Якоже и мы оставляем должником нашим

Той руки удар смертелен, Которая ласкала нас. Н. Некрасов

От очередного толчка останавливающегося вагона Этери открыла глаза. Что ж, спит тренер Тутберидзе в последнее время плохо. Это и не диво: покоя ни работа, ни родина, ни даже любимая семья не добавляют в мятежную женскую душу. Вот и сегодня ночь прошла в пробуждениях: от Москвы до Саранска усталый мозг просыпался раза четыре, а то и шесть. Сбилась со счета. На каждой остановке, от шума проезжающих навстречу поездов, даже от шагов за дверью купе. Впрочем, в этот раз, кажется, ее разбудил вовсе не поезд. Телефон на столике ворчал вибрацией, колотясь по пластику столешницы, и набирал потихоньку звук. - Твою ж мать!- ругнулась блондинка и потянулась за трубкой. В любом другом случае она бы включила смартфон, чтобы внезапные звуки не беспокоили до разумного часа утра, но в дороге, мало ли что. Вот и оставила включенным. И напрасно. Все прекрасно спали, кроме нее, да того идиота, что трезвонит в… боже, шестом часу утра! - Алло!- сипловато пробормотала в трубку… и замерла. Голоса у людей в впрямь не меняются. Особенно те голоса, которые ты слышать боишься, а значит - не хочешь. Именно они и не забываются, чтобы ворваться в полутемное купе еще до рассвета. “Слушай, так получилось, что я в Саранске. Давай встретимся, столько лет не виделись”,- несется из динамика. - Нет!- она коротко проводит по экрану, сбрасывая вызов. В конце концов, это как минимум странно, живя все время в одном городе, решить, что надо встретиться черт знает где и черт знает зачем. Да и незачем им встречаться. Что между ними неясного может быть? Тем более за столько лет и после стольких лет. Даже то, что могло бы требовать прояснений, уже утекло. Телефон еще раз тренькнул. Смска. Ну, впрочем, было бы странно, если бы он сдался без второй попытки. “Никольская церковь. Я буду там с четырех вечера.” Совсем безумен, возраст все же пришел к человеку один, а, может, это следующий этап - старость. Она еще на встречи с ним по церквям не ходила. Женщина устало потерла переносицу и отложила телефон. Что же, день перестал быть томным с самого утра. Теперь уж точно не уснуть. Считай, начали этот будень. **** - Ты чего сегодня такая?- Дуд неопределенно повел рабочей левой рукой, силясь, как все русские люди описать неописуемое жестами. - Спала плохо,- попыталась отговориться усталостью Этери. - А!- невнятно промычал Сергей Викторович и внимательно стал разглядывать ноги Сони Акатьева, заходящей на тройной аксель. - Меня телефон разбудил,- неожиданно для самой себя разоткровенничалась коллега.- Старый знакомый предложил сегодня встретиться здесь. - Нда?- Дудаков оторвался от наблюдения за лезвиями фигуристок на льду и перевел внимательный взгляд на Этери.- И сильно старый знакомый? Умел тех тренер их штаба видеть главное на три метра вглубь. - Поживший,- улыбнулась блондинка. - И сильно близкий?- задал еще один вопрос в точку Дуд. - Да в общем… И не закончила, потому что куда уж ближе такой близости. - Сходи,- постановил товарищ.- Не даром же он притащился аж в Саранск, когда мог и попроще путь найти. - Мне не интересно,- отрезала Тутберидзе и теперь уже сама упорно рассматривала девчонок, пытаясь уклониться от ищущих ее внимания глаз друга. - Когда не интересно, не маются, как ты сегодня. Сходи,- не поверил ей Дудаков. **** Считать себя человеком воцерковленным тренеру Тутберидзе было бы смешно, но верить она верила, и в бога, и в черта, и в добро, и во зло. Видела разное, потому и верила. И в храмы входила всегда то ли с нервозностью, то ли с тем страхом, который положено испытывать перед силами большими, чем твоя собственная. Узнала по спине. Все такой же широкой, за которой когда-то казалось можно будет спрятаться от целого мира. Это было самообманом. Да и обманом тоже было. Сейчас, когда сама старше, чем был он при их знакомстве, понимаешь, что возраст ничего не прибавляет по сути человеку, кроме количества ответственностей. Он не делает слабого сильным, не делает злого добрым, не делает дурака мудрецом, а труса не делает героем. Для этих изменений только отлистанных лет не достаточно. Медленно подошла к иконе, возле которой застыл мужчина, и молча остановилась сбоку от него. Не смотрела. Ждала, когда заметит и заговорит сам. Легко поднесла руку ко лбу и перекрестилась на светлый женский образ с младенцем на руках. - Я знал, что ты придешь,- да, голоса не меняются. - Зачем?- продолжала смотреть на икону, хотя хотелось разглядеть лицо того, кого так долго не видела. - Хочу попросит прощения,- она поправляет наклонившуюся свечку машинально и чувствует, как к пальцам прикасается почти забытая рука. Прячет ладони глубоко в карманы. Неправильно, но сил нет ощущать его прикосновения. Все еще не может. - Я тебя простила,- безразлично соглашается с его просьбой. - Поклянись!- в голосе мужчин появляется приказ.- Здесь, перед иконой! Поклянись! - Какие глупости!- дергает плечами. Этери кажется, что образ на иконе жалостливо смотрит на нее, поэтому, а еще потому, что не любит подобного фарса, блондинка резко разворачивается и покидает храм. Почти забывает развернуться при выходе и перекреститься на икону над дверями. Не воцерковленная, однако ж крещеная и не хамка. За локоть ее поймали уже за оградой церкви. Крепко. Как в прошлом, когда ему было нужно удержать на взлете веселую девушку, ждущую только чудес и стремящуюся ко всем мечтам разу. - Ты меня не простила,- развернул за локоть к себе. - Боже!- выдохнула Этери.- Какая уже разница! Все закончилось. Даже ребенок уже вырос. Что до моего прощения теперь? Даже сейчас он кажется высоким, сильным и… близким. Родным. И выбраться из его близости тяжело до невозможности вздоха. - Почем ты меня не прощаешь?- требует ответа. Этери поднимает глаза. Когда-то ей казалось, что восемнадцать лет разницы - ерунда. Все ерунда, если любишь. За прошедшие двадцать лет он состарился. Она, конечно, тоже не помолодела, но он стал сильно старше, он на пороге старости. Настоящей. Не наносной. Без кокетства. Он будто разрушил собственный образ. - Сереж, я тебя прощаю,- едва заметно морщится женщина.- Только не появляйся больше и не звони. - Почему? Если ты меня прощаешь?- зашел на новый круг мужчина.- Я думал, со временем мы сможем восстановить человеческие отношения. Не чужие люди. С тобой всегда было интересно. Я виноват, но все поправимо. Я еще многое могу успеть и во многом помочь с Дианой. Этери делает шаг назад и вдруг улыбается. Хорошо, светло, даже нежно. - Удивительно,- негромко начинает она.- Нет, это и правда удивительно, Сереженька. Женщина складывает руки на груди и продолжает улыбаться. - Я так тебя любила. Самозабвенно, до полного растворения, готова была тебе под ноги выстелить душу. А ты ушел и не вспоминал два десятка лет. Тебе это все было попросту не нужно. Руки снова прячутся в карманы. - С тех пор никому и никогда я не позволяла так глубоко забираться себе под кожу. Даже больше. Я вырыла ров глубиной в три человеческих роста и шириной, что веревку не добросишь, чтобы зацепиться за противоположный край, а по дну ползают змеи и голодные крокодилы, оберегая душу. И именно после этого оказалось до моей души масса желающих .Все с сугубо серьезными намерениями. Даже ты, милый Иуда. Женщина приближается почти в плотную и нежно проводит по лацкану пальто. - Даже ты, Сереженька. Вот только я не верю никому из вас! Ни одному не нужна я, мои беды, мысли, душа, будь она неладна. Только преодоление рвов и дрессировка крокодилов. И ты за этим пришел?! Прощу - крокодилы и змеи утихомирены. Пущу в ближний круг - и ров одолел. Легонько хлопает ухоженной ладошкой по груди. - Нет, Сережа, не прощаю я тебя. Оставь мне мои рвы, змей, крокодилов. И чтобы ты - по другую сторону… Обратной дороги в наивность не бывает. Даже если все дело в страхе и гордыне. Она хотя бы знает, как с ними жить. А душевных ран и метаний ей и без Сережи и всех его собратьев по полу хватает. Как ни крути, а лучшие мужчины в жизни - те, кто не видел изнанки твоего сердца и спальни утром. Они бывают верными.