Трое пациентов, не считая кота

— Удачного дежурства, Мори-сан. — Доброй ночи! По ночам больница никогда не пустовала: на посту оставались дежурные медсёстры и врачи, патрулировали охранники, работали камеры видеонаблюдения. У них не крошечная клиника на окраине, где из персонала — сам владелец и трое работников на полставки, а серьёзное место с репутацией и наградами. К некоторым из них Мори и сам приложил скальпель, чем заслуженно гордился. Но сейчас он был тем, кто остался дежурить, потому что у него единственного не было ни семьи, ни детей, ни домашних животных, к которым следовало бежать сломя голову. Не то чтобы Мори был против. В конце концов в таком положении были существенные плюсы. Ему никто не выедал мозг чайной ложечкой, не интересовался зарплатой, не требовал свиданий, цветов, ребёнка и дом с лужайкой и двумя машинами в гараже. Как всякий порядочный холостяк Мори иногда баловал младших сотрудниц купленными по дороге пончиками с кофе, раздавал комплименты и терпеливо выслушивал жалобы детных коллег на очередные сопли или бесконечную домашнюю работу. Зато он мог задерживаться допоздна на работе и получать за это сверхурочные, забывать про стирку на неделю и питаться растворимой лапшой или едой из ближайшей китайской забегаловки. Мори коллекционировал бабочек, виртуозно вырезал аппендицит и несколько раз в месяц страдал от жутких мигреней и кошмаров. Самая обычная жизнь самого обычного человека. Ничего… странного, правда? Он задремал над бумагами, уронив гудящую голову на руки. Сегодня, увы, наступила та самая ночь, когда хотелось или умереть, или кого-нибудь убить, лишь бы боль отступила. Лекарства почему-то не помогали, а многочисленные анализы и тесты не выявили никаких отклонений. Мори казался сам себе ипохондриком, который перебирает по медицинскому справочнику все болезни в алфавитном порядке. Он честно старался реже есть жирное — ах, как хороша курица в кисло-сладком соусе! — и ложиться спать в одно и то же время. В хорошую погоду гулял и купил себе фитнес-браслет, чтобы отслеживать показатели в реальном времени. Но нет. С ним всё отлично. Голова болит только, а вот опухоли, воспаления или поломки всего Мори Огая не наблюдается. Это выводило из себя и сбивало с толку. Причём ладно бы голова просто болела! Ему снились очень мутные и непонятные сны. После большинства из них Мори просыпался в поту и не помнил ни единой детали, только ощущение бесконечного ужаса. Некоторые оказывались более запоминающимися и чёткими. В них он смотрел глазами неизвестного человека, который сидел на веранде традиционного японского дома и любовался садом камней. Рядом стоял поднос с двумя пиалами саке, но Мори не помнил, как они правильно назывались. Ярко — слепяще — мерцала луна над головой. Из леса, что окружал дом, раздавался треск цикад. Мори мог установить примерное время и, пожалуй, эпоху: судя по одежде, он почему-то видел человека из древности, когда были в моде длинные рукава и крайне неудобная обувь. Боковым зрением он замечал медленное движение. Кто-то сидел с ним рядом и подливал в пиалы алкоголь из небольшого глиняного кувшина. Ни лица, ни одежды этого человека Мори разглядеть почему-то не мог, однако спустя несколько повторяющихся снов сумел немного повернуть голову и внимательно изучить руки. Пальцы незнакомца были длинными, с характерными воспалёнными суставами, выдающими приличный возраст. Коротко стриженные ногти, тонкие нити шрамов и широкие ладони прочно застревали в сознании. Почему-то глядя на эти ловкие руки Мори думал, что их обладатель мог превосходно владеть мечом: сложно не заметить мозоли, которые вряд ли получишь от ежедневного упражнения с кистью для каллиграфии. — Кто ты? На десятый, кажется, такой сон он смог задать вопрос. Руки тут же застыли, будто муравей в капле смолы. Мори напряг все свои чувства, стараясь угадать, каков человек за его спиной. Встревоженный? Напуганный? Или недовольный прерванным уютным молчанием? Ещё ни разу Мори не слышал его голоса и хотел бы, честно говоря, немного развеять нагнанный подсознанием туман. По всем законам психологии человек должен был оказаться кем-то из его знакомых, возможно, случайно увиденным в метро клерком, возможно, бывшим пациентом. Вариантов сотни и Мори был готов практически к любому, включая тот, где лица у незнакомца нет вовсе, потому что разум поленился его достраивать в этой странной пародии на реальность. Вместо ответа незнакомец издал звук, похожий на смешок, и неожиданно мягко толкнул Мори в спину. Прикосновение ощущалось тоже до боли знакомым. К сожалению, от него Мори проснулся и с досадой потёр слезящиеся глаза. Он больше не слышал цикад и не нюхал чуть сладковатый запах саке и цветущей вишни. Зато на столе надрывался телефон, а шея и плечи затекли так, словно Мори пролежал без движения как минимум вечность. — Мори слушает… Да… Да? Пациент в смотровой? Сейчас буду. Разговор с дежурной медсестрой не принёс облегчения. После сна Мори чувствовал себя разбитым и уставшим и хотел простого человеческого кофе или чая, а ещё лучше — чтобы остаток ночи его никто не трогал, но жизнь решила над ним поиздеваться. Принесла же нелёгкая такого же любителя бодрствовать по ночам! С трудом разогнувшись, Мори повёл плечами и удивился оставшемуся до сих пор фантомному ощущению прикосновения к спине. Оно не было неприятным или болезненным, однако смущало самим фактом наличия. — Ладно, давайте посмотрим, кто там у нас… Смахнув с колен непонятно откуда взявшийся розовый лепесток, Мори поправил халат и отправился в смотровую. Умница Элиза уже подготовила карту первичного опроса и записала данные, так что заходил Мори с улыбкой на губах и бодрым: — Накахара Чуя-кун, доброй ночи, я дежурный врач и я вас спасу. Пациент сидел на столе, закинув ногу на ногу. Рядом лежала шляпа. Правую руку он придерживал левой и явно старался поменьше двигаться, хотя страданий на лице Мори не заметил. Значит, не перелом. — Врач? — парень, Чуя, взглянул на Мори так, словно тот убил его любимого хомячка. — Всего лишь врач… Ах, простите, это я о своём. Рука. Мори никак не прокомментировал реплику. За годы работы он всякого наслушался, а Чуя ему хотя бы прямо не хамил и не кидался с ножом. Осторожно вытянув пострадавшую руку, Мори прощупал её и уточнил характер боли и обстоятельства травмы. — С мотоцикла неудачно упал. — Да у вас крепкие кости, — удивился Мори. — Обычно после такого не с ушибами приходят, а приезжают на скорой. Не против, если я сниму перчатку? По какой-то причине Чуя замялся, но затем кивнул. Нервозность Мори списал на стресс от падения и собственную усталость. На бледной коже в районе сгиба локтя расплывался синяк, однако других повреждений не было. Потянув щегольскую перчатку с пальцев, Мори внимательно рассмотрел и их и уже хотел озвучить диагноз, успокоить парнишку и посоветовать гонять чуть медленнее, чтобы не разбиться однажды в дребезги, но… В центре ладони Чуи появился ярко-алый иероглиф. Он не был похож ни на одно знакомое Мори письмо. Смутно знакомая закорючка, произвольно изменяющая свою форму, поползла дальше по кисти, повторяя рисунок вен. Очень быстро таких закорючек стало много, они множились, словно микробы в питательной среде. Мори от шока потерял дар речи и беспомощно наблюдал, как неизвестная зараза покрывает всю руку пациента, уходит под одежду и течёт к шее и лицу. Когда язычки крови покрыли щёки, образуя сложный узор, Мори наконец моргнул, и привычный ему мир изменился. Вместо Чуи на столе развалился кто-то очень на него похожий, но всё же не он. Рост и комплекция остались теми же, однако теперь одежда напоминала какой-то косплей — яркая, броская, оставляющая открытыми руки и торс. Из головы росли рога, а макияж на лице навевал ассоциации с актёрами театра кабуки. Мори не был силён в мифологии, но мог поклясться, что перед ним был кто угодно, только не человек. — Даже в таком виде вы не узнаёте меня? Чуя-не-Чуя печально вздохнул. Алые символы отпечатались на его коже и выглядели теперь на удивление органично. Почему-то в глаза бросились босые ступни с длинными ногтями. А ещё Чуя достал откуда-то — из-за спины? — пузатый глиняный кувшин, перевязанный плотной бечёвкой, и гулко отпил из него. Хмыкнул, вытер рот ладонью, и до Мори донёсся запах крепкого вина. — Почему я должен вас узнавать? И вообще вы совершеннолетний, чтобы пить алкоголь? От этого вопроса Чуя растерялся. Мори не знал сам, как ему реагировать на происходящее. Может быть, это всё ещё сон и он спит в своём кабинете? Наверняка, самое логичное объяснение. Многие кошмары начинались тоже вроде как буднично, а после приносили липкий животный страх. — Мне уже почти тысяча лет, конечно я совершеннолетний, — наконец нашёлся с ответом Чуя и окинул Мори пристальным взглядом. Даже сидя на столе он был вынужден смотреть на него снизу вверх. — А вот вы, Абэ но Сэймей, что-то измельчали. Не ожидал, что найду вас в человеческой больнице и в таком… виде. Услышав это, Мори испытал облегчение. Прекрасно. Значит, точно сон. Не могли нормальные люди превращаться в невесть что, рассуждать о прожитых столетиях, имея вид юноши-неформала, и тем более называть Мори чужим именем. Имя это тоже показалось Мори смутно знакомым и вызвало неприятный и неожиданный приступ головной боли. — Вы ошиблись во всём, включая моё имя. Если вас ничего больше не беспокоит, то покиньте больницу. Он старался произнести это ледяным тоном, соблюдая вежливость и субординацию, однако понимал: голос инстинктивно дрогнул. Всё-таки эти сны однажды его сведут в могилу. Чуя неохотно спрыгнул со стола, подхватил кувшин и шляпу, а затем внезапно преклонил перед Мори колено, едва не задев его рогами по животу. Вот нелепая была бы смерть! — Найдите меня у врат тории, когда вспомните, — сказал этот странный парень и клыкасто ухмыльнулся. Мори сглотнул. К запаху вина примешался отчётливый запах крови. Опять же на мгновение фантазия дорисовала Чуе огромную шипастую дубину, испачканную во внутренностях. Он больше всего был похож на демона, а демоны в мифологии обожали есть и калечить людей. Такой вполне мог бы проломить Мори череп, выпить мозг и оторвать руки от туловища, а после растащить органы по смотровой, разложив в ему одному нужном порядке. Кровавая и жестокая расправа, которую подсознание непонятно зачем подкидывало Мори в этих дурацких снах, ужасно похожих на реальность. Но ни один человек не способен выдерживать стресс бесконечно. В какой-то момент, видимо, разум Мори отказался принимать несуществующее за данность и развеял и дубину, и кувшин, оставив на месте лишь Чую в костюме и накинутом на плечи пиджаке. Самый обычный парень. Никаких рогов и клыков. — До свидания. Он коснулся двумя пальцами полей шляпы, и Мори не увидел у него на лице ни следа кровавых символов. Чуя ушёл, оставив после себя вполне обыденный аромат свежего мужского парфюма и машинного масла. — Привидится же такое… Мори вытер со лба холодный пот и на всякий случай внимательно изучил смотровую: нигде не осталось ли капель крови? Всего того кошмара, что он себе навоображал. Нет, стерильная чистота, если не считать пары рыжих волосков на полу. Вздохнув, Мори обработал поверхности, смёл волосы веником и заполнил карту осмотра до конца. Элиза взглянула на записи со скукой и так же почти равнодушно внесла их в базу, быстро щёлкая по клавишам. Этот звук странным образом успокаивал. Мори подпёр щёку ладонью, мимоходом отметив, что не мешало бы побриться, и лениво разглядывал часы над входом. Только два часа ночи, ещё целая смена впереди… — Всё нормально? — уточнила Элиза, заметив его состояние. — Если вам плохо, то можете пойти домой. Я никому не скажу. Мори хмыкнул. Элиза не всегда была такой вежливой и милой девочкой: у неё бывали срывы и капризы, которые она, впрочем, вываливала только на Мори, а не на пациентов или начальство. Возможно, дело в том, что он подсознательно воспринимал её как ребёнка? Своеобразные детско-родительские отношения с девицей двадцати шести лет. Красота. — Очень щедро, милая, но нет. Может быть только минут на десять раньше закончу, если пациентов не будет. Хочу пройтись пешком. — В вашем возрасте это полезно. Ну как можно на такое обижаться? — Кстати, а тот мальчик… Кажется, Накахара Чуя. Не видела случайно, он уехал на такси? Пальцы Элизы застыли над клавиатурой. Она задумалась, смотря в одну точку. — На мотоцикле, — наконец прозвучал ответ. — Ярком таком и очень дорогом. Он на нём же и приехал, но как-то тихо. Обычно они ревут так, что весь район будят. По спине побежали мурашки, хотя ничего особо страшного Элиза не сказала. Она могла просто не обратить внимания, погружённая в свои мысли, и очнуться лишь когда поздний пациент навис над ней, требуя регистрации. — Ясно, спасибо, — губы через силу растянулись в улыбке. — Я буду у себя в кабинете, вызывай, если что. К счастью, больше сложных случаев не было. Привезли бездомного, после которого пришлось отмывать смотровую ещё тщательнее, парочка подростков с переохлаждением, да женщина с температурой. На исходе ночи Мори ушёл, как и говорил, чтобы немного размять ноги и проветрить голову. Элиза обещала всё закрыть сама, а ему не помешает чуть-чуть передохнуть. На небе висела половина Луны — так, жалкий её огрызок, если вспомнить слепящий круг из сна. Воздух был прохладным и Мори поплотнее закутался в шарф. Он жил недалеко от больницы, потому не покупал машину и не тратился на такси, хотя вполне мог себе позволить и то, и другое. Элиза всё-таки права — ходить пешком полезно для здоровья, иначе в тепле салона его бы снова утянуло в сон и неизвестно чем бы это всё на этот раз закончилось. Впереди два выходных, которые Мори планировал потратить на сон и разбор библиотеки и собственных заметок к научным статьям. Постоянно не хватало на них времени и сил, может быть на этот раз получится? Решив немного продлить путь, Мори свернул в сторону от привычного маршрута и оказался на дороге, что вела мимо синтоистского храма. Храм находился здесь давно: намного раньше, чем Мори вообще переехал в этот город и устроился на работу, так что списать «встречу» на злой рок не выйдет. В задумчивости остановившись у врат тории, Мори зябко передёрнул плечами и спрятал руки в карманы пальто. Холодно. К храму вела длинная лестница, вершина которой совершенно терялась в вечернем тумане. Как бы Мори ни напрягал глаза, он не заметил ни фонарей, ни свечей, ни следов присутствия человека. Что логично, ведь ночью все приличные люди, в том числе и священники, спали, а не болтались без дела по улицам. И всё-таки, почему именно храм? Разве всякая нечисть не должна бояться его как огня? Ещё Чуя назвал его, Мори, чужим именем, и запоздалая мысль погуглить, кто это вообще такой, показалась здравой. Может, такого человека в природе не существует, а может, всезнающий Интернет даст подсказку, в какую сторону Мори сходит с ума (если сходит именно он, а не весь остальной мир). Отвернувшись от врат, Мори отправился дальше, на ходу вбивая в поисковик иероглифы. Первой же строчкой выскочила Википедия, вызвав сперва удивлённый вздох, а затем — смех облегчения. Приятно знать, что не ты псих, а другие люди почему-то решили над тобой посмеяться. Им за это хотя бы можно отомстить. Собственную голову лечить намного сложнее и дольше. Легендарный мистик, практически колдун, подчинивший себе духов! Они бы его с Соломоном сравнили ещё, всяко приятнее, чем искать связь с наверняка самым обыкновенным выходцем из семьи чиновников. Даже если и считали его тогда колдуном, оммёдо или как там правильно называлось это искусство, какое отношение к нему имел вполне современный хирург Мори Огай? Он ещё в студенческие годы на спор заказал поиск своей родословной, но ожидаемо не нашёл ни связи с императорской семьей, ни с демонами, ни даже с русскими шпионами. Смешно, право. Новая информация окончательно успокоила и Мори с лёгким сердцем перекусил купленным по пути онигири и лёг спать. Следующее ночное дежурство выпало через две недели. — Предупреди, если опять придёт кто-то странный, ладно? — полушутя попросил Мори Элизу. Та пожала плечами, мол, странный — понятие растяжимое, а назвать нормальным человека, который ночью ломится в больницу, не могла даже она. На этот раз Мори запасся кофе и мятными леденцами и сидел в смотровой, чуть покачиваясь на стуле. Настроение было отчего-то приподнятым. На небе красовалась полная Луна, которую легко было разглядеть из окна. Приоткрыв его, чтобы впустить свежий воздух, Мори заметил снаружи на стене довольно большого паука. Для их южного региона это было в порядке вещей, хотя Мори полагал, что с наступлением осени подобные твари прячутся поглубже в норы и щели, чтобы пережить холод. Паук не выглядел агрессивным и Мори не стал его трогать. Буквально через десять минут после этого в смотровую зашёл пациент. Точнее, пациентка. Мори видел разных женщин. Молодых и старых, красивых и невыразительных, смертельно больных и таких здоровых, что от одного их присутствия хотелось свернуть горы. Но это была особенной. Редко какая женщина не ради красивой фотосессии согласится носить кимоно. Оно безумно дорогое и тяжёлое, неповоротливое. Чтобы просто его надеть, необходимо двое помощников, а уж чтобы снять… Впрочем, нынешняя женщина явно не нуждалась ни в помощниках, ни в советах, что ей носить. Она плыла, словно по подиуму, и из-за узорчатой ткани показывались лишь белые носочки в традиционной обуви. Несколько мгновений Мори откровенно рассматривал ночную гостью, любуясь изящными движениями, идеальной причёской и макияжем. Можно было сказать, что она похожа на экзотическую бабочку, особенно благодаря цветам на кимоно, но столь банальные сравнения Мори претили. Нет, она была… совсем не хрупкой. — Доброй ночи, — Мори встал и поклонился. — Могу я узнать ваше имя? — Озаки Коё, — приятным грудным голосом ответила женщина. Она мягко посторонилась и будто бы из рукава кимоно достала бледную и хрупкую на вид девочку. Мори моргнул: он мог поклясться, что никакой девочки вместе с Озаки не было. Не заметил?.. — Приятно видеть вас, доктор. Осмотрите, пожалуйста, мою подопечную. Не дочь, отметил Мори про себя. Связаны ли они? Кто вообще эта женщина? Вопросы роились и гудели, словно разбуженный пчелиный улей. Но выставить пациента вон нельзя, он обязан сделать всё, чтобы помочь, а формальности можно уладить и после. — Жалобы? Девочка почти не реагировала на раздражители. Если закрыть ей глаза, можно решить, что она крепко спит. Бледная кожа, чёрные волосы, тоже традиционное кимоно, но попроще, чем у Озаки. Мори проверил пульс, осмотрел зрачки, послушал сердце и лёгкие. Заторможенная реакция могла свидетельствовать о болезни, но температуры у юной пациентки не было. Наоборот — она была холоднее нормы. Нахмурившись, Мори закрыл окно, боковым зрением отметив, что паук уже куда-то уполз. Ну и чёрт с ним. — Она немного простыла, но ничего серьёзного, — сокрушалась тем временем Озаки. Во время разговора она кокетливо прикрывала рот рукавом. — Я внимательно слежу за её здоровьем и питанием, но в последнее время она стала слишком вялой и уставшей. Возможно, это возраст такой?.. Мори старался поддержать диалог: шутил про подростков, рассказывал стадии их развития, осторожно уточнял у самой девочки, что её беспокоит. Девочка, назвавшаяся Кёкой, флегматично отвечала, что у неё всё нормально, или вовсе молчала. В тепле она раскраснелась, у неё поднялась температура. Ожидавший противоположного эффекта Мори выдал лекарство, дал воды и присел на стул, чтобы выписать направление на более обстоятельные анализы. — Ринтаро, — вдруг услышал он и вздрогнул. В больнице никто не знал его настоящего имени. Он изменил его после переезда и считал, что так будет проще начать новую жизнь. — Ринтаро, посмотри на меня. Мори не мог не выполнить эту просьбу. Стоило ему поднять голову, как мир снова схлопнулся в чёрную дыру. Нет, женщина не исчезла и девочка тоже осталась на месте. Но вот детали… Дьявол ведь крылся именно в них, верно? У Озаки Коё было восемь глаз. Из спины выросли паучьи лапы — гладкие и длинные, отливающие перламутром в холодном свете ламп. В мгновение ока смотровая оказалась опутана тонкой, словно шёлк, паутиной. Щекой Мори чувствовал её нежное касание. — Кто ты? Чувство дежавю было до неприятного острым. Он уже задавал этот вопрос во сне. Но ему никто не ответил. — Как жаль, что вы ничего не помните, — печально вздохнула Озаки. Она приблизилась и положила ладонь Мори на плечо. От её тела исходил приятный сладковатый запах, а лишние глаза притягивали взгляд. Только теперь Мори с удивлением узнал цветы с кимоно. Не хризантемы, не пионы и даже не пошлая сакура. Ликорисы. — Что именно я должен помнить? — раздражённо переспросил Мори. — Вы уже вторая, кто требует от меня вспомнить то, чего я никогда не помнил. Если это шутка, то крайне неудачная. Озаки в ответ почему-то рассмеялась. — Для человека вы очень бесстрашны, — заметила она и коснулась лапами висков Мори. — Другой бы бился в истерике, согласитесь? А вы будто и не удивлены. Меня это радует. Мори хотел бы ответить что-нибудь язвительное или грубое, но от прикосновения лап голова вдруг взорвалась острой болью. Он зашипел и выгнулся на стуле, перед глазами растеклись алые круги. Почему-то он снова оказался на веранде дома, снова увидел Луну и пиалы, но на этот раз взгляд сфокусировался на большом пауке, что сплёл паутину под навесом и поймал в свои сети чёрную бабочку. Жертва отчаянно боролась за свою жизнь, но судьба её была незавидна: паук — паучиха — вонзила жвалы в брюшко и впрыснула яд. Спину окатило сначала жаром, а затем холодом. Паучиха медленно и неотвратимо превратилась в Озаки. Прекрасная женщина сошла к нему, перебирая длинными тонкими лапами. Её губы и подбородок были испачканы в крови. Она смущённо прикрыла грязь рукавом, а когда убрала руку, то человеческая челюсть неестественным образом вывернулась и упала на грудь, раскрыв даже не рот, а пасть, полную огромных острых хелицер. Содержимое пасти шевелилось и дёргалось, мясистый язык казался чёрным, а между хелицерами свисали нити яда и слюны. Мори понимал, что если его укусят, то он умрёт, однако не шевелился и не прогонял чудовище. Собственное спокойствие казалось ненормальным. — Вы не помните, как спасли меня, правда? — то, что раньше выглядело как Озаки, улыбнулось. Мори передёрнуло. — Подарили мне блаженную и безопасную темноту. Я не враг вам, я ваш преданный слуга. Она тоже опустилась перед Мори на колени, как и Чуя тогда. Но в этом жесте было меньше почитания, скорее… уважение? Не в силах оторвать взгляда от лап и рта, Мори погружался всё глубже в себя, где хранилось нечто важное, нечто настолько ценное, что не передать словами. Будто кадры немого кино перед внутренним взором мелькали свои-чужие воспоминания. Мори не был уверен, что не бредит, но смотрел, поскольку выбора ему не дали. Над ним сомкнулся чёрный лес, обвил корнями деревьев и удушающей влажностью. В таких местах водится множество хищников и опасных насекомых, но тот, кому принадлежала эта память, шёл очень уверенно и почти беззаботно. Он не испытывал страха. У него была цель. Мори смотрел его глазами на поляну, укутанную лунным сиянием. В её центре огромная паучиха, часть туловища которой была в подражание людям прикрыта тканью, потрошила добычу. У неё не было тогда ни причёски, ни макияжа: медные волосы текли по обнажённым плечам, а вместо помады и туши на лице красовались кровавые разводы. Вонзив хелицеры в тело какого-то бедолаги, Озаки пила его растворённые пищеварительным соком внутренности. Почти моментально тучное тело скукожилось и ссохлось, теряя влагу и объём. Лопнули и впали глаза, оставив после себя окровавленные глазницы с потёками белка. Кожа повисла сухой бумагой, такой тонкой, что любое неосторожное прикосновение могло её порвать. Закончив страшную трапезу, паучиха обернулась. — Наелась? — спросил человек, которым был Мори. — Надеюсь, он пришёлся тебе по вкусу. Паучиха довольно щёлкнула челюстью, возвращая её на место. Она выпила всё до капли, но что-то всё-таки протекло мимо рта, окропив едва прикрытую грудь и шею. Если не смотреть на паучье тело, Озаки была красива. Как может быть красив ядовитый паук, решивший, что твой дом — лучшее место, чтобы перезимовать. — Я верну тебе долг, человек, — сказала она и подползла ближе. Не-Мори протянул руку, и она припала к ней влажными губами, оставляя на коже след, больше похожий на рану. Мори снова передёрнуло, но в этом то ли сне, то ли воспоминании он был лишь безучастным наблюдателем и не мог влиять на события. — Ты будешь моими глазами. Это последнее, что услышал Мори перед тем, как вновь оказаться на стуле в смотровой. Разумеется, паутина исчезла, как и лапы. Озаки стояла возле девочки и ласково переплетала её хвостики, ничем не показывая, что имела хоть какое-то отношение к очередному кошмару. Мори вздрогнул, с трудом выпрямился и дрожащими пальцами развернул фантик конфеты. Химическая мята отрезвила. — Благодарю за помощь, доктор, — Озаки ему улыбнулась нечитаемой сладкой улыбкой. — Мы обязательно воспользуемся вашими рекомендациями. До встречи у тории. Эти посетители оставили после себя веер и бумажного журавля. У Мори не поднялась рука выбрасывать их и он зачем-то забрал «сувениры» с собой, хотя они жгли ему бедро даже сквозь плотную кожу чемодана. Хотелось уйти на больничный, а ещё лучше — куда-нибудь уехать, только если он пожалуется кому-нибудь на галлюцинации, то с врачебной практикой придётся попрощаться навсегда. Почти у самого дома он вспомнил о тех проклятых вратах. Надо бы сходить к ним в выходной. Точно. Святое место по словам верующих помогало привести мысли в порядок и отгоняло злых духов. Может быть, его прокляли? Ха-ха, сейчас Мори принял бы почти любую версию, которая объяснила бы бред, который творился с его вполне счастливой и нормальной жизнью. Выполнить задуманное удалось не сразу: дважды Мори завалили работой и один раз он банально струсил, чувствуя себя последним идиотом, который вместо похода к психиатру надеется на божественное вмешательство. К счастью, доводы разума оказались сильнее предрассудков и он преодолел сорок ступенек, трижды хлопнул в ладони и дёрнул верёвку, загадывая желание. Оно было простым. Всего лишь дать ответ, какого дьявола происходит и кто виноват в его кошмарах и видениях. Формально следовало бы пожелать избавления, однако Мори по природе был любопытен и хотел не просто чтобы странные пациенты перестали его донимать, а чтобы хоть кто-то объяснил причину, зачем они вообще к нему ходят. Сны и туманные реплики про магию и долги Мори совершенно не устраивали. На территории храма было чисто и светло. Пожилой священник подметал листья, а за метлой охотился на первый взгляд ленивый кот. Пятнистый и крупный, он явно был домашним или жил при храме, подкармливаемый добрыми прихожанами. Наблюдая за сражением с метлой, Мори невольно улыбнулся, чем привлёк внимание священника. — Он всегда такой, — кивок на кота, который победил врага и теперь с упоением драл задними лапами плотно подогнанные друг к другу прутья. — Вроде бы спит себе лениво, детишек радует, а потом как прыгнет на голубя или синицу… — Ловит? — Не всегда, — задумался священник, вспоминая. — Чаще промахивается. Но если поймал, то отпускает. Зачем ему есть птиц, если люди сами несут ему еду? Эта простая фраза зацепила что-то в памяти. То, как неизвестный человек, возможно, тот самый Абэ-но Сэймэй, «накормил» паучиху, было с одной стороны отвратительно, а с другой — не решил ли таким образом он сразу две проблемы? Прикормленное тобой чудовище не станет охотится, если ты сам будешь доставать ему еду. Особенно если еда эта — люди. Мало ли на свете тех, о ком никто не будет вспоминать и горевать? — Разумно. — Вас что-то беспокоит, — священник не спрашивал. У него были необычайно яркие и живые глаза для старика. Почти такого же цвета, как у кота, который принялся вылизывать лапу. — Можете не говорить подробностей, но… Я был бы рад вас выслушать и помочь. — Предпочитаю справляться своими силами. Оба замолчали. Мори понимал, как фальшиво звучали его слова. Он ведь уже просил о помощи. — Знаю, что это глупо, но… Вы верите в переселение душ? Я помню основы синтоизма и буддизма, но вот скажите честно: какова вероятность, что после смерти мы сохраним память о своей прошлой жизни? Жизнях? Священник опёрся на древко метлы и долго молчал, смотря на горку им же сметённых листьев. Мори нервничал и злился, желая моментально получить ответ, однако не торопил: вряд ли ему вообще скажут что-то умное и вечное, но хоть не нахамят и не погонят прочь за атеизм. — Если кратко, то да, верю, — наконец ответил священник. — Я считаю, что душа помнит все свои перерождения и жизни, в каком бы теле ей не довелось оказаться в следующем цикле. Не каждый, конечно, был французским королём или великим учёным, однако выдающиеся личности никогда не уходят в иной мир бесследно. После них всегда остаётся что-то или кто-то, кто их помнит и ждёт. Мори криво улыбнулся. — Понятнее не стало. — А вы попробуйте спросить ещё раз, но иначе, — улыбнулся ему священник и поправил тонкий закрученный ус. Кошачьи глаза отражали блики солнца. — Возможно, теперь вам ответят. — Кто, вы?.. — Нет, тот, с кем вы пьёте вино на энгава. Мори будто окатили ледяной водой с ног до головы. Он отшатнулся от священника, страшась, что и он превратится в какого-нибудь монстра о трёх головах и попытается сожрать любопытного человека, но нет. Священник остался на месте. И кот тоже. Один Мори побежал прочь, перепрыгивая сразу через три ступеньки, как в молодости. По краям лестницы он заметил древние, покрытие мхом каменные кошачьи статуи. Они тоже ни черта не объясняли, но подниматься обратно и требовать правды Мори не мог ни морально, ни физически. В боку кололо, дыхания не хватало, и он без сил рухнул на скамью в ближайшем парке. Спросить ещё раз… Собственно, что он теряет? Только разум. Только лишь его. Третий пациент пришёл в ночь полнолуния. Почти месяц спустя после паучихи. Почти месяц Мори не снились кошмары. Он думал, что тот-с-кем-надо-поговорить банально избегал его. Не желал встречаться, потому Мори мог спокойно спать, не мучиться головной болью и не видеть ничего странного. Очень понятное поведение, на его месте Мори поступил бы так же. Он узнал его по рукам. Ладно, кимоно и седые волосы тоже сделали своё дело, но руки!.. В реальности они оказались ещё лучше, чем во сне. Мори смотрел на них и видел не только мозоли, но и капли чернил, видел катану на поясе и вертикальные зрачки, каких не бывает у людей. Как он был наивен, когда позволял себе беспечно жить и верить, будто всё дурное осталось позади! — Я не помню твоего имени, прости, — сказал ему Мори, отложив карточку пациента. В ней не было никакого смысла. — Но ты наверняка знаешь моё. Мори Огай. Мори Ринтаро. Какое тебе больше нравится? Незнакомец из снов тихо хмыкнул и подошёл к Мори почти вплотную. Он пах саке, сакурой и зверем. Каким — сложно сказать, но точно не котом. Почему-то в голову пришла мысль о собаках… или волках. — Если я сошёл с ума, то хочу провести остаток безумия вот так, — признался Мори. Он так устал притворяться нормальным и не вздрагивать каждое ночное дежурство, что появление очередной живой галлюцинации воспринял с облегчением и радостью. — Ты не сумасшедший, — голос у незнакомца был хриплый и низкий. Он будто лезвие резал воздух и сам звук, проникая в уши. — Просто не помнишь. — Поможешь мне вспомнить? Они выбрались из больницы через окно. Первый этаж стал отличным подспорьем для побега. Мори ощущал странную лёгкость в теле, будто ему снова было двадцать и он только начинал учёбу в медицинском, не зная, что потом будет армия, кровь и смерть, и покорёженная психика, которая подарит ему такой вот конец. Не самый плохой из всех, если подумать. Скорее всего его найдут коллеги, вколют успокоительное и отвезут в клинику. Думая об этом, Мори улыбался. А всё ещё незнакомец с волчьими глазами привёл его к тории и взял за руку. Мори поплыл от ощущения этих восхитительных пальцев в своей ладони. Преодолевая сорок ступеней, он болтал о какой-то ерунде, рассказывал про свою жизнь, про парня на мотоцикле, про паучиху, а в ответ получал пристальный взгляд и абсолютное внимание. В какой-то момент Мори заметил, что в волосах его спутника запутался лепесток сакуры и потянулся его стряхнуть, и в этот момент почувствовал мягкий знакомый толчок в спину. Лестница стремительно пронеслась перед глазами, а после превратилась в уже почти родную веранду и сад камней. — Я умер и сломал себе шею, — сказал Мори уверенно. Потрогал шею, с удивлением не обнаружил кровавых ран, белеющих костей и прочих признаков насильственной смерти. — Странно. Ну тогда я заснул под одной из тех нелепых статуй и умру ночью от переохлаждения. Тоже вариант. Незнакомец вздохнул, закатил глаза, словно Мори нёс какой-то несусветный бред, и налил для него саке. Радуясь тому, что на нём всё ещё удобный халат, а не старинная хламида из снов, Мори послушно выпил и почувствовал, как приятное тепло растеклось по телу. Подмигивала Луна с неба. Трещали цикады. Паучиха плела паутину в углу, а в лесу раздавались грузные удары, словно кто-то бил чем-то тяжёлым по деревьям. — Юкичи, — имя сорвалось с языка легко, словно птица. — Я вспомнил! — Ну наконец-то, — проворчал тот, и Мори с какой-то детской радостью заметил выглянувший из-под юкаты серебристый хвост. — Ты не очень-то горел желанием возвращаться к нам. Мори всё ещё не понимал, почему и к кому он должен был возвращаться, но решил не спорить. Выпил ещё, и ещё, а после потянулся к лицу Юкичи, чтобы потрогать острые скулы и напряжённую линию челюсти. — Считай, что у меня был затянувшийся отпуск. — Теперь у тебя есть вечность, чтобы вспомнить. Мори чуть грустно вздохнул. — Элиза-тян будет по мне скучать!.. Юкичи взглянул на него с насмешкой, словно знал что-то, пока неведомое Мори. И послушно приоткрыл рот, позволяя себя поцеловать. Мори никогда не был заинтересован в мужчинах и сексе как таковом, но когда перед тобой потрясающий человековолк с руками, от которых ловишь визуальный оргазм, устоять очень сложно. Похоже, такое поведение не было для Юкичи неожиданным: он ловко и привычно обнял Мори за талию, словно делал такое уже тысячу раз, притянул к себе на колени. Потянул рубашку из-под ремня, недовольно заметив, что юката была бы удобнее, а не эти современные одежды, которые хочется скорее разорвать, чем аккуратно снять. Может, дело было в алкоголе, может, Мори и сам не заметил, как поддался очарованию своего безумия, но он великодушно разрешил порвать рубашку. Только халат попросил оставить, он дорог, как память! Юкичи выполнил все указания и уставился на раздетого Мори так, будто хотел сожрать. На этот раз это почему-то не пугало, а воодушевляло и даже возбуждало. Мори обнял лицо Юкичи ладонями, погладил большими пальцами морщины под глазами и поцеловал в переносицу. Чувство, как если бы он наконец-то оказался на своём месте, грело изнутри вместе с алкоголем. А снаружи его грел Юкичи, опрокинувший спиной на тёплые доски и навалившийся сверху всей безумно горячей тяжестью. Для вида посопротивлявшись, Мори подставил горло под укус и вздрогнул от прикосновения нечеловечески длинных клыков. Юкичи в любой момент мог вспороть нежную кожу, но не делал этого. Среди серебряных волос появились небольшие звериные уши, которое Мори тут же потянулся погладить и услышал скулёж, который стал настоящей усладой для слуха. Кроме ушей можно было зарыться пальцами в густой мех на загривке и ощутить приятную щекотку: это хвост задевал бедро и ноги. Не выдержав, Мори засмеялся, а после застонал. Человека и зверя в Юкичи было примерно поровну. Он кусался, рычал и оставлял на коже синяки, но при этом не причинял боли, которой можно было избежать. Близость с ним не казалась противоестественной, Мори плавился от удовольствия и удивлялся контрасту прохладного воздуха и беспощадной жары между их телами. Он слишком давно не был с кем-то, потому надолго его, к стыду, не хватило; Юкичи не возражал и с негромким урчанием слизал с живота сперму шершавым тёплым языком. Будь он котом, то снял бы вместе с ней и кожу, однако Мори повезло. С трудом сев ровно, он привалился к тяжело дышащему Юкичи и коснулся его пальцев. — Расскажи мне, что я пропустил, — после стонов говорить было больно, и Мори обрадовался появившемуся из ниоткуда чайнику с чаем. На плечи ему лёг халат, укрывая покрытую кровоподтёками и следами клыков кожу. Бёдра и поясницу слегка тянуло, но это были неудобства, с которыми Мори был готов мириться. — Что ты хочешь знать? — Всё.