Сумасшедший.

Здесь всегда тихо. Конечно, если иметь в виду ту тишину, которую можно найти, живя вдали от больших городов. Разумеется, были здесь и щебет птиц, и ветер гнал по земельной дороге сухие листья, и плеск воды в колодце, и детские голоса, такие далекие, казалось; и звон музыки ветра, что висит над входом ближе к левой колонне; и какой-то еще звук — гулкий, вибрирующий, словно ты, наконец, смог услышать, как дышит планета. Именно такая тишина и делала это место потрясающим и таким дорогим, несмотря на то, что на самом деле до родного дома очень и очень далеко. Роясь в сумке в поисках ключа, Йо поднял взгляд наверх к мутному окну чердака. Это уже у него ритуал такой специфический — дверь туда плотно закрыта, ключа в доме он так и не нашел, взлому она тоже не поддается, а специалистов тут не найдешь, но Асакура любил представлять, сколько там всего интересного должно быть. Пыли, наверное, море, слой на слое, всякие винтажные вещи, пожелтевшие книги и так далее. Он мог поклясться, что пару раз видел кого-то за мутным окном, но это вполне могло быть — дом, в котором теперь жил шаман, просто кишел различными призраками, которые почему-то боялись его, как огня, а потому почти не показывались на глаза и не мешали жить. Может там, на чердаке, и есть их дом. Найдя наощупь ключи, Йо отвел взгляд от окна и направился к двери. Колокольчик на пороге звякнул, словно дом поздоровался с молодым парнем, хотя просто подул легкий ветер и тут же исчез. Дом, как обычно, встретил Йо тишиной. Открыв нараспашку окно на кухне, Йо поставил на плиту чайник и с помощью спичек зажег конфорку. Все дневные дела сделаны, теперь у него целый вечер для наслаждения своей жизнью, уже такой привычной, словно всегда так было. А времени привыкнуть у него было предостаточно, но, честно говоря, все вошло в привычку так быстро, что Асакура уже думал, будто всегда было именно так. И не было тех страшных дней, что заставили его уехать сюда. Да-да, он сам это сделал, никто не гнал его, не ждал здесь, но мечта, что обрела понятные очертания, как только шаман понял, что она осталась единственным маяком, что выведет его из топкого болота всеобщей ненависти и борьбы. Борьбы, в которую он сам вступил, но в которой совершенно не хотел выиграть. Или совершенно другим путем. Помогли друзья. Этот дом, как ни странно, нашел для него Фауст. Когда-то он принадлежал кому-то из его пациентов, но было это столь давно, что и сам некромант не мог сказать, как именно бумаги оказались у него на руках. Когда-то он думал, что здесь будет жить он с Элизой — вдали от всех, чтобы никто и никогда не потревожил покой его любимой, но сейчас Фауст со своей возлюбленной могли позволить себе жить обычной жизнью, а дом плавно достался Йо. Когда шаман сюда приехал, сад был полностью заросший сорняками и высокой травой, старые деревянные качели почти сгнили, небольшая каморка во дворе, где хранился старый инвентарь, тоже прогнила и доски потрескались, половина окон в доме была разбита, а внутри царствовали сквозняк и сырость. Забора вообще не было, только желтая режущая трава и колючий кустарник преграждали дорогу к дому со старой и широкой тропы. Остальные дома этой деревни стояли чуть дальше, а про этот придумали множество баек, поэтому, когда здесь появился Йо, опять же, как ни странно, в компании Рена и Хорокея, редкие жители этих мест подходили поближе, и даже приносили яблок или лепешек, чтобы поддержать молодых строителей. Рен, ворча что-то о том, что рубка и шпатлевка в курсы подготовки к Турниру не входили, помогал заново отстраивать дом. Хорокей, закатав повыше рукава, занялся садом — целыми днями айну возился с буреломом, пилил забор, устанавливал его, и сам же его красил, в особо скучные моменты бегая с кисточкой за Тао, чтобы выкрасить ему лицо или руки. Йо занимался всем и потихоньку — красил, белил, натягивал, таскал, пилил, стучал, чай готовил, за молоком бегал; в общем, любым возможным способом участвовал в строительстве и показывал друзьям свою благодарность. Дело шло быстро, даже очень, и когда все было готово, Рен повесил над входом тот самый колокольчик, а Хоро, который успел вырыть в саду пруд, посадил туда кувшинку. И Йо впервые за долгое время искренне и постоянно улыбался — тут все было так, как он хотел. Как, наверное, хотел бы Хао. Друзья уехали, обещая навещать почаще, и они держали обещание, но ездить так далеко, разумеется, возможности особо не было, но Йо и не расстраивался. По своему обыкновению, он успел подружиться со всей деревней, постоянно помогал кому-то по дому или саду, устроился на работу в маленькое, но оттого еще более уютное отделение почты. Письма сюда присылали достаточно часто, что удивляло шамана в первое время, но еще чаще приходили разнообразные посылки и бандероли, которые немногочисленные жители деревеньки заказывали из газет или города, куда часто ездила молодежь за разнообразными нуждами. Там бывал и Йо, и транспортом ему служил старый мотоцикл, который помог собрать Рю. Долго они корпели над ним, но в итоге сделали, и еще больше времени ушло, чтобы Асакура научился им управлять и не трястись после каждой поездки на ватных ногах. Сейчас он уже полностью вошел во вкус и управляет им не хуже Рю, но вспоминать то время, когда друзья по запчастям собирали эту машину, было тепло и приятно. Когда Рю приезжал, они обязательно заходили под навес и некоторое время копались в мотоцикле, пытаясь его починить или улучшить. Помимо этого, у Йо вырос настоящий сад, в котором он полюбил копаться летними вечерами. Здесь росли цветы, ароматы которых витали по всему участку, приятно кружа голову и приманивая жужжащих пчел, было и несколько овощных культур, что Йо заботливо собирал, а потом вдруг как-то раз заметил, что сам перешел на то питание, которое ему так тщетно пыталась привить раньше Анна, а еще в саду росла потрясающе красивая сакура. И качели снова стояли на месте — новые, с выжженным на них орнаментом айну. Догадайтесь, чья работа? В смысле, кто пилил, а кто творчески подошел к проблеме. А дом уже пахнет чаем и теплом. Воды горячей, правда, до сих пор нет, зато есть колодец с родниковой водой, которую Йо разогревает на плите прямо в металлическом ведре, а затем выливает ее в глубокое корыто, и подолгу сидит там, растирая мыло между пальцев и глубоко вдыхая его запах. В будущем ребята обещали себе что-то придумать, но так и не придумали, а теперь Йо привык и уже не видит смысла что-то менять. Единственное, он постоянно хочет летом сделать что-то вроде душа, но то фантазии не хватает, то времени нет, и в итоге в особо жаркие дни, он просто выливает на себя ведро ледяной воды. А потом долго бегает по саду, стараясь согреться, и распугивает бабочек, присевших на цветы. На кухне сейчас очень тепло и уютно. Йо редко готовит что-то на плите, разве что рис варит или заливает в сковороде овощи родниковой водой, и ждет, чтобы они потушились, а затем неизменно вытрясает туда полпакетика карри. Часто его угощают добрые старушки, которым по вечерам он приносит почту — то пирог дадут, горячий еще, вкусный, то молоком угостят, то ирисок насыпят в карманы. И Йо так делает, если к нему кто-то заглянет: всегда рад поделиться яблоками или приправами, которые почему-то любит привозить из города. Здесь нет ничего, что может разбиться — вся посуда деревянная или алюминиевая. На окнах висят цветастые шторы, которые, казалось, сшиты из разноцветных лоскутов ткани. На многочисленных полках стоят разные баночки, подсвечники, фигурки, привезенные откуда-то Рю, прочие мелочи, создающие уют. Приправами Йо пользоваться не умел, особо нужды и не было, но любил воображать, что шибко в этом разбирается. Да и Хао, наверняка, разбирался бы. У деревянного массивного стола стоят два стула, хотя гости в этом доме были редки. На столе у чайника стоят две чашки. Да и тапочки в прихожей в количестве двух пар. В гостиной Йо бывает редко, но именно туда приглашает редких посетителей. Эту комнату он постарался наполнить цветом, цветами, светлыми шторами, деревом и свечами. Здесь, на широком диване, застеленным разноцветным пледом, с удовольствием бы сидел Хао, читая какую-нибудь интересную книгу — Йо был в этом уверен. Он и сам любил это делать, правда, сидел с чашкой чая, наблюдая, как от воды поднимается молочно-белый пар. По лестнице, что ведет на второй этаж, развешаны пучки и веники из трав и сухих цветов. Йо даже знает, для чего используется то или иное, а что-то и не знает, но его брат наверняка бы знал. Здесь тихо скрипит каждая ступенька, чтобы ни в коем случае не пропустить шагов, которые порой мерещились Йо в этом пустом доме. И он никогда их не боялся, наоборот, он порой замирал и вслушивался, чтобы услышать чьи-то легкие шаги. А еще у Йо есть комната, которая, наверное, никак не изменилась с годами, — постель, плакаты на стенах, деревянный шкаф, музыкальный центр с радио на тумбочке, висящая на стене гитара, полки с дисками, которые Йо привез из старого дома и постоянно покупал в городе, веточка бамбука в тонкой вазе на краю подоконника, вот и все. И тот самый чердак, на который шаман уже и не пытается проникнуть, но каждый раз в его фантазиях там оказывается что-то еще более интересное, чем предыдущее. И все это: и дом, и сад, и даже посуда, и ловец снов над кроватью, что первое время так хорошо справлялся с кошмарами, — все это Йо сделал сам или с помощью друзей. Все это было сделано для него, и для Хао, которого пусть и нет в его жизни, да и не было никогда, но Йо был уверен, что тут его близнецу бы понравилось. Тут он бы смог жить. Вообще, Йо точно знает это. И точно знает Хао, да-да. Каждый день, почти каждую минуту, особенно первое время, Асакура представлял, что было бы, если бы здесь был Хао. Он досконально изучил своего старшего брата, он точно знает, как заваривать ему чай, какие цветы в саду лучше посадить, что купить в городе, чтобы близнец тоже порадовался, какую музыку он любит, поэтому Йо покупал и такие диски, которые слушал бы Хао. И так далее. А еще Хао многому научил Йо — он знает, как ухаживать за растениями, когда надо что полить, как что-то приготовить. Шаман и не знает, откуда у него эти знания в голове, но отлично представляет, как рядом стоит Хао и учит его, мягко говоря, направляя своим извечно спокойным голосом и легкой улыбкой Будды. И несмотря на то, что Йо знал, что Хао нет, что он умер, это никак не мешало ему улыбаться брату и тихо замирать, если хоть одна ступенька на лестнице скрипнула, пока он сидит в гостиной. И Йо часто вспоминает те редкие встречи, что Судьба выделила им. И из одной такой, где они долго разговаривали, младшему Асакуре показалось, что он узнал о брате намного больше, чем из приукрашенных рассказов всех, кто боялся его или уважал. И Йо очень радовался, что узнал брата таким, потому что не хотел помнить только огонь и ненависть в глазах. С другой стороны, если бы кроме этого он ничего и не знал, возможно, сейчас все было бы иначе. Но иначе ему не хотелось. А еще Йо пишет Хао письмо. На почте он часто видит квадратные конверты, аккуратно запечатанные, с адресом и без. Он не вскрывает их, разумеется, но думает, что могут написать эти люди. И ему тоже так хочется — написать брату большое письмо, в несколько страниц, рассказать ему обо всем, что он чувствовал, что чувствует, как сожалеет и как ждет. И он не может сказать, когда это появилось, и никогда не ответит на частое «Да вы и не братья-то толком», потому что он так не думает. Вместе с братом он потерял еще что-то, что-то внутри, словно сердце превратилось в желтый клен, с которого неумолимо осыпаются листы по осени. Потерял веру, что может что-то изменить. И обрел ее заново здесь. И пусть пока Йо точно не знает, что написать Хао, как объяснить ему свой же поступок, он точно знает, что почти счастлив. Потому что иногда ему кажется, что Хао не умер, и живет с ним. Порой Йо приходит домой, а чайник на плите теплый. Быть может, на солнце, что светило в окно, нагрелся. Или цветы в саду политы, а может дождь прошел. Или запах сандала мешается с запахом чая — именно так пахнут волосы Хао, Йо уверен. А еще дверь скрипеть перестала, словно ее смазали маслом, а может, перемкнуло что-то. Но шаману до этого дела нет, ему приятно представлять, что это Хао пил чай на кухне, только он недавно ушел и вот-вот вернется. Он никогда с ним не разговаривал вслух, но все думал, что написать, о чем спросить и что рассказать. Чайник закипел, и Йо оторвался от наполовину исписанного листа бумаги. Таких черновиков было у него уже очень много, за несколько лет он накопил не меньше сотни подобных листов, и часто перечитывал их, чтобы извлечь суть и сочинить то самое письмо, которое все объяснит брату. Но пока тщетно. Заварив себе чай, Асакура мельком отметил, что дерево второй кружки немного темнее, чем должно быть, словно ее только что вымыли и насухо вытерли, а может, это чай окрасил внутренние стенки. Он опять понимал, что это глупо, но улыбнулся и коснулся края пальцами, представляя, как Хао осторожно касался его губами, пробуя горячий напиток. Йо очень устал. По планам было выпить чай, полить сад и отправиться спать, но стоило ему зайти в гостиную, оставить на низком столе чашку и принять горизонтальное положение, сон тут же унес его, обрубив все пути в реальность. Снился ему его родной город, такой, каким Йо помнит еще в детстве, пустой и красивый, но безумно одинокий. У Йо был будильник. Старый, круглый такой, противно звенящий, но шаман никогда не просыпался от него. Почувствовав, что вернулся из сна в явь, Йо шумно вдохнул и повернулся на бок, потягиваясь и растопырив пальцы на ногах и руках. Он уже проснулся, уже не заснет, но минут десять-пятнадцать он будет ждать трели будильника. Правда, стоит он в спальне на стопке книг и дисков, сложенных у постели. Открыв глаза, Асакура растер пальцами переносицу и непонимающе огляделся. Будильник стоит на своем месте, а сам парень лежит под одеялом в своей кровати. Странно, не помнит, чтобы дошел до спальни, но вчера он очень устал. Поэтому вполне мог доползти ночью, если проснулся от жажды или ему вообще приснилась уютная гостиная, где он лег на диван, слушая щебет птиц. Хотя, приятней думать, что это брат перенес его с жесткого дивана в спальню. Йо быстро взбил подушку, вжался щекой в прохладную ткань и, свернувшись калачиком, повыше натянул одеяло. Уходящая весна сопровождается холодными ветрами, и поэтому в комнате с утра было прохладно. Приоткрыв глаз, Асакура посмотрел в окно, где розово-оранжевым цветом светлело небо. Солнце еще за кронами, но скоро появится. И тогда прозвенит будильник. А Йо лежит и вслушивается в редкое пение птиц и тишину дома. Вдруг где-то в его глубине скрипит ступенька, вторая, третья. Йо не оборачивается, не вскакивает с постели, а прячет улыбку в подушке, представляя, как Хао тихо поднимается наверх, чтобы прикосновением к плечу разбудить младшего брата. Разумеется, скоро все стихло, и никто в комнату так и не вошел, но Йо уже улыбался и теперь вряд ли что-то прогонит эту улыбку. Иногда он думал, что он сумасшедший. Иногда был в этом уверен. Но, как говорил Рен, тихие психи миру не мешают. А если верить словам китайца, Асакура всегда им был. От громкого и такого неожиданного звонка будильника, о котором Йо уже совершенно забыл, шаман резко подскочил и быстро нажал на кнопку выключения. Вот теперь точно пора подниматься с постели, потому что надо идти на работу. Если повезет, то он освободится пораньше и сможет посвятить этот вечер письму и катанию на качелях с блокнотом на коленях. Кутаясь в плед, Йо быстро сбежал вниз, шлепая босыми ногами по гладким доскам, и поставил чайник на плиту. Вопреки ожиданиям в гостиной не стояла его кружка, она была на месте, чистая и сухая, видимо, вчера он так и не добрался до чая. Пока кипел чайник, Йо вышел во двор, немного дрожа от прохладной и влажной травы под ногами, быстро умылся, черпая воду в ладони из бочки, и вернулся в дом, услышав призывной свисток чайника. Пока заваривался чай, шаман успел съесть кислое, но оттого не менее вкусное, зеленое яблоко, и соорудить что-то вроде бутерброда из хлеба и свежих огурцов. Времени не так много, а пообедать он сможет позже, да и угостят сегодня чем-нибудь по любому. Может быть, горячих пирожков дадут, сам-то он их печь не умеет, да и вообще не знает, как включается эта духовка. Попивая остывающий чай, Йо вышел на улицу, надев на худое тело льняные штаны, и взял лейку, чтобы полить клумбы и грядки, потому что полуденное солнце, уже жаркое, обязательно высушит землю. Сделав глоток, Йо обернулся и посмотрел на грязное окно чердака. В нем появилось и исчезло лицо какого-то духа, мелькнул силуэт, а Йо бы рукой помахал, но в одной кружка, а в другой лейка, да и не разговаривают с ним здешние духи. Впрочем, на болтовню особо времени и нет. Полив все, что можно, и набрав новой воды, чтобы согрелась на солнце, Йо быстро допил чай и, схватив куртку и сумку, вышел из дома. До отделения почты идти еще минут двадцать, но в это время деревня только просыпается, еще совсем тихо, и гулять одно удовольствие. Когда Йо дошел до одноэтажного, уже такого знакомого здания почты, солнце показалось из-за кромки леса. Асакура всегда приходил первым, поэтому ключи висели у него на связке с ключами от дома, он открывал почту и, зайдя, глубоко вдыхал запах бумаги и книжной пыли. У него немного времени, чтобы размяться и прибраться, а потом привезут посылки и письма, которые необходимо разобрать. Йо нравилась его работа. Нравилось спокойно, никуда не торопясь, попивая сладкий кофе с молоком или чай, разбирать письма, складывать их в разные стопки, разбирать посылки. Часто он отрывал бумажку, которая должна оставаться на почте в знак того, что посылка до отделения дошла, а на ее месте, прямо на коробке, черным маркером пририсовывал улыбающуюся рожицу. А в свободное время думал, что пишут друг другу все эти люди, ждут ли они письмо, или оно будет сюрпризом, а так же сочинял письмо брату, но пока безрезультатно. Впрочем, торопиться ему было некуда, и Асакура это знал, поэтому если слова не находились, он откладывал листок и закрывал глаза, просто глубоко дыша. Он еще жив. И он может прожить такую жизнь — спокойную, размеренную и приятную, — какую бы, наверное, хотел себе Хао. По пути домой Йо отдает письма и посылки, улыбается, разрешает открыть сумку и скинуть туда горячие пирожки, потому что у самого руки заняты. Благодарит, немного разговаривает с тем или иным человеком, идет дальше. Когда посылки кончились, и остались только письма, Йо разрешает себе немного отвлечься и играет десять минут с детьми. В итоге поддается и позволяет повалить себя детворе в траву, крича, чтобы пирожки в сумке не раздавили. А дети смеются и цепляются за длинные шоколадные волосы, веселой гурьбой провожают шамана к каждому дому, в почтовый ящик которого необходимо кинуть письмо, а затем до конца деревни, но до дома не доходят. Зато долго машут рукой вслед, а затем, крича и смеясь, кидаются обратно в деревню, потому что скоро ужин. А дома Йо, как обычно, поднимает голову к окну чердака и пальцем касается колокольчика над входом, как бы оповещая о своем приходе. Весь вечер Йо копается в саду, заботливо собирая цветы и плоды. Раньше он возился недолго, не старался, но потом представил, что рядом сидит брат. Теперь шаман долго возится с растениями, но зато они цветут очень бурно и быстро. В выходной можно выспаться, но у Йо много дел, однако после звонка будильника, раньше которого он проснулся уже по обыкновению, парень долго лежит в теплой постели, прислушиваясь к тому, что происходит дома. Ему даже показалось, что внизу уже кипит чайник. Выждав пару минут, Йо встает и тихо идет на кухню, кутаясь в махровый халат и плед. Прикладывает руку к алюминию. Холодный. На удивление, очень холодный. И воды внутри нет. Что ж, придется набрать, пока будет умываться. До сих пор Асакура не может избавиться от восторга, когда заводится мотоцикл, а потом ты медленно прокручиваешь ручку газа. В городе есть пара дел, надо справиться с ними, желательно до заката, чтобы вернуться домой еще засветло, но дорога туда и, особенно, обратно — это отдельная радость жизни. Чувствовать, как дрожит мотоцикл, передавая тебе эту мелкую дрожь, это ощущение полета — теперь Йо отлично понимал Рю. Кроме того, поездка в город всегда говорила о новых интересных покупках, а так же о любимых гамбургерах, от которых Асакура так и не смог отказаться, и каждый раз себя баловал. Но уже в городе произошло что-то очень нехорошее — Йо понял это сразу. Мотоцикл отказался тормозить, пришлось выключить питание и резко уйти в рукав, чтобы машина остановилась по инерции. Без происшествий, аварий и сломанных костей, Йо удалось справиться, но как он ни старался, мотоцикл заводиться больше не хотел. Чертыхнувшись про себя, шаман осмотрелся и рассчитал примерное расстояние до ближайшей автомастерской, которую он тут знал. Пришлось катить мотоцикл вручную, сильно мешались большие кофры, но Йо подумал, что это похоже на тренировку, которых у него давненько уже не было, да и мышцы рук приятно начали болеть. Такое уже было, починили быстро, поэтому пока Йо будет бродить по городу, в мастерской должны устранить неполадку. Договорившись с мастерами, Йо схватил свою сумку и побежал к ближайшей остановке. До самого города он не доехал совсем чуть-чуть, но время у него есть, да и автобусы должны ходить, однако попутку получилось словить быстрее. Попутчик попался неразговорчивый, да и ехал быстро, поэтому уже через десять минут Йо был на месте и, поблагодарив, смело нырнул в широкие, людные улицы. Каждый раз, когда он приезжал сюда, складывалось ощущение, что он пробрался в совершенно иной мир, и в чем-то он был прав, это точно. Он любил встречать людей, любил наблюдать за этим огромным потоком. У него даже игра была — Йо ловил свое отражение в витринах и солнцезащитных очках, а видел брата, который, кстати, ждал бы его дома, наверное, не желая выбираться сюда. А Йо и не против. Времени еще много, поэтому Йо не торопится — сперва гуляет, просто смотря вокруг, заходит в кафе и с широченной улыбкой заказывает пять гамбургеров, затем, когда меньше чем за полчаса все исчезло у него в животе вместе с шипучкой, идет в банк, делает свои дела там, и только после решается зайти в огромный торговый центр. Первым делом необходимо купить теплый свитер, а потом можно двигаться в сторону продуктового универмага. Асакура находит понравившийся — вязанный, светло-серый, с молнией от шеи до подмышки, с широким горлом — если станет жарко, можно расстегнуть ворот. Кроме того, свитера осталось всего два, и эти два Йо и берет — он за модой не следит, и ему плевать, если у кого-то будет такой же. Наоборот, есть один человек, которому он бы с радостью отдал вторую вещь. Да и первую тоже. И вот, когда руки уже отнимаются от тяжелых пакетов, а плеер сел, Йо стягивает наушники на плечи и останавливается, чтобы перевести дыхание. А наушники у него все те же. Выбросить бы их, ведь они все поцарапаны, где-то краска стерлась, да и звук уже не тот, но именно эти изъяны — это его жизненный путь, каждый бой и каждая встреча. А еще их тогда, когда Судьба дала близнецам шанс побыть вдвоем несколько часов, надел Хао, чтобы послушать музыку брата. Йо потом их еле отобрал и еще долго смеялся. Найдя в себе силы, да и обратив внимание, что солнце почти село за высокие дома, Асакура подхватывает пакеты и пешком идет до той самой мастерской, потому что в пробке простоит явно дольше. Но там перед ним извиняются и говорят, что пока ничего не сделано, потому что сломался переключатель в ручке, ее надо снимать и менять провода, ставить зацеп, а именно его-то у них нет, поэтому придется подождать. Йо соглашается, садится в старое глубокое кресло, но внутри все ходуном ходит. Ему просто необходимо попасть сегодня домой, ведь там… Да, Хао там нет, но если бы был, то, хотелось бы верить, волновался бы, а Йо так не хочет пропустить в своей жизни хоть день, где есть присутствие его близнеца. Хоть немного, хоть намеком. Но делать нечего, деньги у него есть только на ремонт, банк же уже закрыт, да и тащить мотоцикл в другой сервис, где есть деталь, слишком долго, а ведь с пакетами в кофрах, машина станет еще тяжелее. Извиняясь и понимая ситуацию, что парню некуда деваться, мастера наливают ему чай, а позже Асакура предлагает свою помощь, чтобы отвлечься, но брат мыслей не покидает. Вечер, который он потерял. Он переживает, но старается этого не делать, ведь нет никакого смысла. Деталь привозят только следующим днем, а ночь Йо провел в том самом кресле, подтянув ноги к груди и видя беспокойные сны. Он все время прыгает рядом, пока мастера ставят запчасть, но только сильнее мешается и в итоге выходит из салона, чтобы вдохнуть воздух поглубже и унять нервную дрожь. Незаметно, но неумолимо, проходит еще один день, потому что от одной маленькой детальки зависит не только, сможет ли мотоцикл ездить, но и безопасность Йо, а к этому мастера подошли с особой тщательностью. Только к вечеру, когда солнце опять садится за горизонт, машину удалось завести, и Асакуре дали все гарантии, что теперь работать она будет долго. Благодаря на ходу, Йо срывается с места. И мчится так быстро, что самому страшно, и если бы не было шлема, он бы не смог дышать от потоков воздуха, бьющих в лицо. По привычке, Йо глушит мотор еще на подъезде к дому, и к воротам подъезжает по инерции, почти не слышно. Уже ночь, небо усыпано звездами, а крыша дома, что виднелась издали, вселяет в сердце чувство спокойствия. Йо тихо закатывает мотоцикл за ворота, ставит его под навес и, подняв голову, замирает, потому что от порога, который он еще видит, потому что не обошел дом, стелется мягкий, желтый свет. Забыв о пакетах и покупках, Йо медленно обходит дом и встает прямо напротив входа, да замирает на секунду всем своим существом, потому что на пороге, закутавшись в плед, видимо, сорванный с дивана, у небольшой кадильни, где медленно тлеет палочка апельсинового благовония, сидит Хао, тонкими пальцами обняв кружку с уже остывшим чаем. Йо сперва боится дышать, но его начинает бить крупная дрожь, он вдруг сильно чувствует, насколько прохладный выдался вечер. А Хао встает, поставив кружку на порог, медленно подходит, срывает с плеч плед и накидывает его на брата, да глядя прямо в блестящие глаза, тихо говорит: — Ты задержался, я уже начал сильно волноваться. Не замерз? Вместо слов у Йо с губ слетает лишь выдох, а Хао кладет легкую руку ему на плечи и мягко толкает в сторону дома. Йо хватается за плед, закрываясь от ночной прохлады, послушно идет следом, не совсем понимая, что происходит. Брат проводит его на кухню, усаживает за стол, мягко, заботливо, ставит перед ним глубокую пиалу, доверху полную рисом с карри, и неслышно выходит. Понимая, что сошел с ума окончательно и бесповоротно, Йо просто ждет, замерев, боится, что Хао ушел, но он возвращается с пакетами, что Йо привез из города, и начинает разбирать покупки, безошибочно находя место для каждой с первого раза, словно живет здесь уже несколько лет. Младший Асакура наблюдает за ним, а Хао отрывается от своего занятия, убирая безумно длинные волосы за уши, смотрит выжидающе сперва на братишку, затем на тарелку, и Йо медленно начинает есть. И сам улыбается, видя, что Хао на миг замер, а его тонкие губы тронула извечная улыбка Будды, когда он достал из пакета два одинаковых свитера. Хао заваривает чай, садится напротив, следя, чтобы Йо съел все из тарелки, молча пьет с братом чай, смотря куда-то в сторону или на поднимающийся пар из кружки. А шаман не знает, что спросить, не знает, стоит ли вообще говорить, потому что думает, что звук его голоса разобьет эту иллюзию, поэтому он просто молча ест и почти не сводит с брата взгляда. Наконец, тарелка пуста, чай выпит, но Йо не двигается с места, Хао видит это, поэтому сам встает, так же бережно кладет руки на плечи отото, и отводит его в спальню. Помогает расстелить постель, пока Йо, как в тумане, стягивает с себя рубашку, заставляет лечь, укрывает замерзшее тело теплым одеялом и слабо улыбается, проводя пальцами по шоколадным волосам — Йо кажется, что их просто перебирает теплый ветер. Огненный шаман тихо встанет, но Йо коснется его руки, боясь схватиться за нее, словно Хао исчезнет, как туман на солнце, и тихо шепчет: — Останься со мной. Хао едва заметно кивает, спустя долгую минуту молчания, ложится поверх одеяла рядом, смотрит брату в глаза и медленно проводит по его лицу горячими пальцами, закрывая веки. Йо даже не успел заметить, как уснул, потому что когда он открыл глаза, за окном уже показалось солнце, а его близнеца рядом не было. Вскочив, и даже не обратив внимания на звенящий будильник, Йо начал бегать по дому, чтобы найти хоть одно доказательство того, что брат был здесь. Да, все покупки были на своих местах, два свитера висели на спинке стула, но все, что было раньше, было просто сном. Йо вернулся в комнату, выключил будильник и, рухнув обратно на постель, вжался лицом в подушку, где мог лежать Хао. Едва различимый запах сандала, холод, никто здесь и не лежал, но Йо все равно улыбается и радуется, что окончательно свихнулся. И вроде Йо спокоен, но глубоко внутри такой расклад его не устраивает, и следующим утром он решается сходить с ума окончательно. Достав небольшой листок и обычный карандаш, Асакура секунду думает и неровным подчерком быстро царапает «Спасибо за ужин. Пожалуйста, завари мне чая, когда я вернусь», а потом бежит на работу. Вечером он приходит, но записка так и лежит, чайник на плите холодный, но шаман не хочет сдаваться. Каждое утро он о чем-то просил. Полить цветы, разобрать книги, многие из которых так и стоят в коробках, потому что Йо редко читает, сварить кофе, приготовить что-нибудь, оставить свечу на столе, не выключать свет, один раз просто написал «Улыбнись». Каждый день, что он приходил в пустой дом и не видел результатов, не приносил ему разочарования, наоборот, прибавлял уверенности и энтузиазма, и вот, в один из вечеров, когда Йо оставил на столе записку «Угощайся», а рядом поставил тарелку с персиками, персиков не оказалось. И что-то сбывалось, а что-то нет. Каждый раз, когда просьба выполнялась, Йо чуть ли не прыгал от радости, но старался это сделать как можно тише. Наконец, в маленькую голову пришла гениальная мысль — оставив на столе записку «Сегодня не вернусь, не волнуйся, набери, пожалуйста, цветов в саду. Каких захочешь», Йо уходит из дома и долго гуляет по окрестностям деревни. Долго-долго, до самой ночи, а потом, окончательно замерзнув, тихо возвращается домой и толкает незапертую дверь. Сердце предательски замирает, но он толком не может вспомнить, закрывал ли он ее вообще, а в доме тихо, темно и пусто. Тихо выдохнув, Йо проводит пальцами по записке и ставит чайник на плиту, зажигает несколько свечей, а потом теряет дыхание, когда слышит, как скрипнула дверь. Медленно оборачивается, а на пороге видит Хао, и старший Асакура держит в руках фиолетовые астры. Не удивляется, что брат стоит здесь, смотрит на него, на лице совсем ничего не дрогнуло, но он вдруг тихо произносит: — Астры надо собирать поздно вечером или ночью. Йо улыбается и сам заваривает чай, так, как любит Хао, а огненный шаман только благодарно поднимает уголки губ, и совершенно не удивляется, что чай именно такой, какой он любит. Словно так было всегда и так всегда будет. Хао встает, ставит пустую кружку в раковину и, не отрываясь, смотрит в окно, когда сзади за пояс его обнимают прохладные руки, а Йо утыкается ему лбом между лопатками и глубоко вдыхает запах с волос. Это объятие мягкое и очень хрупкое, Йо боится сжать точеное тело сильнее, но скоро сам отстраняется и первым идет наверх. Хао тенью следует за братом, смотрит на пороге, как он готовится ко сну, подходит, когда Йо укрывает ноги одеялом и выжидающе смотрит на аники, тихо ложится рядом и снова закрывает веки горячими пальцами. И утром Йо уже не верит, что он сумасшедший, хотя Хао рядом нет, а на кухне все чисто, и только в вазе стоят фиолетовые астры. Тогда Йо и приходит в голову мысль, которая раньше, почему-то, не приходила. Он летит наверх, дергает дверь чердака, но она не поддается, а за ней очень тихо. Асакура долго вслушивается, кажется, он даже слышит, как пыль витает в лучах восходящего солнца, но это не то. И сколько он ни старался, чердак он открыть не смог, а Хао больше не появлялся, и записки оставались лежать на столе нетронутыми. Спустя несколько недель, Йо стучит карандашом по стопке бумаг, в очередной раз пытаясь придумать письмо брату. Слова путаются, не идут, Йо не знает, как описать все, что накопилось в его душе, и от этого мучается. Не выдержав собственных мыслей, утыкается лбом в стол и замирает. Хочется спать, он позволяет себе расслабиться, думая, что только лишь немного вздремнет, но все же засыпает. А потом чувствует, как ему на плечи осторожно ложится теплое покрывало, слышит сквозь сон, как шуршат листы, наблюдает за этим сном с легкой улыбкой, и все мутное, но осторожные касания до его волос и тела чувствует остро, особенно когда его подхватили на руки так легко, словно он ничего и не весит. Вроде как его несут куда-то, Йо уже чувствует мягкую постель, мягкие касания на волосах, тихий напев, как колыбельная, а утром просыпается с потрясающим теплом в душе. Листы так и лежат на кухне нетронутыми, Йо быстро собирает их, выпивает стакан теплой воды и бежит на работу. В конце рабочего дня, когда осталась одна только посылка, Йо приносит ее по адресу, а ему навстречу вылетает маленькая девочка, которую он не раз видел на улице. Она тянет его за собой, что-то весело говоря, и Асакура послушно идет, слушает, улыбается. Наконец, девочка осторожно убирает ткань, что служит навесом в небольшом алькове, а там, на тряпках и сене лежит кошка, а у нее несколько уже подросших котят. И девочка так рада, а эта радость передается Йо, но вместе с тем ему в голову приходит мысль, и он просит подарить ему одного котенка. Девочка с радостью соглашается, они выбирают самого красивого, по мнению Йо — пушистую девочку, полностью черную, только с одним белым ухом. Йо прижимает к себе котенка, пока бежит домой, потому что уверен, что Хао будет рад, и теперь ему будет не так одиноко, пока Йо нет дома. Котенок долго ходит по дому, смешно карабкается по лестнице, с интересом исследует сад и нюхает налитое в блюдце молоко. Йо наблюдает за ним и радуется, дает простое имя — Белоушка, пишет его в записке и уходит на следующий день на работу. А спустя пару дней, проснувшись утром, внезапно понимает, что еще ни разу его не кормил, но миски всегда полны. И с готовым раскричаться от радости сердцем видит на столе бумажку, на которой ровным почерком написано «Купи молока». В этот же день Йо приходит с работы поздно, пришлось задержаться, а кроме того, наконец, начались дожди, поэтому он промок до нитки и замерз, чувствует, как кружится голова и болит горло. Он помнит, как добирается до своей спальни, как полностью раздевается и ныряет под холодное одеяло, сжимается в комочек, стараясь согреться. Утром просыпается от того, что кто-то ходит по нему маленькими лапками, но сил полностью открыть глаза нет, а нос заложен, и горло страшно болит. Но вставать надо, однако, как только у него получилось сесть, чьи-то горячие руки ложатся ему на плечи и мягко заставляют вернуться на место. Йо смутно что-то помнит, но каждым воспоминанием болезненного бреда дорожит. Просыпаясь от болезни, он всегда старался открыть глаза и как можно дольше наблюдать, как Хао играет с котенком, как заставляет Йо приподняться, чтобы влить в пересохший рот медовую настойку, вслушивался в шум дождя за окном и тихие напевы брата. Он не знает, сколько точно, но дня три прошло с тех пор, и вот, наконец, он проснулся и почувствовал, что может встать сам. Уже вечер, почти ночь, дождь за окном все льет. Котенок, свернувшись маленьким уютным комочком в его ногах, крепко спит, спрятав нос за хвостиком. А в доме тихо-тихо. Рен, Хоро и Рю приехали всего на день, но зато с криками, смехом и подарками. Уже вечером Рю должен отвезти их обратно в город, чтобы посадить одного на поезд, другого на самолет, но Йо безумно рад, что друзья приехали его навестить. Они весь день сидели в гостиной, пили глинтвейн, который приготовил Рю, разговаривали о чем-то, делились воспоминаниями. Асакура смотрел на них и думал, что все они изменились за те года, что прошли с окончания Турнира. Рен стал спокойней и улыбчивей, он до сих пор бесится от выходок Хорокея, но как-то не рьяно, даже улыбается больше. Хорокей стал вдумчивей, словно вырос, серьезней, но эта серьезность вмиг пропадала из синих глаз, стоило только дать ему повод. Рю, как неисправимый романтик, все время смотрел на окно, следя за стекающими по стеклу каплями дождя, и тихо рассказывал о том, что понял, пока был в пути. А Йо прислушивался к себе. И только когда пошел их провожать, кутаясь в плащ и держа над головой зонтик, услышал себя, наконец. Придумал, что написать Хао в письме. Он многое прошел. Много ошибок совершил, но так же много старался сделать хорошего. У него есть в жизни все, — друзья, семья, прекрасные воспоминания, дом, любимое дело, уют и мечта. Он принял выбор, осознанно и самостоятельно, он уехал от всего этого, чтобы быть ближе к брату, но, благо, не потерял. И все же, здесь, в глуши, он с братом. В доме, где с удовольствием бы жил огненный шаман — Йо был уверен. А если бы ему здесь не понравилось, Йо готов уехать на край света, куда угодно, хоть в замершие горы, лишь бы быть со своим аники. И столько всего произошло, а он даже не уследил за этим, но рано или поздно привело бы все именно к этому. Придя домой, Йо взял листок, ручку и, не думая больше ни секунды, написал всего три слова, запечатал письмо в конверт и, подчиняясь внутреннему голосу, засунул его под дверь чердака. Пусть будет так. Следующим вечером Йо на пороге встретила Белоушка. Котенок, радостно мурлыча, тут же принялся тереться о ноги шамана, высказывая всю свою любовь. Йо едва смог раздеться и разуться, потому что котенок так и просился на руки, игрался со шнурками, и вот, когда он уже был готов его взять, чьи-то руки перехватили пушистый комочек. Йо, боясь в этот момент даже самого себя, поднял голову и встретился взглядом с черными глазами брата. — Она хотела помочь, — словно оправдываясь, тихо произнёс огненный шаман. Йо, наверное, смотрел на него совершенно диким взглядом, потому что на улице еще не стемнело, сквозь тяжелые тучи проглядывает солнце, пробив лучами прорехи, а Хао стоит перед ним. При свете дня. Словно и не сон и не морок. — Голодный? Йо медленно кивнул и вспомнил о том, что нужно дышать, только когда Хао улыбнулся ему и, прижав котенка к груди, развернулся и ушел на кухню. Даже там все было живое — на плите кипел чайник и что-то варилось, отдернутые шторы пропускали красные лучи солнца на кухню, Белоушка тут же принялась скакать по столу, а Хао вдруг громко, физически ощутимым голосом приказал ей слезть на пол. Йо все наблюдал, смотрел, запоминал, пережевывал содержимое поставленной перед ним тарелки медленно, пытаясь убедиться, что все же не сумасшедший, но убеждался в этом, потому что даже случайно раскушенный перец на зубах был слишком реальным. А главное правило реальности — не запутаться в своих иллюзиях. — Спасибо, — решается произнести Йо, но Хао вдруг говорит «Пожалуйста», и младшего Асакуру от этого словно током бьет. Чем больше Йо старался понять, тем больше запутывался. Нет, его полностью устраивало его сумасшествие, но он хотел понять, что нужно сделать, чтобы оно не закончилось. Проследить за своими действиями, вспомнить, что он делал, после чего появлялся Хао. Может, следует не спать никогда, чтобы он не исчез с рассветом? — Я люблю тебя, — тихо выдыхает Йо, и впервые не смотрит на брата. Хао только вернулся из гостиной, куда отнес спящего котенка, и от этих слов замер в паре шагов от стоящего у стола брата. Йо вцепился в столешницу так, что пальцы побелели, но в своих словах он уверен, все отдаст за них и чувствует, что у него еще много воздуха, чтобы повторять их и повторять. — Всегда любил, — вдруг слышит он тихий голос старшего брата и поднимает глаза. Фраза звучит не как продолжение, а как ответ. Хао спокоен, но на дне черных глаз что-то меняется. И меняется с болью, но явно к лучшему. Сквозь эту боль проступает отчаяние, но постепенно оно уходит, сменяясь чем-то другим. Йо медленно закрыл глаза, когда огненный шаман коснулся его волос на затылке пальцами, и слабо ответил на едва ощутимый поцелуй. Он отчетливо чувствовал и слышал глубокое и сдержанное горячее дыхание, но прикосновение рук, прикосновение губ — все словно ветер. С диким, почти неконтролируемым желанием разрушить собственный страх и безумие, Йо резко подается вперед и со всей силы прижимается к горячим губам своими, вплетает пальцы в агатовые волосы, сжимает их у корней, медленно царапая кожу. Короткий, но отчетливый стон реален, как и руки, что легли на пояс и крепко сжали худое тело. Йо целует сам — яростно, почти кусается, быстро, глотая слезы, прижимается все крепче, даже на носочки встает, словно хочет просто слиться с братом, не чувствовать ничего кроме брата. Он отстраняется, только когда чувствует, что в груди все горит, легкие требуют глоток воздуха, и вдох сделать больно, но сейчас он так рад ей, потому что во сне боли не чувствуешь. Хао быстро гладит пальцами его лицо, стирая слезы с красных щек, немного улыбается. — Пожалуйста, скажи, что ты реальный, — шепотом просит Йо, прижавшись лбом к его лбу. — Скажи. — Ты же чувствуешь меня, — негромко отвечает огненный шаман, но его близнецу этого мало. Он и раньше чувствовал. Он всегда чувствовал. Есть вещи, которые нельзя оспорить. Есть то, что нельзя будет объяснить себе своими же действиями или поверить в то, что ты просто забыл, как сделал это. Йо снова целует податливые губы, обнимает за шею крепче, тихо стонет, чувствуя как горячий чужой язык настойчиво, но мягко, раскрывает его губы, чтобы сделать поцелуй глубже. На это Хао на секунду замирает, но стон повторяется, и он осознанный, пусть и тихий, но искренний. Йо чувствует, как брат держит себя, поэтому бьет кулаками ему в грудь, не разрывая поцелуй, и уже в следующую секунду немного выгибается в спине и упирается руками в сильные плечи, потому что огненный шаман, сорвавшись, подхватывает легкое тело и прижимает к себе. Йо чувствует носочками пол, но он ему сейчас не нужен, сердце летит куда-то вверх, а все тело свело сладкой судорогой, а внутри жидким пламенем разливается пожар. Вьется, закручивается, плещется, как огромные волны, и разжигается все сильнее и сильнее. И Хао говорил ему когда-то, что так будет, но Йо не верил. — Великий Дух, — невольно вырывается у младшего Асакуры, когда Хао резко отстраняется и ведет головой, чтобы скинуть с плеч на спину длинные волосы, а затем прямо через голову срывает с себя тонкий свитер и в тряпки превращает футболку брата, снова приникая к налитым кровью губам. Хао голоден, очень голоден, и внутри Йо это нравится. Нравится настолько, что он даже не понимает, что происходит с ним после, только знает, что горит заживо, и что это должно было произойти уже давно. Несмотря на этот голод, все движения огненного шамана осторожные, словно это Йо только что обрел материальность и перестал быть видением и ночным духом. Йо слышит грохот падающих картин, чувствует, как спотыкается, когда брат тащит его по лестнице наверх, но кровь в ушах стучит сильнее. Они стараются не разрывать поцелуй, младший Асакура почти смеется, когда сам прижимает брата на лестнице к стене, сбрасывает с себя его руки и скользит холодными пальцами по горячей груди, а Хао замирает, боясь шевелиться. Но в следующую секунду Йо теряет дыхание, потому что сам вжимается в стену и почти кричит от внутренней боли и мольбы, когда руки брата дергают ремень его джинсов и, наконец, расстегнув пряжку, прямо за ремень тащат до самой спальни. Чувств так много, что хочется плакать, но на это нет времени и дыхания, Йо быстро стирает единственную крупную слезу с щеки, когда оказывается на постели и смотрит снизу вверх на тяжело дышащего брата. А Хао замер. Глаза стеклянные, почти дикие, горящие, но Йо не нравится, что в них появляется осмысленность, она сейчас совершенно ни к чему. Он очень долго ждал, еще дольше боялся, поэтому черта с два отпустит его, и, если понадобится, научится не спать, научится продлевать ночь. Резко сев, младший Асакура хватается пальцами за пояс брата и дергает его на себя, быстро находит жадные губы, чувствуя на себе весь вес родного тела. Поцелуи рваные, по гибким телам хаотично скользят быстрые руки, зубы кусают нижнюю губу, немного возвращая в реальность, чтобы не свихнуться бесповоротно. Йо в бреду шепчет имя брата, и видит, что от этого Хао только сильнее срывается, поэтому прижимается к нему сильнее и повторяет его постоянно, как только на это хватает воздуха. Оба словно обессилели. Хао, глубоко дыша, привстал на руках, а Йо, пытаясь выровнять дыхание, вцепился пальцами в одеяло. Младший снова зовет брата, тихо, умоляюще, до сих пор боясь, что он исчезнет, но Хао склоняется и, не открывая глаз, касается влажными губами подбородка своего близнеца, а затем мучительно медленно спускается такими поцелуями по шее. Йо послушно откидывает голову назад, просто наслаждаясь этими прикосновениями, громко дышит, срываясь на тихий стон, когда острые зубы мягко сжали жилку с колотящимся пульсом, а мягкий язык тут же прогнал боль. Уже не думая о том, что имеет право только наблюдать за этим миром, за братом, за всем, что происходит вокруг, Хао покрывает гладкую кожу поцелуями, наслаждаясь тем, как Йо выгибается от каждого прикосновения. Йо и не замечал, как тихо стонет, почти всхлипывает, словно вот-вот расплачется — для него сейчас ничего не существовало, кроме губ брата, и его горячих рук, медленно скользящих по животу вниз и избавляющих худое тело от остатков одежды. Йо издал полустон, полувыдох, вокруг все плавилось, тело сводило в сладкой истоме, каждая мышца и нерв скручивались. Низ живота ныл от сладкой боли, и руки Хао, скользящие по обнаженным ногам на внутреннюю часть бедер только добавляли ее. Йо почувствовал прикосновение губ к своей щеке — мягкое, ласковое, почти заботливое, и слабо дернулся, наполняясь еще более сильными и непонятными эмоциями, когда почувствовал медленное проникновение пальца. С каждой минутой проникновение становилось все ощутимее, а чувства рвали сердце. Йо не мог ни с чем сравнить эти эмоции, не мог найти слова, чтобы описать, что в нем высвобождали эти пальцы, но с каждой минутой хотелось все большего, и это даже не пугало. А Хао как раз боялся напугать своего близнеца. Внутри так горячо, что голова кружится, во рту пересохло, но торопиться совершенно не хочется. Огненный шаман целует губы брата, его шею, медленно вздымающуюся грудь, оставляя языком иллюзорную пленку слюны на гладкой коже, и старается не сойти с ума. Он уже привык быть тенью, привык быть иллюзией, и сомневался, что после этого сможет так, но Йо вцепился в него мертвой хваткой, слабо извивался, слушаясь пальцев, а пьяный взгляд больно решительно горит в полумраке комнаты. Он не отпустит, да и Хао уже не сможет уйти. А Йо лежит, закусывая собственную губу почти до крови, и понимает, что потерял не только страх и стыд, но и материальные ощущения совсем. Только волосы брата, пьяняще пахнущие сандалом и костром, были для него ощутимы, потому что все остальное казалось сном. Желание, густое и горячее, разливалось от самого низа живота по всему телу, било в мозг, высвобождая тихие стоны. Уже хотелось неистовства, почти грубости, которая вернет его в реальность, но Хао был нежен, и от этого хотелось отключиться, чувствуя, как внутри бьются горячие, почти болезненные волны. Наконец, почти все ощущения пропали, оставив только боль внизу живота и горячую истому. Йо открыл глаза, стараясь увидеть хоть что-то кроме цветных пятен, но от резкого проникновения глухо закричал, широко распахнув глаза. Он уперся в плечи брата, инстинктивно стараясь отстраниться, но Хао крепко держал его в руках. Йо глубоко вдохнул, стараясь справиться со жгучей болью, и почти улыбнулся, понимая, что все вполне реально. И что Хао смотрит на него с беспокойством, почти страхом, шепчет что-то успокаивающее. Он немного расслабился, скользнул руками по плечам брата на спину, и тихо, болезненно застонал, царапая белую кожу, когда Хао начал двигаться. Боль почти сразу стала незаметной, потому что Йо прижался лбом к плечу своего близнеца, приподнявшись над постелью, и коснулся слабым поцелуем его груди. Ощущения менялись, да так быстро, что за ними невозможно было уследить — из холода бросало в жар, боль превращалась в тягучую, изматывающую; внутри все горело, кричал каждый нерв. Йо идеально подходил Хао, а Хао Йо, и каждый из них это понимал, когда гибкие тела выгибались, соприкасаясь каждым участком пылающей кожи, двигались в одном ритме. Наконец, Йо громко, даже удивленно закричал, когда внутри что-то взорвалось, превращая всю боль во вспышку, яркостью сравнимую разве что со взрывом звезды. Йо ничего не видел, только слышал собственные вскрики, словно издалека, громкое дыхание брата, срывающееся на стоны, да шум в ушах и глухие удары. И все это — бьющийся внутри пожар, колотящееся от чувств сердце, почти не соображающий ум и такое родное, желанное тепло, доказали Йо, что вот теперь он точно сошел с ума. Но Хао, не прекращая двигаться, целует жадно его губы, скрадывая крик, и хочется, чтобы это никогда не заканчивалось. Но с другой стороны терпеть сил нет. Йо неосознанно скользит по собственному животу ладонью, чтобы, наконец, разбиться в этих ощущениях подобно волне, но Хао хватает его руки и прижимает их к постели, заставляя брата выгнуться до хруста в пояснице. Йо сильно сжимает ногами пояс брата, переплетает свои пальцы с его и замирает, даже не отвечает поцелуй, потому что время словно остановилось, а внутри на крупные капли все разлетелось. Хао тоже замер, словно выжидая, и, найдя в себе силы, немного отстраняется, а Йо кричит так громко и сладко, как только может, и тут же начинает быстро дышать, расслабленно обнимая брата за плечи и стараясь отвечать на каждое быстрое движение губ. Старший Асакура бездумно покрывает все лицо своего близнеца быстрыми поцелуями, словно извиняется, а Йо улыбается, крепче прижимаясь, и просто наслаждается их общим безумием. Йо оглушила слабость, он вдруг почувствовал холод на груди и животе, и понял, что Хао отстранился. Открыть глаза, даже перевернуться сил не было, все тело сковала сладкая судорога, но он все же попытался перевернуться на бок, когда со страхом вдруг понял, что Хао медленно выходит из комнаты. Он даже слова сказать не может, с губ до сих пор слетают только тихие стоны, горячо, жарко, в ушах звенит. А страх сковывал еще сильнее, почти вынуждал плакать, но и на это сил не было. Тихо, зовуще прошептав имя брата, Йо уткнулся лицом в подушку, молясь не потерять все это, и шумно выдохнул, когда почувствовал сильные руки, переворачивающие его на спину. Хао склонился, коснулся чужих губ своими, и эти губы показались Йо холодными, свежими, а в рот потекла тонкая струйка холодной воды. Йо благодарно пил, наощупь найдя руку аники и сжав ее в своей. Так много хотелось сказать, но все это умещалось в три слова, и Йо повторил их целых три раза, когда брат лег рядом, укрывая уставшее тело одеялом. Прижал его к себе и уткнулся лицом в шоколадные волосы, впервые за долгое-долгое время позволяя себе шумно дышать. А утром Йо еще не успеет глаза открыть, а уже вспомнит все, что было и резко подскочит, готовый кричать, если это просто мираж. И он закричал, кричал имя брата, потому что его в комнате не было, и за этим криком он даже не почувствовал боли во всем теле и пьянящего запаха в комнате. Хао, в это время ставящий чайник на плиту, услышав свое имя криком, быстро побежал наверх и застал младшего брата у постели, запутавшегося в одеяло, почти плачущего. Он прижал его к своей груди, успокаивающе гладя по волосам, и постоянно повторял «Все хорошо, тише». — Впервые, — со всхлипом, тихо произнес Йо, цепляясь за плечи и волосы огненного шамана. — Впервые за всю свою жизнь, я только на секунду представил, что тебя нет. Только на секунду, что тебя совсем-совсем нет… Хао замер, крепче прижав к себе брата. Конечно, он знал, как живет Йо, ведь все это время был в его жизни тенью, живущей на чердаке и позволяющей себе спуститься вниз и смотреть на спящего брата лишь ночью, но Йо словно и не изменился с тех пор, что они расстались. Хао не хотел объяснять, как выжил, он и сам не знал, не хотел находить причин, почему отказался от всего, увидев несколько лет назад в глазах брата пустоту, которая пропала, только когда он уехал сюда, не хотел, чтобы Йо так страдал. Никогда этого не хотел. А Йо все это время верил, что брат есть, верил, что он рядом. — Прости, — только и смог сказать огненный шаман. — Прости меня. Йо в последний раз судорожно выдохнул и, крепко закрыв глаза, мягко коснулся отвечающих губ. — Никогда больше так не делай, — попросил он, с закрытыми глазами убирая с лица брата длинные волосы. Хао улыбнулся и, натянув на плечи брата одеяло, сел удобнее, чтобы Йо смог прижаться щекой к его груди. Они еще долго так сидели, молча, тихо, вслушиваясь в тишину этого дома, но теперь каждый слышал гулкий стук сердца своего близнеца, хотя раньше они только надеялись услышать его, довольствуясь лишь скрипом ступенек. Чердак навсегда остался запертым, когда Хао выкинул ключ. Что там — уже не важно, как там жил Хао несколько лет — не имеет значения. Йо каждый день летит домой и, первым делом, видя брата, бросается на него, крепко сжимает в объятиях, иногда вслух благодаря всех, кого можно, что он здесь. Хао, который, допустим, только что копался в цветочной клумбе, удивленно смотрит куда-то вперед, пока Йо сидит у него на коленях и постоянно шепчет «Спасибо», и клянет себя за то, что побоялся встретить здесь брата на пороге впервые, когда он вошел в этот дом. Что вообще боялся его, боялся разбить его жизнь, боялся, что его старания окажутся напрасными. А Йо верил и всегда представлял, что брат рядом. — Я здесь, — наконец, негромко произносит Хао, когда Йо в очередной раз подлетел к нему и прижался виском к острой ключице. — Я навсегда здесь.