Постоянство памяти

Было что-то хладно-стылое в уходящем вечере. Ночное дежурство в отдалённых районах Руконгая всегда такое: воздух пустой, время растягивается, и мысли, непрошенные, потаённые, без труда заполняют сознание. Сегодня Неджи Хьюга мучило иррациональное предчувствие счастья. В груди защемило, совсем как раньше, при жизни, когда он впервые увидел отражение собственных чувств в нефритовых, на солнце высвеченных глазах. Такие интуитивные предчувствия навещали его, как человека рационального, довольно редко. Поэтому сейчас Неджи раздражался, и пытался отрицать невнятные ощущения логическими доводами. Обычно это помогало. Обычно. Но сейчас, вопреки всему, тревога только нарастала, и уровень злобы рос в геометрической прогрессии. Шумно выдохнув, бывший шиноби (нынешний синигами) с силой потёр виски и принял решение сконцентрироваться на работе. На первый взгляд, концентрироваться было-то и не начем: дежурство в бедных районах Сейрейтея считалось рядовым, и шинигами назначались скорее для успокоения совести, чем для реальной борьбы. К тому же, в этот раз его поставили в одиночную: замотанный Шухэй и так зашивался без капитана, а по Неджи ясно было, что не пропадёт, как-никак у Зараки был четвёртым офицером. На самом деле, да, задание выглядело пустяковым, но Хьюга прекрасно понимал: без видимой причины его бы не назначили. Хисаги украдкой намекнул, что в этой стороне зачастили появляться новые души. Причин такому могло быть несколько: или в этом месте утончалась связь с внешним миром, или же в Сейретей поступила душа с настолько мощной энергией, что ненамеренно стягивала к себе все прочие. Поэтому Хьюга больше концентрировался на поиске реацу, чем прочёсывал отмеченную территорию. Ночь уже накрыла шестьдесят восьмой плотным покрывалом, и сотворила парадоксальную для шумного неблагополучного района вещь: тишина установилась почти гробовая и прерывалась разве что редкими вскриками пьяных в разваливающейся таверне да сонным лаем собак. И Хьюга, под вакуумной силой этой ночи окунулся в собственные мысли. Годами выработанная концентрация медитаций сегодня упорно терялась, выскользала. "А что если…" подсказывали мысли, и он упорно отмахивался от глупых предчувствий. Он боролся со сном и самим собой пять часов кряду, до момента, когда реальность и собственные мысли стали смазываться в одно полотно. Тогда это и началось. Перед рассветом вдруг вспыхнула чужая реацу. Не озлобленно, скорее недоумённо, будто впервые вырвалась. Пока ещё неустойчивая, но сильная, зернистая, оседающая на языке сухостью песка. Хьюгу эта реацу болезненно резанула по груди, затронула внутренние глубоко сокрытые переживания. Он не поддался, вновь подавил предчувствие, предпочитая действовать логически и поспешил к источнику энергии. Только то, что у души считалось сердцем, забилось сильнее, стремилось вылететь к источнику энергии. Он не поддавался эфемерному ощущению счастья: слишком долго видел вещи такими, как есть, чтобы верить в чудо. Но когда на отшибе района среди обломков заброшенной в лесу хибары, в белесом рассветном киселе мелькнула шафранного цвета макушка, время замёрзло в самой щемящей своей секунде, а затем ускорилось до невозможности. Когда обведенные многолетней бессонницей веки взглянули устало, потерянно вперёд, он потерял чувство реальности. - Гаара… - губы сами сложились в звуки. Макушка резко повернулась. Глаза расширились, скупые на эмоции черты лица исказились в искреннем удивлении. Острота момента высушила горло, застучала в виски. Как сократилось расстояние, Хьюга не помнил. Сейчас было важно лишь тепло от бледной кожи, запахи песка, крови и одиночества, которыми за долгие годы пропиталась душа; руки, вцепившиеся в спину - жадно, как в последний раз. Хьюга наизусть помнил это прикосновение, мог по нему одному угадать из тысячи того, кто нужнее всех. Когда они наконец оторвались друг от друга, то лишь чтобы отстраниться и рассмотреть, насколько их образы отличаются от оставшихся в воспоминаниях. Сабаку стал взрослее. Статнее, основательнее, но в глазах все такое же непонимание реальности. Родное. Гаара протянул руку, одним четким прочерком пальцев очертил щёку, скулу, остановился на лбу. Впечатал подушечками кожу, будто пытался убедиться, что она наконец-то чистая, свободная от печати. - Это правда ты, - неверяще прошептал он. - Неджи, это правда ты… Неджи обнял ладонью овал его лица, проследил большим пальцем до кандзи на лбу линию запоздалой тоски. Аккуратно обвёл каждую черту иероглифа, словно хотел втереть в него самое важное, единственное верное значение. Значение, свободное от бесправия времени. - Близкий, - прошептал Хьюга, - наконец-то такой близкий. Губы Сабаку не изменились: такие же сухие, изжаленные солнцем, вытертые песочными бурями. Такие же горячие, бесконечные в своём желании. Каждый раз Гаара целовал так, будто пытался насытиться, утолить давнюю жажду утраченного с детства тепла. Каждое движение его губ дарило Неджи непонятную свободу, ощущение желанного равенства. Поцелуй они прервали только затем, чтобы снова посмотреть друг на друга, убедиться, что они реальны, осязаемы, что всё это не гендзюцу, не сон. - Не отпущу, - тихо и твёрдо, взглядом и голосом поклялся Гаара. Вычеканил обещание на боку времени, которое вновь свело их на одной плоскости. Неджи сжал обманчиво хрупкое плечо, коснулся лбом лба, посмотрел так же уверенно. И не удержался, мазнул иронией. - В ближайшие столетия не планировал никуда деваться. Гаара на секунду завис, а потом хмыкнул. - Я скучал по твоему непонятному чувству юмора. Неджи засмеялся, тихо, искренне. - Кто бы говорил. За все 18 лет службы в Готей-13 он впервые просрочил отправку отчёта. Но это было как-то… неважно.