* * *
Пока Эомер следил за каждым её шагом, проникнуть в коридор, ведущий в покои Гримы, было невозможно, но существовали и иные способы добраться туда. До этого она ни разу не пользовалась секретным проходом в своём гардеробе, воспринимая его как территорию Гримы и оставляя всецело под его пользование. Эовин опасалась, что наткнётся на него, если воспользуется этим ходом прежде, чем её секрет раскроется. Но теперь, когда тайна больше не нуждалась в том, чтобы её хранили, он был открыт для исследований. Какая-то часть её надеялась по возвращении в покои застать там Гриму, но, открыв дверь, Эовин не увидела никаких признаков его присутствия. Разочарованная, она заперлась изнутри и принялась искать потревоженные вещи, что-то, что находилось бы не на своём месте. Дверь её гардероба была открыта. Ухмыляясь, она торопливо подошла к шкафу и сдвинула вещи вбок, немного надеясь увидеть его внутри. Но хоть он и был там не так давно, теперь Грима ушёл, оставив заднюю стенку шкафа открытой на случай, если она решит последовать за ним. На мгновение Эовин задумалась. Возможно, её брат был прав. Возможно, она не обладала над этим мужчиной той властью, о которой думала. Возможно, она ставила себя под угрозу, играя с ним подобным образом, соглашаясь на его игру в слежку. Она подумала о руках Гримы, о том, как он прикусывал язык, когда был сосредоточен, как он улыбался, держа в руках её голубое платье. Это была улыбка человека, который хотел, но не мог осмелиться прикоснуться, хрупкая, резкая, и всё же наполненная надеждой. Эовин просто не могла заставить себя бояться. Она вошла в гардероб и закрыла за собой дверь.* * *
Проход был немного длиннее, чем предполагала Эовин, и местами оказался очень тесным. Несколько раз ей приходилось останавливаться, чтобы перевести дыхание и справиться с беспокойством. Ей никогда не нравились замкнутые пространства. Но в конце её ожидала награда, по крайней мере, она надеялась на это, и потому спешила дальше, не обращая внимания на узкое пространство. Наконец она дошла до тупика — деревянной стены, на первый взгляд казавшейся самой обычной. На мгновение Эовин задумалась, не свернула ли она куда-то не туда, но нет, на её пути не встречалось никаких поворотов. Так или иначе, это была та самая дверь, и Эовин собиралась пройти через неё. Стиснув зубы, она прижалась к стене и с силой толкнула. Через минуту все её усилия, наконец, увенчались успехом, и дверь отворилась с чудовищным треском, от которого Эовин поморщилась. Задняя стенка гардероба Гримы всего лишь немного скрипела, но этот звук несомненно привлёк внимание, от чего пропадала добрая половина веселья. Эовин немного надеялась, что в этот момент его не было в покоях и он её не услышал, но не успела она выйти из прохода, как увидела Гриму, прислонившегося к стене напротив, скрестившего руки на груди и приподнявшего брови. — Так, так, — произнёс он, и ухмылка стала медленно расползаться на его лице. Эовин вздохнула и ступила в комнату, притворяясь разочарованной. На самом деле сердце её безумно колотилось в груди, норовя оказаться в глотке. — Удивлён? — спросила она с шаловливой улыбкой, закрывая панель, оказавшуюся задней стенкой книжного шкафа, что находился по правую сторону от стола Гримы. Он слегка рассмеялся, издав глубокий гортанный звук. — После сегодняшнего маленького представления? Едва ли. Быстрым взглядом ярких, холодных в свете свечей глаз он окинул сверху вниз её фигуру, наверняка отмечая про себя, что на ней всё ещё было голубое платье. Грима опустил руки, сжав кулаки, будто останавливая себя от того, чтобы дотянуться до неё и тут же сгрести в охапку. — Ты либо слишком храбрая, либо слишком глупая, раз решила прийти сюда после всего того, что сказала и сделала, — продолжил он. — Не думаешь же ты, что сможешь улизнуть так же легко, как и прежде? Эовин пожала плечами, пытаясь унять тяжело бьющееся сердце. Она отвернулась от него, приблизилась к столу и пальцами скользнула по его поверхности, подбираясь к одному из перьев, лежавшему в ровной линии вместе со своими собратьями. — Нет, — произнесла она, отодвигая перо на пару дюймов влево. Грима едва слышно вздохнул, но не сказал ни слова. — Несправедливо говорить, будто я либо храбрая, либо глупая. Возможно, я ни то, ни другое. Он приподнял брови, но не озвучил вопрос. Неважно, Эовин сделает это за него. Она обернулась, растянула губы в улыбке гораздо более зрелой и опытной женщины и пояснила: — Возможно, я пришла потому, что знала, что ты будешь ждать. Даже с этого расстояния она могла слышать его дыхание, быстрое, резкое и прерывистое. Его улыбка превратилась в злобный оскал, обнаживший острые зубы и наполненный неизбежным триумфом. — Этот вариант мне нравится, — промурлыкал он, отстраняясь от стены и делая несколько до боли коротких шагов в её сторону. — Так ты поэтому здесь, моя прелесть? Хочешь заполучить меня? Эовин облокотилась о стол, взяв перо и пробуя провести им по губам. — Полагаю, я должна быть оскорблена тем, что ты говоришь подобное, — она ещё раз провела пером по губам, а затем опустила его ниже, к шее и ключицам. Грима следовал взглядом за её движениями, облизывая губы. — И всё же, думаю, ты прав. Я действительно пришла, чтобы заполучить тебя. В этот момент его улыбка могла затмить солнце. — Но, возможно, я слишком эгоистична, — сказала она, цепляя подол платья стопой и подтягивая его вверх, дюйм за дюймом обнажая ногу. — Всё же я совершенно не желаю сбивать тебя с пути добродетели. Она ожидала, что он рассмеётся, подшутит или, в конце концов, полностью сократит расстояние, разделявшее их, но Грима не сделал ничего подобного. Он не моргал, не сбивался со своего медленного, твёрдого шага, продолжал смотреть ей в глаза с таким голодом, что её сердце билось всё сильнее и сильнее. — Единственная добродетель, что находится в опасности здесь, любимая, — это твоя. Пальцы Эовин сильнее сжали край стола, пытаясь найти опору, но каждый дюйм её тела будто бы плавился от этих слов, напряжение извивалось, растягивалось в ней с требовательностью, которую невозможно было игнорировать. Она с трудом сглотнула и чопорно выпрямила ноги, оставив юбку задравшейся до неприличия высоко. — Мне следует бояться? — спросила Эовин, игриво улыбаясь, так, словно происходящее всё ещё было забавой. Теперь он был не более чем в трёх шагах от неё. Еще пара шагов — и окажется рядом. — Возможно, — произнёс он очень мягко. — Хотя бежать от того, чего ты страшишься, на тебя не похоже. Грима прервался и слегка наклонил голову вбок. — Вы испугались, принцесса? Сожалеете о сделанном выборе, благодаря которому оказались здесь? Теперь вы знаете наверняка, к чему всё идёт, не так ли? Если вы желаете уйти, то время настало. Все выходы вам известны, — его взгляд вновь пробежался по её лицу, пытаясь найти какие-либо признаки слабости. — Вы раздумываете над тем, как пробежать мимо меня и забраться в тот гардероб, даже тогда, когда мы говорим? Вы ждёте своего шанса на побег? В ответ на предложение Эовин взглянула в сторону гардероба. Он советовал ей бежать? Она бы не поверила, что он сможет её отпустить, не теперь, когда она с такой охотой предлагала себя. Но что, если он действительно имел это в виду? Что, если это была её единственная возможность уйти, и она ей не воспользуется? Что тогда? Она знала, что. Он возьмёт её, и она будет умолять, кричать и стонать, как всегда делала его маленькая девка, и огонь внутри неё, наконец, после стольких жаждущих ночей, будет укрощён. И, наконец, она его получит, когда бы она ни захотела, когда бы он ни попросил. Он будет принадлежать ей. Эовин улыбнулась, и улыбка эта не слишком сочеталась с невинностью, а затем она раздвинула ноги, позволяя мягкой голубой ткани юбки упасть между ними. Грима проводил взглядом движение шёлка и зарычал, словно дикий кот, отчего Эовин чуть не подпрыгнула. — Я приму это за «нет», — произнёс он и одним махом сократил расстояние, разделявшее их. Грима оказался между её ног прежде, чем она успела подумать сдвинуть их обратно. Задыхаясь, Эовин застыла и столкнулась с ним лицом к лицу, ближе, чем когда бы то ни было. Если ей казалось, что на празднике он был достаточно близко, чтобы поцеловать её, то она не имела ни малейшего понятия о том, как близко на самом деле хочет, чтобы он был. Его нос слегка прикасался к кончику её носа, а губы находились в нескольких мучительных дюймах от неё. — Я долго этого ждал, — говорил он с лёгким шипящим призвуком дыхания. — И я собираюсь насладиться каждой секундой. Наверняка она выглядела напуганной, потому как он улыбнулся и нежно поцеловал её у самого уголка губ, слишком далеко, чтобы это можно было считать настоящим поцелуем, но достаточно близко, чтобы свести её с ума. Её пальцы лихорадочно царапали поверхность стола, и в спешной попытке найти, за что бы зацепиться, Эовин перевернула все три чернильницы, оставшиеся на столе, и чернила вылились на дерево. Казалось, Грима не заметил этого. — Не волнуйся, — выдохнул он, прижимаясь губами к её уху. — Тебе тоже понравится. Эовин издала рык, больше похожий на рёв медведя, нежели дикой кошки, и повернулась к нему, хватая его лицо и грубо целуя. Грима простонал ей в рот и обхватил за талию, прижимая к себе настолько сильно, насколько мог. Со слабым стоном она выгнулась в его объятиях, обвивая руки вокруг его шеи и отчаянно цепляясь за него, когда он углубил поцелуй, раздразнивая её своим языком. Выдыхая её имя между поцелуями, он опустил одну руку с её талии на стол, чтобы быть устойчивее. На нём было слишком много одежды. На ней было слишком много одежды. Платье, тонкое и лёгкое, хоть и предполагалось таковым, здесь и сейчас давило на неё, пыталось задушить каждый дюйм её тела, покрытый тканью. Извиваясь, она убрала руки с его шеи и, продолжая поцелуй, попыталась развязать шнуровку, но пальцы не слушались. Грима догадался, что именно она хочет сделать, тут же отстранился и, целуя и посасывая кожу на её шее, потянулся к ней за спину, чтобы помочь. Его пальцы поймали завязанный служанками узел и принялись развязывать его, отчаянно пытаясь тянуть и дёргать за шнурки, но безуспешно. Наконец, он отстранился, выругавшись, взял платье за ворот и порвал его посередине. — Ох! — Эовин посмотрела на испорченный лиф и перевела удивлённый взгляд обратно на Гриму. — Но ведь оно было твоим любимым. — Платье красивое — улыбнулся он. — Но без него ты ещё красивее. Мгновение Эовин сидела совершенно неподвижно, оглушённая тишиной, но затем залилась весёлым ярким смехом, от которого улыбка Гримы стала шире. — Замечательно, — улыбаясь, произнесла она. — Тогда можешь разорвать его в клочья, если тебя это порадует. — О, это и впрямь меня порадует, — заверил он и разорвал ткань до пупка. Присев на колени, Грима продолжил рвать платье, и его дыхание становилось тяжелее по мере того, как взору открывалось её тело. Затем он поднялся на ноги и отступил назад, осматривая свою работу и указывая на оставшиеся нетронутыми рукава. — Снимай, — велел он ей. Эовин приподняла бровь в знак непокорности. — Ты не можешь говорить с принцессой в таком тоне, — она скрестила ноги и сложила руки на груди, прикрывая все части тела, которые Грима более всего желал увидеть. — Слуг наказывают за подобное отношение к своим господам. Он подался вперёд, с глухим ударом опустив руки по обе стороны от неё. — Снимай, — оскалился Грима. — Или я сорву с тебя платье, брошу тебя на стол и возьму тебя, кричащую и извивающуюся в луже чернил, что ты так любезно оставила. Как же будет интересно объяснять всё это твоему брату: чернила повсюду, в твоих волосах, на изгибе твоих губ, будто бы оставленные рукой, на твоём горле… Неустрашимая, Эовин развела руки в стороны и положила их рядом с его руками, прикасаясь к чернилам. Его глаза метнулись вниз, туда, где ткань разошлась и выставила напоказ её грудь, и Грима издал тихий горловой звук, похожий одновременно на рык и стон. В ответ на него Эовин азартно улыбнулась. — Подумать только, кажется, нам обоим придётся кое-что объяснять, — сказала она и испачканной чернилами рукой схватила его за шею, притягивая к себе, чтобы снова поцеловать. Прикасаясь к её губам, Грима судорожно выдохнул и тотчас углубил поцелуй. Он сдвинул руку, окуная её в чернильную лужицу, а затем схватил её светлые волосы и с силой потянул их назад, отрывая её губы от своих и открывая взору шею. — Полагаю, да, — прошипел он, прикусывая кожу на её горле и посасывая её. Эовин дёрнулась и застонала, пытаясь вытащить свои волосы из его хватки, но тщетно. Пока она была беззащитной в его объятиях, он сдвинул порванное платье, обнажив её бледную кожу. С почти безумной улыбкой Грима перешёл от шеи к ключицам, прокладывая дорожку из укусов и засосов к её груди, испачканными пальцами прочерчивая путь всех отметин и каждым прикосновением оставляя на её коже отпечатки руки и пальцев. — Я собираюсь поглотить тебя, — прохрипел он сбившимся от страсти голосом. — Я помечу каждый дюйм твоего тела, и он станет моим. Я буду писать своё имя на твоём теле чернилами, кровью и семенем, пока оно не станет единственным словом, которое ты сможешь говорить. Ты будешь кричать его до самых стропил, и весь Медусельд услышит тебя, и все узнают, что ты принадлежишь мне. Он отпустил её волосы и скользнул между её бёдер, оставляя на одном из них поцелуй, втягивая кожу в рот и улыбаясь тому, как она судорожно дышала. — Давай начнём отсюда, — промурлыкал Грима и принялся чернилами выводить на её коже буквы своего имени, а после двинулся вперёд, чтобы языком скользнуть между её ног. Эовин вскрикнула и тут же с силой закусила кулак, свободной рукой зарываясь в его волосы. Она ни разу не видела, чтобы он проделывал нечто подобное со своей девкой, и не ожидала этого. Как не ожидала и тех невероятных ощущений от того, как его язык ласкал и дразнил её глубоко внутри. Её ноги дрожали под его руками, пока длинные бледные пальцы продолжали выводить буквы его имени на внутренней стороне её бёдер. Она проклинала его всеми возможными словами, которые знала, и двигала бёдрами, чтобы он лучше доставал языком до того места, где ноющая боль была сильнее всего. Грима дразнил её и подталкивал к краю до тех пор, пока Эовин не начала всхлипывать, стискивая столешницу до побелевших костяшек. Затем он внезапно поднялся, стаскивая с себя тунику и отбрасывая её в сторону так, словно она была ничем. Эовин отчасти ожидала, что он вернётся за ней и сложит, как делал сотню раз прежде. Но вместо этого он остался рядом с ней, хватая её испачканную чернилами руку и кладя их на шнуровку своих бриджей. Он был напряжённым донельзя под её ладонью, и от прикосновения её пальцев его подрагивающие веки опустились, а рот приоткрылся в тихом вздохе. Эовин подалась вперёд и трясущимися руками принялась развязывать шнуровку, сбиваясь из-за спутанных в клубок узлов. Ей хотелось быть расторопнее, очень хотелось освободить его и овладеть им прямо сейчас. Ей хотелось скакать на нём, как на добром жеребце, и смотреть, как он задыхается и стонет под ней. Ей хотелось пригвоздить эти красивые руки к его несуразной кровати и наблюдать, как его пальцы сжимаются и разжимаются в отчаянной попытке дотронуться до неё. Ей хотелось получить всё, что он мог ей дать, и хотелось всего этого сразу. Всё, что стояло между ней и её желаниями, — это несколько дурацких шнурков. Наконец, узлы поддались. Закусив губу, чтобы спрятать улыбку, Эовин наблюдала, как Грима вылезает из бриджей и так же отбрасывает их в сторону. Она соскользнула со стола и, следя за его реакцией, позволила остаткам того, что когда-то было платьем, ворохом упасть на пол. Всякое терпение, что было у Гримы до этого мгновения, лопнуло при виде её совершенно обнажённого тела. Он подхватил её на руки и поцеловал, неистово впиваясь в её губы. Эовин застонала и обвила его шею руками. Она прижалась к нему всем телом и ахнула, когда он поднял её и чуть ли не бросил обратно на стол, раздвигая её ноги с жутким рычанием. Грима схватил её за ногу и притянул к себе, вынуждая обвить его талию, приподнимая её бёдра так, что кончик его члена слегка задел её складки. Всего на один миг он отстранился, чтобы посмотреть на неё, впиваясь взглядом своих голубых глаз. — Скажи, что хочешь меня, — очень тихо произнёс Грима. — Я хочу тебя, — простонала Эовин, отчаянно извиваясь рядом с ним. Не моргая, не нарушая тишины, он прислонился лбом к её лбу. — Скажи моё имя. — Грима, — прошептала она, придвигаясь ближе, чтобы поцеловать его. Он схватил её за бёдра и нежно притянул к себе, пока головка члена не оказалась внутри неё. — Скажи это… Скажи ещё раз, — произнёс он дрожащим голосом. — Грима, — повторила она громче. Боже, она хотела его полностью, хотела его внутри себя так глубоко, как только можно. Она обвила ногами его талию и двинулась ему навстречу, принимая в себя, чувствуя, как хватка его пальцев становится крепче, слыша, как он задерживает дыхание. — Ещё раз. На этот раз её ответ прозвучал почти как всхлип. — Грима! Стоило ей произнести это, как он приподнял её и полностью уложил на стол, наклоняясь ближе и проникая в неё до основания. Эовин вскрикнула, обвивая его руками и отчаянно подаваясь бёдрами навстречу. Теперь его имя расплывалось на её губах спонтанно в неистовой мольбе о большем. Он брал её беспощадно, поглаживая и толкаясь в неё до тех пор, пока её крики не рассыпались длинной чередой проклятий. Как и было предсказано, вскоре она позабыла даже эти слова и могла лишь выкрикивать его имя, снова и снова. Пальцами она вцепилась в его спину, оставляя длинные чернильные пятна на его бледной коже. Иногда, когда толчки становились особенно глубокими, она пускала ему кровь. В отместку тёмные пятна увенчивали её бёдра там, где его руки сжимали их, сжимали так сильно, что на следующее утро несомненно появятся синяки. Это было не важно, ничего не было важно, ничего, кроме него, и его тела, и нарастающей боли, закручивавшейся в спираль всё больше и больше, пока не произошёл взрыв, заставивший её кричать и выгибаться под ним. После она прильнула к нему на длинные, долгие удары сердца, всё ещё пытаясь перевести дыхание. Комната кружилась в сумасшедшем ритме, и во всём, что её окружало сейчас, он был единственным настоящим и надёжным настолько, что можно было ухватиться. Казалось, Гриме понадобилось столько же времени, чтобы прийти в себя. Всё ещё дрожа, всё ещё задыхаясь, он поднял её со стола и довёл, спотыкающуюся, до спальни, где аккуратно уложил на кровать и забрался рядом с ней. Грима обернул руки вокруг её талии и прижал к себе так, что она лежала как ложка, устроившаяся в ящике. Эовин положила свои руки сверху на его и с закрытыми глазами пробормотала его имя, а затем всем, что она видела, стала темнота.* * *
На следующее утро она проснулась в собственной постели, укрытая мехами и одетая в свежую сорочку, а неподалёку шептались две служанки. — Она спит как убитая, — говорила одна, и в этот момент Эовин распахнула глаза. — Утро уже давно наступила, а она до сих пор не шелохнулась. — Эта ночь была длинной для всех нас, — ответила другая. — Пусть спит. Затем последовала пауза, во время которой Эовин вспомнила события предыдущей ночи, и её глаза тут же расширились. Неужели всё это было лишь сном? Неужели она лишь вообразила себе всю встречу с Гримой? Быть того не может. Всё казалось таким реальным… — Интересно, что произошло с её волосами, — внезапно сказала первая девушка. — Местами они почернели. — Похоже на пролитые чернила, — ответила вторая служанка. — Возможно, она опрокинула немного чернил прошлой ночью, когда была слегка навеселе… Эовин мгновенно вскочила на ноги, и сердце гулко застучало у неё в груди. От одной лишь мысли о чернилах по её телу пробежали мурашки. Выходит, Грима после всего вернул её обратно и оставил со свидетельствами того, что она провела с ним ночь. «Он бы так и поступил, ублюдок, — подумала Эовин, хватаясь за зеркало. — Я всегда знала, что он ревнивый собственник». Она подняла зеркало и ахнула. — Моя госпожа, — произнесла первая девушка, подбегая к ней. — Нам так жаль, мы не хотели вас будить… Ох! Обе девушки застыли при виде Эовин, тело которой всюду было покрыто синяками, кровью и чернилами. На её шее и плече располагались укусы, чернила красовались в уголке её губ, любовно прятались за ухом, отпечатались в форме большого пальца на щеке. Также чернила запеклись и высохли в её волосах, а синяки, которые мог оставить только рот, полосой пролегали на её коже от подбородка до груди. Эовин не осмелилась заглянуть под сорочку. Она и так знала, что его имя всё ещё оставалось там, написанное по меньшей мере пять раз на случай, если кто-то осмелится поставить под сомнение его притязания на неё. — Моя госпожа, что случилось? — воскликнула вторая девушка, всё ещё прижимая руку ко рту. Эовин положила зеркало обратно и повернулась к ним с ледяным выражением. — Не важно. Мне нужна ванна.* * *
Если она надеялась, что ванна выведет все пятна, то она жестоко разочаровалась. Не важно, как сильно она тёрла, отпечаток на щеке не собирался сходить полностью, так же, как и его имя, жирными буквами украшавшее оба её бедра. Волосы немного отмылись от чернил, но местами всё ещё были тускло-серыми от пятен. Эовин поняла, что понадобятся недели на то, чтобы вывести их, и недели на то, чтобы зажили синяки и метки от укусов, что он оставил. Не то чтобы он когда-либо оставил их в покое настолько, чтобы они зажили. В конце концов, она прекратила тщетно отмывать пятна и остановилась на том, что наденет платье с высоким воротником и заплетёт волосы. Отпечаток пальца мог показаться вполне невинным, если она скажет, что сама оставила его: всего лишь небольшая капля, пролившаяся из-за неуклюжести, размазалась вбок. Если служанки будут держать языки за зубами, всё будет хорошо. Эовин торопилась встретиться с дядей и всей семьёй на полуденной трапезе, изо всех сил надеясь, что они не заметят ничего дурного. Когда она пришла, все уже были на месте, в том числе и Грима. Он взглянул на неё с озорством, приподнял в ухмылке уголок губ и отвесил поклон, слишком глубокий, чтобы быть искренним. — Принцесса, — произнёс он. — Вы прекрасно выглядите этим утром, словно светитесь. Наверняка ваш ночной отдых был очень бодрящим. Эовин проглотила тысячу возражений, что пришли ей на ум, и присела в идеальном реверансе. — У меня были и более спокойные ночи, — беспечно ответила она и без единого слова более отвернулась. Эовин сдержала улыбку, представляя потрясение и раздражение на лице Гримы. Он заставит её заплатить за отчуждённость, она была в этом уверена. И она будет с нетерпением этого ждать. Какое-то время Эовин болтала и смеялась вместе с братом и кузеном, игнорируя то, как взгляд Гримы прожигал ей спину. Ей казалось, что сегодняшний день будет по-настоящему хорошим, пока Теодред не заметил отпечаток пальца. — Кузина, — нахмурился он. — У тебя пятно на щеке. Пальцы Эовин притронулись к мило покрасневшей щеке. — О, у меня всего лишь произошёл несчастный случай с бутылкой чернил, — заверила она. — Я такая неуклюжая, правда. Даже не заметила, пока не стало слишком поздно. Она улыбнулась. Эомер начал смеяться, но затем из-за её спины заговорил Грима. — Странно, — вкрался его голос в разговор. Эовин обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, и сжала кулаки. — Что в этом странного, советник? — спросила она, скрипя зубами. — Вас, верно, не должна удивлять моя неуклюжесть. Насколько я помню, вы частенько любили меня поддразнивать из-за этого, пока я была ребёнком. Грима расплылся в медленной и уверенной улыбке, которая ей нисколько не понравилась. — Не в том дело, — ответил он. — Просто этим утром со мной произошёл ужасно похожий случай. Он поднял обе руки, испачканные бледными фиолетово-серыми пятнами, что остались после чернил. Эовин показалось, что он выставил свой большой палец чересчур напоказ, слишком близко к её лицу, чтобы можно было сопоставить размеры. Кровь отхлынула от лица Эовин. — Неужели? — ровно произнесла она. — Как необычно. Он приподнял брови и пожал плечами, опуская руки. Эовин хотелось бы испытать от этого облегчение, но урон был нанесён. Теодред лишь выглядел озадаченным этим совпадением, но Эомер смотрел на неё так, словно не знал никогда прежде, а теперь впервые встретился с ней, и ему не нравилось то, что он видел. — Стоит предположить, что чернила одержимы, раз они ведут себя подобным образом, — продолжил Грима, дружелюбно улыбаясь. — Надеюсь, ваши в будущем станут вести себя лучше. — Возможно, если вы в будущем будете вести себя лучше, с вами не будет происходить столько несчастных случаев, — парировала Эовин, не успев вовремя остановиться. На этих слова из улыбки Гримы исчез всякий намёк на невинность. — Мне определённо стоит попытаться вести себя лучше, миледи, если вам так угодно, — произнёс он с поклоном. В ответ Эовин хотела сказать множество вещей, ни одна из которых не была доброй, но Грима поднялся и прервал её. — Что ж, хорошего дня, принцесса. Эомер. Принц Теодред. Он неторопливо удалился, выглядя до омерзения довольным собой. Эовин чуть не последовала за ним, но остановилась — брат подошёл и встал рядом с ней. Он протянул руку и повернул её подбородок в свою сторону, прикасаясь к пятну на щеке. — Слишком крупный палец для женской руки. Больше похож на мужской. — Он размазался, — стараясь держать лицо, ответила Эовин. С минуту Эомер пытливо смотрел на неё. Наконец, он отпустил её подбородок и отвернулся. — Больше никаких несчастных случаев, Эовин. Никто не может быть настолько неуклюжим, чтобы повторить такую ошибку дважды. Эовин сжала кулаки, глядя ему вслед, и злость тлела внутри неё. Сначала ей хотелось кинуться за ним вслед, опровергнуть всякое общение с советником, которого он так ненавидел, но бунт сорняком пророс в ней, и вместо этого она развернулась на пятках и последовала за Гримой. Что ж, брат, а я, возможно, настолько.