Vois comme un homme peut souffrir d'amour

Все готовились к предстоящей репетиции. Кто-то разминался, кто-то распевался, а кто просто болтал с коллегами. Еще вчера в чате труппы появилось сообщение от режиссера, гласившее, что сегодня появится некий актер, которого планируется поставить на роль Тибальта. Ни имени, ни информации не было, так что все ждали этого с нетерпением. Дело в том, что после ухода из труппы Тома Росса, который и был самым первым Тибальтом, состав менялся достаточно часто, ибо все было не то: то режиссеру не нравилось, как получалось, то у актеров не получалось сыграть так же, как с Россом, и вот сейчас режиссер говорит, что Капулетти опять меняется. Когда глаза Меркуцио наткнулись на это сообщение, тело пробрал холод, а затем и мелкая дрожь. Который раз, который раз его пытаются поменять. Опять учить с новым коллегой все потасовки. Опять пытаться забыть, как было удобно и весело работать с Томом. Они были хорошими друзьями. В целом, их труппу связывали узы дружбы, но именно с Томом они были крепче всего. И когда он заявил перед каким-то из мюзиклов, что это его последний выход на сцену в этой роли, все определенно очень расстроились. Однако после ухода, Тибальт продолжал поддерживать связь с некоторыми прошлыми коллегами, но не с ним. Непонятно почему, непонятно зачем. Он просто ушел, испарился, исчез, будто его и не было в жизни Джона. За первые две недели после ухода, Джон написал ему всего 2 раза. Спросил, как он. Однако Том ему не ответил. А затем гордость уже не позволяла Эйзену написать что-то, спросить, как дела или пригласить на один из спектаклей. Так прошло 2,5 года. На репетициях Меркуцио имел забавную привычку собирать свои волосы в высокий пучок и грызть карандаш во время читки или повторения текста, как делал это сейчас. Сидя на аванссцене, согнув ноги в коленях и положив текст между них, Джон в очередной раз поправлял украшение в брови. Рядом стояла бутылка воды, жидкость внутри которой медленно, но верно исчезала. Перелистнув еще одну страницу, молодой человек немного повернул голову к источнику шума, который находился за кулисами. Толпа артистов и танцоров стояла за шторой и что-то бурно обсуждала: все кричали, радовались и постоянно перемещались. Мысль о том, что это новый актер приехал, прокралась в голову артиста незаметно даже для него. Было непонятно, от чего так много шума, но желания сходить туда и посмотреть как-то не возникало. В любом случае, уже через 7 минут начнется репетиция и тогда можно будет увидеть нового актера во всей красе, так как они начинали репетицию со второго акта (первый прогнали еще вчера), а значит дуэль не за горами и можно посмотреть, как ее сыграет новенький. Где-то на грани сознания, погруженный в эмоции своего персонажа, Джон заметил, что толпа затихла, но это никак не повлияло на него, пока за спиной не раздался знакомый голос: -Меркуцио! Так насмешливо и уверенно этим именем называл парня только один человек. И он давно исчез из жизни Джона. Но нет. Он не мог спутать этот голос. Голос очень близкого друга. А это значит… «Вернулся» — пронеслось в голове парня. Глаза распахнулись и застыли на строчке «Vivre et se parler, se respecter et même s'aimer», что означала: Жить и разговаривать друг с другом, уважать друг друга и даже любить! А мысль все не затухала, напротив, она становилась громче, пока не стала настолько оглушающей, что Эйзен произнес тихо, но твердо одно единственное слово: -Том… Взамен громкого внутреннего голоса, пришла могильная тишина не только в голове, но и в зале. Такая реакция на чуть ли не лучшего друга была неожиданной даже для самого артиста, что уж тут говорить о труппе. -С возвращением… А после, грациозно встав и взяв бутылку, со словами, которые были адресованы больше ему самому, чем кому либо еще, пытаясь убедить себя в том, что он и правда пошел наливать воду, а не сбежал от общества старого Тибальта, Меркуцио ушел. Том же смотрел с неверием на удаляющуюся фигуру до тех пор, пока легкая рука Джульетты не опустилась на грубую ткань джинсовки, заставляя заглянуть ее обладательнице в лицо и выслушать, что она скажет. -Все нормально, он просто не ожидал, что новым актером будешь ты да и никто, собственно говоря, не ожидал. Том молчал. Все слова Эстер пролетали мимо. Все попытки убедить себя в том, что все хорошо, для молодого человека казались тщетными. Эйзен как будто был в оболочке, которая появилась из-за поступка Росса и, к сожалению, пробить ее одним своим появлением не представлялось возможным. А Джой все продолжала: -Очень странное поведение. Я думала, ты сообщил о приходе. -Мы не общались Ресницы, накрашенные тонким слоем коричневой туши и обрамляющие глаза актрисы, соприкоснулись с верхним неподвижным веком, выражая удивление и ужас. -Был не в состоянии строить из себя счастливого, а омрачать свой уход еще больше, не хотелось. В глазах Росса наконец появилось нечто, отдаленно похожее на осознание. Распахнулась дверь, и в комнату вошел Жерар. Привычным жестом поприветствовав труппу и, велев созвать остальных артистов, он поднялся на сцену. На сцену выходило все больше людей, готовых начать репетицию. На аванссцене, между колонками, куда по ходу спектакля никто из актеров не выходил, расположились вещи, бутылки воды, реквизит и тд. Все были готовы начать репетицию. Периферическим зрением Том заметил, как в задних рядах мелькнул знакомый пучок, однако сейчас от него требовалось подойти к режиссеру и, как минимум, проявив уважение, поздороваться с ним, что он и поспешил сделать. Он же актер. Натянуть улыбку для него проще простого, хотя тут и натягивать нечего. Вспоминая былые времена: когда они только ставили этот мюзикл, когда Дамьен ходил с длинными волосами, когда у него самого были длинные волосы, когда Меркуцио играл не этот задорный и имеющий на такого сложного, в эмоциональном плане персонажа, огромный запас энергии, мальчишка 22х лет, а лысый, немного суровый на вид, Филипп. Улыбка сама наползает на тонкие губы. -Прошу любить и жаловать нашего нового, а вернее будет сказать, старого Тибальта! -Подмигнув, громко обьявил режиссер, давая согласие на дальнейшие поздравления остальным артистам, а после похлопал Росса по плечу, выражая уважение, поддержку и признание. Толпа разразилась аплодисментами, криками и визгами. Ни одного нового актера они не встречали так, как Тома Росса. Улыбки не сходили с лиц, а аплодисменты все не стихали. Обведя взглядом сцену и людей на ней, заглянув каждому в глаза выражая благодарность, Том заметил руки с браслетом, подаренным им же, как было принято у них в труппе, на один из дней рождения, что тоже хлопали. Не так активно, но хлопали. И, поднявшись от кистей до локтей, от локтей до плеч, что были сокрыты плотной серой футболкой, а от плеч уже и до лица, Тибальт наткнулся на пустые, ничего не выражающие глаза. Они будто стали мудрее и взрослее. Как будто обладатель этих самых глаза изменился. Изменился от корки до корки. Повзрослел. Однако все эти изменения: изменения в плечах, что стали шире и крепче, в пальцах, которые остались такими же утонченными и красивыми, но, утратив свою бывалую женственность, стали больше походящими на пальцы хоть молодого аристократа, но все же мужчины, Том предпочел намеренно не заметить или же заметить, но, не придав этому должное значение, задвинуть глубоко, на затворки разума. Когда через минуту визги и аплодисменты затихли, Жерар начал долгожданную репетицию, в ходе которой выяснилось, что за те 2,5 года отсутствия Росс не только не забыл, но и смог сразу же все вспомнить и чисто отыграть все сцены. Конечно, приходилось останавливаться, не только для Тома, но и для других актеров и делать правки, так проходит каждая репетиция, поэтому никого ничего не смущало. Слова песен были немного размыты в сознание артиста, но тут ему помогал предыдущий владелец роли, который присутствовал для помощи Тому. Отметив про себя, что почти все актеры набрались опыта и стали гораздо лучше чувствовать и отыгрывать свои роли, Тибальт ждал человека, на которого ему было посмотреть интереснее всего, ибо увидеть, как изменился твой самый близкий партнер, было бы интересно любому человеку. Репетиционный плащ переливался под светом софит. И уже порядком измазанные сапоги мягко ступали по покрытию сцены, что было удобно для танцоров, которым было нескользко, но никак не для актеров, которым иногда нужно было проезжаться или падать, проехавшись по полу. Пушка направлена только в правую для зрителей часть сцены, где и разворачивается действие песни «On Dit Dans La Rue». Меркуцио стоит спиной к левым кулисам, за которыми готовится к своему выходу Тибальт. Последний не видит ничего, да нет, не потому что взгляд прикован только к нему, а просто он же все и загораживает. Видно только пучок, так смешно следующий за обладателем по любому велению или движению головы. Взгляд опускается чуть ниже и правее, как раз туда, где те самые утонченные пальцы проходятся по щеке одной из танцовщиц и застывают на подбородке, помогая обладателю закончить фразу. Из центра выбегает Бенволио, пропевая свою партию. И вот, последний артист уже подходит к Дамьену, попутно поправляя свой плащ. Закрытые в блаженстве глаза Джона, что с легкостью вытягивает определенные ноты и создает двухголосье, мелькают где-то на краешке сознания Росса, который так хочет посмотреть, как же за эти годы изменился мюзикл. Резко распахнутые глаза, и так же резко сменившаяся эмоция на лице актера, что пытается доказать своему другу по роли, что тот поступил неправильно и вообще не имел никакого права совершать подобный поступок, заставили всех, кто следил за действием, вздрогнуть от неожиданности, страсти и уверенности, что плескались в глазах актера. Красив. Одна единственная мысль крутилась в голове. Том часто делал комплименты своим товарищам, если действительно так считал. И конкретно сейчас, он действительно считал, что Эйзен красив в этой песне, в этой роли… Что-то в нем изменилось, время неумолимо шло, он все так же остался страстным парнем, но не таким, как раньше. Не таким, каким его привык видеть Росс. То, с каким отчаянием он пел и доказывал Ромео свою правоту, то, как вжился в образ сумасшедшего парня, который по скромному мнению некоторых участников труппы стал уже частью молодого человека. Все было не так, не так как раньше. Непривычно. Голос сорвался. На последней ноте. Режиссер только нахмурился и покачал головой в знак своего неодобрения. Глупейшая ошибка заставила Меркуцио с досадой поджать губы и опустить взгляд на полы черного плаща, показывая, что понял свою ошибку. Из-за кулис вышел Том, очаровывая режиссера своей, набранной за годы отсутствия хоризмой. С текстом в руке и джинсовкой в другой, которая на следующей фразе мягко приземлилась на стул в первом ряду, пролетев над чьим-то текстом и заставив его слететь со сцены от созданного порыва ветра. Усомнившись в своих действиях и взглянув на Жерара в надежде, что тот если не скажет, то хотя бы подскажет, в каком направлении Россу стоит двигаться, и дождавшись ответной реакции в виде протянутой руки к балкончику с выступом, Том последовал туда, заметив при этом, как черный плащ исчез со сцены. Первые аккорды «La Folie» звучат неожиданно громко, ознаменовав конец монолога Меркуцио с его безумным, безудержным смехом и конвульсиями, что резко переходили в ненависть к Капулетти и начало любимой сцены Тома. Послышался топот одной пары ног. Плащ блеснул под светом. За долгое время использования, резинка на голове Эйзена растянулась и готова была слететь с тяжелых, густых волос, из-за чего пара прядей у лица выпали из прически, лишая актера возможности видеть и передвигаться. Но он продолжал упорно отыгрывать сцену. И я совру, если скажу, что ни один человек из труппы не заметил нечто новое, что появилось в глазах Джона, что совсем не стыкуется с тем, как они играли раньше. Том было подумал, что Меркуцио вырос и стал слишком хорошим актером, так как в очередной раз отметил про себя, что смех больше не звучит фальшиво и наигранно, напротив, он как будто бы стал реальной эмоцией, которую испытывал Джон в этот момент. А после, Том испугался. Испугался, что все эмоции, которые Эйзен держал в себе, сейчас выходят вместе с его репликами и строчками песен. И остановить его не сможет никто. На спине одного из танцоров остался след от ботинка Меркуцио, когда тот оттолкнулся от него, чтоб подобраться ближе к Тибальту. Том уже ждал. Стоя на коленях, забыв следующую, нужную позицию, и опустив глаза в текст, молодой человек периодически поднимал взгляд на Джона, что проползши небольшую дистанцию, выгнул поясницу, чтобы заглянуть партнеру в глаза. Последний же, поддержав инициативу товарища, грациозно, как кот, приблизился к лицу Меркуцио с показным презрением, терпя неприятные слова в свой адрес. Однако даже режиссер не мог предполагать, что в следующий момент рука Эйзена обхватит горло Росса, и на пару секунд действительно начнет душить. Кажется, достаточно худой Меркуцио не может оттолкнуть Тибальта, огромных, как в высоту, так и ширину, размеров, но Эйзен все-таки справился с этой задачей, оттолкнув того с такой силой, что Россу пришлось делать кувырок назад, чтобы не навредить себе падением, которому поспособствовал его партнер. Глаза Меркуцио горят безумством и безудержным желанием отомстить неизвестно за что. И то, с какой яростью смотрит на Тибальта товарищ на строчках «Oui, je lui dois tout elle m'a tout appris La folie, la folie», заставляет его задуматься, а не спросить ли Жерара, все ли с Джоном хорошо, и всегда ли он так отыгрывает роль. Футболка, съехавшая чуть оголяя плечо уже задыхающегося Меркуцио, помялась из-за слишком активной деятельности, темные тени вокруг глаз уже слегка впитались, а на слизистой остался лишь легкий след от черного карандаша. Сапоги все упорно стучали в такт твердым и тяжелым шагам, когда Том неожиданно осознал, что очень хочет поговорить с Джоном. Не знает, почему, не знает, зачем, не знает, о чем. Просто хочет. Колени глухо стукнулись об пол, оповещая, что сцена почти окончена. Рука с браслетом, чуть не задев одного из танцоров, раскрылась во властном жесте, пока актер хохотал как сумасшедший и что-то говорил про безумство. Том, движением руки изменил угол наклона и направление белой пряди у лица, что уже порядком надоела Россу тем, что лезет в глаза и мешает обзору. В этот момент, когда Меркуцио еще надрывался от хохота, а челка Росса настолько извела последнего, что он клялся про себя, что, придя домой, он отрежет ее к чертям, Жерар следил за происходящим и осознавал, что это не игра. Это жизнь. Жизнь, которую актеры перенесли на персонажей, чтобы сыграть в полную силу. Это не было плохо, противостояние все еще видно и даже лучше выражено, но пропал у Джона этот его характер бесстрашного, который так полюбился многим зрителям. Он безумец, но даже не пытается извести своего неприятеля по сцене колкими репликами или манерой поведения. Он зол. На Тома. На плечах почувствовались руки, Бенволио, подбежавший спасти своего друга от сценического удушения, которое никак бы не повредило связки Джону, но для зрителей все казалось совсем иначе. И потянув Эйзена за руку с такой силой, что тот, подпрыгнув, отошел в сторону, давая возможность начать дуэль. Меркуцио смотрел на своего старого партнёра, с которым было связано так много воспоминаний: о пьянках после спектаклей, о веселой жизни закулисья, о звонках в 8 утра после празднования начала нового театрального сезона с упреками, что младший сделал, о чем будет жалеть и вообще, какой он безответственный. И злость немного отошла на задний план, оставляя за собой след и лицо партнера, что так открыто смотрит на молодого актера. Глаза бегают по слегка состаренному лицу с крупной щетиной и приходит осознание, что, да, несмотря ни на что, Джон скучал. Ему было до сих пор обидно за то, как с ним обратился друг, но тоска по прошедшему времени появилась только сейчас и, конечно, не заслонила собой отрицательные чувства, но немного успокоила бушующий шторм внутри Эйзена. Однако усмешка на тонких губах Тибальта, обрамлённых густой щетиной, разрушила дамбу, которую выстроили воспоминания в голове Меркуцио, и дала возможность отрицательным эмоциям обрушиться на актера с новой, превышающую прошлую, силой. (Автор рекомендует и даже просит включить песню «La Duel») Резко откинутые волосы широким движением головы ощутимо ударили по спине. Еще при падении резинка окончательно слетела с волос и теперь покоилась на руке владельца, что приковал партнера к полу глазами. Тибальт ощутил сначала холод от этого взгляда, а затем и огонь, разгорающийся внутри Меркуцио. Он никак не ожидал, что танцоры не выдержат напора Джона, и он действительно ударит его в грудь, а не слегка прикоснется к спине, как обычно. Переходивший время от времени на звериный рык, чистый голос Джона, изрядно бесил и отвлекал от своих обязанностей. Глаза Тома были направлены в текст, но то, с каким вызовом на него смотрел партнер, чувствовалось даже с опущенной головой и постоянно напоминало о слишком вжившемся в образ героя парнишке. Осипший голос вырвался из горла Росса, что добавляло антуража его персонажу. Резкий толчок в грудь заставил Джона отлететь от Тибальта и присесть, чтобы восстановить равновесие. Волосы лезли в глаза, но это не мешало наслаждаться властным образом, что выстроил бывший друг вокруг себя. Вдруг голос сменился на высокий и нежный, но это доставило такое огромное удовольствие Меркуцио, что он, не сдержавшись, повел головой в сторону с легкой и раскрытой улыбкой на лице, а после пошел к Тому с безумным хохотом. Однако, подбежавший Дамьен, лепечущий что-то про Сатану, оттолкнул их друг от друга, спасая товарища от сценического удара и направил недовольного друга в сторону его следующей точки. Глаза Росса бегали от одного танцора к другому, пока наконец не наткнулись на Меркуцио, который на противоположной стороне сцены исполнял танец, которого не было во времена Тома. Волосы молодого человека колыхались от каждого резкого движения в комбинации, но руки даже не тянулись их поправить или убрать за уши. Глаза смотрели четко в зал, пока двое наблюдателей в виде режиссера и Тибальта следили за ним. Эйзен даже подумал, что ему влетит от режиссера за неубранные волосы, но, коротко взглянув на него, он с облегчением осознал, что тот следит не только за ним и ему абсолютно все равно, что ни лица, ни эмоций на лице актера тем более он не видит. Главное, что пел. Руки, сведенные крестом над головой, рухнули на левое бедро, соблюдая баланс со съехавшем вправо телом. Солнце локтями справа-налево, и руки сложились друг на друга, как у школьников, а через секунду, с разворотом корпуса, нога, согнутая на 135 градусов, поднялась на уровень талии, давая возможность откинуться назад, прогнувшись в пояснице и попытаться достать волосами до пола. Глухой стук от двадцати, твердо опустившихся ног в зале, никак не повлиял на Росса, который все прокручивал в голове момент, когда Сарг сдерживал Меркуцио. Растрепанные волосы парня контрастировали с его эмоциями, которые застыли на лице, когда он крикнул «No!». Тяжело дышащий, злой, как черт, он был таким восхитительным и авантажным. Вызванный его взглядом, озноб в руках никак не пропадал, а перед глазами все стоял его образ. В момент, когда Эйзен проехался волосами по полу, прогнувшись назад, чтобы устоять на одной ноге, Тибальт подумал, а как бы отреагировал Джон, если бы минутой ранее Росс его п̶о̶ц̶е̶л̶о̶в̶а̶л̶ обнял. Да, обнял. Их связывали крепкие узы дружбы, и, несмотря на разлад, молодой человек думал, что его партнер не был бы против. Но тревожность от первой мысли все возрастала, пока не заглушила музыку и партию Меркуцио. Покрутив головой в разные стороны, Том попытался сконцентрироваться на словах Джона, чтобы не пропустить свой выход. Но теперь в голосе Эйзена опять слышалась ярость, которая очень резала слух и даже расщепление, которое он стал в последнее время добавлять в исполнение, хоть и вписывалось в характер персонажа, но не помогало. Первые слова партии прозвучали слишком резко, вместе с идеей, пришедшей в голову Тома, потому что, взглянув в глаза Меркуцио, он опять увидел ту волну ненависти. Он продолжал петь, но Джон смотрел на него все так же, и голос Тибальта начал потихоньку набирать обороты по мере принятия решения. Объятия Хотя это даже нельзя было назвать объятием. Тибальт, развернув Меркуцио к себе спиной и, заломив тому руки за спину, прижал к себе свободной рукой за плечи. — Что с тобой происходит? — Тихий шепот в ухо сопровождался покалыванием нежной кожи вокруг слухового органа густой щетиной. — Я играю свою роль. — Раздавшийся ответ походил на шипение загнанной в угол кошки, которая еще не растеряла свою гордость. Глаза Меркуцио смотрели четко перед собой, тогда как глаза его партнера хмуро изучали лицо молодого человека с такого близкого расстояния. Это напрягало, могло бы даже загнать в краску, если бы Джон не был в ярости, что прокралась в его голову с самого начала репетиции и все отказывалась уходить. Том так и прижимал к себе Эйзена, параллельно думая, что он не получил ответа на свой вопрос и вряд ли получит в ближайшее время. На заднем фоне мелькали слова Жерара с вопросами о том, что происходит, когда Тибальт почувствовал движение плечами и попытку высвободится из плена. Возможно, они сорвут песню или просто напугают товарищей, но Том думал совсем не об этом, когда позволял Джону отойти на шаг вперед, ослабив хватку, а взгляд со своей прошлой позиции Ромео был совсем не к месту в этот момент. — Мне тридцать четыре года. Я не ребенок, чтобы беспокоиться обо мне, — Том даже хотел было рассмеяться от этой фразы, думая о том, что «беспокойство» — это удел не только родителей за своих детей, но и друзей за своих товарищей, но, подавив это желание, сухо сказал: «А ведешь себя, как ребенок» Джон был готов избить Тома здесь и сейчас, за такую гнилую фразу вырвавшуюся из его уст, ведь у Росса не было оправдания похожего на что-то, вроде «не знал». Да, он знал, знал, что будет еще хуже, но он это сделал, осознавая, что его могут в лучшем случае ударить за такое, но ответственность и возможные последствия, остановили Эйзена от такого, действительно, детского в сторону Тибальта шага. Минимум Десяток пар глаз сейчас наблюдали за разыгравшейся сценой, но время шло. Режиссер начинал сердиться за задержку из-за каких-то чувств, так как его работники — профессиональные актеры, а значит должны уметь абстрагироваться и не переносить эмоции в игру, несмотря на то, что изначально Жерару нравилась такая страсть Эйзена. Сейчас эта самая страсть грозила задержке репетиции, и оставалось надеяться лишь на благоразумие двух, уже взрослых актеров. Кулаки сжались с огромной силой, а черный кожаный плетеный браслет с металлическими вставками создавал контраст с натянутой кожей, сквозь которую были видны костяшки пальцев. Оторвав от губы кусок верхнего слоя кожи, вызвав кровотечение, артист небрежно бросил простую фразу. -Да пошел ты. Тыльная стороны ладони прикоснулась к травмированной губе, вытирая кровь, пока молодой человек переходил на новую точку, чтобы отыграть свою смерть и поскорее вернуться в гримерку, а после, прошлась по волосам откидывая передние пряди назад, но это вряд ли хоть каплю помогло бы в такой динамичной сцене, поэтому было принято решение быстро убрать их в низкий хвост. -Давайте продолжим! — несмотря на то, что фраза была произнесена громко, она предназначалась больше себе, нежели кому-то другому, чтобы перейти из напряженного состояния в роль шута, который вне зависимости от того, насколько ему больно, продолжал хохотать, но, несмотря на это для всех, это стало сигналом к началу работы… Но смех не шел. Как бы ни старался актер выдавить из себя менее фальшивые звуки, они все равно получались наигранными и неестественным, поэтому и сама смерть получилась слишком сухой, но, казалось, что Эйзен этого даже не заметил, словно был полностью погружен в себя. Зная, что придется выслушивать замечания Жерара на разборе полетов, который они устраивали по обыкновению после репетиции каждого акта, что за больше, чем пять лет эта — его худшая смерть, молодой человек быстро пошел в гримерку мимо кулера, где заново наполнил свою бутылку. Тоже уже погибший, Том безразлично спрыгнул прямо со сцены, предпочтя дальнейший просмотр мюзикл с режиссером из зала, а не из-за кулис. Вода приятно охладила уставшее горло, давая понять Меркуцио, насколько он измотан не только своими эмоциями, но еще и эмоциями своего героя. Слишком сильно затянутые волосы усиливали усталость и даже создавали болезненные ощущения, которые потом, Джон был в этом уверен, выльются в нестерпимую головню боль, поэтому он стянул с себя резинку и кинул на стол. Прислонившись к стене, за неимением дивана в гримерке и слишком неудобных стульев перед зеркалами, Джон уселся на ковер, благополучно наплевав на телефон, в котором появилось, возможно, на пару-тройку больше новых уведомлений. Распущенные волосы, левая часть которых секунду назад была убрана за ухо, напоминали прическу с показов 2010 года, когда ему плели 3 косички сбоку. Прикрытые глаза освобождали мозг от лишней нагрузки и давали актеру возможность передохнуть. Черные тени гармонично смотрелись с такими же смоляными волосами и бледной кожей, но выглядели немного неестественно на парне. Ярость прошла, оставляя за собой безразличие к происходящему из-за слишком высокой эмоциональной активности в этот день. Напряжение в теле потихоньку исчезало, а плечи опускались в более удобное положение. Приход Тома однозначно был неожиданным и даже напугал Джона, но Эйзен никак не думал, что будет винить Тома неизвестно, в чем, ибо он был не обязан с ним общаться после ухода, а привязанность Меркуцио за столько лет дружбы, по видимому, была только надумана, так как сейчас он чувствовал лишь легкую ностальгию по былым временам. Часы размеренно тикали, заставляя Джона настолько сильно погрузиться в себя, что минутная стрелка успела пройти путь в половину четверти часа, начиная с единицы и приближаясь к тройке. Зеленые глаза, показавшись из полуопущенных темно-серых век, пусто взглянули через зеркало на дверь, за которой были слышны приглушенные звуки очередной песни. Совладать с усталостью, оказалось сложнее, чем остаться в том же положении, но под страхом того, что кто-то может зайти и застанет его в темноте, в таком положении, Эйзен все-таки поднялся, подходя и прислоняясь к столику со своими вещами. Привычным движением включил подсветку на зеркале, как хоть какой то источник света и взялся за телефон, чтобы проверить сообщения от матери. Остальные подождут. Дверь приоткрылась, являя силуэт Тибальта, зашедшего в общую гримерку и что-то ищущего. Когда Том шел сюда, он надеялся увидеть Джона, чтобы, возможно, поговорить с ним и все выяснить, но как же он не хотел видеть равнодушного Джона, что мельком взглянул на него и опять начал печатать что-то в телефоне. — У вас здесь есть стаканчики? У кулера ни одного, — хриплый голос, вероятно, из-за достаточно большой нагрузки на, хоть и разогретое, но отвыкшее горло, прозвучал в гнетущей тишине, заставляя Джона поднять глаза и указать на маленький шкафчик, проговорив что-то вроде: «не уверен, но посмотри там», — абсолютно не содержащим никаких эмоциональных окрасок голосом. Бледная рука опять потянулась к уху убрать мешающую прядь. А Том, так и не найдя пластикового стакана, подошел к партнёру сзади и посмотрел на того через зеркало, чтобы следом, слегка замешкавшись задать простой вопрос. — Как ты? Зеленые глаза нахмуренно посмотрели на отражение своего собеседника, пытаясь понять, что задумал мужчина, так как другого объяснения столь неожиданному вопросу, Эйзен найти просто не смог. — Нормально, — это не звучало обиженно, ни в коем случае, это звучало скорее озадачено. Джон был слишком удивлен, чтобы соблюдать правила приличия и спросить что-то в ответ, продолжая разговор. Я даже могу сказать, что он просто не знал, что сказать, настолько удивительны были для него слова, произнесенные Томом секундой ранее. Их диалоги никогда не начинались с этих слов, они скорее заговорили бы после того, как вихрем влетевший Джон что-то впопыхах расскажет Тому, что будет настолько абсурдно, что Росс просто не сможет сдержать смех и желание подколоть друга насчет его невезучести. Но вопрос «Как ты?» никогда не звучал из уст ни одного, ни другого. — Ты был очень красивый в On Dit Dans La Rue, — Комплимент. 2,5 года Джон не слышал ничего более приятного, несмотря на то, что коллеги делают ему комплименты до сих пор. Наверное, потому что Том всегда судил объективно и говорил лишь правду, эти слова прозвучали так лестно для Меркуцио, который легко улыбнулся, и также легко в тишине прозвучала благодарность. Все еще не понимая, что можно сказать в ответ, молодой человек опустил глаза на столешницу чему-то усмехаясь, когда на шее почувствовались пальцы, бережно убирающие и перекладывающие волны волос на плечо. Движение, которое из многих друзей Джона было позволено лишь небольшому количеству, означающее, в случае с Томом сожаление или очередной комплимент, никак не хотело стыковаться с ситуацией с игнором в голове молодого человека, но заставило его то ли повернуть голову с вопросом в глазах к собеседнику, то ли потянуться за рукой от неги. А рука все не отнималась от волос, оставаясь на плече, пока зеленые глаза проходились по щетине на линии подбородка, переходя на серебряное кольцо в ухе и останавливаясь на белой пряди. И опять, как бы он не отнекивался, у Росса возникло то же желание, что и на репетиции дуэли. Но на этот раз не проигнорировав этот порыв, он смело ступил в бездну, не думая о последствиях и о том, что они так и не поговорили. Резкая вспышка эмоций от прикосновения, заставила Меркуцио немного отшатнуться, игнорируя тот факт, что это было практически невозможно, и широко раскрыть глаза, когда бывший друг приблизился, ставя руку по другую сторону от молодого человека, чтобы сохранить равновесие, и разворачивая его к себе, резко поцеловал Джона. Мыслей в голове Эйзена было много, даже слишком. Но все они были с одним и тем же содержанием. В голове молодого актёра они сложились в текст, где каждое предложение состояло из одного единственного слова: «Оттолкни» Росс не чувствовал ни сопротивления, ни ответа, но несмотря на это, не спешил отрываться, не утолив желание. Было абсолютно плевать, что он натурал, и должен себя сдерживать в отношении друзей, потому что спустя секунду, две, три, Тибальт почувствовал уверенный ответ. Стоит упомянуть, что поцелуй был не неловким, он был скорее скомканным, вероятно из-за изумления Джона от нетипичного поведения старшего. Но от этого он вышел не менее нежным и приятным. Усмешка от мысли, что Джон, целовал наверное уже сотни девушек и абсолютно не смутился, как ошибочно могло показаться Тому (лишь удивился) такому выпаду со стороны друга, невольно проскользнула на губах Тома. А легкая усмешка на губах Джона показалась от мысли, насколько иронично было отдать свой первый поцелуй мужчине, заклятому врагу по сцене. Рука все-таки оторвалась от плеча, прочесывая пальцами густую копну волос, тогда как чужая добралась до груди Росса. Как бы странно не звучало, целоваться было приятно, даже очень. Ласково, нежно, не торопясь. Возможно, так было, потому что целовался он с Меркуцио, как любил называть про себя парнишку Росс из-за огромного сходства между ними. Но Том предпочитал об этом не думать, полностью поглощенный Эйзеном перед собой. Джон изо всех сил пытался собрать мысли в единую кучу, чтобы хоть как-то осознать, а после и среагировать на эту ситуацию, но ему совершенно точно мешали эмоции и этот придурок, что так классно целовался. Изначально не планировав отвечать на столь неожиданное действие от друга, Меркуцио, потеряв голову, цеплялся за футболку Тибальта и все сильнее нагибался под его напором назад, почти касаясь спиной зеркала. Рука едва касалась ткани из-за чего кожа Росса покрывалась мурашками, всякий раз, когда касание ощущалось чуть сильнее (тоже не уверена, что так можно сказать) Том вёл. Чертовски хорошо вёл. Так, что Эйзена не волновало ничего, кроме их поцелуя. Ни их неразрешённая ссора, ни обида, ничего, что могло бы облагоразумить Джона и заставить оттолкнуть Росса. Но мысли продолжали роиться в голове, однако Эйзен предпочёл на них забить. — А клялся их отстричь к чертям — Прошептал Том между поцелуями, немного оттягивая за волосы голову Эйзена, вспоминая, как тот жаловался на постоянно путающиеся и долго сохнущие, как он выражался, «пакли». И, пожалуй, это и была ошибка Тома, потому что если бы не эта фраза, кто знает, может быть они все высказали через прикосновения и поняли бы друг друга. Но он, осмелев, не подумал о том, что говорит, и, по-видимому, даже не заметил того, как, отстраняясь, застыл Джон, и его рука крепче сжала футболку Росса, отодвигая его от себя. Не восстановившееся дыхание было таким же беспорядочным, как и мысли в голове Меркуцио. Губы дрожали, но пальцы продолжали крепко сжимать ткань, оканчивая этот спектакль, что устроил Том. -Шел бы ты лучше… — растерянный взгляд переместился на настенные часы, стрелка которых показывала, что вот-вот начнется разбор полетов, а учитывая, какую сцену они устроили на репетиции, стоило прийти на него вовремя. Меркуцио поспешил выйти из злополучной гримерки, хотя кого он обманывает, ему понравилось, он даже наверное хотел бы повторить, но вслух он об этом никогда не скажет. Будет только с неистовой силой кусать запястья, оставляя заметные впадины, чтобы прийти в норму до выхода из коридора, ведущего на сцену. Мыслей было по прежнему много, но теперь они неистово стучали по черепной коробке Джона, которому очень сильно хотелось сейчас никуда не идти. Все сидели прямо на сцене, как обычно это бывало, из-за усталости. Сегодня ассистенты режиссера отсутствовали, только хореограф был на месте, так что Жерар позволил себе подняться на сцену и облокотиться на одну из колонок. Все пометки, оставленные на листочке были высказаны вслух, а замечания хореографа, несмотря на усталость подчиненных, проработаны прямо сейчас. Джой мельком наблюдала за состоянием Джона, пока тот сидел, погрузившись в астрал и, казалось, даже не слушая режиссера, что через секунду, вернул его на землю, начал править его игру. Как и предполагал Эйзен, его скачки заметил не только Том, что слегка затрудняло ситуацию, но, в целом, ничего криминально ранящего, Жерар не высказал, заикнулся лишь о том, что в четверг он ожидает от него большего, но оно и понятно. Объявив о конце репетиции режиссер и хореограф поспешили ретироваться из зала в один из кабинетов, чтобы обсудить что-то, напрямую касающееся постановки. На плече Меркуцио почувствовалась чья-то рука, а после были произнесены слова, ставшие для актера приговором -Джон, надо поговорить Слегка повернутая голова, показывала, что собеседник услышал и возможно что-то сейчас предпримет. По-моему, кто-то из команды повернулся и стал наблюдать за происходящим, и Тибальт, возможно, даже знал кто, но закончить сформировывать эту мысль ему не дал голос, а после и движение, сопровождающее ответ. -Пойдем «Грациозность он никуда не растерял» подумал даже Том, пока партнер вел его за кулисы, чтобы поговорить без свидетелей. Джон встал четко перед ним, облокотившись на стену и скрестив руки на груди, заглядывая Россу в глаза с вопросом. Они были почти одного роста, возможно, Джон был на 1 или 2 см выше, что позволяло вставать на любом расстоянии, а это сейчас было как-никак кстати, потому что говорить о таких вещах было легче, стоя прямо. — Прости… И за игнор, и за то, — небольшая пауза выдала Тома с головой, насколько он был встревожен своим поведением. А приподнятые в насмешке брови собеседника вообще опустили Росса на уровень плинтуса. Тибальт знал над чем насмехается Меркуцио. Лишь он мог себе позволить такое в отношении Росса и конкретно сейчас, пользовался этой возможностью. Но серые веки вдруг опустились, а после показали абсолютно серьезные зеленые глаза. — По поводу игнора. Я не зол. Скорее разочарован, чем объясняется моя игра сегодня, но не зол, — эти слова позволили с облегчением опустить напряженные плечи Тому и наконец-то понять себя Эйзену. -Лучше объясни причину такой ситуации… Бровь нещадно чесалась и украшение встало под неправильном углом, что не сделало разговор легче, а лишь добавило неприятных ощущений. Но, как сказал во время Дуэли Эйзен «Я не ребенок», так и в этой ситуации он не хотел предаваться эмоциям. -Я хотел побыть эгоистом и не сыпать соль в глаза, общаясь с человеком, настолько тесно связанным с моими воспоминаниями о РиДже. А сделал лишь хуже, но было стыдно отвечать спустя 2 месяца. — Не смог. Не выдержал взгляд и опустил глаза, пока объяснялся. Позор -Ясно, — впервые моргнув со своей фразы, Джон продолжил, — Все нормально, я не зол, — снисходительно улыбаясь только губами, оставляя глаза все такими же серьезными, Эйзен дал понять, что разговор окончен и все, что Том мог сказать, он сказал. А вот, что решит Джон, это уже его не касается. Движения Меркуцио приобрели привычную легкость и Россу показалось, что тот даже глаза сощурил, как делал это раньше при спорах. Оттолкнувшись от стены, Джон прошелся по направлению к сцене, но через секунду, остановившись, бросил через плечо фразу, даже не глядя на собеседника. -По поводу того, — упорно не называя своим именем то, что произошло в гримерке, продолжил, — Не волнуйся… — и чуть тише, — Мне даже понравилось… -Что? —Глаза Росса, до этого прикрытые, резко вонзились в спину актера. Шея больно кольнула от резкого движения головы, но слова, только что произнесенные, были настолько абсурдны, что Том не хотел отводить взгляд. А после, по-доброму усмехнувшись Джон поднял руки и спародировал своего персонажа -Rien, rien, rien Заливистый смех Меркуцио был слышен даже в фойе, на что Джульетта улыбнулась мыслям о том, что Джон опять стал тем 20-летним мальчишкой. Джон показался в темно-синих шторах с широчайшей улыбкой на лице и поднятыми руками, но выйти ему не дал Том, что резко выбежал, схватил Эйзена за руку и утащил его куда-то в бесчисленное количество складок висящей ткани. А после смех прекратился. Не ожидавший такого хода от товарища Джон пытался вывернуться из хватки партнера, Том резко остановился, отпуская руку Эйзена, как будто его окатили холодной водой. И это действительно было так, потому что эффект от возникших мыслей о симпатии к этому взбалмошному чудику был сравним с этой напастью. -Черт возьми, — едва различимо проговорил Том и, повернувшись, взглянул в озадаченные зеленые глаза. Теперь мысли роились уже в голове. Они никак не хотели затихать и скользили по всему телу, вызывая холод у актера. Абсолютно не стыкующиеся друг с другом и хаотичные, их можно было прочесть в глазах Росса. А после такая же вспышка, как и в гримерке, уже не такая неожиданная, но оттого, не менее приятная. Опять, опять Эйзен вынужден прогнуться под его напором, но целоваться все равно было безумно приятно, несмотря на крик Джой, по видимому испугавшейся за Джона и последовавшей за ними, которая верещала от восторга как маленькая девочка о том, что они целуются. Не было уже такого изумления, поэтому Джон полностью согласился с властью Тибальта, когда тот прижал его к стене, амортизируя левой рукой и не позволяя партнеру удариться головой. Лукавая улыбка появилась на лице Эйзена, создавая еще большее сходство с его сценическим образом, что полюбился так многим зрителям, но это ничуть не помешало им продолжить. Правая рука легла на грубую щетину на щеке партнёра. Пожалуй, за такой поцелуй можно было простить Тома. Но знаете, в голове как-то и мыслей совсем не было, может быть лишь та, которая никак не хотела уходить и гласила, что Росс отменно целуется. Но тут и спорить грех, потому что это была чистейшая правда. А Том, целуя своего товарища, все больше убеждался, что вернуться было правильным решением и не проигнорировать тот порыв в гримерке — тоже. -Самые натуральные натуралы из нас всех сейчас стоят и целуются… Куда катится мир, — Бенволио, стоя в окружении труппы, что сбежалась от крика Эстер, был слегка обескуражен, если это можно так назвать, но предполагал что такое возможно еще 3 года назад, — может нам с тобой еще переспать? — в шутку обращаясь абсолютно серьезным тоном к Дамьену, проговорил Кирилл. -А я и не против, — в тон ему еще больше сбивая с толку проговорил Сарг, а после разразился хохотом, который подхватила вся труппа, глядя на ошеломленного Бенволио. И все то ли забыли, то ли решили тактично оставить Тибальта и Меркуцио наедине, но уже через пол минуты кулисы пустовали, давая возможность последним тихо признаться в своей, как выяснилось ранее, нетрадиционной ориентации между поцелуями. И кто же знал, что это так поможет их персонажам, которые периодически будут срываться на совершенно нетипичное для них поведение, импровизируя прямо на сцене, придумывая все более многозначительные жесты, и втихую целуясь за декорациями и кулисами.