Выдержка

      Целый день Тома был как на иголках, а виной тому утренний разговор с господином Камисато. Подкараулив Тому с утра, Аято напрямую обозначил ему свое желание увидеть Тому у себя вечером в покоях. Это могло бы значить что угодно, но то, с каким взглядом это было произнесено, отмело все существующие варианты. Все, кроме одного. Тома знал: сегодня будет весело. Со жгучим предвкушением он едва ли сумел дождаться вечера. Но вот он идет по коридору с чашкой травяного чая к покоям господина. Он стучится, прежде чем войти: — Добрый вечер, господин.       Аято встречает Тому с привычной им обоим теплой улыбкой. Такую улыбку Аято позволял увидеть лишь двум людям: Томе и Аяке. Он поднимается из-за стола, и взору Томы предстают легкие, по сравнению с будничным образом даже откровенные одеяния. Помимо самого Камисато Тому встречает приглушенный свет комнаты, поддерживаемый несколькими горящими на столике у кровати свечами. — Рад тебя видеть. Ты в предвкушении, не так ли? — он беззлобно усмехается, продолжает осматривать возлюбленного не без интереса. — Ты не мог не прийти, я это знал.       Тома подходит ближе и ставит чашку чая на рабочий стол Аято. Вероятность, что они притронутся к этому чаю сегодня, крайне мала. Тома скользит взглядом по Аято, испытывая при этом некоторую неловкость. Тому не назовешь безобидным скромником в повседневной жизни; помимо швабры он также легко управлялся и с копьем, мог отпустить небезобидную шутку в компании друзей. Но с Аято все необъяснимо сильно меняется. От прежней смелости остается только робкий восхищенный взгляд, щеки краснеют под натиском неприличных шуток господина, а ладони начинают потеть. Страх? Вовсе нет. Просто Тома безудержно в него влюблен. — Признаться честно, да. Вы заставили меня думать об этом целый день. Поэтому я не мог не прийти, — собственный взгляд сталкивается со взглядом васильковых глаз напротив. — Так, кажется, происходит каждый день. Ты всегда так забавно смущен моим присутствием, очаровательно, — Аято кладет ладонь на основание чужой шеи и принимается легко ее поглаживать, вместе с тем не удерживается от незамысловатого поцелуя. — Как считаешь, чем мы сегодня будем с тобой заниматься? — спокойно спрашивает, будто не провоцирует вовсе. Медленно начинает трогать за талию, подлезая под край одежды. — Я хочу сегодня немного поэкспериментировать с тобой и твоей выдержкой. — Это… не то чтобы неожиданно. И в чем заключается Ваш эксперимент? — Тома чуть вздрагивает от прикосновений под своей футболкой, чужие руки кажутся холоднее обычного из-за контраста температур. Сам Тома тоже теперь касается господина: проводит по его плечу, а после осторожно гладит в районе ключиц, кончиками пальцев задевая не укрытую кимоно часть кожи.       Аято без силы сжимает его теплый бок и выглядит при этом крайне довольным. В присутствии Томы не может быть иначе. — Ну, просто попробую на тебе кое-что и все, — он делает небольшую паузу, смотрит изучающе, а потом вполне серьезно спрашивает. — Как ты относишься к порке?       Вмиг лицо Томы принимает очень растерянный вид, он неловко поджимает пальцы на чужом плече и тратит, кажется, всю свою существующую концентрацию на то, чтобы вымолвить ответ: — Я… я никак не отношусь. Мне не доводилось. Но если вы хотите, я готов попробовать, — Тома прикусывает губу. Он знает, что выглядит донельзя неловким сейчас. На ум приходится воспоминание, когда в их первую ночь он признался Аято, что все еще девственник. Стараясь не вспоминать сейчас детально свой «позор», он глубоко вдыхает и задает крайне важный для себя вопрос. — Но вы же сможете остановиться?       Камисато сдержанно улыбается, пока слушает, продолжает гладить под одеждой партнера с каждым разом капельку откровеннее. — Ох, архонты, Тома, точно. Может быть, ты фантазировал об этом? — все-таки не сдерживается и усмехается, сразу же в извиняющемся жесте целуя его руку. — Конечно смогу. Я вообще-то хотел просто немного напугать тебя, чтоб ты отказался, но твоя преданность меня поразила. Мы попробуем, — он все сильнее прижимается к управляющему, неторопливо целует его в щеку, оказывается максимально близко к уху. — Но это не то, что я приготовил для тебя. Есть еще кое-что.       Тома и правда предан своему господину до глубины души. Он готов сделать все, что тот только скажет, если это не будет противоречить собственным принципам и взглядам. К счастью, еще ни одного такого приказа отдано не было. Постепенно смелея, Тома более явно гладит возлюбленного, обхватывает его талию, сминая под пальцами шелковое кимоно. Создается ощущение, будто под ним и вовсе ничего нет. — Я обязательно все расскажу, но попозже. Я не буду делать с тобой ничего, перед этим не предупредив. Тебе должно быть комфортно, — теперь он все так же неторопливо расцеловывает плечо Томы, осторожно отодвигая в сторону ворот его футболки. Периодически Аято поднимает подернутый хитростью взгляд, бесстыдно рассматривая своего избранника. Тома уже сейчас готов снять с себя к чертям эту футболку, лишь бы господин целовал как можно больше.       Аято считает, что Тома прекрасный. Он чем-то похож на послушную и воспитанную собаку. Какой бы приказ ему ни отдали, он беспрекословно его выполнит, будучи преданным хозяину. Аято любит ощущение власти, и с Томой он ее чувствует как нельзя лучше. В детстве Аято мечтал о доброй, милой и преданной собаке. Видимо, за упорство и трудолюбие Селестия наградила его Томой. — Предлагаю заключить тебе сделку: ты вытерпишь то, что я буду с тобой сегодня делать, а взамен разрешу воспользоваться моим телом так, как тебе захочется. Согласен?       Тома окончательно привыкает ко всему происходящему, начинает млеть от чужих рук и слов, отдает себя и свое тело во властные руки любовника. От предвкушения и удовольствия голова заплыла настолько, что, кажется, сегодня он не откажется ни от чего. — Да, конечно. Я согласен.       Эти слова становятся стартовой точкой для предстоящих сегодня развлечений. Управляющий поместьем оставляет короткий поцелуй на чужой скуле, а потом и на щеке, под самым глазом. Камисато улыбается на такое действие, приподнимает край футболки все выше, очерчивая ладонями складный рельеф тела. Их обоих невероятно заводит подобное. — Славно. Тогда приступим. Сними все с себя и, как справишься, присядь на кровать.       Тома хотел бы уделить неторопливым поцелуям чуть больше времени, но смиряется с этим. В конце концов, у них есть совершенно ничем не ограниченное время, чтобы возместить весь недостаток позднее. С неуверенностью посмотрев на свою футболку, Тома в конце концов стягивает ее с себя. За ней же избавляется от обуви, штанов и нижнего белья, представая перед господином Камисато полностью обнаженным. Весьма непривычно быть настолько раздетым перед партнером, который еще не снял с себя абсолютно ничего. Тем не менее, Тома скромно подходит к кровати и садится на край, смотря на Аято теперь снизу вверх. О, какое же у того довольное лицо. Тома сильно смущается под таким пристальным взглядом, складывает свои руки в замок и начинает взволнованно перебирать пальцы. До ушей доносится спокойное «умница». А затем Аято опускается перед ним на колени — пожалуй, Тома единственный, перед кем Аято способен так встать — и начинает оглаживать его ноги с не исчезающей с лица улыбкой. Он трогает везде, где посчитает нужным: мягко обводит колено, от него поднимается вверх по бедру и негрубо сжимает кожу, соскальзывает на внутреннюю сторону, вызывая тем самым по ногам Томы табун мурашек.       Язык опасно скользит по губам, самым кончиком задевая родинку под ними, но все это — лишь попытки подразнить, не более. Как бы Тома ни хотел ощутить на своей коже горячий влажный язык, этого не произойдет до тех пор, пока сам Аято не посчитает нужным. Между ног Тома чувствует постепенно подступающее давление, становится неловко, но трудно вспомнить хоть один раз, когда Томе не было бы неловко перед главой клана. Он касается светлых голубых волос, легко проводит по ним в поглаживающем движении, пытаясь унять свою тягу к тактильным ощущениям. Аято поднимает на него взгляд; даже будучи у чужих ног он выглядит невероятно властным. Обоим ясно, что именно он управляет ситуацией. — Господин, Вы так медлительны. Это, конечно, заводит, но мне не хватает терпения, — честно признается Тома. — Ох, прости, ты хочешь поскорее приступить? Тогда конечно. Вставай на кровать в коленно-локтевую, бедрами ко мне, — Аято поднимается с колен и отходит, принимаясь за какие-то другие дела, пока Тома выполняет поручение.       Управляющий забирается на кровать и переминается на ней коленями, раздумывая, как лучше встать. В конце концов он устраивается как можно удобнее в такой ситуации, чуть сгорбив спину, чтобы не выглядеть чересчур развратно. Но Аято, внезапно оказавшись снова рядом, исправляет его позу как считает нужным — надавливает на его поясницу, заставляя чуть прогнуться. Тома склоняет голову вниз, когда чувствует легкое прикосновение к своему члену — Аято сделал всего лишь пару скользящих движений и убрал руку, переместив ее на одну из ягодиц парня под собой. Без предупреждения он отпустил первый несильный шлепок, просто чтобы проверить. Реакция Томы не заставила себя долго ждать; он беззвучно приоткрыл рот и от неожиданности напряг руки, сжав в ладонях одеяло. — Как ощущения? — Камисато погладил по месту удара, отмечая задницу Томы весьма упругой и приятной. — Неплохо, но пока не знаю, что чувствовать, — честно признается. — Не знаешь, что чувствовать? Тома, звучит, как бессмыслица. Чувства на то и даны, чтобы просто чувствовать, а не обдумывать, — со вздохом проговорил Аято, а потом на мгновение снова коснулся его члена, теперь проводя по нему более ощутимо, но, увы, снова недолго. — Я сделаю десять ударов, а ты будешь считать вслух. Я должен слышать тебя, ясно?       Получив короткий четкий кивок, Аято замахивается и, не жалея, наносит первый звучный удар. Тут же с тихим стоном Тома проговаривает «один». Оставшись удовлетворенным этим, Аято выжидает пару секунд и наносит следующий шлепок, точно так же сопровождаемый чужим счетом. — Отлично. Ты как всегда чудесно услужлив, — не без удовольствия отмечает господин Камисато.       Аято чередует ягодицы, на которые опускает удары, не позволяя одной покраснеть больше другой. Он поражен тем, как вынослив оказывается Тома. Он ни разу не ошибся, когда много лет назад принял его на работу в свое поместье. Даже через стоны управляющий произносит несчастные числа, то и дело сжимая одеяло в пальцах крепкой хваткой. Так он держится аж до восьмого удара на грани того, чтобы не заскулить, и в конечном итоге на восьмом пропускает через губы тихий скулеж, тем самым еще больше напоминая господину собачонку. Последние два удара Аято наносит подряд, но, несмотря на это, силой практически не жертвует. Тома блаженно выдыхает. — Все, малыш, мы закончили, можешь подняться. Теперь укладывайся на спину. Сейчас тебе будет поприятнее.       Тома переползает поближе к подушкам и послушно ложится, со стыдом понимая, что от подобных практик у него неплохо так встало. Аято тоже не мог этого не заметить и не сделать определенных пометок у себя в голове. Он пододвигает к кровати небольшой плоский стульчик, на котором стоит уже знатно расплавленная свеча и мисочка со льдом, и усаживается на бедрах своего слуги. С улыбкой он кивает на эту самую миску Томе: — Презент от Аяки на сегодняшний вечер. Благодари ее стихию за сей чудесное произведение.       Тома даже догадывается, под каким предлогом Аято сумел выпросить у Аяки практически не тающий лед. Наверняка это было что-то вроде: «Дорогая Аяка, обычный лед так быстро тает в стаканчике с моим чаем, что я совсем не успеваю насладиться. Может, ты сможешь с этим что-нибудь сделать?» — Догадался, что мы будем делать? — спрашивает Аято. Тома кивает — сложно не догадаться. — Это окажется на моем теле, да? — он еще раз взглянул на стул подле них, на этот раз с некоторой стыдливостью. — Да, ты прав. Я хотел поиграть с температурой, но перед этим я хотел, чтобы ты мне вставил. Я растягивал себя перед твоим приходом, — Аято сообщает об этом в ничуть не смущенном, а наоборот даже в игривом тоне, явно предлагая себя. Добивает он Тому тем, что распахивает кимоно и сбрасывает его со своих плеч, оказываясь перед Томой целиком обнаженным. Под ним и правда ничего не оказалось. — Но есть несколько условий. Ты держишь руки только на моих бедрах, а глаза должен будешь держать закрытыми.       Тома послушно кивает и тут же кладет руки на указанное место, слегка гладит пальцами и с вожделением наблюдает за тем, как Аято, захватив масло, начинает медленно насаживаться на член. Зрелище поистине прекрасное: Аято размыкает губы и тихо, аккуратно вздыхает, на мгновение прикрывая глаза. Тома несильно сжимает пальцы, облизывает свою губу и сам негромко стонет от обострившихся ощущений. Внутри господина до невозможности тесно и жарко, и это будоражит сознание пуще прежнего. Камисато, опустившись полностью, дразняще двигает тазом вперед и назад, проводит рукой по напрягшемуся животу подчиненного, издает неприличный стон, смотрит с диким наслаждением и желанием. Тому от такого ведет.       Вот теперь Тома с сожалением закрывает глаза, морально готовясь к предстоящему. Стоит признать, что лишение зрения здорово обострило другие органы восприятия — теперь каждый шорох слышится отчетливее, а любое прикосновение сопровождается табуном мурашек. Отдаленно Тома слышит, как Аято берет со стула свечу, чье пламя ненавязчиво издало треск. На живот приземляются первые горячие капли, вынуждающие Тому издать неопределенный звук, напоминающий тот, который вырывается из его рта, когда тот обжигается о кастрюлю. Управляющий глубоко вздыхает, дернув прессом, готовится к новой порции жгучей жидкости на себе, но совершенно неожиданно ощущает совсем противополжное: Аято ведет по тому же месту кусочком льда, с упоением наблюдая за реакцией. И Тома дарует ему настоящую усладу своей экспрессивностью.       Ресницы на глазах слуги подрагивают, выдавая жгучее возбуждение. Тома и подумать бы никогда не мог, что окажется в такой ситуации. Аято льет воск на его вздымающуюся грудь, обходя соски — все же, он не настолько жестокий. Тома протяжно и высоко стонет, поджимает пальцы, ведь иначе до боли сжал бы ими бедра господина, а оставлять следы на таком точеном, совершенном теле ему вовсе не хочется. — Как себя чувствуешь? — голос Аято звучит нежно, ему и правда важно услышать о состоянии партнера даже несмотря на то, что его реакции выдают его с головой. В ответ Тома сначала прерывисто вдыхает, а потом произносит: — Необычно, очень сильно необычно. Но это очень даже… возбуждающе. Не думаю, что кому-то кроме Вас позволил бы делать со мной такое.       Аято в легком удивлении поднимает брови и улыбается, недоумевая, как Тома может быть настолько замечательным. Поистине Тома — награда самих богов, и Аято счастлив быть ее обладателем. Забывшись в своих блаженных мыслях, он даже не сразу возвращается в процесс, но как включается, погружает руку в ледяную воду и брызгает ею на тело Томы. Тот поджимает с тихим мычанием губы. Аято еще больше скрашивает ситуацию, совершая на Томе несколько фрикций; неторопливо он поднимается и опускается обратно, выгибая спину, даже на секунду жалея, что любовник не может это увидеть.       Непроизвольно руки Томы соскальзывают с чужих бедер, опадая на простыни, но тут же голос господина заставляет вернуть их в прежнее положение. Тома невероятно влюблен в Аято, так сильно, до жгучего — вовсе не из-за стихии — ощущения в груди. Он думал, что чувствителен только к объятиям, но с Аято все иначе. Каждое касание комиссара, будь то скрытые от лишних глаз объятия в кориде, или такие ласки, которые происходят сейчас. Тома тихо умоляет, сам не зная, о чем: — Господин Аято… — он трогает и сжимает бедра возлюбленного, желая успокоить напряжение, но выходит, откровенно, никак. Потому что с каждой секундой становится лишь горячее.       Аято сменяет лед на сосках своим теплым языком, смотрит прямо на лицо Томы — но тот не видит — и проходится кончиком языка по ореолу, а потом и губами по всему соску. Тома теперь даже не пытается сдерживать вздохи и тихие стоны. — Я даже рад, что никто до Вас со мной этого не делал. Меня восхищает мысль, что мой первый опыт с Вами, господин, — мысли вьются в голове большим комом, но самое важное все-таки удается выцепить. Между ними нет секретов. Ровно как и нет смысла скрывать свои чувства. — Так приятно, господин Камисато…       Аято его целует, донельзя влажно, в своем стиле, так, что губы Томы становятся напрочь мокрыми от чужой слюны. Им обоим это нравится.       Аято одновременно удивляет и прельщает мысль о том, что его любовник настолько трепетно относится ко всему, что между ними происходит. Признаваясь впервые ему в чувствах, он не рассчитывал ни на что более отказа, но все обернулось для них наичудеснейшим образом. И сейчас Камисато плавно двигается на члене Томы, пока тот прикусывает губы, чтобы не выпустить издаваемые звуки удовольствия за стены комнаты. После поцелуя Тома вздыхает от удовольствия, неловко улыбается, шепчет: «Вы так благородны, господин», гладит его по внутренней стороне ляжек. — Мы закончили, Тома. Теперь ты сполна можешь насладиться моим телом. Чего бы ты хотел?       Тома недолго размышляет, прежде чем открыть глаза и с лицом стыда проговорить свои желания: — Мое главное желание — сделать Вам приятно, мой господин. Меня это очень удовлетворит. Но… есть еще кое-что, — делает небольшую паузу. — Вы запретили мне убирать руки, поэтому я свяжу Ваши запястья, но сделаю я это спереди, чтобы Вы могли меня касаться.       Камисато в удивлении поднимает брови, не ожидав услышать подобное от своего партнера. Но он не расстроен, он принимает условия не только потому, что обещал, но и потому, что самому нетерпится. Он слезает с Томы и укладывается на кровать, с дразнящей улыбкой протягивая руки вперед. Тома стягивает со своих волос ленту и ей же обвязывает чужие запястья — совсем некрепко, просто для вида.       Тома начинает с невесомых поцелуев на животе, после переходит чуть выше, на грудь и шею, и теперь касается языком, делая поцелуи более влажными. Аято млеет, Аято на поводу собственного удовольствия и выбираться не собирается. Через время управляющий с неохотой отстраняется, услышав чужой призыв быть побыстрее. Сейчас они оба безумно рады тому, что на подготовку не нужно тратить время, ведь Аято слишком предусмотрителен. Поэтому Тома, не медля, устраивается между стройных ног партнера и неторопливо проникает в него, при этом делая максимально сосредоточенное лицо. — Такое завораживающее зрелище, господин, — Тома совершенно искренен.       Через время он начинает двигаться в слаженном ритме, который обостряет чувствительность до крайних точек. Аято стонет без стыда и, вероятно, совести, прикрывает глаза. Вспомнив про возможности своих рук, он гладит Тому не совсем четко из-за ленты, но тем не менее прикосновения все равно приятные.       Их не хватает надолго из-за перевозбуждения, и вскоре Камисато заканчивает первым, изливаясь себе на живот. Тома же первым делом развязывает ленту, и только потом доводит себя рукой до финиша, блаженно вздыхая и запрокидывая голову. До безумства хочется упасть в кровать прямо сейчас, но остается незаконченное дело: слуга тянется за салфетками и насухо обтирает свою руку и чужой живот. И наконец укладывается рядом с Аято.       Первые минуты они лежат в тотальном молчании, отходя от оргазма и давая телу наконец расслабиться. На глаза Томы наворачиваются мелкие слезы; нет, вовсе не из-за разочарования. Он словил мощнейший переизбыток приятных чувств, поэтому не сумел сдержать соленой влаги. Такое происходит каждый раз, но Аято все еще переживает о том, не сделал ли возлюбленному неприятно. И даже сейчас он смотрит на него с встревоженным лицом и уточняет, все ли хорошо. На это Тома ему совершенно искренне и без натяжки улыбается, поворачивается к нему боком и почти шепотом отвечает, тихо смеясь: — Да, господин, точно, все замечательно. Я сам не знаю, что происходит. Так неловко каждый раз, — он протирает уголки глаз и падает в объятия партнеру, вздыхает устало, прикрывает глаза.       Очевидно, что эксперименты — вещь прекрасная.