Дневник ангела

«Я ненавижу кукол. Никогда не понимала, почему они внушают мне такое омерзение, граничащее с брезгливостью. В детстве мама часто пыталась приучить меня, покупая дорогих, ручной работы куколок с фарфоровыми нежными лицами и дряблыми матерчатыми телами. Ничего кроме отторжения они у меня не вызывали. В них словно была заложена мягкотелость, покорность, от которой меня мутило. Забавно. Джеймс тоже их терпеть не может. Хотя он старше меня и не особенно интересуется куклами. Зато вчера он потихоньку принес сигару, которую стянул из коробки у своего отца. Мы курили её по очереди, но ни мне, ни ему особенно не понравилось. Моя младшая сестренка, напротив, частенько играет с теми из кукол, что уцелели (как правило, в лучшем случае я вовсе не притрагивалась к подаркам, в худшем же кукла летела в окно). Возможно, она вовсе не воспринимала эти игрушки как что-то опасное, так, как принимала их я. Мы дружим с ней, но для меня она слишком мала. Она не может курить со мной трубку потихоньку, пока отец в отъезде, а мама отправляется за покупками. Она не может потихоньку сбежать вместе со мной в приезжий цирк, спустившись по увивающим северную стену густым зарослям плюща. Кроме прочего она всегда была немного замкнутой, устремленной в себя и свои странные видения. Но, тем не менее, я люблю её… Хотя, наверное, Джеймса я люблю больше. …Странно, что я почти не помню события, предшествовавшие появлению Б. Тем более странно, что память у меня всегда была отменная. Даже Нэнни удивлялась тому, как скоро я запоминала уроки, лишь услышав или прочитав раз задание. Единственное, что запомнилось мне с той, самой первой встречи, это как мы остановились у лавки с куклами мисс Барнхэм. В стеклянной витрине сидели эти отвратительные творения, пародии на людей. Меня передернуло от отвращения, но Б. казался весьма… возбужденным? Я не могла бы описать его состояние, скажу лишь, что, по-видимому, он испытывал к куклам чувства, прямо противоположные тем, что питала я. Он вошел в лавку, испросив разрешения у моей матери, которая сопровождала нас на ярмарке. Вскоре он вернулся, держа в руке небольшую куколку с фарфоровой головкой и пышной копной черных волос. Наклонившись, он протянул её сестре. — Возьмите, мисс Л., — улыбнулся он, — надеюсь, эта вещица напомнит вам… обо мне. Он взглянул на меня, не переставая улыбаться. И было в его взгляде что-то такое, от чего этот человек стал мне неприятен. Странно, что до сих пор я не замечала этого. …у него были мерзкие ручонки, скользкие, как угри из Изиса. И даже его имя не поможет. Бамби! Если он что и умеет, то его врачебный такт явно нуждается в усовершенствовании. …он трогал меня… заявил, что я украла у него сердце. Попросила отца никогда больше не звать его к чаю… …он заставляет меня делать вещи, которые я терпеть не могу…» Ветхие полусгоревшие страницы с трудом переворачивались. Инспектор Джеймс Ингрэм угрюмо вздохнул, перевернув последнюю, с опаленными краями, от которой остался кусок едва ли с ладонь. Буквы на ней расплылись и тонули в бурых пятнах. Разобрать их было нелегко, но Ингрэм упорно продирался сквозь полусмытый кровью текст. «…он попросил… от…аз…л…сь выйти к нему. Он был в бешенстве. Сказал, что… не доста…сь… никому… Н… знаю, как…» Осторожно закрыв дневник, найденный на пепелище одним из бобби, Ингрэм положил его в специальный ящичек и убрал в сейф. Однажды он найдет способ добраться до этого Бамби. А пока… пока у него есть только дневник убитого ангела, жившего на соседней улице. Единственное, что осталось ему в память о Лиззи Лидделл. Ради неё он оставил дом своего отца, устроившись на неблагодарную презираемую работу полицейского. Ради неё все эти годы старался не выпускать из виду Алису Лидделл и предполагаемого поджигателя и убийцу, доктора Ангуса Бамби. У поворота он приостановил шаг, вслушиваясь в тихую беседу двух дежурных полисменов. — Ты слыхал новость, Джек? — донесся до Ингрэма голос Бена Дюкейна. — Чеширский Кот отказался от перевода, — Ну, я этому только рад, — откликнулся второй полисмен, пожилой истсайдец по имени Джек Кортни, — хороший он мужик, наш Ингрэм. Справедливый, и с головой на плечах. Побольше бы таких, как он, глядишь, всякой мрази меньше бы по земле гуляло. Губы сами собой дрогнули, расплываясь в широкой зубастой улыбке. Джеймс Ингрэм по прозвищу Чеширский Кот неслышно скользнул мимо подчиненных и вышел в белесый туманный сумрак Уайтчепела.