Пепел и травы

      — Пожалуйста. — Умоляющий взгляд. — Не могу. Не могу вдохнуть.       Мы с тобой — одно целое. Нас ничто не разделяет.       «Заткнись. Прекрати!» — командует чей-то чужой, незнакомый голос в голове, пока Лина, давясь торопливым дыханием, освобождает от удавки воротника шею Джози Радек. Не помогает.       Они потеряли слишком многих. Они очень близки к мысли, что утратили и самое себя, будто громадная призма перемолола в причудливую смесь их тела и личности, и теперь каждая — просто странный осколок этого инопланетного калейдоскопа.       Джози сокрушенно качает головой. Это не должно закончиться вот так.       На полу бывшего командного пункта — смутно знакомого, — они сидят, застыв в отчаянии, и туша медведя из соседнего коридора издает непереносимую вонь увядших пионов. Еще одна генетическая загадка?       Призрак безумия скалится из сумрака заброшенного здания, обезображенного — облагороженного? — прикосновением чужеродного творения. Край обитаемой Вселенной опасно приблизился — вот он, только протяни руку.       И Лина тянется ладонью к лицу Джози, отводя непослушные волосы. Губы, потемневшие и чуть опухшие, приоткрываются, пропуская свистящие выдохи и вдохи.       Оно — внутри, уже внутри, прорастает неостановимым желанием жить — выжить! — в легкие и печень, оплетая ребра, впиваясь в кишки и прогрызая себе путь сквозь плоть. Обыкновенная кустовая роза. Дивно хрупкий и хищный цветок       — Не пытайся это остановить, — выкашливая слова, тихо произносит Джози, но не отстраняется. Она не боится, быть может, знает, что не умрет. Что расцветет с каждым бутоном, распустившимся на слишком быстро сгнивающих костях и сухожилиях.       Никто и не пытается. Остановить не получится, но отсрочить — хоть на несколько часов или хотя бы минут — может быть.       Губы Джози все еще горчат — от слез? От крови? — и пахнут соком одуванчиков на солнечном лугу.       — Не оставляй меня.       Лине хочется ответить, что она не оставит, но ей очень страшно обмануть. Мир вокруг менялся с каждой секундой, перестраиваясь по мановению неведомого гения.       Прижимая Лину к себе, Джози что-то шепчет ей в макушку — но понимать не получается, потому что шрамы на руках Джози, на пульсирующей зеленоватыми венами оливковой коже, белеют и расслаиваются, истончаются, и Лине хочется бежать. Или кричать.       Или проснуться.       Но это не сон. Прикосновения к коже отзываются не привычной упругостью, а пугающими провалами так, будто под кожей Джози не осталось ничего, даже воздуха. Пальцы, гладящие Лину по волосам, плохо подчиняются.       Отвратительный голос, звучащий в голове непрекращающимся сигналом тревоги, затихает. В крови назревает бунт — против апатии и обреченности, охвативших их обеих.       Сейчас они выберутся. Обе. Встанут на ноги и выйдут на дневной свет.       — Нет...       Поздно. Слишком поздно.       Джози хрипит, пробуя что-то произнести, но из грудной клетки вместо слов прорывается напряженный треск тканей, лопающихся голосовых связок.       Скользящее и путающееся сознание услужливо подкидывает вопрос за вопросом. Джози непонимающе разглядывает вспучивающуюся ладонь, идущую крупными волдырями.       — Кажется, это кон... — но не успевает договорить.       Бледно-зеленый побег, за ним еще один, и еще, натягивает и пронзает кожу изнутри — над левым соском, под подбородком и на плече.       Отчаяние и бессилие плещутся в глазах концентрированной зеленью. Ужас трансформации только начинается, и Лина, пригвожденная к залитому дождевой водой полу, не может двинуться и одновременно мучительно жаждет оказаться за много-много километров отсюда и убедиться, что все это — просто дурной сон.       Чудовищный кошмар.       Последний, булькающий крик прорывается из схлопывающихся легких Джози. Побеги, проросшие из шеи и груди, чуть колышутся и взмывают ввысь; рассыпающийся на куски остов, тело без костей, мышц, сухожилий, опрокидывается, раскинув руки. Из лопнувших ладоней, из кончиков пальцев на свет божий показываются крохотные бутоны лаванды и молочая.       Обжигающие слезы отчаяния выступают на глазах.       Трава поднимается над островком плоти. Соцветия оплетают абрис человека. Ничего не остается; немного горечи на губах.       «Это Джози», — шепчет сознание, и в этот раз Лина ему верит.