Сокровище

Хвала богам, в мудрости своей одарившим холодные острова Скеллиге такой отличной вещью, как горячие источники. И спасибо островитянам, неуклонно следовавшим дедовским и прадедовским заветам — гостю из дальних краев дозволь поначалу умыться, накорми досыта, расспроси о делах и заботах. И уж только потом, если возникнет столь досадная необходимость — убей. Мирная жизнь в туссентских краях вышла ему боком. Несмотря на клятвы не жрать больше необходимого, не пить сверх меры и упражняться хотя бы через два дня на третий. Увы, увы. Благие намерения хороши в рассуждениях философов и балладах менестрелей. В жизни чаще все заканчивается так — сидя голышом по пояс в обжигающе горячей воде, ты страдаешь, не понимая, как докатился до жизни такой. Геральт собрал в горсть неприятности последних дней. Лихая пляска с эндриагами — разбередил треклятое перебитое колено и вывихнул плечо. Двое суток неспешного бултыхания над Седниной бездной — разбухли и нещадно заныли суставы пальцев. От беспрестанной качки верткой лодчонки мутило. Гоняя от баркаса стаю гарпий, он заполучил пару новых шрамов. Швырялся Знаками в драконов, теперь беспрестанно ноет голова и какая-то тварь вбивает в затылок ржавый штырь. От злости сцепился с охраной замка Ард Скеллиге... ну, это пустяки. Всего-то ободрал костяшки о чью-то гнусную рожу и схлопотал добрый удар копьем по ребрам. Мелочи, недостойные внимания. Ничего же не треснуло. Кажется. Но вдыхать все равно тяжело. Холера, он на глазах превращается в дряхлую развалину. Скоро начнет гадить под себя и сослепу биться головой о стены. Зря он послушал Борха. Надо было оставаться в Туссенте. Мирно зарастать паутиной и гнить дальше. Там к нему привыкли, там его не беспокоили. В Корво Бьянко он мог сколько угодно предаваться меланхолии и тоске по тому, чего не вернуть и не изменить. Геральт скрежетнул зубами. Наискось забросил руку за плечо, другой с силой надавил на локоть в безнадежной попытке вернуть сустав на место. Позвонки, хрустнув, отозвались дружным страдальческим воем. Их поддержал неслаженный, но явно протестующий хор мускулов. Тупнула обитая кожей тяжелая дверь. Краем глаза Геральт отметил промельк желтого и бурого. В отведенную гостям купальню ввалился промешкавший где-то Виллем Борх. Бодрым медведем затопотал по жалобно скрипящим доскам, на ходу сдирая видавший виды дублет и выбираясь из пропотевшей и просоленной рубахи. Заплескался, шумно зафыркал и довольно зареготал, опрокидывая на себя кадушки с горячей и холодной водой. Звякнуло, нежно булькнуло и смачно чавкнуло — прожорливый Три Галки наткнулся на оставленный для гостей поднос с угощениями. Громко хлюпнуло — Борх примостил свое основательное седалище на урезе деревянной купели. Ведьмаку было не до перемещений спутника. Он попытался исполнить банальную, привычную с юности заспинную растяжку-перехват — и не смог. Вместо того, чтобы намертво сцепиться в захвате, пальцы левой руки мимолетно мазнули о пальцы правой. В локте стрельнуло, под лопаткой прижгло огнем. — Эк жизнь-то тебя покорябала, — ровным, очень спокойным тоном заметил Борх. — Кто постарался, монстры... или люди? — И те, и другие прилагали все возможные усилия, — буркнул Геральт. Вторая попытка удалась немногим лучше первой, к тому же спазматически свело мышцы плеча. Истекающая кровью гордость уползла искать тихий уголок, чтобы там сдохнуть в мучениях. Набрав полную грудь воздуха, Геральт с головой ухнул в неглубокую, булькающую воду купели, слегка отдающую запахом тухлых яиц. Надеясь, что Борх поймет намек, вымоется и уйдет. Уберется прочь, оставив его наедине со слюняво хихикающим призраком подступающей старости. Черт, ему сейчас меньше, чем исполнилось Весемиру! Старый ведьмак ни в чем не уступал воспитанникам, никогда не жаловался, не кряхтел и прикидывался дряхлым дедом только под веселую руку. Весемир мог доселе оставаться бы жив и здоров, когда б не Дикая Охота. Которая притащилась в Каэр Морхен по чьим следам, спрашивается?.. Прекрати, рыкнул на себя Геральт. Хватит. Когда он вынырнул, задыхаясь и с облепившими лицо мокрыми волосами, Борх никуда не делся. Сидел, рассеянно болтал в воде ногами, задумчиво косился исподлобья. Невозмутимо спросил: — Здорово ломает? Если не против, могу помочь. — Чем? Притопить, чтобы поскорей отмучился? — ведьмак огрызнулся скорее по привычке. Боль раздражала, мешала сосредоточиться, выводила из себя. Навязчиво напоминая о бесцельно минувших годах, об утраченной сноровке. О том, что всегда оставалось с ним, было неотъемлемой частью его существования — а теперь исчезало. — С этим завсегда успеется, — отмахнулся Три Галки. — Да подойди ты ближе, человече! Геральт неловко, боком, сместился к бортику. Крепкая пятерня сгребла за предплечье, заставив развернуться спиной и усесться, слегка наклонив голову. Борх со шлепком уронил тяжелые ладони ему на плечи и сразу отдернул, словно обжегся: — Уй! Ой! Какого хрена? — Эманация, — злорадно пояснил Геральт. — Не лезь, куда не просят. Три Галки потряс кистями в воздухе: — Вот об этом я как-то подзабыл за давностью лет. Ладно, попытка за нумером два. Следующее прикосновение вышло почти боязливым, но вскоре Борх жестко ткнул пальцем чуть пониже левой лопатки: — Ты в курсе, что у тебя во-от здесь огроменный такой желвак каменной твердости? А плечо вообще нахуй вывернуто. После эндриаг, что ли? Как ты все эти дни умудрялся шевелить рукой? — Гильдейский секрет. Ты взялся, так делай, а не треплись попусту. Борх цокнул языком и принялся усердно трудиться. Силенок ему было не занимать, и в человеческой анатомии он явно разбирался, однако спустя какое-то время недовольно заворчал: — Ты не мог бы сделать одолжение и малость расслабиться? Подумай о чем-нибудь отвлеченном и приятном. — Я думаю, — буркнул Геральт. — Беспрестанно размышляю о том, как скоро Сванриге уразумеет — наша легенда вкривь и вкось шита белыми нитками. И не придется ли нам прорываться отсюда с боем... а я мечи оставил в предбаннике. — Ты, Геральт, вроде как уже сколько лет пробавляешься убийством чудищ, но паникер при этом редкостный, — сильные пальцы без устали разминали затекшие, сведенные судорогой мускулы, горячая вода вымывала холод из костей. — Неужто двое героев не в силах своротить десяток-другой челюстей? — Борх заставил его отвести руку в сторону, надавил основанием ладони, резко дернул и удовлетворенно крякнул под сдавленное шипение ведьмака. Боль вспыхнула и отступила — интересно, надолго ли? Где золотой дракон набрался знаний о том, как вправлять суставы и делать массаж — у своих поклонников в Зеррикании? ...Память разворошила ворох воспоминаний — кучу осенних, подгнивающих листьев. Отыскала давнее, почти забытое, подернутое тусклым золотом. Трактир «Под задумчивым драконом». Огромная бадья с шапкой мыльной пены. Пьяные, взахлеб хохочущие, они вчетвером постоянно сталкиваются под водой руками и ногами. Одуряюще пахнет масло, которое Борх выплеснул в горячую воду. В чужеземном аромате нет ни единого намека на терпкость сирени или свежесть листьев крыжовника после дождя. Вэя сидит на бедрах у ведьмака, льнет всем телом — упругая, сильная, настойчивая. Темная кожа будто светится изнутри, поцелуи зерриканской воительницы жгут слаще отравленного меда. Она привстает, и Геральт не входит, но врывается в распахнутое лоно — легко, без усилий и напряжения. Сзади шушукаются, звонко целуются и смеются. Девушка толкается бедрами, расчетливо и сильно — и он спиной вперед падает в раскрытые объятия. Вэя сжимает его лицо в ладонях, не позволяя оглянуться, бешено скачет на вздыбленном члене. Четыре руки безостановочно скользят по спине, гладят и царапают, тискают и сжимают до боли. Геральт пьян, одурманен и распален. Ему так не хочется портить общее веселье. На долю ведьмака редко выпадает случай хорошо провести время в понимающей компании. И поэтому тогда, полвека назад, еще не настолько побитый жизнью и разочарованный Геральт делает вид, словно напрочь поглощен Вэей. Ну подумаешь, под взбаламученной водой Борх Три Галки жадно лапает его задницу. Щемится к распадку меж ягодиц бодро торчащим хреном, движется в такт чужим рывкам вверх-вниз, но разумно не совершает попыток присунуть глубже. Борх широким жестом оплатил ужин и ночлег, зазвал мимоезжего бродягу на свою безумную вечеринку — так почему не закрыть глаза на его маленькую слабость? Они кончают все вместе — ведьмак, зерриканки, безземельный рыцарь с тремя галками в гербе. Вода плещет через край бадьи. Кто-то жадно целует Геральта, прикусывая кожу на шее. Тэя пускает по кругу кувшин с вином, Борх отпускает соленую шуточку, Вэя гибко ускользает из рук. Все ускользает. Все уходят, умирают, пропадают без вести. Почему он все еще шляется среди живых?.. Ступенька между явью и сном. Геральт точно сознавал, что задремал на долю мгновения, провалившись в прошлое — и очнулся, как от толчка. Расслабленно полулежа и опираясь затылком на подставленное бедро Борха. Плотное как окорок, мясистое, отлично заменяющее кожаную подушку. Три Галки смекнул прикрыть чресла полотенцем. Выплыть из грез и узреть рядом чужой хер — упаси северные боги от такого счастья. Три Галки завершил массаж, но шершавые, горячие кончики пальцев медленно, вкрадчиво перемещались от ключиц ведьмака вверх по шее. Очертили подбородок, коснулись впадины под челюстью. Ничего не болело. Нигде не ныло и не стягивало колющей судорогой. Даже распроклятые колено и бедро, некогда собранные магией из месива раздробленных костей и суставов, в кои веки заткнулись. Хотя туда Борх своими шаловливыми ручонками вроде не совался. Все бы ничего, только крайне неловко от сторонней близости и того, что дракон в человечьей шкуре сосредоточенно сопит над ухом. Кажется, Три Галки почти уткнулся носом в чужую макушку. — Борх, — подал голос Геральт. — Ась? — встрепенулся Три Галки. Пальцы настороженно замерли, но не отдернулись. — О. Тебя вроде как сморило, вот я и сижу... жду, покамест ты очухаешься. Полегчало? — Да. Теперь намного лучше. Спасибо. — Эт' хорошо, эт' прям замечательно... — теплые пальцы аккуратно сдвинулись с шеи на плечо. Замешкались, ненавязчиво поглаживая давний рубец. От горячей воды бугристый шрам приобрел сизоватый оттенок. — Борх, — напомнил Геральт. — Что? — безмятежно вопросил Три Галки. — Ты не мог бы... э-э... убрать руки? Борх скорбно и утробно вздохнул — ни дать, ни взять вынырнувший из глубин океана кит прочистил глотку. Обширное чрево колыхнулось, издав тонкое, жалобное бульканье. — Мог бы. Безусловно, дружище, я мог бы и убрать руки, и убраться прочь, навстречу этому жестокому миру... но ужасно не хочется. Эта твоя эманация, опять же. Стоит малость обвыкнуться, и внезапно осознаешь ее неотразимую притягательность. Вкупе с твоей бесконечной ведьмачьей неотразимостью и вошедшим в легенды либидо. В общем, как-то так, да. — Борх, — Геральт сглотнул, не вполне уверенный в своей способности правильно подобрать нужные в данной ситуации слова и расставить их по местам. — Борх, будь добр, глянь на меня. Я старик по людским и по ведьмачьим меркам. Моя рожа страшнее, чем жопа кмета из Нижних Подзалупок, а на спине расписались грифон, мантикора и пытчики всех тюрем от Новиграда до Нильфгаарда. Мое либидо потерялось на грязной дороге между Горс Веленом и Туссентом. Я всего лишь хотел ополоснуться после дальней дороги, а ты приперся и... — Ох, Геральт, горазд же ты пиздеть. Аж уши в трубочку сворачиваются, — перебил Борх. — Но заметь, я безропотно слушаю твое нытье. Так что дай и мне высказаться, — он раздраженно фыркнул, — дружище, что мне до твоей якобы дряхлости? Я все-таки, мать его разъети, золотой дракон. Волей Творца обреченный видеть мир и его обитателей такими, какие они воистину есть, а не такими, как они тужатся предстать. Это порой так бесит, прям сил нет!.. Так вот, просто чтоб ты знал. И тогда, когда нас угораздило сойтись на Пути, и сейчас я вижу одно и то же. Борх сгреб длинные пряди ведьмачьих волос в кулак и потянул на себя. Карие прищуренные глаза в окружении разбегающихся морщин, дергающийся кончик носа. — Сокровище, — змеино прошипел Три Галки. — Прежде — сияющее ярче солнца. Теперь — поблекшее под спудом. Будь ты драгоценностью, я без зазрения совести прибрал тебя в свою коллекцию и оставил там навсегда. Но ты — это ты, прах тебя побери. Да, полвека миновало. Думал, все позабылось и ушло. Подумаешь, мимолетный перепихон в дороге. Сколько их было, сколько еще будет. Ага, нифигашеньки. Да, мы по уши в неприятностях. Да, дела на Скеллиге куда хуже, чем мы предполагали. Да, хрен его знает, что с нами станется. Но я вижу тебя — и все повторяется заново. Ничейное сокровище бесхозным валяется на обочине. От этого факта у меня ум за разум заходит. Вот я и подумал — лучше поздно, чем никогда. Рискну, взмолюсь о втором шансе. У моего друга Геральта добрая душа. Может, он хотя бы выслушает, а не полезет сразу пересчитывать мне оставшиеся зубы. — ...волосы отпусти, зараза! — Ой. Да, точно, — опомнился Борх. — Извини. Прости. Увлекся. Так что насчет второй попытки? — Хм, — Геральт привалился спиной к дощатой стенке купальни, скрестил руки на груди. Над булькающей, идущей крохотными водоворотами водой дрожал горячий воздух. За бревенчатыми стенами бани ждали своей разгадки тайны архипелага Скеллиге. Сидевший на урезе Борх выжидающе таращился сверху вниз. От жары и влаги каштановые с проседью кудри слегка распрямились, прилипнув ко лбу и бычьей шее. По округлым, малость заплывшим жирком предплечьям стекали вперемешку капли пота и воды. — Хреновое из меня сокровище, — наконец честно признал Геральт. — Но если тебя устроит... — Более чем! — Борх уже начал ерзать, явно изводясь опасениями схлопотать былинный отлуп. Поспешно обрушился в купель, подняв небольшую волну. Пристроился рядом, толкаясь крутым плечом, щекотно бормотнул в самое ухо: — Если что окажется не по душе, молви словечко, будь ласка? А то знаю я тебя. Сцепишь зубы и будешь героически претерпевать. Непонятно зачем, непонятно, на кой. — Борх. Не дави на меня, лады? — Молчу-молчу. Слава яйцам, заполучив в руки изрядно потрепанное жизнью сокровище дракон-метаморф на радостях не полез сходу целоваться. То, что он делал, напоминало продолжение давешнего массажа — спокойные, без излишней назойливости и торопливости прикосновения. Возможность постепенно привыкнуть к полузабытым ощущениям. В Туссенте, если становилось совсем невмоготу, ведьмак наведывался в «Колокола Боклера». Перестал, осознав — он стал постоянным денежным клиентом, которого слишком быстро сменяющиеся девицы заботливо передают из рук в руки. Ориана знакомила его с ищущими острых ощущений дамами из «Клуба мандрагоры» и пару раз с доверенными соплеменницами, умеющими в миг экстаза держать клыки при себе. Ничего толком не сложилось, ни с теми, ни с другими. Миррина, обосновавшаяся в заброшенном флигеле княжеского замка суккуба, после первой попытки вежливо отказалась иметь с ним дело. Ты слишком печален, сказала она, и отвернулась. Не хочу захлебнуться твоей тоской. Вся моя любовь не в силах развеять ее. Не приходи больше, ладно? Борх неспешно гладил его, постепенно спускаясь от шеи и плеч вниз. Дотрагивался до шрамов — бережно, словно боялся потревожить свежую рану. Хотя должен был отлично видеть, большинство из них давно затянулись. Твердые ладони, казавшиеся очень горячими даже по сравнению с водой в купели, ласково кружили по груди и невольно напрягшемуся животу, иногда задевая соски. Подумав, Геральт решил, что обжиматься с Виллемом Борхом его пока не тянет. Он может спокойно посидеть, опершись на урез купели и привольно раскинув руки по бортикам. Наблюдая из-под полуопущенных ресниц за созданием, в чью древнюю голову взбрела диковинная мысль счесть его, ведьмака, бесхозным сокровищем. Как его только не называли и не обзывали, но чтобы так — пожалуй, впервые. Это ж надо было выдумать. А Борх старается, из кожи вон лезет. Правда, получается не больно ловко, уж очень острожничает в опасении сделать что не так. — Борх, — негромко окликнул Геральт. Не сомневаясь, что за плеском воды его отлично расслышат. — Эй, у тебя как насчет поцеловаться? — У меня-то все отлично, — чуть дрогнувшим голосом заверил Борх. — Я просто... ты же сказал — не давить. — Угу, — согласился Геральт. — Но все-таки давай попробуем. Только горячку не пори. Первая попытка оказалась почти целомудренной. Легкое соприкосновение обветренных и все равно сохранивших мягкость губ, всколыхнувшее где-то глубоко под ребрами томительную, вкрадчивую волну тепла. Во второй раз Борх прижался ртом крепче и сильнее. Из-за того, что он сидел рядом, всякий раз приходилось неловко выгибаться вбок. Геральт вздохнул, перехватил Борха за руку, потянул к себе. Обрадованно запыхтев, Борх понятливо вскарабкался сверху. Оседлал, навалившись упруго колышущим, обширным чревом, и стиснув с обоих сторон бедрами. Слишком много здоровой, нажитой долгим благополучным существованием плоти... зато поцелуй оказался хорош. Без слюней и навязчивых попыток затолкать язык поглубже в чужую глотку, крепкий и долгий. Три Галки нависал сверху, как скала, беспрестанно журчала вода, и Геральт без всякого удивления отметил, что его руки невесть как улеглись на плечи Борха. Сжав пальцы сильнее, он выяснил, что слой мягкого, податливого жирка скрывает весьма недурные мышцы. От ведьмачьих прикосновений Три Галки ощутимо передернулся и весь как-то настороженно оцепенел. Геральт успокаивающе провел ладонью по широченной спине с выступами позвонков — гладкой, ровнехонькой, без уродливых рубцов и шрамов, вот везет некоторым засранцам! — и Борх сдавленно, почти смущенно застонал в приоткрытый рот. Немудрящее действо откликнулось тягучей, сладкой вибрацией во всем теле, от макушки до пальцев ног. Накатило гремящим прибоем, опрокинуло, сбило с ног. Поволокло по гладким камням, требуя большего. Больше откровенных, будоражащих касаний. Пробуждающих дремлющие воспоминания о том, на что прежде было способно его мутировавшее тело. Чем так восхищались чародейки, благородные дамы, брокилонские дриады и крестьянки из множества деревенек Севера и Юга. А вместе с ними и создания мужского пола, алкавшие необычной, порочной любви — и порой обретавшие ее в объятиях ведьмака. Боги, как же им хотелось любить и быть любимыми. Несмотря ни на что, вопреки всему. Борх, лукавый стервец, все-таки добился своего. Языки сплелись, подобно спаривающимся по весне ужам. Ладонь Борха протиснулась между ерзающими телами, сунулась в пах Геральту, обхватив толком еще не воспрянувший член. Ведьмак жмурился, наслаждаясь ощущением хозяйничающего во рту языка. Такого шустрого, такого проворного. Вроде бы даже чуточку раздвоенного на конце, как у змеи, но наверняка это ему кажется. Слишком давно он ни с кем не был. Никому не доверял. А ведь это так хорошо. Он забыл, что с кем-то может быть так хорошо, горячо и сладостно. Можно гладить, с силой вжимая ладони в покорную плоть, и чувствовать, как гнется в руках чужое тело. Борх обрывал затянувшийся до удушливости поцелуй, зарывался лицом в выемку между шеей и плечом Геральта. Глухо и бесстыдно стонал, словно пытался выкричать скопившиеся за множество веков жалобы на несправедливость и жестокость мира. Кусаче целовался и не пикнул, когда Геральт добрался до его ягодиц. Бедра и задница у Борха Три Галки, надо признать, весьма походили на женские. Рыхловатые, объемистые и внушительные — из тех, где есть за что подержаться. Геральт всегда предпочитал стройных и сухощавых подруг, но выбирать и привередничать сейчас не приходилось. В конце концов, кто еще из людей может похвастаться тем, что безнаказанно тискал и мял задницу настоящего золотого дракона, слушая его тяжелые, жадные выдохи? А потом обеими руками раздвинул половинки ягодиц, словно разломил перезрелый плод? Кончиками пальцев отыскал маленькое, боязливо сжавшееся отверстие — и остановился в наигранной нерешительности. Борх без излишних церемоний сунул ему кулаком под ребра. Не со всей мощи, но чувствительно. — Сука ты, Геральт!.. Палец скользнул внутрь. Гладко — горячо — тесно, охуительно тесно. Борх надрывно подвывал сквозь зубы, обмякнув и распластавшись поверх всем немалым весом. Одной рукой Геральт обнимал его за обширную талию, ткнувшись лицом в мокрые, потные кудри. С наслаждением ощущая, как в слишком горячей воде тесно соприкасаются, трутся друг о друга налитые кровью члены. Борх подставлялся откровенным ласкам, послушно выгибаясь так, чтобы Геральту было удобнее — и сквозь одуряющий стук крови в ушах, сквозь пелену нарастающего желания ведьмак смутно сознавал: что-то не так. При таком грузном сложении Виллем Борх физически не способен гнуться, подобно тростнику на ветру. Человеческое обличье золотого дракона было выносливым и крепким, но довольно массивным. В любви, конечно, все возрасты проворны, но не настолько! Но размышлять об этом не хотелось. Хотелось закрыть глаза и незамысловато засадить Борху по самые яйца, уже звенящие от напряжения — и пусть потом не жалуется. Нечего было ахать над валяющимися на обочине сокровищами. Мы, ничейные сокровища, именно такие — нам дают, мы берем. Показалось, торчащий колом ведьмачий хрен не воткнулся, но с коротким хлюпом был наполовину затянут в распяленную, подрагивающую от жадного нетерпения задницу. Три Галки устроился верхом, вцепившись в плечи ведьмака — и Геральт едва не взвыл в голос, ощутив, как необычно острые ногти дерут кожу и вонзаются в мышцы. Удерживая Борха за бедра и талию, Геральт мысленно приготовился к тому, что с первым же толчком Борх намертво притиснет его к бортику своим брюхом — но робкое вихляние бедрами было, а мягкого соударения плоти не случилось. Словно Три Галки чудовищным усилием втянул свое раздобревшее чрево внутрь. Они попытались двигаться. Получилось не то, чтобы очень. Что-то колюче царапало предплечья и бедра Геральта — там, где соприкасались их руки и ноги. Борх обморочно стенал на каждом вдохе и выдохе. Неуклюже дергался, стремясь заполучить крупный ведьмачий хрен целиком внутрь себя, но причиняя им обоим больше неудобства, чем удовольствия. Геральт перехватил его, крепко прижал к себе, вынудив замереть — и заставил себя открыть глаза. Еще не трахнутый толком, но полностью готовый к этому Борх Три Галки пялился на него затуманенным, млеющим взором. Радужка полностью исчезла, растаяла в золотом мареве, полностью поглотившем белок. Лицо стало иным — моложе и суше, приобретя скорей резкие эльфьи, нежели более смазанные и крупные людские черты. Шапка коротких курчавых волос удлинилась и теперь падала на плечи. Угловатые, без малейших признаков жира, с отчетливо выступающими переплетениями напряженных сухожилий. Скосив глаза, Геральт увидел, о что он успел уже несколько раз ободраться до крови. Чешуя. Рвущие плотную человеческую кожу ромбовидные чешуйки оттенка древнего золота и перламутра. — А напомни-ка, лживый засранец, какого ляда ты брехал, якобы можешь становиться только человеком или драконом? — не удержался Геральт. Вместо ответа Виллентретенмерт глубоко вздохнул и вымученно ухмыльнулся, мазнув по распухшим губам кончиком языка. Раздвоенного, насыщенного алого цвета. Боязливо качнул бедрами — узкими, тоже покрытыми пятнами проклюнувшейся чешуи — и судорожно стиснулся изнутри. Так бесстыдно и требовательно, настойчиво и призывно, что отказать ему было просто невозможно. Да и как откажешь тому, кто уже плотно сидит на твоем достоинстве? — Только не вздумай обращаться полностью, — на всякий случай предостерег ведьмак. — Прости, к дружеским совокуплениям с огнедышащими драконами меня не готовили. После такого моей без того скудной личной жизни наступит окончательный трындец. Три Галки повел головой из стороны в сторону — скупым, расчетливым движением рептилии. Чуть наклонившись вперед, ткнулся губами в лоб Геральта и отпрянул. Теперь, когда изменившееся тело Борха стало гибче и стройней, дело пошло не в пример легче. После нескольких неудачных попыток они нашли тот необходимый угол, под которым член Геральта с размаху упирался именно туда, куда позарез требовалось Борху. Задвигались — сперва осторожно и не спеша, потом размашистей, резче и сильнее. Звуки, которые при этом испускал Виллентретенмерт, походили на жутковатую смесь змеиного шипения и человеческого плача. Геральт от неожиданности замер, опасаясь, что повредил Борху что-то внутри — но тот аж зарычал, скаля крупные, заостренные зубы, и требуя не останавливаться. Неловко и яростно они любили друг друга посреди бурлящей, в клочьях белой пеной купели. Лаская и терзая, оставляя на плечах и спинах длинные кровоточащие царапины. То неподвижно замирая в объятиях, то рывками вбиваясь в чужую плоть, причиняя боль и наслаждаясь ею. Не задумываясь над тем, сколько времени миновало, не греет ли кто любопытный уши под запертой дверью купальни — и что думает о криках, звенящих внутри. Мира больше не было, зато был тот, кому страстно и безмерно хотелось доставить удовольствие. Неважно, руками, языком, членом или всем собой. Лишь бы он подольше оставался рядом. Бился в нескончаемо сладких корчах, всхлипывал, жарко обнимал, зарываясь пальцами в насквозь мокрые волосы. Липко кончал в сжатый кулак или меж поджатых от наслаждения ягодиц. Беззвучно смеялся, слизывая покрытым мелкими чешуйками языком семя, разбрызганное по влажной, горящей от прикосновений коже. Геральт точно помнил, что в какой-то миг они спешно выметнулись из купели, спасая свои задницы — разошедшийся дракон вскипятил источник до крутого кипятка. Долго и несколько нервно хохотали, обливаясь холодной водой. Виллентретенмерт повернул голову, эдак искоса глянув прямо в душу бездонными глазищами, полными расплавленного злата — и обледеневшая ведьмачья душа беззвучно запела и воспарила. А потом оказалось, что взаимного желания порой бывает недостаточно. Ибо в этой диковинной ипостаси, средней между человеком и крылатым змеем, небольшой и словно выточенный из редкой породы зерриканского дерева член Виллентретенмерта от основания и почти до самой головки был покрыт чешуей. Мягкими, слегка оттопыренными в стороны полупрозрачными чешуйками с острыми краями, навроде как на созревающей сосновой шишке. Их можно было гладить пальцами, но делать это надлежало с превеликой осторожностью, если не хочешь истечь кровью от десятка-другого тонких и глубочайших порезов. — Но как-то же вы умудряетесь плодиться? — настаивал Геральт. — Своей ненаглядной Миргтабракке ты же присунул, раз она... э-э... снеслась? Борх схватился за голову и яростно зашипел. Пытаясь сквозь неподатливый язык и отвердевшую гортань разъяснить, чем клоака драконицы в корне отличается от человеческой прямой кишки. Даже тренированной. Даже мутировавшей. Даже ведьмачьей. Нет. Нет и еще раз нет. Сошлись на том, что при некоторой игре воображения упругий язык Борха вполне способен заменить член. Проверили теорию на практике. Едва не сломали дубовую скамью на толстенных ножках. Кто-то требовательно заколотился в дверь, оря во всю глотку, что уважаемым гостям пора бы и честь знать. Ежели они там утонули напрочь или спьяну прикончили друг друга, пускай все равно отопрутся — чтоб прислуга выволокла тела и отмыла пол. Борх соскользнул обратно в купель, заявив, что сил на обратную трансформацию нет, а являться в столь причудливом облике людям он не готов. Геральт пошел объясняться. Выторговал бочонок эля, закуску и дополнительный час, после которого чужакам с Материка надлежало убраться прочь из бани и мирно дрыхнуть до утра. Если гости намерены и дальше славить Фрейю и всю благодать ее, то желательно без кошачьих воплей на весь замок. Глухая полночь на дворе, имейте совесть! — Острова, — хмыкнул Геральт. — Можно все, главное, соседям не мешай. А то обидятся и настучат в рыло. Борх, вылезай. Пожрем наскоро да на боковую. Три Галки подплыл к урезу. Сложил руки на бортике, водрузил на них взъерошенную мокрую голову и раздраженно передернул плечами. Чешуя вдоль позвоночника, больше напоминавшая невысокий острый гребень, искрилась червонным золотом. — Не хочу уходить. — А уж я как не хочу, — кивнул Геральт. — Вот только я устал как собака, а завтра нас ждет чертовски тяжелый день. — Ты сияешь, — очертания тела расслабленно стоящего в воде человека потекли, неуловимо преображаясь в мощную коренастую фигуру Виллема Борха. — Не так ярко, как прежде, но куда сильней, чем нынешним утром. Или чем в Туссенте. — Я тебя умоляю, Борх, — закатил глаза ведьмак. — Да, спасибо, очень ценю твою заботу... и все остальное тоже ценю. Это было охуенно и крайне своевременно. Но не вздумай прилюдно звать меня своим сокровищем. Не поймут. — Ладно, — нехотя согласился Борх, кряхтя и тяжеловесно выбираясь из воды. Геральт швырнул в него сложенным полотенцем. — Не буду. Но ты помни. Какой ни есть, а ты — сокровище. Жаль, не мое. Кровать в гостевом покое была одна на двоих. Узковатая, зато с матрасами на настоящем пухе, а не набитая сушеными водорослями, и с ворохом лоскутных одеял. По местным меркам — непомерная роскошь, лучшее, что королевский замок способен обеспечить высоким гостям. Три Галки откатился поближе к стене и гостеприимно похлопал по почти чистым и не драным простыням рядом с собой. Стоило Геральту улечься, ему немедля сунули руку под голову и бесцеремонно облапили за талию. Борх медвежьей хваткой притиснул ведьмака к теплому, мерно колыхавшемуся брюху, явно не намереваясь оставлять обретенный потрескавшийся алмаз без присмотра. Завозился, утробно пыхтя и устраиваясь поудобнее, тычась губами и носом в начисто отмытые волосы Геральта. Вздохнул, угрелся и вроде как задремал, протяжно сопя. Невесть откуда, из давних времен, приплыл и нежно зазвенел отголосок беспечной мелодии. Геральт нахмурился в полусне, перебирая имена знакомых подруг-певиц. Присцилла? Нет, не она. Маргот, Рондель? Тика. Точно, Тика. Одна из последних учениц Лютика. Слабенький голосок, снисходительно отзывался о ней маэстро, зато поразительно точное владение словом. Тика распевала, сидя в обнимку с лютней на подоконнике в солнечных лучах весеннего полудня. — У меня в руках сокровище, Ах, у меня в горстях сокровище, У меня полны ладони разноцветного стекла! Если кто ко мне пристанет, я успею сжать покрепче. Кто там станет разбираться, что сверкнуло над столом? Ни алмаз, ни изумруды — просто битая посуда. Мне достаточно и хватит, и забудем о былом!.. Может, это и есть мой второй шанс, расслабленно озадачился ведьмак в неясном сонном дурмане. Если им с Борхом удастся довести свою безумную затею до конца и уцелеть... Боги ненавидят трусов. Он должен собрать яйца в кулак и задать Борху вопрос. Если дракону не приглянется Скеллиге с его россыпью уединенных островков, не беда. Есть Зеррикания, есть Нильфгаард, чтоб ему провалиться. Где-то за океаном лежит Офир и иные неведомые страны. Не может такого быть, чтобы на всей земле не сыскалось места для парочки безродных странников, шатающегося туда-сюда перекати-поля. Главное, решиться и заговорить. Сколько раз ему твердили: лучше задать вопрос и получить четкий ответ, чем мучиться неопределенностью и травить душу собственными домыслами. За спиной горячий как печка Борх всхрапнул потревоженным кабаном в зарослях тростника. Шевельнул рукой, проверяя, не смылся ли Геральт украдкой. Можно не сомневаться, грядущий рассвет начнется решительной атакой на сомнительную ведьмачью честь и изрядно потрепанную жизнью задницу. В человечьем-то облике у Борха имеется все, что с избытком отпущено природой мужу достойному. Ощущается даже сейчас, через слой холщового исподнего белья. Обманчиво мягкое, расслабленное, крепко прижатое к бедру. Которое, хвала Мэлителе и Фрейе, не болит.