Опьянение

      – Посмотри-ка на меня, – намеренно ласково, почти воркуя, говорит Люмин.       Тома, до того обнимавший Путешественницу за талию и прижимавшийся щекой к её груди, чуть отстраняется и поднимает на неё чистые, полные ожидания и безграничной любви, глаза.       Глаза, куда более прозрачные, чем обычно, похожие больше на стёклышки.       – Ты что, пьян? – произносит Люмин, сама не веря тому, что говорит.       По лицу Томы пробегает тень удивления, и следом – обиды.       Обиды?!       – Нет, конечно, с чего ты это взяла, – отзывается он, надуваясь как ребёнок. – Я же не пью.       Он хочет опустить голову обратно, но Люмин не даёт – берёт лицо Томы в свои ладони. Юноша тут же расцветает улыбкой и легонько вертит головой, щурясь. Путешественница не сразу понимает, что он так пытается потереться лицом о её руки.       Всё это кошмар как ненормально, и Люмин решительно не понимает, что происходит и почему. Она уже нашла его таким странным – немного более эмоциональным, немного более тактильным и куда более молчаливым, чем обычно. Если алкоголь тут не при чём, то в чём дело? Его заколдовали? Что-то подмешали на встрече между кланами? Или вообще подменили, и это не Тома вовсе, а какой-нибудь плохо притворяющийся ёкай?..       Нет, ладно, последнее перебор. Ёкай вряд ли попал бы в Чайничек...       Пока Люмин думает, Томе становится мало, и он привстаёт с дивана, на котором девушка его и обнаружила, чтобы дотянуться и быстро чмокнуть её в губы. Потом улыбается до неприличия счастливо, обхватывает Люмин покрепче и садится обратно, утягивая стоявшую до того Путешественницу к себе на колени.       Люмин едва успевает выставить руку и упереться ею в спинку дивана, чтобы не встретить лицом Томины рожки. Тот, кажется, даже этого не замечает, светя улыбкой так ярко, что аж слепит.       Тома ухватывает ещё один короткий поцелуй, и ещё два, и ещё один, пока Люмин пытается понять, что ей делать. В груди всё резко замирает с каждым новым касанием губ, и это мешает думать.       Тома – непривычно импульсивный, слишком суетливый, будто никак не может успокоиться: ему позарез нужно что-то делать вот прямо сейчас, каждую секунду. Он касается, гладит, целует любое место, до которого дотягивается; проводит пальцами по металлическому поясу её платья, дёргает завязки на её длинных перчатках, тут же – накручивает длинную прядку Люмин на палец, а в следующую секунду уже легонько тянет за неё и сразу отпускает...       И притом молчит и почти на Люмин не смотрит. Лишь изредка бросает взгляд вверх, загораясь нежной улыбкой, будто любуется, а потом вновь увлекается своей, непонятной Путешественнице, суетой.       Пока Люмин пытается думать, Тома чуть сбавляет обороты и прижимается щекой к её плечу, ненадолго замирая. Она коротко облизывается, снимая с губ оставшийся после поцелуев чуть сладкий вкус. Люмин хотела для начала спросить, как он себя чувствует, но вместо этого теперь произносит:       – Сладко, – и это заставляет Тому почти подпрыгнуть.       – Точно! У меня же есть конфеты, будешь? – Тома лезет в сумку, которая всегда висит у него на поясе слева, чтобы достать фиолетовый расшитый мешочек со сладостями. Открыть застёжку сумки с первого раза у него не получается – то ли из-за чуть нарушившейся координации, то ли из-за вновь забившей через край энергии. – Угостили сегодня.       Тома достаёт конфету... и подносит к губам Люмин – в глазах шальной огонёк, на лице затаённое предвкушение:       – А-а, – тянет он, намекая, чтобы Путешественница открыла рот и позволила себя угостить.       Люмин некоторое время смотрит широко раскрытыми глазами то на конфету, то на Тому. Потом вздыхает, послушно подаётся вперёд и аккуратно берёт конфету зубками, стараясь не задеть его пальцы.       Едва она раскусывает шоколадную оболочку, на язык брызгает терпкий, чуть жгучий вкус. Люмин прижимает ладонь ко рту и зажмуривается, не без труда проглатывая смесь шоколада и алкоголя. Никогда ей не нравился этот вкус, бе.       Но зато разгадка всего происходящего нашлась. И она угадала с первого раза.       – Не понравилось? – огорчённо спрашивает Тома, заглядывая Люмин в лицо с великой печалью в сложенных домиком бровях и безграничной грустью в опустившихся вниз уголках рта.       – Сколько ты их съел? – вместо ответа Путешественница сама задаёт вопрос.       – Штучек пять, – растерянно отвечает Тома, опуская взгляд, – может, семь. Мне показалось, вкусно...       Семи штучек тебе хватило с головой.       Когда-то Тома сказал «я не могу много пить», но кто бы мог подумать, что «много» – это настолько мало.       Люмин опять обхватывает лицо Томы ладошками, заставляя посмотреть на неё. Печаль в его глазах плещется и переливается через край, у Путешественницы сжимается сердце.       – Они с алкоголем, Тома, – мягко произносит она. – Ты абсолютно точно пьян.       Грусть на Томином лице мгновенно сменяется озадаченностью и растерянностью. Люмин только диву даётся, как стремительно меняется его настроение.       – ...О, – лишь произносит он.       Тома довольно долго молчит; он почти не двигается, только медленно, задумчиво поглаживает кончиками пальцев поясницу Путешественницы. Его лицо успевает приобрести выражение абсолютной безмятежности, прежде чем он наконец заговаривает вновь:       – Это довольно досадно, – произносит он почти безэмоционально, но уже живее добавляет: – Погладишь меня?       Люмин моргает.       И ещё раз.       Ей...       Ей же не показалось?       – Что?       – Погладь меня, – повторяет Тома, и выражение его лица не меняется абсолютно.       – Я– Я не понимаю...       – Ну, погладь меня, – юноша берёт руку Люмин своей, коротко целует пальчики, и проводит её ладонью по своим волосам, блаженно прикрывая глаза.       ??! Что сейчас произошло в его голове??       Будто заворожённая, не понимая ничего, Люмин медленно проводит рукой, гладя Тому. Тот моментально откликается – прижимается ближе к ласкающей ладони, довольно жмурится и улыбается. Кажется, ещё немного – и заурчит.       Да он же... ластится к её руке, как большой добрый пёс!       Люмин забирается пальцами второй руки в Томины волосы и мягко гладит подушечками затылок. Тома откидывает голову назад с тихим вздохом и начинает плыть.       Щёки Путешественницы непроизвольно розовеют.       Путешественница гладит Тому обеими руками и никак не может отделаться от неизбежно всплывающих сравнений – ей вспоминается, как однажды Таромару разрешил себя погладить и также балдел в её руках, когда она чесала его за обоими ушками одновременно.       Люмин проходится по кромке волос, гладит шею, немного – ушки, а потом опять зарывается пальчиками в пряди на затылке. Тома неожиданно ахает, подаётся ей на встречу весь, хватает её за предплечье одной рукой, будто пытается остановить.       – Что такое?..       Прежде, чем договаривает, Люмин уже видит, что вся его рука покрыта мурашками. Тома дрожаще выдыхает, не открывая глаз.       Ох, так ему просто нравится...       Щёки Люмин от светлого нежного розового переходят к насыщенному, грозящемуся вот-вот стать красным. Такой Тома – это, возможно, перебор для прославленной Путешественницы.       Наблюдение за Томой, дорвавшимся до ласки, которую он, похоже, долго желал, по-своему... завораживает.       Так, нет, стоп. Это всё явно надо заканчивать.       Люмин, на самом деле, плохо представляет, что делают с пьяными людьми. Вроде, отводят домой и укладывают спать? Ну, с первой частью повезло – они уже дома.       – Тома, – осторожно зовёт Люмин, будто боится спугнуть, – пойдёшь спать?       – Нет, – мгновенно и решительно отзывается Тома, потираясь носом о запястье Путешественницы. – Не хочу.       Хм. Хорошо, попробуем зайти с другой стороны.       – А чего хочешь?       Тома открывает глаза с тлеющими на дне угольками. Садится ровно, прижимает девушку крепче к себе. Выдыхает жарко. У него красные щёки, Люмин уверена, что у неё такие же.       – Чтобы ты дальше меня гладила. Чтобы трогала, обнимала и... гладила, – Тома повторяется. – Везде-везде: по волосам, по плечам и по спине. И шею тоже, и... и...       Сбивается, замолкает, он не знает, что ещё можно сказать.       – Просто, ну... – вдох. – Продолжай.       Сердце Люмин дрожит. Не может не, когда Тома смотрит на неё так – будто она единственная его надежда в этом мире.       – Хорошо, – ровный голос даётся девушке страшными усилиями, она чуть сдвигает руку в волосах юноши, – если я буду тебя гладить, ты пойдёшь спать?       Тома задумывается. И это выглядит забавно, пока он щурит один глаз из-за неторопливых почесушек за ухом.       – Ладно, – соглашается он наконец. – Пойдём. Держись.       Люмин не успевает пикнуть, как Тома опускает одну руку под её бёдра и встаёт, удерживая Путешественницу в объятиях. Люмин обхватывает его за шею, чтобы не упасть, и начинает отчаянно надеяться, что пьяный Тома ходит ровно.       Только наверху лестницы она немного приходит в себя и говорит:       – Подожди, а умываться перед сном?       Ванная одна – на первом этаже.       Тома останавливается. Смотрит на Люмин, смотрит вниз на лестницу, видимо, решая, что делать.       – Совершенно нет необходимости, – заявляет он наконец и продолжает путь к их комнате.       – Нет, в смысле, подожди—       Тома возражения не слушает, только держит крепче, чтобы завертевшаяся в руках Путешественница не упала от возмущения.       – Погоди ты, послушай!.. – Люмин пытается воззвать к той стороне Томы, которая всегда готова слушать и искать компромиссы, но судя по всему, та давно уснула крепким пьяным сном.       В спальне Тома аккуратно опускает Люмин на кровать и залезает следом. Тут же притягивает её к себе в объятия и неловко заваливается в подушки.       – Нужно хотя бы почистить зубы! – Люмин не сдаётся. Хлопает Тому по плечу, пытаясь хоть как-то обратить его внимание на свои слова, но тот едва ли вообще замечает это.       – Ничего страшного не произойдёт, если пропустить один раз, – невозмутимо отвечает юноша. – Всё, мы спим, как ты хотела. Гладь.       – Я хочу в душ, – продолжает Люмин. – Я грязная.       – Ты не грязная, – возражает Тома.       Он чуть сползает вниз – теперь он дышит Путешественнице в шею, – берёт руки девушки и кладёт себе на голову.       – Да ты хоть знаешь, где я сегодня лазила?! – возмущению Люмин нет предела, но ладони всё равно проходятся по торчащим в стороны прядям.       Тома долго не отвечает, и Люмин почти теряет дар речи, когда понимает, что он же её просто проигнорировал сейчас!       Хорошо, хорошо, меняем тактику.       – Тома, – после нескольких успокаивающих вдохов и выдохов Люмин зовёт его тоном, которым обычно разговаривают с детьми; в нём, правда, всё ещё можно услышать отголоски молний, – нам нужно хотя бы снять одежду.       – Зачем?       – Люди не спят одетые, – терпеливо поясняет Путешественница, – это неудобно.       Тишина.       – Мне неудобно, Тома.       И-и-и... Это работает! Тома тяжко вздыхает, но отстраняется.       – Ладно...       Он отпускает девушку и садится, выглядя при этом довольно опечаленным.       Пока Люмин ослабляет шнуровку платья и снимает шарф, Тома стягивает с её ног белые чулочки вместе с обручами, которые она обычно носит на бёдрах, чтобы эти самые чулочки не сползали. С крепко завязанными перчатками возни побольше, но даже с такими тугими узелками Тома справляется на удивление быстро, хоть и не так скоро, как Люмин обычно. Пока он занят, девушка аккуратно стягивает рожки с его лба и верёвочку с волос.       Люмин отбрасывает одежду куда-то на пол, Тома складывает её перчатки и чулки ровной стопочкой на уголке кровати. Потом очень по-инадзумски садится на свои пятки, складывая руки на коленях, и терпеливо наблюдает, как Путешественница вытаскивает из своих волос цветы и пёрышки.       – А ты? – Люмин с подозрением щурится на всё ещё полностью одетого Тому.       – Мне нормально.       Люмин упирает руки в бока. Так не пойдёт.       – Снимай живо, – командует она и сама тянет красную куртку с Томиных плеч. Тот не сопротивляется и даже не высказывает недовольства. – Футболку тоже.       Футболку он стаскивает сам, пока Люмин разбирается с его поясом. Благо, не в первый раз.       Пока Тома снова не схватил её, требуя обещанных погладушек вот прямо сейчас, Люмин резво забирается под одеяло. Тома тут же оказывается рядом: обхватывает обеими руками за талию и утыкается лицом то ли в её грудь, то ли в живот, – ему самому не понятно. Куда-то в Люмин.       Люмин щекотно, и она дёргается, коротко хихикая и чуть случайно не ударяя коленом Тому в живот. Ну вот как на него сердиться, в самом деле!       – Гладь, ты обещала, – бурчит он почти неразборчиво из-под одеяла, и Люмин едва сдерживается, чтобы не засмеяться.       Она откидывает край одеяла, чтобы Томе было, чем дышать, и опускает ладонь на чужую макушку, приглаживает уже наэлектризовавшиеся и полезшие во все стороны волосы.       Тома обнимает крепко, вцепился так, что не вырваться. Люмин, честно говоря, рассчитывала, что сможет выскользнуть тихонько в ванную, когда он уснёт, но теперь, похоже, думать об этом не стоило вообще.       Люмин вздыхает. Она абсолютно уверена, что завтра Тома обо всём этом пожалеет. (Если вспомнит.)

***

      Следующее утро начинается забавно.       Потому что Тома, почувствовавший, что Люмин зашевелилась, первым делом извиняется. Шёпотом, зарывшись носом в волосы на её макушке.       Он обнимает Люмин со спины, аккуратно обхватывает одной рукой, и даже в этой маленькой детали Путешественница чувствует его вину. Обычно их утренние объятия куда крепче.       Люмин протягивает руку назад и мягко треплет Тому по волосам, находя буйную головушку вслепую. В ответ к ладони легонько прикасаются губами.       – Стало быть, ты помнишь, что вчера было? – голос со сна звучит чуть хрипло и негромко. Смешинку, зажёгшуюся у Люмин в груди, в нём почти не слышно.       – Да, – Тома всё ещё шепчет. – Прости.       – М-м, тебе не нужно извиняться, – бормочет она, – ты же не сделал ничего плохого.       – Но я же... – юноша запинается, подбирая слова. – Я же буквально не давал тебе делать, что ты хочешь. Я даже не пустил тебя в ванную...       О как. Люмин хмыкает.       – Думаешь, если бы я действительно захотела, чтобы ты меня отпустил, ты бы смог меня удержать?       Тома отвечает не сразу, и, пока он молчит, Путешественница почти физически чувствует его озадаченность.       – А, и правда, – наконец произносит он, и звучит притом несколько удивлённо, – я как-то... забыл о твоей силе.       Люмин коротко кивает, мол, отлично, разобрались, и собирается снова уснуть, но не тут-то было.       – И всё равно! Я нехорошо поступил, как ни погляди...       Люмин глубоко вздыхает и потягивается, перекатываясь на спину. Тома немного отодвигается, давая ей место, и убирает руку с талии. Утренний воздух свежий и немного прохладный, – у них открыто окно, – и руки, вытянутые из-под одеяла тут же немного подмерзают. Люмин сразу прячет их обратно. Под одеялом тепло, особенно если под ним Тома.       – Нет, это было мило, – лениво возражает Путешественница. Ей не хочется сейчас говорить – не то что спорить. – Сколько времени?       Она пока не открывала глаз, но точно уверена, что солнце ещё не взошло.       – Почти половина шестого.       Люмин мычит.       – Так рано. Поспим ещё.       Тома ничего не отвечает, только начинает возиться рядом, похоже, устраиваясь поудобнее.       – Кстати, – Люмин хочет ещё кое-что сказать, прежде чем уснуть опять, – если тебе вдруг захочется, чтобы тебя погладили или... не знаю, почесали за ушком, ты всегда можешь об этом сказать, знаешь?       Тома делает тихий резкий вдох.       – Люмин, это вовсе не обязательно...       – Почему? Тебе ведь нравится. Знала бы я раньше, я бы чаще так делала. Знаешь, тебе вообще-е... – тут Путешественница коротко зевает, – ...стоит почаще говорить о том, что тебе нравится. И чего хочется.       Тома молчит, розовеет скулами и пытается подавить так и рвущуюся на лицо улыбку. Люмин добавляет:       – И кстати, тебе необязательно спрашивать каждый раз, если хочешь поцеловать меня, или обнять, или ещё что.       – А? Но если ты не хочешь? Это как-то... – Тома довольно мил в своём желании причинять Люмин как можно меньше разного рода неудобств и беспокойств, но иногда это всё-таки перебор.       – М-м-м, – Люмин мычит, задумываясь. Это трудно в половину шестого утра. Она перекатывается на бок, обхватывая Тому одной рукой. – Просто... говори «хочу», а не спрашивай. Если я буду против, я так и скажу. Договорились?       Тома некоторое время молчит, а потом хмыкает.       – То есть, я могу подойти в любой момент и сказать «хочу, чтобы ты погладила меня по голове»? – в его голосе слышится улыбка. Он аккуратно обнимает Путешественницу в ответ. – И ты погладишь?       – Именно, – Люмин выдыхает. Вот теперь вроде разобрались. – Всё, спи.       Тома не может сдержать улыбки. Тома смотрит на Люмин своим сияющим нежным взглядом, от которого у неё обычно сердце проваливается в живот и ноги слабеют сами собой.       – Тогда... хочу поцеловать сейчас, – тихо говорит Тома, почти невесомо касаясь пальцами её щеки.       – Даже не думай, – бурчит Путешественница ему в грудь. Глаз она так и не открыла, и этот взгляд не увидела. – Ты вчера решил, что зубы мы не чистим, так что никаких поцелуев.       Тома тихо смеётся.       Хорни-бонус:       Горячий момент из первой половины, который никак не вписался в повествование, но я очень хотела его оставить хоть где-то.       Лучше пролистать, если вам хочется сохранить милое впечатление от фика.       Наблюдение за Томой, дорвавшимся до ласки, которую он, похоже, долго желал, по-своему завораживает.       Люмин любопытная. Люмин лезет во все пещеры, которые видит, говорит со всеми людьми, которых встречает, пытается разобраться со всеми головоломками, которые ей попадаются. Забирается на каждую гору и под каждый камень.       Люмин – любопытная.       Поэтому ей интересно, что будет, если она сожмёт в кулаке копну пшеничных волос и слегка потянет...       ...Тома почти стонет.       – Н-нормально? – у Люмин сбивается голос и дыхание.       – Да-а, – Тома крепче сжимает руки на её талии, – ты можешь... немного сильнее.       Люмин выдыхает и улыбается той своей загадочной лёгкой улыбкой, эмоции за которой обычно никто не в силах угадать. Она отпускает, чуть перемещает руку, чтобы захватить больше прядей, а потом сжимает крепче и тянет сильнее.       Тома смыкает плотно губы, давя в горле рвущиеся наружу звук, и, сам того не замечая, впивается пальцами в бока Люмин так, что почти больно.       Это немножко возвращает к реальности.       Путешественница довольно щурится и снова выдыхает: в этот раз долго, сквозь едва приоткрытые губы, успокаивая себя.       Так, это всё явно надо заканчивать.