Tu es devenu mon soleil

Раны заживают, но навсегда оставляют рубцы и шрамы. Они не болят, но при этом служат вечным напоминанием о боли, страданиях и потерях, которые с собой приносят. Возможно они перестают болеть физически, но ту душевную боль, что вызывают эти шрамы при любом взгляде на них, куда хуже. Если бы можно было выбрать между физической и душевной болью, Жан выбрал бы физическую. И пусть ему прийдеться истезать свое тело тренировками ещё большее количество времени, чем он уже это делает, пусть он будет расчесывать руки в кровь выполняя очередную прихоть Рико, он бы сделал все что угодно, чтобы оставить шрамы только на теле, не перенося их рубцами на свое сердце. Жизнь в Эверморе была кошмаром, обвалакиваюшим мысли чёрной пеленой из пыток и мучений, что предоставили в его жизнь Вороны. Чёрный... Как же он ненавидел этот цвет. Темнота, которой не видно конца—так можно описать все что касается Воронов. Жан ненавидел думать о тех временах, ненавидел вспоминать темноту тех коридоров что окутывали всё общежитие, как будто создавая целый лабиринт из тьмы; ненавидел их раздевалки и форму, что конечно тоже были окрашены цветом самой смерти. Смерть... Люди часто бояться её, стараясь всеми возможными силами не думать о том, что сквозь минуты, часы, месяца или года их жизнь подойдёт к концу. Они панически бояться представить что их ждёт потом, когда глаза закроются, а тело заснёт вечным сном. Они бояться потерять самое дорогое что у них есть— их жизнь. Но он мечтал о смерти... Сколько мучительных часов он провел, сидя на своей кровати в кромешной тьме собственного подсознания, обдумывая то, как его жизнь обрывается и смерть блаженством растекаеться по венам, уносят его израненую душу далеко от сюда. Он жаждал этого больше всего на свете, потому что вокруг была лишь всепоглощающая тьма, у которой не было конца, а находиться в ней стало просто невыносимо. Ощущать лезвия ножей Рико, когда у того не задался день, и он решает выместить всю злобу изрезав тело Жана тонкими линиями, из которых в считанные секунды, словно реки начинает растекаться алая кровь; чувствовать ноги его прихвостней по всему своему телу, которые с каждом ударом выбивают весь воздух из его  уже и так бездыханого тела, а позже, чувствовать их мерзкие прикосновения бродящие по недавно оставленным ранам, слышать их сбитое от возбуждения дыхание над своими ушами, и чувствовать ощеломляющую боль, которая пронзает по лучше любого из ножей Рико каждую клеточку тела, когда они вдалбливаються внутрь него, при этом не забывая пару раз хорошенько приложить его головой о каркас кровати, да так, чтобы тот получил сотрясение, но при этом не отключился. А то как ведь, видать пропустит все веселье. Но самое страшное было не это. Весь ужас наступал тогда, когда они уходили, закрывая за собой дверь, и оставляли его одного со всей этой грязью и отвращением, что поселились в его голове. Он часами сидел на месте без возможности пошевелиться, пытаясь заставить мозг прекратить выбрасывать все эти злобные картинки из подсознания. Он умолял свой разум остановиться, а гул в ушах заткнуться. Он просто хотел тишины. Тотальной, кромешной тишины, где не будет ничего: ни мерзких стонов, что продолжали звенеть в его ушах, ни вечного потока мыслей, что словно в карусели кружат его, кидая с одной качели боли на другую, ни стука его собственного сердца. Ничего. Он хотел умереть... Но однажды, когда он в очередной раз открыл глаза, после пропитаного кошмарами сна, с ожиданием увидеть кромешную тьму перед собой— он увидел свет. Далёкий, но ослепляющий лучик света, что даровал надежду на новую жизнь. И имя этому лучику— Джереми Нокс. Капитан солнечной команды Троянцев, что были абсолютными противоположностями Воронам. Они были светлыми, добрыми, всегда шутили и улыбались. В их команде не было места жестокости, насилию или конкуренции. Они были настоящей семьёй, которая приняла под свое крыло, израненого, шугаюшегося от каждого шороха и хмурого Жана Моро. Они медленно, но уверенно старались показать Жану что значит забота и поддержка, пытались научить его тому, что не каждое прикосновение несёт за собой боль или удар. Они залечивали раны, заставляли сростатся, давно поломаные крылья, чтобы тот снова мог взлететь и вдохнуть полной грудью воздух настоящей жизни. И Джереми был главным в этих стараниях. Он приложил очень много усилий, чтобы заставить Жана узнать, что значит настоящая любовь. Он принял и спас его от тьмы. Он стал его солнцем, что освещает путь и заставляет кошмары ночи растворяться, словно утреняя роса под теплом солнца. Джереми стал единственной причиной Жана перестать жаждать смерти и наконец, начать желать продолжить жизнь. Он сам стал его жизнью. Именно Джереми заставил Жана,  впервые в его жизни, отпечатать в голове не мысли об унижении и страхе, а воспоминание которое будет греть душу, даже в самые тёмные моменты. Это было мгновение, когда сердце пропустило удар, в животе поднялись миллионы бабочек, а мир вокруг застыл и сошёлся только на парне с волосами, напоминающими настоящие лучики солнца. Он стоял перед ним и с его уст слетали фразы, на столь родном для Жана языке: " Tu es ma lune Jean Moreau et je veux être ton soleil qui t'entourera de chaleur et te gardera au chaud chaque fois que le ciel nocturne devient trop sombre et froid pour le gérer seul" ( "Ты моя луна, Жан Моро, и я хочу быть твоим солнцем, которое будет окружать тебя теплом и согревать, когда ночное небо становится слишком темным и холодным, чтобы справиться в одиночку") По щекам потекли теплые слезы счастья, а сердце, покрытое шрамами и окутаное вечным холодом, наконец-то смогло согреться и почувствовать что же значит любить каждой частичкой своей души. Если раньше Жан бы отдал все, чтобы наконец то погрузиться во тьму и умереть, то сейчас, он сделает все что угодно только для того, чтобы иметь возможность всегда видеть эту солнечную улыбку, что озарила лицо Джереми в момент когда Жан по собственной инициативе доверил ему всего себя и подарил свой первый, настоящий поцелуй. И он готов дарить их снова и снова, ведь он знает что его солнце никогда не причинит ему вреда...