Разделённые

      Она вечно милая с сияющей улыбкой на губах. От неё пахнет цветочными духами и сладостями. Обожает внимание, крутится с людьми, что вертят ей как пожелают. Она маленький ребёнок, за которым необходим вечный присмотр. Она ранимая и мечтательная, хрупкая и сентиментальная. Мечтает о любви и карьере актрисы, но такие попадают на экраны исключительно через постель продюсеров. Она глупая и наивная, заставляет меня ходить с ней на шопинг, думая, что это поможет справиться с моей социофобией. Она читает модные журналы или книжки про принцесс, которых обязательно спасает слащавый принц на не менее чудесном белом коне, ей нет дела до проблем, она слишком невнимательна. Она на вкус словно клубничная карамелька и мёд, приторно сладкая. А я ненавижу сладости. Она просто обожает розовый цвет и детские игрушки, я терпеть не могу это, но снова покупаю не те краски. И вместо пейзажа на мольберте её черты лица, спутанные с моими собственными. Я разрываю лист и бросаю в кучу точно таких же. Зарываюсь руками в волосы и сдавленно вою от отчаяния. В порыве роняю импровизированный столик для принадлежностей и кофе смешивается с грязной водой, оставляя разводы на нетронутых полях. Разбиваю вазу, что стоит здесь, потому что в её комнате нет места. Режусь осколками, одно из них проходит по щеке. На сухих губах выступают капельки крови. Мне нравится запах крови, отдающий металлом и заводами. Трубами мегаполиса, моими чувствами, пасмурным небом. Она жмурится от этого и только воротит нос. В зеркале больше не вижу своего отражения. Только её.       Она всегда говорит, что её фамилия «Свит», но никогда не упоминает продолжения. Она проводит черту между нами, и я остаюсь со второй частью «Джеспер», мысленно ругая свою мать за такое разделение. Мы с ней близняшки, но я будто её тень, всегда хуже, всегда на втором плане. Вместе с самого детства, у одной красота, у второй творческий склад ума. Но её нелепые кривые кролики из пластилина до сих пор стоят на камине. Они давно поплавились, и мать лишь вздыхает, проходя мимо. Её рисунки висят на холодильнике, портреты родителей гордо украшают стену над кроватью. «Ты же видишь, что у неё плохо получается. Мы же не хотим её расстроить. А твои работы хоть в музей, лучше спрячь, пока сестра не вернулась.» Я ненавижу их.       Её друзья смеются надо мной, подшучивая не удочерили ли меня, но она хмурит бровки и старается встать на защиту. Мне нет дела, я просто ухожу, оставляя её. Мне плевать насколько она будет на меня зла или расстроена в этот раз, это никогда не длится долго. У неё кукольная душа и тело, большие детские глаза и густые ресницы. Меня так генетика не порадовала, я нелепая пародия на совершенство. Она говорит, что от меня пахнет кленовым сиропом и осенью, я лишь отвожу взгляд и поправляю съехавшие очки в тонкой оправе. Мои пальцы измазаны в краске, чернилах, карандашном грифеле и бог знает в чём ещё, как и моя одежда, в отличие от неё, всегда опрятной и стильно одетой. Но она всё равно переплетает наши кисти, жутко недовольная. И я еле сдерживаюсь, когда её хрустальные пальчики проводят по моим губам, а она наклоняется ближе, позволяя мне медленно утопать в её парфюме. Мы начали эти игры очень давно, и поначалу они действительно были безобидны. Но потом, сестрёнка захотела большего. Насмотрелась глупостей по телевизору, подглядывала за более старшими ребятами. И врала всем, что умеет делать то же самое. Тогда, жутко зарёванная, она пришла ко мне в комнату, уговаривая научить её целоваться. Она украла мой первый поцелуй. И все последующие тоже.       Она твердит, что считает мужчин отвратительными, но бегает за ними хвостиком, надеясь отхватить как можно больше популярности и уверенной в том, что он «тот самый». Но они её используют, тогда разочарованная, она возвращается ко мне. Точно зная, что я-то никуда не денусь. Каждый раз, каждый грёбаный раз я клянусь, что больше не посмею отворить дверь, но изголодавшись, чуть ли не срываю её с петель после первого же стука. Находиться рядом с ней невыносимая пытка, но без неё всё становится ещё хуже. Я разучилась рисовать что-то кроме её изгибов. Я разучилась думать о чём-то, кроме неё. Я влюблена в собственную сестру. Я ненавижу собственную сестру.       Её превосходство кричит на мою слабость. Моя любовь больна и было бы намного лучше, если бы она влепила мне пощёчину, назвала идиоткой и выставила за порог. Но она находит меня, разбитую, собирает по осколкам вместе со своей новой вазой, и наверное, фарфор жалеет больше. Она нежно гладит меня по голове и шепчет что-то успокаивающее. Мне бы оттолкнуть, сил нет. Какая же она дура. Она опасна для меня. Я превратилась в слепого котёнка, идущего на тепло. Пустую марионетку. Она ужасно глупая, обожает читать русскую классику, совершенно не понимая её смысла. А я стала одной из строчек списка А.Л.Чужака. В её наушниках ругаются «t.A.T.u.», «HammAli & Navai», «Найтивыход», «Мы» и популярные чарты. Голова от них раскалывается. Я злюсь, но не на неё. Пытаюсь убежать, наворачиваю круги и возвращаюсь. Хочу вскрыться, но режу мимо. Окна заколочены, аптечка пуста, ключи потеряны. Я старалась спиться, плевала на её чувства, получала взгляды, говорящие «Ничтожество, ничего не выйдет», поверила.       Она падала в мои руки, полностью обнажённая, и казалась не такой отвратительной, обманывала. За зрачками пряталась её истина, прозрачная, точно лёд. И почти растаявшая. Её образ жизни настолько сильно въелся в её сознание, что она потеряла себя не успев найти. А меня, как камень к горлу, привязала, прежде чем спрыгнуть с моста. И я знаю, кем она меня видит. Наилучшим отражением себя, ведь пелена на глазах не даёт раскрыть всю правду. Такое происходит исключительно под утро, когда мы обе полностью выдохлись. Я от боли, она от наслаждения. Первая наша близость произошла наверное, лет в пятнадцать. Тогда мы просто расширяли кругозор. Она «набиралась опыта», я спасалась от скуки. Это было чем-то важным, постыдным и личным для обеих. Мы храним это в секрете. Но она коварна, просто до ужаса. Я не успела и моргнуть как оказалась скована цепями. И я уже не могу дышать без ненавистных цветочных духов, не могу воспринимать цвета, если в них нет розового. Я слаба и податлива, чем она бесстыдно пользуется. Стоит мне сделать резкий выпад, показать оскал, как я тут же оказываюсь прижата к стене, с заведёнными руками за голову. И становлюсь такой мягкой, сломленной. Превращаюсь в надрессированного пёсика, не хватает лишь ошейника. Но обязательно с шипами, я же личность.       Иногда я просыпаюсь, и замечаю, как она ищет созвездия в моих веснушках. Её главная зависть. Мне нравится оранжевый цвет, подсолнухи и светлые пальто. Она обожает десерты, накручивать прядь розовых локонов на палец и смелых, но таких же придурков-парней. Она говорит, что любит меня, и слова эти так легко соскальзывают с губ, что довериться чересчур сложно. Но есть кое-что, что зарождает в груди томительные воспоминания детства, милого восторга и предвкушения праздника. Новый год. Праздник красно-жёлтых конфетти и зелёных иголок. Разношёрстных фейерверков, красочных подарков и заветных желаний. По-семейному тёплый и дружески родной день. В детстве мы любили прятаться под кроватью и ждать появления старика с большой белой бородой и мешком ненужных безделушек. Сестра всегда просила новые наряды или игрушки покруче чем у остальных. А я новые кисточки и любящих родителей. Но почему-то, мне всегда доставался на один подарок меньше. Именно этот день и ночь мы испокон веков проводим только вместе и никак иначе. Будто соблюдая тайную традицию, исчезая с улиц на пару дней. А она всё ещё верит в деда мороза. И я, подобно маме и папе берегу её веру, тихонько кладя под ёлочку коробочки и пресекая любые попытки кого-либо открыть ей глаза. Помню, как я сильно обиделась на родителей, когда те рассказали мне правду. Что будет с моей милой сестричкой, если после стольких лет, она поймёт мой обман? Расстроится, обидится, порвёт мой очередной рисунок? Или бросит в меня тарелку, которая обязательно разобьётся на мелкие осколки совсем рядышком, ведь она никогда не отличалась меткостью. Нахмурит бровки, надует губки и уйдёт в свою комнату, показательно громко хлопнув дверью, да так, что аж мелкие крупицы штукатурки покроют пол. Наверное, она надеялась на старенькую люстру, точно обещавшую свалиться мне прямо на голову. Но к нашему общему сожалению, она лишь качалась вправо-влево и не собиралась приземляться на мою чудесную макушку. Как жаль.       Как бы старательно мы не пытались скрыть чувства, как бы не убегали, всё равно возвращаемся друг к другу. Любимы страданиями, полностью истощённые, перемазанные ожиданиями, никогда не сбывающимися мечтами. Розовый и оранжевый несовместимы. Весна и осень полностью противоположны. Поздно, но мы обязательно погибнем от такого натиска. Не кто-то один, обе, волнительно и быстро. В конце концов я воткну нож в её грудь, но она успеет выстрелить, точно не промахнувшись мимо сердца, в первый и последний раз. Мы убьём друг друга. В этот новый год, стены рухнут, под бой курантов. В этот долгожданный праздник я успею закончить последнюю картину, где будет лишь один человек, разделённый на двое. Наша история наконец-то обретёт точку. И скорбь с наивной любовью размажет наши тела в алых красках по светлому паркету. Зальёт цветами красочную ёлку. Я получу освобождение. В этот раз точно навсегда.       Прощай, сестра. Я всегда буду любить тебя.                   Ненавижу…