Золотые бабочки

Винсенту нравится высота. Сюда не долетает ликование праздничной толпы или шум техники, только ветер свистит в ушах, но и он не в силах заглушить тихий звон, который оставляют в воздухе маленькие крылышки. Винсент смотрит перед собой. Бабочки летают перед Винсентом. Золото их крылышек заслоняет кровавое закатное небо, избавляет от холода, усмиряет боль. Винсент вязнет в густом своем сознании, не чувствуя ничего, лишь, что ему трудно дышать и больно смотреть. Золотые кромки режут бессонные веки. Золотые петли душат, распуская паучью пряжу в легких. Винсент трясет головой, и кудри рассыпаются по плечам, бабочки, растревоженные резким движением, слетаются обратно десятикратно. Уже очень давно он бредет через свои сны на волю, с каждым шагом оказываясь позади себя прежнего. Винсент хотел бы заглянуть по ту сторону сна, в реальность, где его кусочки соберутся в целое, но не может. Только смерть мира освободит его. Только смерть множества издающих звуки людей одарит его покоем. Винсент опускает взгляд под ноги, между балок и причудливых конструкций. Внезапно среди золота и звона расплескивается чернильное пятно. Мужской худощавый силуэт, который бабочки не способны преодолеть. Они бьются о невидимую преграду контура, их крылья плавятся, воздух вокруг передвигающейся фигуры звенит и сияет, но они не могут пробиться внутрь. Винсент смотрит, не мигая, и не может утолить голод по черноте, он смотрит, мрак притягивает его, заманивает, приковывает. Бабочки суетятся вокруг, им досадно терять хорошую игрушку, но им не встать между застывшим взглядом Винсента и пришедшим человеком. Молодой охотник за головами не просто перемещается, он высматривает добычу, но добыча тут – не Винсент. Спайк оглядывается и видит невыразительный скучный мир. Закат такой, как сто закатов до него и тысячи после. Практически бесцветный фейерверк в честь празднования очередного чего-то. И среди нагромождения блеклых деталей рождается силуэт, вылепленный золотом. Он текучий и живой, он летит, как смертельная отравленная стрела и тихо звенит, заполненный золотыми монетками. Кудри Винсента темные и нечесанные, но Спайк ощущает их, как пламя на своей щеке. Пятна и пульсация праздничного салюта остаются Винсенту незаметными за золотым мельтешением крылышек, как и его звук; он слышит тихое позвякивание постоянно и уже привык. Все, чего он хочет, все, что его манит, это непроглядный мертвый космос в форме человека. Оглушенный фейерверком, Спайк поднимает голову навстречу Винсенту, который приближается сверху, медленно, будто воздух стал плотным, как вода. Спайк стреляет и попадает. Рана возможно смертельна, но Винсент спокоен. Боли нет, а времени хватит на то, чтоб получить для себя тишину и мрак, загребать обеими руками зону, лишенную звона и золота. Винсент едва различает черты лица своего противника, ему кажется, что он видел его в зеркале давным-давно. Драка с самого начала не имела смысла. Винсенту слишком просто уследить за энергичными движениями противника, ведь он как зияющая рана во сне, путь к свободе из мира, залитого золотом. Нельзя упустить черное пятно, если все вокруг сияет. Винсент сильнее и быстрее. Каждый пропущенный удар он едва ощущает. Бабочки бьют его по лицу, желая защитить, или погубить? Винсент сплевывает кровь, и она тонкой струйкой рассекает его подбородок. Крепкие пальцы впиваются в свежую рану, Спайк рвется прочь, но Винсент уже поймал свою тишину и темноту, мертвую зону, свой покой, и не отпустит. Он бьет Спайка по голове, чтоб тот не вырывался, бьет его руками, ногами, бьет пистолетом. Спайк не сдается и пытается ускользнуть, лишить Винсента того, что он страстно желает получить. В отчаянии, но отрешенный внешне, Винсент все сильнее смыкает руки вокруг его горла. Спайк теряет сознание и приходит в себя, когда стало слишком поздно спасать мир. Он слаб, дезориентирован, проталкивает порции отравленного воздуха в себя и осознает, что заражен. По кромке зрения мерцают блестящие пятнышки. Они еще не четкие, и слишком тихо звенят. Волосы пойманного охотника пропитала тьма. Винсент коснулся ее тепла и приложил перемазанные пальцы к губам. Тьма оказалась липкой, соленой, и пахла железом. Снова обман. Винсент думал, что сможет испачкать руки в непроглядном мраке, рассмотреть свои ладони, растереть тишину по лицу, но это невозможно. Покой и тьма и не переходят от Спайка к нему, и тогда, измученный звоном, он решает сам вторгнуться во тьму. Перед глазами Спайка гаснет мир, жива и горит только фигура из золотых бабочек. Он понимает, что золото убьет его, но избежать этого не в силах. Он чувствует жадное касание рук к коже, вертит головой, невольно подставляя шею под безумные поцелуи. Винсент желает вытянуть из Спайка, наполняющую его тьму, но терпит поражение. Спайк сжимается, когда Винсент берет его тело, не как любовник, но как грубый яростный дикарь. Торопливый, напористый. Сминающий слабое сопротивление, проникающий в самое нутро. Горячей пульсацией Винсент изливается в Спайка, превращая его сознание в бешеный балаган перепуганных мельтешащих крылышек. На секунды он замирает, ошарашенный наступившей вокруг тишиной. Хватает ее ртом, задыхаясь, панически обшаривая взглядом реальность, ожидая обжечься о проступившее золото, но ничего не происходит. Винсент запрокидывает голову, трясет гривой, хохочет, как сумасшедший. Хмурясь от боли, Спайк дотягивается до пистолета. Второй выстрел более смертельный, чем предыдущий. Золото выплескивается со спины Винсента, рисует крылья на деревянных досках, превращается в красное. Снова обман. - Из всех дней, что я прожил, реальны лишь те минуты, что я провел с тобой. Бабочки садятся на его веки золотыми монетами, и Спайк мучительно ждет, когда галлюцинация растает.