взгляде ужасной, непомерной усталости, что Джиро не осмелился больше оставаться с братом, отчётливо осознавая свою в этом вину. Сглотнув и пробормотав извинения, он, опустошённый, покинул комнату для гостей, по удачному стечению обстоятельств не пересёкшись ни с женой, ни с дочерью. ***       С тех пор они не оставались наедине — сидели на кухне вместе с Аой, или под ногами вертелась Миюки, не на шутку проникшаяся недюжинным умом второго дяди и теперь бесконечно задающая вопросы. Что удивительно, Сабуро, никогда не питавший симпатии к маленьким детям, охотно объясняет ей, почему небо голубое и звёзды так светятся, и почему луна по ночам светится тоже. Джиро, опасавшийся неуёмной агрессии ублюдка, вечно являющей себя в самый неподходящий момент, понимает, что за дочку можно не бояться. Сабуро поладил с ней за какие-то пару дней.       Это невольно заставляет его вспомнить времена, когда Миюки училась говорить. Днём за ней присматривал Джиро, по ночам, пока он был в баре, возилась уже Аой. Они оба недосыпали и посвящали ребёнку почти всё скудное свободное время, но Джиро отчего-то постоянно чувствовал себя не на своём месте. Дочери не нравились рожицы, которые он корчил, пытаясь её развеселить; не нравился его слишком грубый голос, годящийся для злостного громкого рычания посреди рэп-баттла; не нравились его руки с неприятно шелушащейся кожей. Интересно, Сабуро до сих пор пользуется своими кремами, чтобы сохранять кожу нежной и гладкой? Или уработался настолько, что не осталось времени даже на это?       В любом случае, Миюки охотно сидит у него на коленях, безбоязненно обнимает и с удовольствием слушает приятный звучный голос — Сабуро, похоже, не курил с тех пор, как приехал, и теперь не так сильно сипит, как при их первой встрече. И к врачу сходил, несмотря на своё прежнее ворчание — сейчас сидит на диете. Глядишь, к концу недели станет более-менее похожим на человека.       Его присутствие ощущается сладостным и отягощающим одновременно. С одной стороны Джиро кажется, что не было никаких десяти лет, и они повздорили из-за какого-то пустяка и быстро помирились, с другой, свидетельств об обратном слишком много, и игнорировать их нельзя. Давным-давно он поклялся не бросать всё новообретённое из-за мимолётных порывов, вызванных старыми привычками и зависимостями.       Джиро помирится с Сабуро и избавится от тяжёлого чувства вины, то и дело нашёптывающего, что в глубине души он «остепенился» лишь ради того, чтобы насолить младшему брату, и теперь, оставив его у разбитого корыта, не может нарадоваться и только и ждёт чужой капитуляции. Момента, когда Сабуро сломается и попросит близости; признает, что ему было так же невыносимо, как Джиро; что жить без него не может и сделает всё, дабы вернуть былое.       Может, он и вправду законченный эгоист, использующий людей вокруг себя в качестве рычагов давления на того, кто по-настоящему важен, до кучи ещё и настолько трусливый, что не способный принять это даже в голове. Ичиро стукнул бы его за такие мысли. — Я раньше не замечала, наверное, потому что не видела Сабуро-сана вблизи, но, — сквозь пелену прострации и отчуждения прорывается чуть удивлённый голос Аой, — Миюки очень на него похожа.       А ведь и вправду. Незнающий человек подумает, что отец Миюки скорее Сабуро, а не Джиро. Вероятно, грязные слухи, которые непременно пойдут, когда его дочь засветится рядом со своим «подозрительно» похожим на неё дядей, не остановит даже тот неопровержимый факт, что ноги этого самого дяди не было в Токио последнее десятилетие. Порой Джиро чувствует угрызения совести и за то, что из-за его известности страдают люди, имеющие неосторожность с ним сблизиться. Особенно жалко Миюки — у неё и вовсе не было выбора.       Раньше поговаривали и про то, что на самом деле она дочь Ичиро, а не Джиро. Доля сходства и вправду есть, но когда Миюки сидит рядом с Сабуро, становится очевидно, на кого из трёх братьев она похожа больше всего. Тот же овал лица, те же глаза, те же губы и тонкие брови. Точь-в-точь маленький Сабуро. От Аой только цвет радужек — синий, как сапфир. От Джиро… характер, наверное? Он не уверен.       Странно думать об этом в отношении собственного ребёнка. Генетика — тоже странная штука. Сабуро, наверное, легко объяснит, почему так получилось, если его спросить. — У тебя замечательные жена и дочь, — делится Сабуро однажды, — береги их. — Тебя подговорил Ичиро? — скептично выгибает бровь Джиро. Тот закатывает глаза. — Вовсе нет. Я правда так думаю. Сабуро совершенно серьёзен. Случайно пересёкшись с ним взглядами, Джиро по-глупому моргает — ни тени презрения или ревности, к которым он привык. Разве что лёгкая горечь, плескавшаяся на дне ярких радужек — но она там с тех пор, как брат поселился здесь. Отчасти Джиро чувствует вину, но томительная радость встречи (Сабуро рядом, рядом) перекрывает любые негативные эмоции, приближая к заветному состоянию блаженной пустоты в голове.       Разумеется, несмотря на обострившуюся тоску по теплу до боли знакомых рук, Джиро ни разу не притрагивается к Сабуро дольше положенного. Только рукопожатия, похлопывания по плечу и мимолётные соприкосновения пальцев при передаче предметов. Такие моменты нравятся Джиро особенно, пусть он и не поддаётся соблазну и не задерживает контакт.       Они обнимаются лишь однажды — когда Сабуро съезжает на новую квартиру. Джиро решается проявить инициативу первым, зная чужую сдержанность — на публике брат чурается даже приемлемой близости. В объятия он вкладывает всю пылающую в нём страсть, копившуюся на протяжении долгого десятилетия — стискивает тщедушную тушку почти до хруста, едва слышно выдыхает, радуясь, что Миюки и Аой не видят сейчас его лица. — Поосторожнее, спортсмен, — кряхтит Сабуро, пару раз шлёпнув Джиро по спине, — задушишь. Из-за плеча склонившегося Джиро он видит, что племянница порывается присоединиться к задушевному прощанию, но Аой осторожно удерживает её за плечо, не позволяя мешать. Глаза невестки лучатся умом и спокойствием — подсознательно Сабуро чует, что она вполне способна догадаться по одним лишь косвенным признакам, как это в своё время сделал Ичиро. Возможно, она уже это сделала.       Тем не менее, на протяжении всего незапланированного визита Сабуро Аой была добра к нему. Не меняется это и сейчас. Обнявшись напоследок с Миюки, он кивает её матери, благодарно улыбнувшись.       Нетрудно заметить, как переменилось настроение Джиро, стоит младшему брату наконец покинуть временное пристанище. Обычно он весел и беззаботен — никакие внешние раздражители ему нипочём. Аой, однако, не узнаёт мужа, олицетворяющего собой равновесие — красивое лицо исказила практически нестерпимая мука, острое сожаление, глубокая тоска и в завершение — тяжёлая, неуёмная любовь, терзающая изголодавшееся сердце.       За всё время знакомства с Джиро она не видела ничего подобного. Это… неописуемо. Вот почему он мрачнел каждый раз при упоминании Сабуро. Джиро давным-давно не обижался на него — он страдал от разлуки. То, что она замечала тогда — лишь сотая доля этих страданий. Сейчас они предстают перед ней во всей красе, и ей невыносимо видеть и осознавать свою беспомощность.       Джиро никогда не был до конца счастлив. Аой и раньше подозревала, а своим появлением Сабуро расставил все точки над «и».       Её муж, её дорогой друг — человек, с которым она хотела бы провести остаток жизни — безмерно скучал, но не ставил это выше семьи. Он никогда не давал повода усомниться в себе.       Когда Джиро поворачивается, у Аой едва не перехватывает дыхание. И как это она раньше не замечала? Его взгляд полон боли.