Блю

Она мало чего любила в этой жизни. Но был целый список того, чего она ненавидела. Она ненавидела белый шоколад, кофе с молоком и розовые сопли, ее тошнило от всех милых вещей (кроме кошек, их почему-то она любила), тошнило от влюбленных парочек, и она раздраженно вздыхала каждый раз, когда кто-то начинал к ней подлизываться. От неё веяло холодом, а ещё полным равнодушием ко всему бренному миру. Наверное, поэтому люди к ней и тянулись. Совершенный пофигизм в купе с самоуверенной дерзостью и жестким сарказмом на удивление являлся сильнейшим афродизиаком. Люди окружали её постоянно, кто из-за слепой влюбленности, бегая за ней как щенки, а кто просто хотел согреться в ее величинной ауре. Понятия не имею считала ли она кого-нибудь из них настоящим другом. Ей было от 26 до 40. Ни больше ни меньше я бы ей не дала. И никто в ее окружении даже и не знал ее настоящего возраста. В здравом уме люди о таком не спрашивают. Она, наверное, могла и убить. Черт его знает. Я даже не знала ее фамилию. Белла. Все звали ее только так и не иначе. Может на работе там (где бы она не работала) ее звали иначе. Я не знаю. Может показаться, что я ничего о ней не знаю. Но это не так. Я знала во сколько она встаёт, знала, что ее завтрак состоит из крепкого кофе и сигарет, которые она выкуривает каждое утро на пожарной лестнице, который находился прямо у моего окна. Знала, что, приняв душ, она куда-то исчезает, а возвращается всегда в разное время. Но она всегда возвращается. Правда всегда с какой-то компанией. Ближе к ночи они выходят на нашу пожарную лестницу, они пьют и о чем-то тихо болтают, а она обычно молчит, изредка цыкает на них, качает головой, бросает что-то язвительное, а потом снова молчит. Мне было всегда интересно замечала ли она меня? Тогда я была молода и совершенно неприметна. Второкурсница в колледже, еще вчера начавшая независимую жизнь, укутанная теплым пледом и завернутая книжками настолько, что за ними и не виднелась реальность, этот мир был мне незнаком. Сплошные пьянства, странные люди, которые общаются непонятно с какой целью, постоянный дым, проникающий в комнату, от которого хотелось блевать, почему-то мой юный мозг, с ограниченным опытом в жизни, подумал, что это и есть «взрослая жизнь». Я была юна и впечатлительна, что сказать. В школе меня называли ханжой, я делала недовольное выражение лица, фыркала и пряталась за очередным учебником, но в глубине души нисколько этого не отрицала. Ханжа, наверное, правильное слово. Как ещё называют того, кто осуждает каждую идею о вечеринках, о подростковом сексе и пьянстве, кто негодует каждый раз, когда видит что-то неподобающее, но при этом не отворачивается, не прекращает смотреть, разве можно называть это негодованием, если какая-то часть тебя хочет попробовать всё и не только. Белла называла меня хулиганкой. Дурацкое прозвище и совсем мне не подходило. Но, наверное, это потому, что перед ней мне всегда хотелось показать себя с другой стороны, показать ей, что я такая же, как и она, что я могу быть такой же клевой. Возможно, во мне просто играл бунтарский дух, который отсутствовал в подростков возрасте и только перед ней я, наконец, смогла его выпустить. А может, это сказывалась самостоятельная жизнь. Сначала мы просто сталкивались в протухшем лифте, молча добирались до своих этажей и каждый шёл куда надо. Я, потому что совершенно не понимала, что я могу ей сказать, и она, совершенно безразличная к окружающему миру. Однажды она все-таки заговорила. «Прикурить есть?». Я сказала нет, и на этом наш разговор закончился. Тогда я впервые и купила сигареты и долго носила их в кармане, просто так, на случай. Мне становилось ужасно мало простых подглядываний за окном. Впервые я вышла к ней, когда она заявилась на пожарную лестницу одна. «Балкон», как она ее называла. Нет, я не была настолько храброй, чтобы даже тогда самой к ней выйти. Это она спустя около часа моих подглядываний постучала в окошко, заставив меня опрокинуть банку с содовой на себя. Белла поманила меня пальцем, и я пошла. Она зажгла очередную сигарету и молча смотрела на меня, будто чего-то ждала, пока я неуклюже усаживалась рядом с ней. — Ну и? — Что? — Чего подглядываем? Если бы у меня все ещё была содовая, я бы точно вновь поперхнулась. — А? Да я не подглядывала, — она смотрела недоверчиво, — я на звёзды глядела. Она посмотрела на двадцатиэтажное здание перед нами, перекрывающее все в округе, а я закусила губу. И к чему нужен был аттестат с отличием и победы на всех олимпиадах, если все равно морозить такую чушь? — Аа, ну понятно, — почему-то она расплылась в улыбке, смотря куда-то вдаль, — так ты из этих? Я смотрела на неё, пытаясь понять, что она имеет в виду? Из кого? Шизофреников? Психов? — Не поняла? — Ну из этих. Как их там называют по политкорректнее… блю? Блю? Я бы, наверное, так и не поняла, что она имеет в виду, если бы не проследила за ее взглядом, тогда все и стало понятно. За окном в противоположном здании кувыркались две полуобнаженные женщины, даже не потрудившись выключить свет или задвинуть шторы. Надо же, и как я раньше их не заметила? Когда я поняла, что она имеет в виду, краска поползла по шее и я тут же встрепенулась. — К-конечно же нет! — О, ну тогда ты просто извращенка, — она захихикала, теперь уже поглядывая на меня, а все, что я могла делать это упорно покачивать головой. — Нет, нет и нет! Я не подглядывала за ними. — Тогда чего же ты делала? — Ничего. Она продолжала смотреть на меня таким взглядом, будто вот-вот раскроет. Я стала отчаянно лазить в карманах, надеясь хоть чем-то ее отвлечь. Пачка нетронутых сигарет все ещё лежала там. Я быстро их достала и вытащила один, только чтобы понять, что у меня и зажигалки то нет. Я посмотрела на неё и… поняла, что мой импровизированный план сработал. Теперь Белла смотрела на меня удивленно. — А тебе не рано ли курить, девочка? — С чего бы? — Так ты же школьница. Я лишь вздохнула, ничуть не удивившись ее ответу. Наверное, я и в сорок лет буду похожа на школьницу. Я сразу вспомнила, как мне отказывались продавать эту пачку, пока я не показала им своё удостоверение. — Да нет же. Да и вообще, не ты ли недавно просила у меня прикурить? — Не помню такого. Она достала свою сигарету и зажгла ее, лицо совершенно непроницаемое. То ли она и вправду не помнит, то ли слишком хорошо врала. Может и то и другое. Наверное, то, что меня назвали школьницей и извращенкой придали мне храбрости в тот момент (точнее злости), и я выхватила ее зажигалку и неуклюже попыталась закурить. Она смотрела на меня удивленно, ну по крайней мере до тех пор, пока я не начала кашлять. Тогда она уже посмеивалась. — Аа, первый раз значит. — Ничего подобного! Да я постоянно курю как паровоз! Жалкое сравнение, конечно. — Понятно. Значит ты, школьница, у нас хулиганка. Она улыбнулась и мне почему-то расхотелось с ней спорить. Было в этом что-то такое, будто я стала на шаг ближе к этой странной фигуре. Была тёплая ночь, я давилась дымом, а под нами в баре играла какая-то музыка. Слова до меня не доносились, а Белла молчала и поглядывала на противоположное окно. И я думала, что к этому можно и привыкнуть.

***

С тех пор она называла меня хулиганкой, спасибо и на том, что не извращенкой. Спускаясь покурить, она всегда легко постукивала в мое окошко, и я всегда выходила. Я не знала даже имён тех, кто каждый раз ее окружал в эти моменты. Никто из них даже и не спрашивал моего. Они будто и не замечали, что я здесь, а мне было как-то безразлично. Было достаточно того, что я рядом с ней. По крайней мере так было поначалу. Человеку всегда мало чего-то. Он всегда жаждет большего, и я не была исключением. Редких перекидываний фраз мне становилось недостаточно. Хотелось большего, хотелось… сама не знаю, чего мне хотелось. У них всегда в руках было по пиву, но Белла никогда не совала мне один. Может, потому что она действительно думала, что я школьница? Я не спрашивала. Да мне и не хотелось. Но однажды я все-таки вырвала одну банку и выпила залпом. Причина была проста. Она не обращала на меня никакого внимания. Наверное, это был мой способ привлечь к себе внимание, и он сработал. Белла уставилась на меня и криво улыбнулась. Мне поплохело, но было плевать. Она мне улыбалась. Но я и не знала, что от одной банки пива можно реально опьянеть. Пьют же люди литрами и как стёклышко. Наверное, это всё был мой девственный к алкоголю организм. Но я не жаловалась, потому что в ту ночь Белла впервые меня приобняла, когда я чуть не свалилась вниз. Она держала меня крепко, но нежно и я чувствовала, как уплывала. — Не умеешь пить, не пей, сестрёнка. — Ага. Меня тошнило всю ночь, но я была счастлива. Я выходила сама на «балкон» и весело ее приветствовала, сама заговаривала и даже могла с минуту поговорить и с остальными. Позитив после той ночи держался долго, пока я не стала понимать, что как раз с той ночи ко мне приклеилось ещё одно прозвище. Сестрёнка. Я была бы гораздо счастливее, если бы ко мне приклеилось какое-то более постыдное слово, чем это. Я понимала, меня к ней влечёт все больше с каждым днём, а с осознанием своих чувств приходила и тупая боль в груди, потому что Белла никогда бы даже не посмотрела на меня в таком ключе. Я это знала, потому что иногда вместо обычной толпы ее сопровождающих, появлялся то один парень со странными замашками, то другой с длинными завязанными волосами похожим на рок-н-рольщика средних лет. В такие ночи она никогда меня не звала, да и выходила покурить лишь на пару минут с очередным ухажером, после чего они также быстро уходили наверх. Я зарывалась в подушку, включала музыку и пыталась погрузиться в какое-то чтиво. А боль в груди всё увеличивалась. Она была моим запретным плодом и осознание того, что, возможно, именно из-за этого меня к ней так и влечёт меня не останавливало. Мне хотелось все больше проводить с ней время, разговаривать, узнать, что скрывается за вечно равнодушным выражением. Ещё мне хотелось, чтобы она прекратила называть меня этим ужасным словом, которое означало, что быть по-настоящему ближе мне не удастся никогда. «Сестрёнка» означало огромную преграду, я, итак, понимала, что мне ничего не светит, но этим словом она обрывала даже ту иллюзорную надежду, которую я в себе хранила. Однажды я все-таки не выдержала. — Прекрати. — Что? — Прекрати меня так называть. Я тебе не сестрёнка. Она смотрела на меня непонимающим взглядом. И вправду, насколько странной я иногда могла быть? — А что в этом такого? Ты гораздо младше меня и всех моих друзей. Сестрёнка — идеально подходит. — Так ты любого на моем месте, кто похож на школьницу, называла бы сестренкой? — Нет, не всех. Если бы ты была чёрной, я бы тебя так не называла. — А? — Я немного расистка. — Ааа. Типа белые рулят? — Да. Если бы Гитлер возродился и изрёк бы, что все остальные расы нужно уничтожить, я бы за ним последовала. — Это ужасно. — Наверное. Ну вот смотри, в мире миллиарды людей и ещё больше верований, одни свято верят в Иисуса, другие в Аллаха, а ещё в булыжники и деревья. Если кому-то из них сказать, что их вера неправильна, они и убить готовы. Так откуда мы знаем, что из этого истина, а что нет? Может нас вообще инопланетяне создали как социальный эксперимент. Так есть ли вообще «правильный» способ жить и думать? Может белые и правда созданы как верхушка социальной иерархии, а остальные расы всего лишь побочный продукт? А может это азиаты, кто должны вершится над миром и через тысячи лет так и будет? И может через тысячу лет это будет нормально убивать белых только потому, что они белые? И это будет совершенно правильно. Потому что большинство, а это азиаты, так решило. Ведь что такое общество? Это большинство и… — Ладно, ладно, я поняла твою мысль. Белла, она могла быть такой. В большинстве случаев она молчала, не желая втягиваться в светские беседы, но если это была такая тема, где каждый адекватный человек скажет «вот, это именно так, а не иначе» или же, например, что «вот эта стена белая», она могла часами говорить и спорить, уверяя, что стена совсем не белая и что в ней есть и серые цвета и темные и вообще она могла полностью вас убедить, что эта стена вообще голубая, лишая дара речи собеседника. Что странно, я никогда не понимала, верила ли она вообще в свои убеждения или это было просто желанием пойти против навешанных нам идей. Я не знала сколько было правды в ее словах, действительно ли она это имела в виду или нет. Я никогда не понимала ее до конца. Но в тот момент у меня было такое чувство будто… — Ты же не пытаешься просто перевести разговор на другую тему? — С чего бы? — Да так. Просто. Потом время продолжало идти своим чередом, месяцы сменяли друг друга, я почти научилась курить, хотя до сих пор ненавидела этот запах. Он был тошнотворным и вывести его из одежды было ой как не просто. Но это была мелкая цена за то, чтобы побыть рядом с ней хоть ненамного дольше. А ещё я пила, до смешного много, всё потому, что каждый раз, когда я начинала покачиваться, когда разум блуждал, желая стукнуться об какую-то поверхность, она меня подхватывала и долго-долго обнимала. Хотя, возможно, частично это было из-за желания забыться, не думать хоть на мгновенье, что эта женщина никогда не посмотрит на меня этим взглядом, никогда не будет рассказывать обо мне так, как она иногда рассказывает про своего очередного ухажера. В ту ночь она снова рассказывала мне об одном, мы были одни, она никогда не говорит про них в присутствии остальных. Какая честь. Ха. И я пила и пила, желая, чтобы она прекратила. Потому и слушала ее в пол уха. Наверное, если бы я вслушалась повнимательнее, то заметила бы как странно она о нем говорит. Вместо «него» она говорила «этот человек». — Этот человек такой богатый. Машина, собственный бизнес, дорогой пентхаус в центре города. А ведь этот человек бегал за мной так долго, а я и не замечала. Не то, чтобы я смотрю на богатство. Но ведь я и сама из высшего сословия, не смотри на то, что я живу в этой дыре. А мне как-то было плевать. Я, итак, догадывалась, что Белла довольна богата по дорогим кольцам на пальцах, дизайнерской одежде, хоть и всегда однотонной с преобладающими темными цветами, но всегда качественной, и вообще, по этой ауре величия. А что она забыла здесь? Черт его знает. Умом Беллу не понять. Может, это из-за ее бунтарской натуры, а может, ещё из-за каких-то ее странных убеждений. Но всё о чём я думала в тот момент это то, что у неё очередной парень, а я ни шаг к ней и не приблизилась. И я упивалась спиртным, пока она меня придерживала. Мне так хотелось большего, хоть на минуту быть к ней ближе. Почувствовать то, что чувствуют все ее парни, когда смыкают ее в своих объятиях. И я так и сделала. Мои руки обвились вокруг ее талии, и я прижалась к ней изо всех сил, впервые за всё время. Она гладила меня по волосам, будто тешит ребенка, и я не понимала почему. Мне ведь было хорошо, верно? Ее запах впился мне в кожу, а от ощущения ее рук на себе мое тело дрожало. Только потом я поняла, что я дрожала от слёз, а Белла… Белла просто пыталась меня успокоить. Я тихо ревела на ее плечах, пока она называла меня своей маленькой сестрёнкой и сильнее прижимала к себе. От этих слов я, наверное, ревела лишь сильнее. — Ты мне словно младшая сестра. Я ненавидела это. Ненавидела. Как бы мне хотелось родиться на десять лет раньше, мне хотелось родиться красивым богатым мужчиной, чтобы она, наконец, взглянула на меня иначе. Увидела во мне нечто большее. Глупо. Просто глупо.

***

Спустя пару недель я, наконец, увидела нового избранника Беллы. Он оказался… женщиной. Сказать, что я была удивлена, ничего не сказать. Это была высокая красивая женщина. А ещё очень сильная. Как я потом узнала, она ещё занималась боксом и вообще была склонна к спорту. Как так получилось, что Белла теперь с женщиной я не знала. Она молчала и просто преподала это как само собой разумеющееся. Возможно, она просто хотела попробовать что-то новое. А возможно, она просто не выдержала натиска любви этой женщины. В конце концов, я должна была быть рада, разве нет? Это означало, что Белла интересуется и женщинами. И возможно у меня был шанс. Но на самом деле от этого мне стало лишь хуже. Если бы я изначально знала, что у меня был шанс, была бы я храбрее? Отважилась бы за ней ухаживать? Призналась бы в чувствах? Если бы я знала, что у меня есть хоть какой-то шанс. Я не знала. Всё, что я знала это то, как сильно я ненавижу эту женщину, которая оказалась отважнее меня, которая смогла проломить эту гетеросексуальную стену Беллы раньше меня, и с которой теперь Белла проводила всё своё свободное время. Я злилась, потому что это было что-то новое, она никогда раньше не отдавалась так отношениям. Никогда они не длились так долго. Никогда она не пропадала на целые ночи. У меня появилась привычка выпивать одной. Я выкуривала ненавистные мне сигареты. Давилась ими лишь бы не думать о том, что сейчас она в чужих руках, занимается бог знает чем. Я заставляла себя зарываться в учебники и зубрить и зубрить, лишь бы мой мозг перестал постоянно возвращаться к мыслям о ней. Те в редкие моменты, когда она все же выходила на наш балкон, я обнимала ее так сильно, что болели пальцы, а она не жаловалась. Я вдыхала ее аромат и мечтала, чтобы эти моменты никогда не кончались. В конце концов я была эгоистична. Разве недостаточно того, что она рядом, что я могу ее касаться, обнимать. Разве недостаточно того, что я могу называться ее другом, «младшей сестрой». Я знала ответ. И он мне не нравился. Я знала, что я должна была просто заткнуть своё кричащее сердце и попытаться быть для неё той, кем она меня видит. Так я думала. И я правда пыталась. Я улыбалась ей, не задавала мучающие меня вопросы. «Неужели у вас все так серьезно?», «неужели ты в неё по-настоящему влюблена?». Я просто молча отсиживалась, ведь все прекрасно. Я это переживу. Я понимала, что я обманывала себя. Я обманывала себя всю жизнь, не желая признавать вещи, которая в глубине души я точно знала. Наверное, это был мой способ выжить. Я всегда думала, что закончу учебу с отличием, найду престижную работу, выйду замуж в 27 и стану гордостью родителей. Я никогда не думала, что буду прожигать свою жизнь на балконе с бутылкой пива и влюблюсь в женщину старше меня. Может, если бы я давным-давно признала кто я есть и перестала притворяться, этого можно было бы избежать. Может, я нашла бы симпатичную девушку в колледже и у меня были бы счастливые отношения, или на худой конец пошла бы в гей клуб и нашла бы кого-то там. А может, если бы я признала этого раньше и не трусила, то смогла бы в ту первую ночь признаться Белле. Возможно, на месте ее девушки сейчас была бы я. Но правда состояла в том, что я слишком долго пыталась этого не замечать, а когда поняла было уже поздно. Я любила Беллу, она не любила меня. И я не знала, смогу ли ещё кого-нибудь так полюбить. Тогда я и поняла, что делать. Так больше не могло продолжаться. В ту ночь я впервые сама позвала Беллу на наш балкон. Я угостила ее своим пивом, но почему-то Белла впервые отказалась пить. Неважно, я должна была сама напиться. Я курила свой Winston, а Белла Marlboro. Мы молчали, и я ждала, когда, наконец, алкоголь подействует. Все же за эти месяцы мой организм привык к спиртному. — Ты, наконец, наловчилась. — Ты про алкоголь? — Нет, сигареты. Больше ты не кашляешь. — Ааа. Снова молчание. — Знаешь почему я курю? — М? Потому что ты однажды попробовала и стала зависимой? — Нет. — Потому что это выглядит круто? Белла рассмеялась. — Нет. — Тогда не знаю. — Ну вот смотри, разве ты видела, чтобы я когда-либо курила днём? — Ммм, — я призадумалась. — Ты куришь по утрам. — Ну это да. Но это только потому, что мне нужны силы, чтобы стерпеть этот мир. А вот днём я разве курю? — Не знаю. Тебя днём здесь не бывает. — Не курю я днём. А все потому, что сигареты нужно курить только когда видишь что-то… в общем только когда душа радуется. Душа радуется? Я посмотрела на неё, пытаясь понять, что она имеет в виду. Спроси у других людей они скажут, что курят, потому что плохой выдался день, или жизнь. Она продолжила. — Ну вот смотри. Взбираешься ты на высокий холм и перед тобой открывается весь город, а позади тебя окружают деревья и растения и всякие там цветочки, — Белла поморщилась, — в общем от вида у тебя захватывает дух. Ты хочешь проторчать на этом месте вечно, хочешь сидеть там и глядеть в горизонт. А ещё, ты знаешь, этот момент может стать еще лучше, если у тебя под рукой будет какая-нибудь захватывающая книга. Ты могла бы лежать на том месте, читая свою книженцию, ветер будет тебя нежно ласкать, а солнце не будет жечь. Разве твоя душа не встрепенется от этого? Сколько ты там проторчишь, если оставить тебя с книгой? Часов 5? Или весь день? В общем я к тому, что мой холм — это ночной балкон, а книги — это сигареты. Понимаешь? — Ммм. Кажется. Так это философия сиг? — Ага. — Понятно. Мы помолчали ещё несколько минут. Я собиралась силами, а Белла просто курила. — Так что ты хотела мне сказать? Я ещё не была достаточно пьяной, но тянуть было незачем. — Кажется я… ну знаешь… — Что? — … Блю. — Блю? — она посмотрела на меня, пока я заливалась краской, а сердце бешено колотилось, и потом на удивление спокойно произнесла, — ааа, понятно. Круто. И правда, чего я ожидала? Она сама встречается с девушкой. И всё же, мне нужно было как-то до неё донести. — Это ещё не всё. Я… в общем… не знаю, как сказать, но… — Тогда и не говори. — Что? — Раз уж не знаешь, как сказать. — Нет, я должна тебе это сказать. Послушай, я- — Завтра я переезжаю. — Что? Меня как будто ударили под дых. Она медленно покуривала и смотрела на противоположное окно. Две женщины не занимались сегодня чем-то постыдным, они сидели на диване, одна обнимала другую и они посмеивались над чем-то, что мне было не услышать. В тот момент мне казалось, что они смеются над моей жизнью. — Куда ты переезжаешь? — На другой конец города. — С чего вдруг? — Нужно. Так всегда. Она никогда не отвечает прямо. Я ненавидела это в ней. — Ладно, я пошла паковаться. Как же бесило. Она уже уходила, а я хотела закричать ей слова, которые так долго держала в себе. Но часть меня говорила мне, что не стоит. Она не хочет этого слышать. И она ушла. А я осталась, слушая знакомую мне мелодию с бара снизу и понимая, что я все разрушила. Конечно, она не приняла бы меня. Она смотрела на меня как на младшую сестру, теперь, наверное, она вообще не сможет на меня смотреть. И я оказалась права.

***

Она и вправду переехала. Собрала все свои вещи за несколько дней и уехала. Не то, чтобы мы не говорили после той ночи. Мы говорили, она улыбалась так же, как и раньше, но все уже не было как раньше. Между нами стояла стена, которую я сама построила. Когда мы прощались, она даже не позволила мне ее обнять. И я поняла — это конец. Она ушла, и моя жизнь будто оборвалась. Все было банально как в любом дешевом любовном романе. Слёзы, отказ от еды, бессонница, сигареты и выпивка. Я не могла больше выходить на наш балкон, воспоминания о том, как я разрушила все на том месте, преследовали меня. С одной стороны, это было облегчение, держать все в себе, слушать как она называет меня сестрёнкой и рассказывает про свои любовные похождения были настоящей пыткой. Я ненавидела быть ее другом как бы себя не обманывала. Ненавидела быть просто ее соседкой снизу и когда я собиралась ей признаться, какая-то часть меня надеялась, что она все же примет мои чувства, но в глубине души я, наверное, надеялась именно на это. Оборвать все связи, вырвать себя из этих ужасных отношений, где мне было суждено всегда быть лишь наблюдающей стороной, я не могла ее оттолкнуть, поэтому я хотела, чтобы она меня оттолкнула. И мне это удалось. Поэтому я не звонила ей ни разу после ее ухода и не писала. Так будет только лучше, когда-нибудь я обязательно ее забуду, научусь жить без неё, брошу пить и курить, познакомлюсь с милой девушкой и смогу быть счастливой. Я знала, без неё мне будет только лучше.

***

Она позвонила мне спустя пять месяцев. Впервые позвонила. Я была на подработке, поняла, что единственный способ забыть эту женщину это удариться головой в учебу и работу, чтобы не было ни минуты свободного времени, чтобы не думать о ней. У меня это почти получалось. Я уже решила, что навсегда вычеркну ее из своей жизни, не отвечу ей даже если она позвонит. Но в реальности, как только я увидела ее имя на экране телефона сердце пропустило удар, и я уже знала, что никуда я не денусь. Она хотела встретиться, голос ее был веселым из-за чего я пожалела, что ответила на звонок. Чего я ожидала? Что она будет также убиваться, как и я? Ну конечно же. Я сказала, что освобожусь поздно ночью, она сказала, что подождёт. В итоге мы встретились в баре под моим окном, в которое я ни разу так и не заглянула за все то время, что там жила. Она уже ждала меня внутри. Красивая, как и всегда. Она улыбалась, а я думала какой же глупой я была, когда соглашалась. Зачем себя так мучить? — Как дела? — Нормально. — Значит теперь ты работаешь? — Угу. Молчание. Я хотела лишь быстрее с этим покончить и подняться к себе в квартиру и зарыться головой в подушку. — А где? — В кафе. — Аа. Официанткой? — Угу. Интересно она побежит за мной, если я вдруг убегу? Она вытащила сигареты, и я уставилась на голубую пачку передо мной, вместо привычно красных. Winston. — Будешь? — Я бросила. — Аа. Понятно. Типа здоровый образ жизни? И к пиву не притронулась. — Предпочитаю кофе. — Аа. Она зажгла свою сигарету. — А я вот думаю за границу уехать. — Ммм, и куда же? — Может в Париж. — Тебе не подходит. — Наверное. Она втягивалась глубоко, а я, наконец, поняла почему она мне позвонила. Но так ведь было только лучше, верно? Теперь мне не нужно бояться, что я ненароком встречусь с ней где-то в городе. Она будет далеко. — Поедешь со своей девушкой? — Нет, мы расстались. — Правда? — Ага. Странно, мне как-то было все равно. — Уже давно вообще-то. — Мхм. И снова молчание. — Почему ты не звонила, не писала, Гермиона? Наверное, это было впервые, когда она назвала меня по имени. — Сама почему не писала? Она не ответила. — Скучала? — Слушай, уже поздно. Если это все, что ты хотела сказать. — Поздно? Раньше мы в это время только начинали. — Это было давно. — Ааа. Ладно. Вообще-то меня тоже кое-кто ждёт. Я вздохнула. — Парень? — Ага. А чего ещё можно было ожидать? Это была Белла в конце концов. Пора было закругляться. — Ну тогда мне- — Я люблю тебя. Я моргнула. Потом ещё раз. Слова, о которых я уже давно не вспоминала, словно всплыли у меня в голове. «Ты мне словно младшая сестра». Да, я всегда знала, что она меня любила. Лишь мне она рассказывала о вещах о которых больше никому не рассказывала, лишь мне улыбалась и обо мне заботилась. Верно, я была ее любимой соседкой… любимой сестренкой… Она смотрела на меня, и я лишь скучающе хмыкнула. — Я знаю. Она смотрела на меня ещё несколько секунд, вздохнула и снова улыбнулась. Только почему-то мне показалось ее улыбка была немного грустной. — Тогда попросим счёт? Так мы и разошлись. Я больше никогда ее не видела. Я все ещё помню запах дешевых сигарет, знакомую мелодию, звучащую на фоне и ее сильные объятия, когда мы прощались. Я любила ее, она была моим самым любимым человеком, а я… я была лишь ее любимый соседкой снизу.