стекловата

Черные очки глотают стеклами свет, не пуская посторонних в душу. Лидер не может до конца понять, когда все извратилось-вывернулось, проржавело до самого нутра, а жена показала зубы и свое истинное лицо. В старой квартире на «Выхино» еще обитают призраки, оживляющие воспоминания при каждом неверном движении, неосторожной мысли, строчке из рок-хита, внезапно возникшего в голове. Вот Нателла сидит на полу в солнечном квадрате, разбирая коробки-коробочки-коробчонки, привезенные из родительского дома, и ламинат холодом жжет ее голые ляжки, торчащие из-под задравшегося махрового халата; «наутилус» спотыкается, проглотив куплет «крыльев» — она вытягивает зубами блестящую ленту зажеванной кассетной пленки и, повернув голову, целует Григория в губы (при переезде из Москвы обратно в Катамарановск аудиокассеты упаковываются в коробки как «осторожно, стекло»). Вот овчарка Барон — безжалостный волкодав, дрессированная страхом и кровью машина для убийств — доверчиво прячет морду у Нателлы на груди, тычется влажным холодным носом ей в свитер, шумно пыхтит и вертит-метет хвостом, а жена смеется, смеется-смеется-смеется, расчесывая длинную шерсть. Вот, купив первую машину — полагающуюся по статусу черную «волгу», призывно сияющую на солнце: «угони!» — лидер с женой едут по городу, куда глаза глядят, а за чертой на шоссе разгоняются до 160 километров в час (Натка перелезает с переднего сиденья на заднее, чтобы с удобством устроиться на кожаном диване, и задевает плечо мужа беззащитно голой коленкой). Стрельникова собирает газетные вырезки о смерти мужа и думает: хоть бы одна из десятков не лгала-приукрашивала; окурки «мальборо» корчатся безвольными червяками у ее ног, втоптанные в жженую траву, каблуки лакированных туфель с битыми мысками вязнут в земле, отпечатываясь полумесяцами. Изображение Григория, высеченное на могильном камне, омерзительно хорошо — жаль, что ненастоящее; гранит противно скрипит под ногтями, портится белыми полосами-царапинами. Виктор Цой вместе со всей страной ждет перемен, а Нателла Наумовна этому способствует. Лидеру видеть оружие в руках (бывшей) жены так же привычно, как когда-то — нежно прижатого к груди сына. Падать президентке с ее мраморного пьедестала мучительно — почерневшие от крови волосы закрывают Нателле лицо, и Григорий малодушно решает: лучше так. Стекловата лезет, прорывая грязную серую кожу, краснеет в липкой уродливой луже, поддернутой пленкой; лидер устало закрывает глаза (вместе с женой) и думает: пора играть Чайковского.