Останься.

      У них был простой договор:       секс без обязательств.       Они никогда его не обговаривали, но в самом начале их первого раза все было понятно и без слов. Локи тогда вжал его в пол всем своим телом (что само по себе было уже возбуждающе) и долго прожигал его взглядом прежде, чем податься к нему.       Стэфан думал, что асгардец вот-вот поцелует его, но тот миновал его губы и спустился ниже, проходясь влажным, горячим и чуть шероховатым языком по его шее, обозначая поцелуй.       Это было странно, но так чертовски приятно, а ещё правильно, что они больше никогда не возвращались к этой теме.       Все и без того ясно:       нет поцелуев — нет чувств.

***

      Локи толкает его в кресло и тут же седлает его; одежда слетает с них двоих мгновенно.       Прижимается губами к шее, жалящими поцелуями и зубами оставляя метки на коже, царапается и сжимает пальцы до синяков. Как чертов хищник, садист, собственник, который метит свою жертву всеми доступными способами.       Стрэндж уверен, что Локи вполне способен прокусить ему кожу так сильно, что там навсегда останется страшный шрам на месте вырванного куска плоти, но что-то асгардца всё-таки удерживает.       Спрашивать, что именно, он не станет.       Он не самоубийца, в конце концов.       Поцелуи болючие, ноющие, но все равно дико возбуждающие. Стрэндж не мазохист, он никогда не получал удовольствие от боли, хоть и не боялся ее. А сейчас он моментально крепнет, что аж дыхание спирает, и в ушах стоит гул от крови.       Его заводит нетерпеливый Бог, который избрал именно его, смертного, покалеченного, ограниченного, но никак не боль.       А вот Локи определенно заводила именно боль.       Стэфан не скупится на ответные поцелуи-укусы, с силой дёргает за эти восхитительные блестящие смоляные пряди, приятные на ощупь; наматывает их на кулак с особым наслаждением. Иногда удается даже сконцентрироваться и направить все силы на руки, чтобы в искалеченных ладонях их было достаточно, чтобы сжать длинную бледную шею так, что даже у толстокожего Бога перехватывало дыхание.       А тот словно пьянел от этого и загорался пуще прежнего.       Локи нравилась боль, и Стэфан не настолько правильный, чтобы отказывать ему в этом удовольствии.       Но достаточно правильный, чтобы не поддаваться искушению и не причинять вреда больше, чем следует (или той, что навредит его эго), как бы Бог не артачился и не требовал.       То, как Локи прогибается в спине, стоит его потянуть за волосы, заводило. Кровь — нет.       Но больше, чем боль, Локи нравилась нежность. Тот никогда в этом не признавался и все время требовал быть жёстче, но Стэфан же видел.       Видел, как алеют его лицо и уши, стоит нежно коснуться губами его запястья.       Чувствовал, как сбивается дыхание асгардца, когда Стрэндж целовал неторопливо и размеренно.       Слышал, как тот срывается и стонет в голос, когда его касаются мягко и ненавязчиво, когда Стрэндж заставляет раствориться в удовольствии, а не гнаться за ним.       Даже сейчас, когда Стэфан сменяет жалящий поцелуй на невесомые прикосновения губ вдоль яремной вены, выводит кончиками пальцев узоры на боках, Локи мелко дрожит, а его пальцы сжимают его волосы.       — Смертный, не испытывай мое терпение, — рычит Бог, но голос его предательски дрожит.       — Заткнись, Лафейсон, — и покрывает невесомыми поцелуями широкие плечи.       За обращение по отцу, Локи предсказуемо с силой оттягивает его за волосы, вынуждая запрокинуть голову и взглянуть себе в глаза. Тот и без того высоченный, так ещё и в этой позиции Стэфан вынужден любоваться чудесным видом на грудь асгардца. Зато ноги как у модели: длиннющие, стройные, гладкие, сильные. Отдельный фетиш.       Хотя, Локи был весь сплошным его фетишем. Чертов Бог, все в нем идеально.       Губами вновь исследуя бледную кожу груди, Стэфан давит стон ещё в зачатке, когда Локи опускает руку меж их телами и обхватывает оба их члена, сжимая у основания и текучим движением скользнув к головкам. А тот не сдерживается, стонет тихо, но в голос, склоняясь к уху Стрэнджа, и этот звук настолько приятен, что Стэфан нетерпеливо прижимает к себе Локи за ягодицы.       И задница у асгардца хороша. Это не было идеей фикс, да и слюни Стэфан на нее не пускал, но не мог не думать о том, какого было бы взять Бога по-настоящему.       Проблема в том, что этот Бог и сам облизывался на его задницу и даже уже шутил о том, как же шикарно будут смотреться ноги Стэфана на его плечах.       Они оба явно предпочитают активную роль, и оба об этом знают, и потому не наседают.       Не особо-то и хотелось, в общем-то. Много возни, много подготовки. В гомосексуальных контактах мужчины вообще крайне редко практикуют проникающий секс. Оральные ласки, петтинг, взаимная или совместная дрочка и тому подобное — столько разных вариантов существовало, у них и к слову не приходился этот разговор. Хотя иногда этого становилось катастрофически мало. Как сейчас.       Локи, конечно, умеет читать мысли, и ни одно защитное заклинание, ни один барьер его не останавливают. Стэфана это ни капли не смущало, более того — он пользовался этим фактом во всю: у Локи яркий и живой ум, разговоры и фантазии его стимулируют также, как и реальные ласки. Поэтому тот, разумеется, видел все эти картины, время от времени возникающие в голове Стрэнджа, но ещё ни разу ничего по этому поводу не сказал.       Асгардец сжал ладонь сильнее, и Стрэндж вынырнул из своих размышлений, сжав зубы и столкнувшись взглядом с ним. Тот облизывает губы, уже весь взъерошенный, и бегает глазами по его лицу, словно что-то выискивает или пытается на что-то решиться.       — Хель с тобой, смертный, — все же сказал тот и убрал руку с их членов.       Стэфан издал возмущенный вздох, но тут же задержал дыхание, недоверчиво смотря на то, как Бог завел руку назад. Нет, ну не может же он?...       — Заткнись, — предостерегает его Локи, видя, как Стэфан уже открывает рот...       И послушно его закрывает, потому что и сам не знает, что собирался сказать. И собирался ли вообще.       Святые Виштанти, да у него же вся кровь от мозга к члену прилила, он вообще думать не способен ни о чем, кроме того, что его давняя фантазия вот-вот станет реальностью.              Он скользит ладонью по крепкой заднице Бога, натыкается на пальцы, медленно проникающие в тело, и чувствует влагу.              Он часто задышал, неотрывно глядя в лицо Локи, пока пальцами обводил натянутые вокруг пока одного пальца мышцы. Свободной ладонью обхватил его член, неторопливо, невесомо лаская пальцами головку, заставляя Локи сжать зубы, чтобы подавить стон.       Бог уже не раз доказал, что чертовски вынослив, что совершенно не боится боли, будто не чувствуя ее вовсе. И тем не менее, он до смешного чувствительный, реагирует на даже самые лёгкие и невесомые прикосновения, распаляя тем самым только больше. И сейчас Локи дрожит и кусает свои губы, хотя едва приступил к делу.       Стэфан с лихвой отвлекает от этого ощущения своими руками и губами, с неподдельным интересом изучая шею и плечи асгардца, будто не делал этого уже десятки раз до.       А Локи в очередной раз проявляет нетерпение, проталкивает в себя второй палец и одновременно с тем до боли сжимает плечо Стэфана другой рукой, шипит.       Стэфана же, несмотря на боль, прошивает ещё одна волна возбуждения.       Чертова травма! Как же ему хочется сейчас оттолкнуть руку асгардца, заменить его пальцы своими, ощутить, каков тот внутри. Наверняка ужасно горячий, а ещё тесный, если судить по тому, как невольно сжимаются его мышцы от проникновения тонких узловатых пальцев.       Стэфан этого не видит, но нутром чует, как Локи самодовольно ухмыляется.       Ему вдруг думается, что раз тот, фактически, согласился с тем, что Стэфан будет его трахать, то у него уже был подобный опыт.       В порыве иррациональной ревности Стрэндж с силой сжимает зубы на бледной шее асгардца, ощущая, как дернулись под кожей мышцы из-за судорожного движения кадыка.       Локи смотрит на него удивлённо, но его удивление быстро сменяется смесью лёгкого дискомфорта и удовольствия, и Стэфан надеется, что тот забудет об этом и не станет спрашивать. Потому что это было, если было, в прошлом, и сейчас не имеет значения.       Потому что Стрэндж в принципе не должен ревновать Локи.       Перед глазами маячит судорожно дергающийся кадык, сверху слышно тяжёлое дыхание, под пальцами горячая плоть, а на коленях — приятная тяжесть чужого тела. Собственный член уже ноет от возбуждения, дико хотелось или прикоснуться к себе, или уже оттолкнуть руку Локи и заменить его пальцы своим членом, чтобы ощутить...       Стрэндж уверен, что тот читает его мысли даже сейчас, потому что Локи наконец с шипением вытаскивает из себя пальцы. Стэфан чувствует это своими пальцами и стонет сквозь стиснутые зубы, ощущая под ними скользкую влагу и жар кожи.       Он отталкивает ладонь асгардца и сам направляет себя внутрь него, и стонет уже в голос. Локи ему вторит, стискивает его плечи, его грудь тяжело вздымается, а мышцы то расслабляются под его волей, то рефлекторно сжимаются, заставляя каждый раз руки Стрэнджа вздрагивать.       — Не двигайся, — хрипло приказывает ему асгардец.       Он так чертовски медленно опускается, боже.       Стэфан сейчас может думать только членом, но все ещё держит себя в руках, не подгоняет Локи и не двигается сам, хотя так мучительно хотелось опереться руками о подлокотники и поддаться бедрами вверх...       — Хель, — тихо ругается себе под нос Локи, жмурясь и замирая, пока его бедра мелко дрожат.       Только наполовину. Приятно, жарко, тесно, но черт, этого недостаточно.       Стэфан глядит вверх, внимательно вглядывается в лицо Локи.       Закушенная изнутри губа, поднятые и невинно сведены брови. Стрэнджу прекрасно знакомо это выражение. О, нет, Локи не больно.       Ему чертовски хорошо.       Тонкая грань. Стэфан быстро учится, и это не исключение — он наизусть знает каждое выражение этого лица в момент близости.       — Лафейсон, ты вечность собираешься так провести?       Локи с заметным трудом сглатывает и открывает глаза, метая недовольный взгляд на Стрэнджа. Его взгляд вполне может убивать, но, на счастье смертного, Локи слишком сильно ведёт.       Стэфан усмехается, глянув исподлобья на асгардца, и удерживает его на месте за бедра, не давая отстраниться, а после использует магию, чтобы придать ослабевшим рукам силы и резко опустить на себя Локи.       Охереть можно. Слишком горячо, слишком туго, плотно. Так, как надо. Идеально. Аж пальцы на ногах поджимаются.       Вокруг все сверкает зелёными и жёлтыми искрами. Они оба стремительно теряют контроль.       — Блядь, — стонет сквозь зубы, вторя громкому вскрику Локи, который неосознанно сжимается внутри ещё сильнее, — Блядь.       Вот черт, не опозориться бы и не кончить раньше времени, но как тут можно сдержаться? На его коленях сидит сам Бог, раздетый и разгоряченный, возбуждённый до чёртиков и сжимающий его член в себе так охуенно хорошо, что даже не обязательно двигаться, чтобы кончить.       Святые Виштанти, Локи точно дьявол, сам Сатана, Асмодей, или как там обозвали религиозные фанатики похоть?       Если его обучение терпению и выдержке в Камар-Тадже не поможет продержаться ему дольше минуты, то он зря убил на него столько времени и сил.       Жарко. Господи, как же жарко.       И плевать, что пальцы асгардца ему чуть не раздробили плечи, когда тот сжал их с такой силой, что на мгновение Стэфану почудился треск костей в разом онемевших руках.       — Я убью тебя, колдун-недоучка, — сипло выдавливает из себя Локи, сжимая зубы, вероятно, подавляя стон, и отпускает его плечи, опасно скользя ладонями к его шее, — убью.       Локи, несмотря на спертое дыхание, говорит это таким голосом, что впору было бы испугаться. Стэфан тоже не уверен, что эта угроза пустая, но ему сейчас откровенно все равно.       Ему просто хотелось надавить на затылок Бога и податься чуть...       — Заткнись и двигайся, — изувеченные руки скользнули по ногам к пояснице, а затем вновь сжались на бедрах.       Его пальцы навсегда значительно потеряли в чувствительности, но он все равно приглушённо ощущает, какая же мягкая и гладкая кожа у асгардца. Идеальная.       Пальцы на шее сжались, и Стэфан уверен, что его хребет все ещё цел только из-за того, как жалко и умоляюще прозвучал его «приказ». Хватка несильная, дышать можно, но даётся это с трудом. Воздуха стало не хватать.       Не успел Стрэндж как-то возмутиться по этому поводу, как Локи, черт такой, освоившись, двинул своими невозможными бедрами, и, охбожеблядь, Стэфан не застонал оглушающе громко только из-за нехватки воздуха, которая усилила все ощущения просто стократно. Сам Локи прожигал его своим ядовитым взглядом, обещая все мучения и несчастья на свете, и упрямо молчал, сжав челюсти и двигаясь мучительно медленно.       С его волос сыпался сноп зелёных искр, обжигая им двоим плечи.       Упрямый, как стадо баранов. Ну ничего, Стэфан сломил Дормамму, и этого черта сломит.       Ладонью обхватывает твердый член, редкими каплями пачкающий их животы, и с садистским наслаждением вслушивается в этот жалобный стон, срывающийся с губ при первом же лёгком движении от основания к головке.       Но ему этого мало.       Другая рука скользит к пояснице и резко на нее давит, вынуждая прогнуться, чуть сменить угол проникновения.       И вот оно, да. Садист внутри него ликует.       Локи весь дрожит, что-то возмущённо-удивленно выдыхает, не в состоянии и двух слов связать, жадно хватает ртом воздух, сжимаясь на его члене невообразимо туго и сдавливая его шею до боли. Тут же, опомнившись, ослабляет хватку пальцев — синяк все равно останется — и срывается на рваный темп, трахая себя членом Стэфана, будто забыл про все на свете и про самого Стэфана. Хотя, кажется, это Локи его сейчас имеет, а не наоборот.       черт черт черт чертчертчерт       Стрэндж стискивает зубы так сильно, что челюсть потом наверняка будет жутко ныть, но сейчас ему глубоко плевать. Трение просто восхитительно, Бог звучит вполне приятно, когда с его губ — с этих невозможных, порочных, манящих губ — срываются только невнятные междометия, пахнет тоже великолепно; выглядит, без преувеличения, божественно; весь дрожит и двигается, боже, так двигается, с ума сойти просто.       Ладно, пока тот без одежды и не помнит даже собственное имя, он определенно хорош собой.       Только его ладони скользят по всему телу, цепляются то за плечи, то за шею, то за волосы, царапают наверняка до крови. Отвлекают, в общем-то. Приятно, да, но асгардца чертовски много везде и одновременно с тем — до боли мало.       Они смотрят друг другу в глаза, неотрывно, подавляя всякий порыв зажмуриться. Их губы опасно близко, они почти дышат одним воздухом, но блядь...       Они ведь даже ни разу не целовались.       ближе       Странно, конечно, но для обоих поцелуи — табу. Пока нет чувств — табу. Они просто трахаются.       ещё ближе       Никаких чувств.       ещё! давай!       Они просто–       ну!       Они не– Плевать. Господи, как же ему плевать.       Он давит на поясницу, вжимает в себя Локи ещё сильнее, другой рукой обхватывает за затылок. Путается в смоляных мягких прядях, фиксируя крепко, чтобы тот точно не увернулся. Поддается вперёд и...       Локи дёргается, понимая его намерение, но как-то слабо, слишком слабо...       да       ради всего святого, да       Его губы мягкие и податливые, пусть и тонкие; на вкус, как мята и то альвхеймское сладкое вино. Особенно ярко чувствуется сладость, стоит только Стрэнджу протолкнуть свой язык внутрь чужого рта, чтобы вылизать все, до чего дотянется — зубы, десна, язык, небо, щеки. Сладкий, сладкий, горячий, податливый, такой...       Черт, целовать его также приятно, как и трахать.       Даже та странная непонятная эмоция в зелёных ядовитых глазах за мгновение до; даже то, что асгардец не спешит ему отвечать, не мешает Стэфану чувствовать себя так, словно весь мир у его ног.       Когда он секундой спустя понимает, что его, кажется, продинамили, и отстраняется, ему этого не позволяют.       Локи сверкает взглядом, выглядя при этом так угрожающе, что Стэфан бы непременно напрягся, не будь так возбуждён, кладет ладонь ему на шею, чуть сжимая пальцы, будто фиксируя, и накидывается на его рот жалящим поцелуем, подобно змее, крадя с его губ задушенные стоны. Он ни на мгновение не прекращает своих движений, хрипло стонет ему прямо в рот, что, впрочем, не мешает ему перехватить всю инициативу, и жмется к нему всем телом, заставляя запрокинуть голову на максимум возможностей.       Черт, а ведь не зря в легендах столько раз упоминается его язык, который, наверно, вполне способен достать Стрэнджу до глотки. Стэфан это уже знал, прекрасно знал и помнил ощущение этого языка на своем члене, но сейчас даже поцелуй ощущался намного приятнее. Асгардец целовался умело, властно, без юношеской горячности и так, будто в последний раз, даже здесь не изменяя своему стремлению доминировать во всем.       Счёт шел на секунды. Стэфан держался из последних сил.       Локи, судя по неконтролируемым сокращениям мышц, рваным стонам и все более резким движениям, несмотря на наверняка ноющие от постоянного напряжения бёдра, тоже.       Длинные сильные пальцы все ещё сдавливают горло, и это тоже приятно; как и тяжёлое тело сверху; как и длинные, лезущие в лицо волосы; как и твердый член, упирающийся в живот и истекающий смазкой так сильно, что они уже просто скользят друг по другу.       Это выше его сил.       Стэфан не совсем осознанно тянет за буйные пряди, впивается зубами в нижнюю губу, вжимает в себя ещё теснее.       А в ответ вдруг совсем уж рыдающий стон, крупная дрожь и неожиданно плотно сжатые мышцы вокруг члена.       ох, блядь–       Это толкает его за край окончательно и бесповоротно.       Стэфан в последний раз опускает на себя асгардца и с грудным рычанием заканчивает глубоко внутри без задней мысли о защите или прерванном акте. Ему просто очень хорошо, и это ощущение все нарастает, затапливая его сознание и тело.       Глаза закрываются сами собой, но он их не закрывает — хочет видеть все; руки дрожат, но он не ослабляет хватки — хочет удержать.       Асгардец замирает, напрягается, переставая вылизывать его губу, и живот обжигает влагой. Зрачок на долю секунды сужается до предела, а после затапливает радужку, и Локи наконец содрогается, звонко застонав, и не может даже нормально вдохнуть, расслабляясь; по щекам скатываются одинокие слезы.       Ни один человек не может быть столь красивым. Локи, наверно, даже среди своих, Богов, считался первым красавцем.       Потихоньку мир приходит в норму. Точнее, перестает концентрироваться только на них одних.       Локи вдруг подается к нему, неожиданно целует, и Стэфан не может не ответить.       Черт, он попал.       Эти смертоносные, невероятно сильные руки сейчас нежно гладят его шею, успокаивая воспаленную кожу, разминают плечи, которые напряжены до сих пор, и это чертовски приятно. Длинные ноги асгардца дрожат, но он все равно держится, чтобы не причинять неудобства своим весом. Растрёпанные кудрявые волосы лезут в лицо, нос и рот, но это мелочи, их все равно приятно трогать и вдыхать их запах. Губы, с которых сочится только яд, сейчас сладки, как никогда.       Что ж, они продержались определенно дольше минуты.       Но не продержались дольше трёх. Но это было охуенно.       — Отпусти, — вдруг шепчет Локи дрожащим голосом.       Весь дрожит, весь растрепан, весь горячий. На щеках остывают слезы, дыхание едва даётся, не дёргается и даётся убрать налипшие на влажный лоб пряди. Сидит на его коленях, все ещё сжимает в себе его член — ещё чуть-чуть, и это начнет грозить вторым заходом — и тяжело дышит.       Какой же он сейчас... Его.       Да, определенно. Локи выглядит так, словно принадлежит Стрэнджу.       Наверно, поэтому Стэфан и словом не обмолвился, что асгардец все ещё сам сжимает его плечи, а из слабой хватки без труда сможет вырваться даже сейчас.       — Останься. Мы не закончили наш разговор, — вместо этого говорит он.       Локи жмурится, поджимает губы, вздыхает. Смотрит на него так... Так смотрят отчаянные люди, впервые получившие надежду. Стэфан надеется, что у него взгляд другой.       — Хорошо, — всё-таки соглашается асгардец и под их общее шипение медленно приподнимается, соскальзывая с его члена.       Стэфан не удерживается и напоследок оглаживает бедра божества, и тот вздрагивает, наверняка слишком чувствительный, чтобы принимать хоть какие-то ласки. С их тел вдруг пропадают все жидкости. Не эталон чистоты, но на душ у них обоих сил не хватит. Локи едва стоит на ногах, поэтому они просто перемещаются.       Разговор так и не продолжается. Они устраиваются на бесформенной мягкой софе в библиотеке и там же засыпают слишком быстро, чтобы хоть кто-то из них подумал о том, что у них просто секс.