Чище голубого неба, светлее, чем воспоминания

      Отвратительное чувство пустоты гложет уже давно, раздирая ноющую от боли глотку на части. Паршивое настроение само напрашивается, лезет из всех щелей, которые не прикрыты или не заколоты досками. Ворон скачет рысью, всё тело трясёт и сосредоточиться на чём-то одном просто немыслимо. Всё ускользает от взгляда янтарных глаз, а тонкие руки ведьмачки потряхивает. Стоя на стремёнах, девушка старалась крепко держать меч, чтобы тот не выпал из рук. Кусая губу, она была готова взвыть от боли в груди, которая медленно поглощала её с каждым разом.       — Олеж, ну не надо! — Брюнетка упиралась ладонями в грудь парня, весело улыбаясь и хитро щуря глаза. Венок из лютиков слегка сполз с головы, на спине были тёплые руки, скользящие вниз к талии. Музыкант мягко улыбнулся, поправляя венок и быстро целуя девушку в губы. Лютнист старался покрыть всё лицо поцелуями, особенно нежно касаясь шрама на переносице и того, что проходил по одной стороне губ к подбородку.       — Что, уже и целовать нельзя? — как-то обиженно поинтересовался Олегсей, вновь целуя в щеку, заправляя выбившуюся тёмно-кофейную прядь за ухо. Ведьмачка переместила ладони с груди на плечи, легонько поглаживая и глядя в голубые глаза напротив. Хотелось тонуть в них, оставаясь на дне столь прекрасного омута. Олегсей был нежен и терпелив с девушкой, оттого и не торопился. Давал время, чтобы привыкнуть к новым ощущениям. Слегка комкая в пальцах светлую рубашку парня, Катерина слабо улыбалась, не желая отпускать барда далеко от себя.       — Можно, просто… Как-то непривычно и непонятно…       — Ты привыкнешь, всё приходит не сразу. — Брюнетка зарылась пальцами в вихрастые чёрные волосы, перебирая их и прижимаясь лбом ко лбу парня. Можно ли было запечатлеть этот момент, оставить его где-то на границе здравого ума и холодного эго участи ведьмака? Конечно можно.       Удар мечом по дереву, кора летит в разные стороны, острыми щепками впиваясь в открытые участки кожи. Шипя сквозь зубы, янтароглазая одним рывком узд поворачивает Ворона в другую сторону, скача уже не по прямой дороге, а где-то поодаль от неё. Конь петлял среди деревьев, неся на спине буйную хозяйку, подчиняясь её капризам. Он хоть и глупое животное, но ментально чувствует её боль и принимает часть на себя. Катерина каждый раз, как только проезжала мимо деревьев, делала замах и ударяла мечом по коре до самых щепок. Хотелось кричать на всю округу, чтобы птицы взмыли в чистое голубое небо, которое намного светлее, чем её воспоминания.       — Так, подожди! Я немного не понимаю…       — Кать, тут просто надо ставить аккорд на нижние струны. — Голубоглаз сидел за спиной девушки, направляя её руки. Пальцы аккуратно ложились на гриф лютни, тёплые руки музыканта едва касались холодных девичьих. Повернув голову к парню, брюнетка слегка нахмурилась, смеша своим действием Олегсея.       — Не смейся! Между прочим, я пытаюсь понять тебя…       — Вот смотри. — Лютнист кивком головы указал на левую руку, ведущую чужую по струнам. Девушка сосредоточила взгляд на ней, не видя того, с каким трепетом на неё смотрит черноволосый. Он мягко нажал на руку девушки, призывая попробовать поставить аккорд и чуток подсказывал. — Указательный на первый лад второй струны, средний на второй лад четвёртой струны, а безымянный тоже на второй лад, но третьей струны.       Поставив аккорд, Катерина под второй ведущей рукой аккуратно провела по струнам. Раздался слегка режущий звук, но среди него всё равно проскочил минорный настрой. Ведьмачка выдохнула сквозь зубы, понимая, что опять накосячила и что надо пробовать ещё. На ухо мягко шепнули: «Расслабься, а то ничего не получиться…».       Громкий крик отчаяния разнёсся по лесу, из глаз потекли слезы, больно щипая обветренную кожу. Ведьмаки не должны проявлять чувств, но они есть. И такая прогулка наедине с собой могла дать повод выпустить весь пар, что накопился за долгие годы душевного одиночества. Проезжая мимо ещё одного дерева, девушка настолько сильно ударила мечом по коре, что лезвие застряло в ней. Полет с коня на землю был самым больным за последние пару десятков лет; спина ударилась о промёрзлую землю, отчего брюнетка громко вскрикнула. Хватаясь пальцами за ткань кожаных брюк, она пыталась угомонить появившуюся боль в голове и пояснице, но при этом не переставала драть глотку своим криком.       — Это мне? — Янтарные глаза удивлённо уставились на букет лютиков, рассматривая их очень внимательно. Парень сел рядом с ведьмачкой, придвигаясь к ней поближе. Обвив рукой её талию, Олегсей по-доброму усмехнулся, когда Катерина с превеликим удовольствием уткнулась в букет лицом. Слыша довольный вздох, а после и видя немного скупую улыбку, музыкант нежно прильнул к губам брюнетки. Тепло расползалось по телу, отдаваясь приятным гулом где-то в голове.       — Тебе, кому же ещё? — шёпотом произнёс голубоглаз, глядя в янтарные глаза. Катерина пару секунд посмотрела на него, после откинула букет куда-то в сторону и гордо повалила лютниста на кровать. Пристроившись поверх него, девушка положила одну руку ему на грудь, другой зарылась в чёрные вихры. И взгляд у неё такой хитрый и игривый, даже нежный. Сердце ведьмаков бьётся медленнее чем у человека, но сейчас оно сравнялось с Олегсеем.       — Спасибо, Олеж… — немного сонно выдала брюнетка, прикрывая глаза. Чувствуя в своих волосах тёплую ладонь, она совсем расслабилась, переставая перебирать чёрные пряди Олегсея. Музыкант улыбался уголками губ, глядя на засыпающее на его груди чудо. Персональное чудо, пусть и колючее почти во всех смыслах.       — Доброй ночи, моя радость.       — Доброй, моя жизнь…       — Дерьмо! Как же всё достало! — с земли подняться было очень тяжело, особенно когда спина в самый ненужный момент решила отдать концы. Опираясь рукой о дерево, Катерина свистом призвала Ворона к себе, аккуратно залезая обратно в седло. Она понимала, что идти до Каэр-Морхена не сможет, но и в седле держаться тоже сложно. Преодолев боль, ведьмачка слегка пришпорила коня, заставляя идти того чуть быстрее. Проезжая мимо дерева, янтароглазая вытащила меч и положила его обратно в ножны. Тупая гложущая боль не позволяла нормально соображать, посылая новые импульсы воспоминаний. Снег под ногами коня хрустел, напоминая о предстоящей долгой зиме. В Каэр-Морхен не хотелось возвращать, но ведь там будут волноваться. Брат, его верный бард, дитя неожиданности, ведьма — как же они иногда надоедают. Любить их, безусловно, Катерина любила и даже уважала. Даже такой факт, как признание барда в любви к её брату, и то вызвал больше боли.       — Сегодня куда едем, радость моя? — Олегсей сидел впереди ведьмачки, держа узды в руках и управляя Вороном. Конь был послушен, вовсе не пытался сбросить парня с себя. Катя прижалась к старшему, обвив руки вокруг талии и поставила подбородок на плечо лютниста.       — В Уайтхолл, надо бы заглянуть, что там вообще творится. Оттуда заказ поступил на гуля. Вот и узнаем, каков он из себя. — Янтароглазая чмокнула парня в щеку, смешливо фыркая от чёрной пряди, попавшей в нос. Тихо чихнув, ведьмачка услышала смех голубоглаза от которого стало как-то легко на душе. Последние пару дней дороги приносили боль и кошмары, поэтому девушка иногда могла засыпать на ходу. Черноволосый мягко улыбнулся, небрежно потрепав младшую по волосам и возвращая взор к дороге.       — Как скажешь. Но мы там останемся подольше. Хочется спеть о тебе, чтобы все знали, кто тут волчица Континента.       — Ой, ты льстишь себе, Олеж!       — Нисколько, моя любовь!       Каэр-Морхен уже был не за горами, как ведьмачка остановила коня. Среди деревьев бродил до боли знакомый силуэт, в таком же плаще, как в последний день их совместного путешествия. Те же голубые глаза, как будто чистое небо или кромка льда на пруду, тот же стройный стан. Красная рубашка, чёрные кожаные брюки, высокие сапоги по колено — не было никаких сомнений, что это он. Играя на лютне, парень пел их общую песню:       — Оставаясь пеплом на губах, я буду помнить твой страх. Я буду ждать, когда стихнет он, чтобы остаться с тобой вдвоём. Я рядом буду, сберегу от бед. И ты будешь знать, что их больше нет…       Быстро спешившись, девушка бросилась вперёд, за ним, лишь на грани здравого ума и больного сердца думая, а вдруг это всё глюки? Если это и так, то самые лучшие за последние три с половиной столетия. Да даже напиток из дурмана не сравниться с тем, что она сейчас испытывает.       — Олежа! — крикнула брюнетка, останавливаясь в паре метрах от парня. Он обернулся к ней, перестав играть на лютне и недоуменно посмотрел на неё. Кажется, осознание медленно пришло в голову, а на лицо поползла улыбка. В янтарных глазах мир стремительно стал терять краски, дыхание сбилось и руки задрожали. Нет, это же не сон, верно? Повесив лютню себе на спину, Олегсей аккуратными шагами приближался к девушке. Она стала слегка покачиваться и могла свалиться в снег.       — Катя… живая… — лютнист быстро подошёл к ней и заключил в объятия. Крепко прижимая девушку к себе, голубоглаз чувствовал на своей рубашке мокрые пятна. Слабо обняв парня в ответ, Катерина наконец позволила себе издать последний крик, отдающийся в глотке сухостью и болью. Музыкант был живой и тёплый, вовсе не холодный. Нет, нет, если бы к нему нельзя было прикоснуться, он был бы мёртв. А тут парень сам её обнимает, шепчет что-то успокаивающе, гладит по волосам и спине.       — Живой, боже!.. Ты живой… живой…       — Да, так и есть, моя душа.       — Идиот, как же я люблю тебя! — Катерина подняла заплаканный взгляд от плеча парня, впиваясь в родные губы поцелуем. Заглушить боль почти удалось, только спина после падения немного болела, но всё было прекрасно. Даже более чем прекрасно. Олегсей был нежен с такой напористой особой, инициативу на себя взял не сразу, давая янтароглазой побыть главной. Всё-таки, прошло около сотни с небольшим лет, можно её понять.       — Я тебя тоже люблю, но не могла бы ты быть чуток спокойнее?       — Олежа, блять! Между прочим, я за это время столько раз успела почти на тот свет отправиться. Всё время о тебе вспоминала, дурень мой…       — Я тоже часто о тебе вспоминал…       Каким образом выжил Олегсей и что он делал все эти годы, парень рассказал уже в Каэр-Морхене. И Катерина и вправду была счастлива, как никогда в жизни. Ну разве что, второй раз…