С тобою в небеса

На всё воля Императора, Император всё видит и знает. Великий Император всеведущ. От него не скрыться и за тысячу ли от дворца в подполье обветшалого дома. Его взор охватывает все земли Великой Лян, ни одному трусливому чиновнику не избежать кары за провинность, совершённую по глупости или хитроумному плану. Его цепные псы готовы как предупреждающе оскалить зубы, так и молча уничтожить неугодного. Не стоит тревожить командующего Чёрного Железного Лагеря и его соратников. Ведь именно благодаря преданным подчинённым государя люди могут дышать полной грудью, создавать в спокойствии семьи и иметь дом. Но пускай Ли Фэн был человеком верующим, покорно носил статус Сына Неба и трудился на благо страны, даже Император не может купить тысячу лет жизни. Человеческий век короток, будь ты хоть десять раз благодатным правителем, чьи помыслы чисты, а деяния в радость. Ли Фэн всё ещё оставался жалким смертным, чьи дни жизни рано или поздно будут сочтены, как бы ему не хотелось этого признавать. Неминуемая трагедия — смерть Императора Лунаня потрясла всех жителей Великой Лян. Разумеется, в Военном совете сразу началась суматоха. Чиновники осмелели, принялись скалиться и еще пристальнее следить за действиями четвёртого принца Янь-Вана. Министр Фан начал активнее вставлять палки в колёса и мутить воду в и без того нечистой воде. Его Высочеству некогда было присесть да смочить горло, после похорон он был погружён в заботы и завален работой по самую шею. Теперь трон пустовал, а значит в стране настали смутные времена. Не то, чтобы раньше они такими не являлись, войска Запада всё ещё угрожающе держались поблизости, готовые подгадать удобный момент ослабления и внезапно напасть. На границах Чёрный Железный Лагерь неустанно следил за ситуацией. Множество прославленных генералов успело слечь за время правления Императора Лунаня, но Великий Маршал все еще жив, более-менее здоров, а в народе прослыл полководцем, у которого нет слабых солдат. Лукавый взгляд, в любой момент готовый стать суровым, неусыпно следит за иностранными крысами, покушающимися на территории его родины. Рассекающий ветер гэфэнжэнь не дрогнет перед врагом, Аньдинхоу готов отдать жизнь во имя победы и защиты границ. Но пускай его сердце сделано из чугуна и выточено в бесконечных сражениях, оно всё - таки человеческое, а значит способно гореть. Лишь в присутствии Чан Гэна — надежды Великой Лян, его взор смягчается и обретает счастливый блеск. Мозолистые руки, беспощадно отнимающие жизни, становятся невыразимо нежными и осторожными. Перебирая волосы Его Высочества или же письма, которыми они переодически обмениваются, Гу Юнь понимает, что хочет вернуться домой, хочет остаться в месте, где он может любить и быть любимым. Будь то его старое поместье или лачужка где-нибудь на окраине, главное — чтобы там был Чан Гэн. Они оба несут на плечах огромную ответственность за людские жизни и благосостояние государства. Но иногда необходимо сделать передышку. Разлечься на постели, которую они привыкли делить вдвоем и просто расслабиться. Возможно отдаться чувствам или понежиться с родным человеком под боком. Наконец отложить оружие, снять броню и просто отдохнуть, забыв о многочисленных обязанностях. Но, видимо, его планам не суждено было сбыться. Как это обычно бывает, ничего не предвещало беды. Погода была действительно на редкость ясная. В последнее время иностранцы затихли и будто притаились, но скорей всего дела у них обстоят неважно. Внутренние распри никогда не приводят ни к чему хорошему, особенно во время войны. Но пока ситуация была спокойная, солдаты могли сделать передышку. У Гу Юня было множество забот, но они стали до того привычными, что он исполнял их с легкостью, его разум уже знал как думать, размышлять, чем стоит поделиться с верховной властью, а о чем лучше не докладывать. Тем не менее, даже в гуще забот у Маршала можно было найти пятиминутную передышку. Наконец усевшись, Гу Юнь смочил горло и прикрыл на минуту глаза. — Надо будет отправить послание для Его Высочества, кто знает как скоро сможем увидеться. Перед глазами тут же всплыл образ Чан Гэна с его мягкой улыбкой и хитрющим расчетливым взглядом. Гу Юнь действительно соскучился по нему. По его бережным прикосновениям, его глубокому голосу, который может очень красиво срываться, стоит прикоснуться к правильным местам — Гу Юнь прекрасно помнит к каким. Но его планы на ближайший отдых быстро накрылись медным тазом. Предавшись сладким фантазиям, маршал только сейчас заметил гонца, который сильно запыхался с дороги. Его волосы растрепались и еле видно покачивались на ветру. Чёрт, когда он стал таким задумчивым. — Маршал, срочное донесение из дворца! Сказано передать лично вам в руки! —совсем ещё юный гонец со звонким высоким голосом разрушил все его надежды. Почерк кажется знакомым, в памяти невольно всплыл образ одного придворного учёного, владеющего языками. Сюй Лин, вроде. Он — один из немногих действительно преданных сторонников Его Высочества, оказывающих ему всякую поддержку при дворе, только зачем ему писать письмо командующему Чёрного Железного Лагеря. Довольно подозрительная ситуация. Если бы это было указание или донесение, его бы писал кто угодно, но точно не этот бедный учёный. Зоркий глаз маршала невольно подмечал детали, остановившись на паре капель, из-за которых иероглифы немного смазались. В грудной клетке начала зарождаться тревога. Прочитав письмо, у Гу Юня глаза на лоб полезли, а сердце участило свой ритм. В паре строчек было заключено несчастье, которое может иметь последствия катастрофического масштаба, если информация получит распространение. Принца отравили, мы пытаемся не допустить распространения слухов, но, как известно, и хорошему, и плохому сложно избежать людской молвы. Руки начинают невольно подрагивать. Чёрт, когда он успел стать таким мнительным, такое ощущение будто сердце готово проломить грудную клетку, а тело испустить дух. Дыхание спёрло, но Гу Юнь смог сделать вдох и резко выдохнуть, нужно было держать себя в руках. Это ещё ничего не значит. Вполне возможно, что с Чан Гэном уже всё в порядке, и он просто зря наводит суету. Но пульс предательски бился в висках, а нервы были напряжены до предела. Маршал думал недолго. Отдал распоряжения во все части гарнизона, передал командование Шень И, надел броню чёрного орла и только его и видели. Поскольку броня перенесла неоднократные усовершенствования, весь путь Гу Юнь преодолел за три часа. Скорей всего, такая спешка негативно скажется на его здоровье, но сейчас это его мало волновало. Прибыв во дворец, не тратив ни минуты, он отправил слуг узнать обстановку и последние новости. Его провели к комнате отдыха, возле которой стража пыталась сохранять равнодушные лица, но крики чиновников явно их нервировали. Похоже Сюй Лину всё таки не удалось остановить распространение слухов, и о произошедшем знал почти весь дворец. Это не приведёт ни к чему хорошему.  — Так это правда? Его Высочество действительно отравили? Кто осмелился?  — Да расступитесь уже! Убирайтесь отсюда, нечего глазеть! Принцу нужен покой, от ваших криков толку не будет!  — Неужели четвёртый принц тоже отойдёт в мир иной вслед за покойным императором? Что же нам делать? Наследный принц ещё слишком мал, чтобы занять трон.  — Уважаемые господа, расступитесь пожалуйста, Его Высочество не сможет отдохнуть, если вы не понизите тон и будете наводить суматоху. Опять устроили балаган. Как только слуга доложил о прибытии Аньдинхоу, все сразу притихли и вытаращили глаза, отчего стали походить на рыб, которых вытащили на берег. Очевидно, не каждый день можно застать маршала в императорском дворце. Галдёж постепенно затих и сменился неловкой затяжной паузой. Но Гу Юня это уже не волновало. Протиснувшись через неуклюжих чиновников, он вошёл в покои. Ни один стражник не посмел сказать ему и слова. В нос сразу же ударил резкий запах лекарств, которых наверняка использовали неимоверное количество. Комната была очень слабо освещена, Гу Юнь потратил не так уж и много времени на дорогу, но в столице уже успело стемнеть. Слабый свет лампы освещал помещение и мог бы создать уютную атмосферу если бы не одно но. На кровати с занавешанным балдахином лежал Чан Гэн. Даже если его было почти не видно, Гу Юнь узнал принца по одним резким очертаниям, которые сейчас сглаживал приглушённый свет. Именно в таких роскошных кроватях и место человеку его рода и статуса. Но сейчас великолепный четвёртый принц напоминал скорее труп, обречённый на погребение и вечную загробную жизнь. Его кожа побледнела, из-за чего синяки под глазами стали еще заметнее, и так острые скулы стали еще острее, потеряв даже намек на мягкие щёчки, с которыми Гу Юню так нравилось играться. Его роскошные чёрные волосы, обычно собранные в хвост или закреплённые заколкой, теперь растеклись тёмным водопадом по подушкам, а пара прядей раздражающе лежали на щеке. Гу Юнь не мог заставить себя сдвинуться с места. Умом он понимал, что лекари уже осмотрели Чан Гэна и сделали всё, что было в их силах, принц даже не умер, просто находится не в самом лучшем состоянии. Да, успокаивать себя во время происшествий с близкими людьми у маршала никогда не получалось. Тем не менее, он подошёл ближе. Подставив изящный табурет к постели, он, наконец, снял часть железной брони и обнажил запястья. Затем протянул руку и коснулся бледной ладони с тонкими пальцами, которые казались сейчас ненормально холодными. Он уже успел отвыкнуть от прикосновений к этим чудесным рукам, способным свернуть горы и уложить Гу Юня в постель так, чтобы маршалу снились только хорошие сны. Именно Чан Гэн был чаще всего тем, кто беспокоился и хватался за руку пострадавшего ифу, пытаясь прощупать пульс и успокоить себя. Но сегодня Гу Юнь действительно понял, что означает испугаться до смерти. До этого момента он не задумывался о возможности смерти его Чан Гэна. Он не хотел даже думать о том, что какая-то шавка посмеет не только оскалить зубы на Его Высочество, но и укусит так, что мало не покажется. Давно Гу Юнь не видел у Чан Гэна такого умиротворённого выражения лица. Обескровленные губы не двигались, не искривлялись в игривой улыбке, не шептали такое родное и прикипившее Цзыси. Принц не двигался. За окном давно стемнело, ветер срывал листья с деревьев, потом подхватывал их и разносил по дорогам, заставляя людей следить за состоянием улиц. Даже в смутные времена простые люди пытаются по возможности помогать поддерживать порядок в городах. К сожалению, вести с каждым днём не становились утешительнее, но народ упорно отказывался отчаиваться, все таки не впервой, и этот кризис не последний. Возможно прошёл час, а может десять. Для маршала время словно остановилось, застыло на одном моменте и не продолжит свой ход, пока его принц не откроет глаза, не прижмёт руку к своей щеке и не начнёт извиняться перед своим ифу за неосмотрительность. А извиняться ему придётся долго. Как этот паршивец умудрился проявить такую опасную неосторожность? А если бы лекари не успели оказать медицинскую помощь? Что бы Гу Юнь делал? Ради кого он продолжал бы возвращаться в поместье, которое он, наконец, может назвать домом? Ради кого он продолжал бы жить? Кто бы грел его окоченевшее с годами сердце и душу? Гу Юнь действительно не хотел возвращаться к привычному образу жизни, заливая в себя алкоголь в тщетных попытках утолить душевную горечь. Шень И был бы точно не в восторге выслушивать его пьяные бредни. Спустя какое-то количество времени дыхание, до этого тихое и еле заметное, начало учащаться. Чан Гэн будто не мог сделать полноценный вздох, резко открыл глаза и закашлялся. Гу Юнь немедленно помог ему принять удобное положение и восстановить дыхание. Руки, что не раз причиняли боль и несли смерть на поле боя, стали ласковыми настолько, насколько это вообще возможно. Дав принцу воды, чтобы утолить жажду, мужчина замер и понял, насколько всё - таки яд губительно оказал своё влияние на молодой организм. Лихорадочный взгляд бегал с одного предмета на другой, но в конце концов остановился на лице явно нервничающего маршала, который настолько распереживался, что приехал лично, сорвался и бросил целую армию. Благо, пока на границах царит спокойствие, может себе позволить. Руки Чан Гэна бесконтрольно дрожали, но у него, в отличие от Гу Юня, не из-за срыва, а по другой, довольно очевидной причине. Лекари смогли откачать принца, быстро определив что за яд смог бы принести столь бесшумную кончину. Яд Кураре  — яд, который может медленно убить или временно обездвижить  — из-за чего в народе его прозвали тихой смертью. Отравление происходит за несколько секунд. Тубокурарин, содержащийся в составе яда, расслабляюще воздействует на мышечную систему, в том числе на дыхательные мышцы и мышцы диафрагмы. В результате чего дыхание полностью останавливается, и наступает смерть от удушья. Привести к летальному исходу может даже незначительная царапина, полученная отравленным оружием. Однако, при попадании в кровь небольшой дозы, спасти жизнь ещё вполне возможно, поддерживая дыхание искусственно до того момента, пока кровь не очистится от яда, и его действие не прекратится. Проще говоря, принцу повезло, что придворные, заметив подозрительную тишину, не нарушаемую даже звуком шуршания кисти о бумагу, насторожились и решили проведать Его Высочество, которого нашли в плачевном состоянии, задыхающимся на полу, не в состоянии даже пошевелить пальцами. Благо успели откачать и не дали закончить жизнь столь плачевно. Гу Юнь смотрит на своего Чан Гэна и не узнаёт. Некогда наглый, яркий, способный заткнуть любого человека одним взглядом принц, сейчас выглядит так, будто находится на грани жизни и смерти. Хотя по сути, так оно и есть. Длинные ресницы, еле уловимо подрагивали, похоже Чан Гэн пытался сконцентрировать своё внимание на сидящем рядом с ним человеке. Гу Юнь хотел было позвать лекаря, поскольку очевидно, что принц ещё не пришёл в себя окончательно. Резко поднявшись, он развернулся, но тут его неожиданно схватили за запястье. Хватка была очень слабой. Чан Гэн очень часто любил притворяться немощным и больным, чтобы за ним поухаживали. И, честно признаться, Гу Юнь нередко потакал его капризам. Но сейчас никто никому не подыгрывал.  — Стоит позвать придворного лекаря, я уже послал за барышней Чень, она обещала приехать как можно скорее. — немного охрипший голос разрушил напряжённую тишину. Мутные глаза уставились так, будто хотели заглянуть в душу, пригвоздить взглядом к одному месту и заставить остаться так навсегда. Но жуткая иллюзия рассеялась, и принц наконец моргнул.  — Тебе стоит отдохнуть. — маршал действительно надеялся, что этот негодник послушает его хотя бы сейчас, чтобы не расшатывать и без того напряжённые нервы. Но как и многие надежды Аньдинхоу, этой также не суждено было сбыться.  — Цзыси. — возможно Гу Юнь не был готов услышать его прямо сейчас. Не когда он в таком плачевном состоянии, из-за чего может говорить только шёпотом, хрипло срываясь в конце, и захлёбываясь гадким кашлем.  — Замолчи, бесстыдник. — шаткая плотина под названием нервная система ещё держится и позволяет держать эмоции под контролем, но кто знает насколько долго это продлится.  — Прости меня. — Чан Гэн снова тяжко закашлялся, хорошо что без крови, однако плохо что приступ был продолжительным. Кажется Гу Юнь сейчас сломает себе зубы, настолько сильно он сжал челюсти в попытке заткнуть свой болтливый рот. На данный момент он жалел, что не выучил хотя бы одну буддийскую сутру, которую он мог бы постоянно повторять про себя, чтобы немного успокоиться. Позже он скорей всего пожалеет об этих мыслях, но не сейчас.  — Я же сказал тебе, чтобы ты не болтал попусту. Что мне сейчас от твоих извинений думаешь станет легче? — Гу Юнь уже не сопротивлялся и просто позволил посадить себя обратно на табурет, взять за руку и, видимо, начать нести чушь. Насчёт последнего маршал не помнил, чтобы давал своё разрешение, но когда этот паршивец вообще его слушался.  — И все равно прости Цзыси, я не хотел тревожить тебя таким пустяком. Ситуация на фронте пускай спокойная, но ещё нестабильная. Я надеялся, что даже если чиновники и попытаются меня убрать, не подумал о том, что это может привлечь столько внимания. А тем более о том, что кто-то дёрнет тебя с поста. — речи принца, всегда поразительно складные и продуманные, сейчас поблекли, весь успокаивающий эффект испарился под гнётом ужасного кашля, на который принц постоянно срывался. Однако после своей душераздирающей тирады Чан Гэн, наконец, замолчал. Он не произнёс ни звука, только смотрел из-под своих длинных ресниц прямо в глаза, без слов пытаясь передать всё расскаяние и беспокойство, томящиеся в его сердце. А Гу Юнь давно разучился противостоять его пронзительному взгляду, он заглядывал в чужую душу в ответ, но на дне его зрачков чётко читалось "только попробуй ещё раз проявить столь очевидную неосмотрительность, заставляя меня волноваться, или я позабочусь о том, чтобы твой дух не упокоился с миром". И Чан Гэн очень хорошо научился различать эмоциональное состояние маршала, чтобы понять, что в данной ситуации лучшее, что он может сделать — замолчать. Но руку он так и не отпустил, медленно поглаживая дрожащим большим пальцем кожу на тыльной стороне чужой ладони. Гу Юнь тяжко вздохнул и сжал руку в ответ. Луна за окном озарила комнату удивительно ярким, но мягким светом, освещая две фигуры, застывшие в умиротворённых позах. В конце концов, он же не буйвол из царства Ву, чтобы волноваться понапрасну.Поскольку ситуация почти улажена, стоило немного успокоиться. Однако если у принца появятся некоторые осложнения после периода реабилитации, Гу Юнь лично сдерёт шкуру с идиотов, осмелившихся попытаться избавиться от Его Высочества. Все во дворце стали смиренно ждать жестокой расправы над заговорщиками, поскольку не понаслышке знают о непоколебимом характере многоуважаемого Аньдинхоу, который так яростно и трепетно волновался о жизни и здоровье четвёртого принца. В эту ночь ни один чиновник не посмел сомкнуть глаза, но разлитую воду трудно собрать. Поэтому всё, что им оставалось это дрожать от страха и молиться, так как все понимали  — подозревать будут всех. Лишь Его Высочество, казалось, не волновала данная ситуация, главное, что наследный принц не пострадал, а его руки пусть и дрожали, всё равно могли ощущать тепло близкого человека. С мятежниками он планировал разобраться жестоко, но по закону. Скорей всего в их планы не входило убийство, несмотря на использование "бесшумной смерти". Но, если быть честным, сейчас его заботил только великий маршал, который, только узнав о возможной кончине Чан Гэна, тут же примчался в столицу. Подобные поступки, безусловно, грели его тёмную душонку, но заставляли чувствовать себя недостойным. Потрёпанный вид Гу Юня вызывал лишь невыносимое чувство вины, грузом копящееся в груди. Ведь тот действительно переживал, боялся и до сих пор занимается самобичеванием. С ядами у Гу Юня с детства сложные отношения. Однако отвратное самочувствие никогда не помешает поддержать своего ифу. Возможно ему это не понравится, но Чан Гэн, пользуясь правами больного, легонько потянул его к себе за рукав, желая обьятий. Маршала, по лицу которого было сложно что-то понять, выдавали глаза, наполненные глубокой тоской. Он, сделав очередной глубокий вдох, наклонился и мягко обнял Чан Гэна, абсолютно не наваливаясь, прижался носом к его шее и прикрыл глаза. Запах лекарств имел успокаивающий эффект, поэтому сердцебиение Гу Юня вскоре выровнилось. А Чан Гэн и не мечтал о большем, аккуратно перебирая немного спутанные волосы, глядел на шёлковый балдахин и думал о том, что в обьятьях Цзыси и умереть не жалко. Окутанные запахом медикаментов двое мужчин дожидались прибытия лекарки, пока за дверью придворные крысы думали о спасении своих жалких жизней. На небе, наконец, зажглись звёзды.