***
— Глава, — озадаченно рассматривает парень Сано Манджиро, его босса и последнего небожителя, — Может, мы похороним тело? — Зачем? — по-ребячески спрашивает Майки, склонив голову, — Мои вещи никогда меня не покинут. Японец всегда таскает с собой сгнившее тело девушки с яркой улыбкой.Стервятник
28 марта 2022 г. в 11:20
Примечания:
Киоко – чистый ребенок
Майки, — размышляет Киоко, — Был эгоистом. И всегда им являлся.
Где-то слышится птичий крик и японка, обернувшись, не замечает никого.
Рядом лишь Манджиро.
И Ямамото моргает, резко и быстро, рассматривая дуло чёрного пистолета, направленного на неё.
Она, — признаётся себе девушка, — В общем-то, не против.
Даже за.
Он, по всей видимости, тоже.
— Ма-айки, — тянет Киоко, совершенно непонимающе спрашивает, словно непонятный термин из учебника, — Чего медлишь?
И сразу же улыбается, едва произнеся это.
Не то, чтобы она действительно чувствовала радость… или хоть что-то.
Четыре узкие стены сужались с каждым днём настолько, что просто-напросто задавили бедную, ещё живую, Ямамото.
«Как думаешь, Такемичи?» — смеясь, мысленно спрашивает японка, — «Как именно меня задавило? Много ли было крови? А кишек, что вышли наружу?»
Такемичи почему-то молчит.
«Почему ты молчишь, Ханагаки?» — недоумённо вопрошает девушка.
— Не следовало… мешать, — бормочет низкорослый блондин и поднимает до пугающего потемневшие зрачки.
Киоко чувствует жажду крови, которая так и витает в воздухе, заполняя собой всё.
И по-искреннему широко улыбается.
Просто страх, что раньше бурлил по венам, исчез вместе с ней в той комнате.
Волосы обрамляют лицо Майки, словно хохолок у птицы.
Идёт дождь, сильный ливень, потому на секунду кажется, что он смывает с неё все грехи.
«Хэй, Такемичи» — обращается Ямамото, широко раскрыв глаза, — «Почему ты не выполнил своё обещание?»
Точно.
Он умер.
Прямо здесь, на этой до мурашек холодной земле, валяясь в куче собственной крови.
«Такемичи, » — тараторит девушка, — «Ты ведь здесь?»
Просто Ханагаки всегда был рядом, когда она умирала.
Майки душил её своими ледяными пальцами, обхватив шею, а миленький паренёк, желающий всех спасти, помог и ей.
«Ха-ха, » — заливается смехом японка, — «Ты был таким забавным, когда пытался развеселить меня».
Только вот Такемичи уже тогда валялся в гниющем гробу.
«Ты ведь хочешь мне помочь?» — докапывается Ямамото, — «И мы встретимся опять?»
Киоко почти чувствует, как Ханагаки кивает.
То есть, он и правда широко-широко растягивает рот в уверенной улыбке, положительно качнув головой и загораживая собой Майки.
— Киоко, — бросает Манджиро, склоняя голову с широко раскрытыми глазами, не моргая, — Ты тоже хочешь меня покинуть?
Ямамото задумывается, по-настоящему сильно, уходя глубоко в себя.
Только теперь решения принимать самой, без помощи кого-либо, становится до одури сложно.
Потому что вся жизнь — Майки, «до» она не помнит. А он выбора не давал, заставляя сидеть в одной и той же комнате, — тесной и до раздражающего однотонной, как с трудом всё же вспоминает японка, — Говорить только с Майки, видеть только Сано Манджиро, да думать только о низкорослом небожителе, оставшимся из всей тройки.
«Плаксивый герой, » — наивно шепчет девушка, прося совета, — «Что думаешь ты?»
И голос, безо всяких сомнений, действительно отвечает:
«Хочешь, » — решает парень и это звучит так твёрдо, что японка полностью доверяется, — «Идём со мной».
— Хочу, — словно в трансе, повторяет Ямамото за стоящим напротив Такемичи.
Дождь всё также силён и, кажется, чист.
Как и Плаксивый герой.
— Киоко, — проговаривает Майки своим жутким голосом, прожигая её взглядом, — Я не хочу, чтобы моя девушка покидала меня.
— Почему? — искренне удивляется она, пытаясь понять, стоит перед ней Ханагаки или Сано Манджиро.
Просто не видно, они мешаются во что-то одно и поэтому приходится щурить глаза, пытаясь их разделить.
Действительно ли Такемичи приходил? Может, это был Майки? Может, Ханагаки и вовсе мёртв?
Нет-нет, она уверена, — тяжело дышит девушка, задрожав всем телом, — Что это был её друг, он был настоящим, рассказывая ей забавные истории и сидя рядом.
А Манджиро, напротив, она плохо помнит.
Но он неизменно был в её жизни, будто заполнял собой всё, и это было всегда, сколько она себя помнит.
Только Ямамото ничего не помнит.
— Потому что мои вещи всегда будут рядом, — отвечает, словно это всемирно известный факт, парень.
— Я твоя вещь? — переспрашивает японка, хлопая глазами.
— Да.
«Такемичи, » — шепчет девушка, желая узнать правду у того, кому действительно верит, — «Я правда его вещь?»
«Нет,» — отрицает Ханагаки, — «Ты не вещь. И никому не принадлежишь».
— Майки, — обескураженно говорит Ямамото, поднимая на него взгляд и растянув на лице детскую улыбку, — Такемичи сказал мне, что я не твоя.
— Такемичи, — повторяет задумчиво японец и, то-ли вспомнив знакомое имя, то-ли просто неудовлетворённый упопянутым незнакомцем, распахивает глаза ещё сильнее и мрачно уточняет, — Кто-то сказал тебе, что ты не моя?
— Ага, — смеётся девушка, — Такемичи сказал.
На улице холодно, идёт ливень и все прохожие давно поспешили в тёплый дом.
Только вот Ямамото никогда не была в таком месте и торопиться ей некуда. И холода она не чувствует.
Умерла в той комнате, как никак.
— Не моя, — повторяет Майки под нос, хмурясь, — Нет. Моя.
Когда с пистолета спускается быстрая пуля, разрезая собой воздух, Киоко секунду смотрит на неё озадаченно, а затем громко-громко смеётся, делая шаг вперёд и вытягивая руку.
Просто Ханагаки её позвал, протягивая свою ладонь.
А она вкладывает свою, светясь от счастья.
Не так важно, что живого Такемичи она не знает… у неё есть свой.
— Я иду, Ханагаки!
— Чужое имя? — делая твёрдые шаги, босиком приближается Майки, опуская руку с пистолетом, — Нет. Назови моё имя.
Только вот дыхание Ямамото уже остановилось.
И Манджиро злится, очень-очень сильно, ударяя кулаком… он и сам не знает, по лицу девушки или же по земле.
Как и не знает, его кровь на руке или чужая.
— Киоко, — шепчет парень, — Теперь ты моя, да?
Трупы не говорят.
— Милая, — нежно улыбается японец, — Ты ведь знаешь, что молчание — знак согласия?
Трупы могут лишь гнить.
— Теперь, — медленно проговаривает Майки, — Ты не покинешь меня. Здорово, правда?
Майки целует труп, сжимая его в ледяных объятиях. Его длинные пальцы впиваются в до жуткого бледную кожу, подобно хищным лапам птиц, что питаются падалью.