Плацебо

Я иду по улице, и старухи плюют мне вслед. Матери прячут взгляд и поспешно отворачивают детей. Взрослые мужчины сжимают в карманах кулаки и сплевывают. Это не ново и почти привычно. Асфальт медленно остывает после теплого и солнечного дня. По дороге я всегда стараюсь смотреть под ноги. Этот маленький пыльный город кажется мне слишком тесным, слишком тяжелым, слишком недобрым, слишком, слишком, слишком… Прикосновением к крошечной сенсорной панели браслета подаю музыку в наушники и надеваю капюшон толстовки. Мои кеды всё ещё интереснее, чем весь окружающий мир, а рюкзак обнимает плечи почти ласково. В небольшом супермаркете работает кондиционер, и я застегиваю молнию на толстовке. Асфальт сменяется белой плиткой, отражающей свет ламп. В поисках нужных стеллажей голову приходится поднять, но на самом деле продукты я беру почти наугад. С моим появлением стайка подростков, крутящаяся возле полок со сладостями, приходит в заметное возбуждение. Они вытягивают шеи, перешептываются, постепенно продвигаясь все ближе. Наконец кто-то решается и, судорожно вздохнув, делает несколько быстрых шагов в мою сторону. Я оборачиваюсь. Вытянутая рука мальчишки останавливается в паре десятков сантиметров от моего плеча. Дрон-наблюдатель, изображающий большого черного жука, тревожно гудит. У всей этой сцены нет правильного финала, и мы просто смотрим друг на друга несколько мгновений, пока электронный голос не сообщает, что до закрытия магазина осталось пятнадцать минут. Сбросив оцепенение немого ужаса и восторга, дети ретируются к кассам. Я немного задерживаюсь, выбирая сигареты, из-за чего кассирша отказывается пробить мой товар и показывает на электронное табло часов, висящее над входом. Снова движение по браслету — вывести небольшую голограмму циферблата, чтобы продемонстрировать персоналу. Они знают, что мои приборы точнее, а за оставшиеся пять минут вполне можно успеть рассчитаться. Стемнело. Я затягиваюсь прямо у входа в магазин и где-то почти на границе сознания жалею, что это не бензоколонка. Нужно возвращаться в лабораторию. Вечер стал заметно прохладнее и ветренее. Снова смотрю в землю, поэтому начало дождя замечаю по темным точкам, которых быстро становится все больше. Последняя затяжка почти совпадает с началом ливня. Вода проникает сквозь волокна ткани почти мгновенно, через несколько шагов в кедах начинает хлюпать. Повсюду лужи, возле ливневой канализации потоки воды. Даже не пытаюсь перешагивать их, пока иду по опустевшей улице. В темноте город выглядит вымершим. Эта мысль останавливает меня и заставляет оглянуться в поисках того, за что можно зацепиться взглядом и что убедит в нормальности течения жизни. Ничего. Я знаю, что уличные фонари будут еще долго гореть, даже если здесь никого не останется. Машины продолжат стоять на парковках, светофоры — работать. Почему нет ни одного прохожего? Неужели что-то снова пошло не так… Легкая вибрация браслета выводит меня из оцепенения. Двигаю кистью, чтобы вывести сообщение. Сквозь потоки дождя трудно читать текст, но это помогает сконцентрироваться. Системное оповещение о комендантском часе. Больше ничего. Ладно, надо брать себя в руки. Если не появлюсь в Центре вовремя, служба безопасности снова поставит всех на уши. До боли стискиваю лямки рюкзака и перекатываюсь с пятки на носок. Воздух словно становится плотнее, когда я делаю первый шаг. У меня есть еще десять минут, чтобы добраться. На КПП вынимаю наушники. Мир снова обретает собственный голос. Перед вторым уровнем контроля меня встречают. Аллен смотрит сердито, но ему как начальнику охранки не положено быть довольным нашими прогулками.  — Доктор Гаррет, вы помните, что должны использовать тревожную кнопку при малейшей угрозе? — он скрещивает руки на груди и преграждает дорогу. Я киваю, сдаю набор жучков, маячки и дрона, расписываюсь в журнале. Очередная лекция по технике безопасности, но они у нас столь часты, что я могу дословно воспроизвести каждый пункт инструкции. И не только этой. Нудеж Аллена навяз в зубах, как сосновая живица. Каждый раз одно и то же, и ничего не меняется. Стабильность системы во всей её красе. Система пропусков, биометрия, камера дезинфекции, снова пропуска. Сюда не просто войти, но покинуть это место еще сложнее. На кухне распаковываю купленную пачку чая и кладу ее на полку рядом с уже открытой, выданной Службой Снабжения три дня назад. Молоко в холодильник, сахар в контейнер, печенье в винтажную жестяную банку с крышкой. Система оповещения объявляет о закрытии всех внешних выходов. Никто не покинет здание до утра. В комнате скидываю мокрую одежду в приемник, а потом долго стою под душем. Настраиваю напор на максимум и горячие струи хлещут меня по спине, так что выхожу я вся красная. Из шкафа достаю пижаму, переодеваюсь. Между стопок одинаковых серых рубашек — коробка. Достаю ее тоже и высыпаю содержимое на кровать. Фотографии разлетаются по покрывалу. Я до мельчайших деталей изучила их: каждую линию, взгляд, улыбку. Края слегка истрепались от постоянного держания в руках, бумага, вопреки всему, потемнела. Сейчас нужно собрать всё в аккуратную стопку и сложить на место. Главное — не думать. Следом за фотографиями перебираю медали: за выдающиеся научные достижения, за службу в нестабильных районах, за личное мужество, за верность долгу. Последняя считается самой ценной. В руке она становится невероятно тяжелой, края впиваются в стиснувший её кулак. Раньше казалось, что малейшее касание прожжет мне руку до кости, но когда я возвращаю знак отличия на место, на ладони остается только оттиск государственного герба. Последним беру в руки подарок отца — фамильную реликвию. Провожу пальцем по гравировке на рукояти: «С. Гаррет. За выдающуюся отвагу». Родители очень гордились, что я поступила в Службу Противодействия Терроризму. Теперь это почетнее, чем армия, чем любой вид элитных войск. В барабане прадедушкиного наградного револьвера два патрона. Привычным движением взвожу курок.