Последняя песня

В полутёмной комнате едва различим силуэт за столом, склонившийся над листами бумаги. Часы отсчитывают секунды, минуты, но тёмная фигура почти не шевелится, лишь по лёгким покачиваниям плеч в такт дыханию можно понять, что за столом не статуя, а живой человек. Изредка рука нервно дёргается, сжимая карандаш и выводя пару символов, но почти сразу же написанное стирается ластиком, и фигура вновь неподвижно замирает. В конце-концов, после нескольких попыток написания лист бумаги, изрядно стёртый и потрёпанный, сжимается в смозоленной ладони, и, скомканный с особой яростью, летит куда-то вглубь комнаты.       — Чёрт возьми... не получается. Силуэт приподнимается со стула и бросает взгляд на зеркало на двери шкафа. В ответ смотрит сгорбленная фигура, осветлённые волосы взъерошены и закрывают поникшие ореховые глаза. Свет почти не проникает сквозь закрытые шторы, но даже небольшого освещения хватает, чтобы рассмотреть себя и отвернуться — смотреть на того, кто некогда был яркой звездой на сцене, отличным другом и заботливым партнёром, а сейчас не может выйти уже второй день из комнаты, утопая в пучине своих эмоций и апатии, не хватает сил. Впервые за всю жизнь у Юки не хватало сил, чтобы посмотреть на себя, не говоря уж о том, чтобы, наконец, приготовить себе поесть или ответить на сообщения, разрывающие его телефон. Его группа искренне переживала за него, но Йошида просто-напросто отключил уведомления. Не было сил на общение, на действия — эта ссора с Мафую, пусть и была совсем пустяковой, это гитарист отлично понимал... но что-то в ней было такое, что не отпускало. Обыкновенно Юки редко обращал внимание на небольшие разногласия или старался всё уладить до перепалки, но сейчас... Словно пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, Йошида берёт в руки гитару, до того уныло лежавшую в одиночестве на кровати. Если не получается написать текст, почему бы не попробовать подобрать подходящую мелодию, а потом наложить слова? Впрочем, эта мысль вскоре тает без следа — пальцы почти не слушаются, то и дело задевая соседние лады, срывая фальшивые ноты, да и никаких цельных мотивов не выходит. Недолгое время Юки перебирает струны, пытаясь поймать хоть какую-то волну вдохновения, но вскоре откладывает инструмент, случайно задев струны. Ноты замирают в воздухе, тяжёлые, неприятные, словно нагнетающие, и Йошида морщится от неприятного сочетания звуков, слившихся в единую какофонию. Но и тишина, воцарившаяся после этого, ненамного лучше — она давит, проникает в голову, вороша все самые неприятные мысли и воспоминания, заставляет вспоминать всё произошедшее снова, всё то, что так хочется забыть, всё то, от чего он пытался убежать.       — Я всё ради тебя сделаю, как ты не понимаешь?!       — Может, ты и умрёшь ради меня? Почти мгновенно, практически на автомате, Юки думает — Мафую не желал этого всерьёз, и это было сказано на эмоциях. Но тяжёлый осадок остаётся комом в горле и никак не желает уходить, лишь всё больше затягивая гитариста в нерадостные угнетающие мысли. А вдруг Сато был серьёзен? А вдруг он действительно желал этого для Юки? Йошида поджимает губы. Как бы ни хотелось не думать об этом, непрошенные мысли прочно застряли в голове. Возможно, стоит сходить развеяться. Хотя сама мысль о выходе из дома казалась отторгающей и даже пугающей, но, возможно, так он сможет вдохновиться, или, по крайней мере, отогнать неприятные мысли, оставив на их месте лёгкий туман эмоций, который и поможет с новой песней. Юки был из тех людей, которые черпают вдохновение для музыки из эмоций и чувств. И даже из таких неприятных и мрачных эмоций он хотел создать новую песню, огранить подходящими словами и украсить аккордами, словно редкое произведение искусства. И сейчас, прямо сейчас, когда бьют чистейшим ключом эмоции — растерянность, страх, что-то, на грани презрения к себе за то, что так расстроил самого близкого человека, и разочарования в самом себе вновь, за несдержанность, вспыльчивость, за то, что не поступил разумнее и не промолчал, вместо того, чтобы раздувать огонь ссоры — нужно не дать им сформироваться в неприятные мысли, требуется лишь сохранить настроение, и потому... Йошида вздыхает, уныло натягивая кофту потеплее — и в голову лезут непрошенные воспоминания, как эту кофту носил Мафую во время одной из ночёвок, и как забавно выглядел Сато в большой не по размеру одежде, Юки отгоняет их, хмурясь и стараясь переключить внимание на другую одежду. В конце-концов, даже если он не сможет найти вдохновения, то хотя бы прогуляется в одиночестве, и... Стоило задуматься о том, куда же стоит пойти, как в животе тоскливо заурчало. Верно, он же так был погружён в эту ссору, в свои эмоции, чувства и желания создать новый шедевр (или же отвлечь свои мысли как можно сильнее? Юки затруднялся ответить точно), что совсем забыл о том, что с того момента, как вернулся домой и заперся в комнате, он совсем не ел. Он покидал свою комнату лишь по естественной нужде, после чего запирался снова, вновь и вновь стараясь сосредоточиться на песне. Впервые за эти два дня в голове Йошиды формируется чёткая мысль, и, прежде чем бесшумно покинуть квартиру, он захватывает кошелёк — всё равно готовить он не станет, боясь разбудить мать, так что взять готовую еду в магазине было отличной идеей. Ночная прохлада приятно освежает усталое лицо, пока гитарист неспешно идёт в ближайший круглосуточный супермаркет, а ветер треплет слипшиеся пряди волос. Впрочем, Юки не ощущает стыда за свой внешний вид — улицы пусты, да и его голова сейчас совсем опустела, пока он рассматривает деревья в парке, скрытые во тьме. Когда он заходит в магазин под негромкий шорох автоматических дверей и вялое приветствие ночного кассира, то первым делом собирается шагнуть к полке с готовыми обедами, но что-то отвлекает внимание подростка. А отвлекает его цветная вывеска в разделе напитков, и Юки, заинтересованный, шагает прямо к холодильникам. Когда он, поддавшись красочной упаковке и вкусу, хватает несколько банок, то не сразу замечает на них надпись: «пивной напиток». Он замечает эту надпись уже на кассе, протягивая продавцу сэндвичи и готовый обед, а затем и банки. Впрочем, на удивление Йошиды, который на мгновение растерялся, но всё же поставил напиток на кассу, кассир, смерив его уставшим взглядом, не убирает товар и не требует документов, молча пробивая. Сначала Юки хочет отказаться — в конце-концов, он не из тех, кто любит выпить и в принципе не пил. Но, немного подумав, под пристальный взгляд кассира забирает всё, что купил, и уходит. С одной стороны, он уже заплатил, и не было никакого желания оформлять возврат. А с другой... может, хоть так он сможет заняться песней, потому что на ум всё ещё ничего не приходило, ни единой мелодии или хотя бы мотива. Этому потакал и внутренний голос, противно отдающийся в голове напоминанием о ссоре, этот голос словно звал разрушить всё то, что осталось от Юки и пыталось им двигать. Дорога до дома запоминается плохо — гитарист неслышно заходит в квартиру, стараясь закрывать скрипящие двери как можно тише, поднимается к себе, и вскрывает обед. Согласно инструкции, его требовалось разогреть, но голод, пробудившийся во время короткой прогулки, давал о себе знать, и потому Йошида торопливо принимается за холодную ночную еду. Когда вскрыта последняя из банок, взятых Юки случайно, в голову отдаёт лёгким туманом — совсем не тем, что он хотел. Он хотел отдалиться от чувств и своих тревог, но с каждым новым глотком его сознание одновременно мутнеет и вновь напоминает о словах Мафую. Образ любимого человека, искажённый сознанием, из простой фразы, брошенной в пылу ссоры, превращается в обвинения, словно невысказанные мысли Сато. Где-то в глубине души Юки понимал — все его мысли сейчас лишь воплощения страхов, которые до того скрывались, а сейчас, под действием алкоголя для непривычного гитариста, вырывались наружу. И вот размытый образ Мафую, обыкновенно тихий и нежный, сейчас едва ли не кричал в голове на Йошиду. Недостаточно внимания было уделено. Недостаточно много времени вместе. Вечно всё внимание группе и музыке. Не ценил человека, который искренне его любил. Юки жмурится, словно стараясь не видеть эти тревожные мысли, но как можно убежать от самого себя? С закрытыми глазами становится ещё хуже — внутренний образ Мафую, который, очевидно был ложным, становился всё более агрессивным, срывая взявшуюся неизвестно откуда злость на Юки. И тогда Юки, сжав ещё недопитую банку, делает глоток, хватает карандаш и бессознательно тянется к истерзанному многочисленными стираниями нотному листку на столе. В себя он приходит через несколько минут, когда несколько строк исписаны плавающими нотами. Его взгляд концентрируется на написанном, а губы беззвучно напевают получившуюся мелодию, и мерзкие мрачные мысли ненадолго отступают, уступая место вниманию. Пока Йошида тянется к гитаре, чтобы опробовать, его не покидает тревожное ощущение — мотив до боли знакомый, будто давно вертелся на подкорке сознания. Будто его напевал кто-то невероятно знакомый. И когда трясущиеся пальцы повторяют текст с листа без единой ошибки, Юки будто осеняет. От нотного листа и инструмента гитарист отрывается только когда начинает заниматься заря за окном, нежно проникая сквозь плотно задёрнутые шторы в комнату случайными лучами в щели. Сначала Йошида не понимает, откуда берётся свет за окном, но, обернувшись на часы, он недоумевающе потирает глаза. Неужели он действительно провёл всю ночь за гитарой?.. Впрочем, именно сейчас его предательски клонит в сон, когда работа закипела, и Юки, пригретый лучами восходящего солнца, успевает только отложить гитару на пол, прежде чем засыпает прямо на столе. Просыпается он ближе к полудню, разбитый ночными кошмарами, вернувшимися, стоило ему расслабить своё внимание. Сумбурно проверяет написанные ноты, одеревенелыми пальцами повторяя мелодию на гитаре, и со вздохом собирается исправлять ночные заметки, как неожиданно его глаз цепляется за фотографию на столе. Юки поддаётся порыву взять её в руки, и, кажется, очень зря — он непроизвольно хмурится, мгновенно отвлекаясь. На картонке в стеклянной рамке изображены... они, Мафую и Юки. Эту фотографию сделала мама Юки в начальной школе, ещё до того, как их пути разошлись. На картинке двое счастливых детей, которые смеялись от какой-то шутки и держались за руки. Они ещё не знали, что их ждёт, что когда-то они так глупо поссорятся... В мыслях Йошиды, которые тут же возвращаются к ночным искажённым словам Сато, которые, как ему казалось, он почти что слышал в реальности, в его потаённых страхах совсем нет места проблеску света — когда-нибудь они вновь будут так же держаться за руки, как и на фотографии, и смеяться с очередной шутки. Сейчас Юки совсем один, и в своих мыслях, и в своей боли, и для него это было концом. Он не замечает, как начинают дрожать его обыкновенно уверенные руки, и фотография в стеклянной рамке выскальзывает из пальцев, с грохотом падая на пол. Стекло разлетается осколками под ногами, лишь фотография остаётся невредимой, и гитарист медленно опускает затрясшиеся руки. Для его и без того нелёгких мыслей это было худшим предзнаменованием. Сам Йошида не помнит, как он оказался на улице с кошельком, как снова торопится в тот же магазин, что и ночью, как с облегчением вздыхает, увидев ночного кассира, как снова берёт те же банки, на этот раз уже по своему желанию, и как торопливо возвращается домой. По правде говоря, все эти деньги были отложены на аренду зала для репетиции, которая была назначена ещё на вчера, но Юки не нашёл в себе сил ни прийти на репетицию, ни хотя бы написать своей группе. Чувство вины теперь росло, стоило ему вспомнить об этом, и теперь к осуждающему образу Мафую добавились вечно вспыльчивый Хиираги и молчаливо осуждающий Шизусуми. Первая банка вскрывается ещё до того, как Юки переступает порог дома — на его счастье, мать уже была на работе, поэтому он мог не слишком скрываться, но по привычке ходит дома неслышно. И вновь он возвращается к нотному листу и гитаре, то пробуя написанное на струнах, то стачивая карандаш новыми и новыми исправлениями. Это... совсем не то, что хотел Юки. Он хотел создать хрупкий шедевр, средоточие его переживаний, с изящным слогом, как он обычно вдохновлялся встречами с Мафую. Но то, что он делал сейчас... это было больше похоже на отчаянный крик души. Едва ли не истеричные скачки нот, словно отражающие ход мыслей Юки, наспех и вразнобой подобранные слова, оголяющие сердце и душу гитариста... Чем больше он работал над песней, тем острее врезалась в мысли ссора и последние слова Мафую. Впрочем, если идёт хоть какая-то работа, это лучше, чем вообще ничего. На этот раз банки заканчиваются поразительно быстро, и Йошида не замечает, как случайно задевает рукой одну, и та падает, остатками на дне пачкая нотный лист. Юки вздыхает, отодвигая банку, и снова пытается повторить мелодию на гитаре. Но уставшие пальцы неохотно поддаются, запинаясь и срывая фальшивые ноты. Гитарист хмурится, пытаясь сосредоточиться, но выходит только хуже — туман от алкоголя отвлекает, Юки теряется в родном инструменте, забывая расположение нот, и он со злостью бросает гитару на кровать. Задетые струны жалобно отзываются ударом об одеяло и затухают, пока подросток сидит, поджав губы. Эта песня... решительно ему не нравилась. Ни мелодией, ни словами, ни тем, как она у него выходила. Йошида остервенело комкает нотный лист, но, неожиданно передумав, оставляет на столе вместо того, чтобы бросить к другому на пол. Возможно, её стоит доработать позже. В комнате вновь воцаряется тишина, не нарушаемая ни скрипом карандаша, ни тихим скольжением пальцев по струнам, а с тишиной возвращаются все те мысли, от которых Юки стремился убежать, работая над песней. Только вот в отличии от неё, все мысли смогли стать едиными целым, выстроиться общей идеей и поглотить весь разум и душу Юки. В голове снова образ Мафую — то кричит, совсем как в ссоре, то бросает тихое: «ты же со мной только по привычке... не нужен я тебе». Следом за Мафую появляется кричащий Хиираги — напоминание о том, что Юки подвёл группу, пропустив репетицию. «Да ты постоянно в облаках витаешь со своими мечтами о Мафую! Не можешь сосредоточиться на нотах, а у нас на носу концерт!» — повторяет он раз за разом под недовольный взгляд Сато. А затем Шизусуми, до того молчавший в стороне и ждавший, пока голос Хиираги не охрипнет от криков, добивает: «Ты не можешь совмещать, Юки. И доставляешь неприятности всем. Хватит уже мешать всем — и нам развиваться не даёшь, и Мафую расстраиваешь». От последних слов искажённого сознания самому себе туман в голове мгновенно затуманивает мысли. Юки не помнит, как резко поднимается со стула, наступая на разбитую рамку фотографии и царапая ноги до крови, как торопливо выбегает из комнаты лишь для того, чтобы найти в подсобке бельевую верёвку, как, оставляя кровавую дорожку из пореза на ноге, возвращается, снимает лампу с крюка на потолке... Он движется в тумане, пошатываясь, но движется, согласно своим мыслям, не колеблясь. Мафую осторожно входит в чужую комнату, движимый обеспокоенными звонками Хиираги в духе «Ну кто его парень?! У тебя есть дубликат ключей, сходи к нему! Я? А я тут причём? Тебе, вообще-то, нужно извиниться!». По правде говоря... ему и впрямь с самого начала нужно было извиниться за те слова, брошенные в пылу ссоры. Но ему не хватило духу сделать это сразу, пока Юки не отвернулся и не ушёл. На все последующие попытки написать или позвонить Йошида не реагировал, и беспокойство, изначально принесённое Хиираги, заразило и Мафую. Он не решался на действия, пока очередной звонок Хиираги не разбудил его рано утром, а затем позвонил и Шизусуми, который, казалось, был далёк от всех ссор и конфликтов. Оба они искренне переживали за своего близкого друга и товарища по группе, но Юки не отвечал ни на звонки, ни на сообщения, и единственным, кто мог связаться напрямую, был Мафую. Всё утро он провёл дома, нервно подбирая слова с извинениями, и лишь ближе к обеду заставляет себя подняться. Нужных слов... никак не подобрать верно, и он, колеблясь, всё же толкает дверь чужой комнаты.       — Юки? Это я... Мафую... можно? Не дожидаясь ответа, он отворяет дверь. Когда Мафую, наконец, приходит в себя после увиденного, то движется и сам как в тумане — касается гитары, и пластик холодит его пальцы, замечает осколки стекла и упавшую фотографию, поднимает и, проведя пальцем по бумаге, словно и сам переживая те воспоминания, осторожно кладёт на стол. Лишь тогда он замечает смятый нотный лист и расправляет. Мафую не особо был сведущ в нотной грамоте, но, кроме прыгающих по линейкам нот, лист испещрён... словами. Чем больше в них вчитывается Сато, тем сильнее дрожат его пальцы. Неужели... в Юки таились все эти эмоции?.. В сознание Мафую возвращается, лишь почувствовав влажные капли на руках, падающие и на бумагу. «"Прощай"» я не могу сказать...» — вновь и вновь перечитывает Мафую, и, кажется, эта фраза врастает где-то на подкорке сознания, врезаясь не хуже стекла в опустевшую за один момент душу. Он повторяет её всего один раз в своей жизни — стоя под ослепительным светом софитов на сцене, оглушённый невероятно громкой музыкой, с новой группой... и новой любовью. На этот раз... он может сказать то самое "прощай".