—
а у жени в голове - всё плывёт и крутится. блять, да он, кажется, сходит с ума! и ведь это даже не из-за очков - те плотно сидели на носу, напоминая, что минусовое зрение сравнялось с общепринятой нормой. послеобеденная духота голодно опускалась на лес, но так не хотелось уходить. и птицы всё пели и пели свои запредельные трели, вынуждая прислушиваться к каждой ноте этого мифического рассказа, не поддающегося переводу. — а хочешь и я тебе спою? — спрашивает он вслух, не особо надеясь на ответ. считая себя сумасшедшим, и готовясь оправдаться нуждой постоянно разогревать связки. ему кажется, будто чаща отвечает: «хочу». а ещё, что у чащи глаза тёмные и голос как смола - тягучий и терпкий. и заводит свою песнь, не особо вдаваясь в тональность - запевая едва ли не впервые от души, а не от методички и наставлений преподавателя, чувствуя, как атмосфера неуловимо поменялась. будто бы чьё-то присутствие незримо скрасило его одиночество наедине с собой и сочной зеленью. будто чья-то рука ветром растрепала волосы и дёрнула за завязку кофты, оглаживая спину. и… здорово так сделалось. от души, можно сказать. и дурно становилось от идей со своей личной лесной любови золота стрясти, и от мысли сбежать как можно скорее. как же бежать, когда здесь такой воздух… тёплый. греет сердце прямо изнутри, вызывая дофаминовый приход. когда кукушки отпевают лучшие свои трели, лишь бы он услышал. — шишимора, а шишимора, — вопрошает он, обняв колени, — а покажись мне? — не сбежишь? — спрашивает едва слышно ветер. в носу - запах мха. плотный и тягучий, смешанный с землей и небом перед дождём. — да как же от тебя сбежать? — он лишь беззвучно улыбается, не поджимая привычно губы, чтобы казаться круче чем есть. если уж он сошёл с ума, то чего стыдиться. а если нет, то… пора бы уже становится настоящим. анар молчит многозначительно, но потом на страх и риск выходит из-за дерева, за которым внимательно наблюдал за своим евгением и выражением его живого лица. евгений думает, что не видел никого красивее, чем лесной юноша: зачаровывающий и тёплый по цветотипу - точно лето, - он погружал в некий транс сам собой. жене отчаянно не хотелось признаваться даже самому себе но он зачаровано глядел в эти смольные глаза, не в силах вдохнуть полной грудью. редкие выгоревшие локоны красиво мешались с тёмной копной волос. — не сбегу, — повторяет он, отчего-то едва слышно, почти не шевеля губами. происходящее погружает в транс: мозгу проще поверить во всё, что передают ему органа зрения, чем пытаться осмыслить. у евгения кожа - бледная-бледная, даже летом с синими венами: настоящий фарфор, не иначе. а анар солнцем расцелованный - веснушчатый и до тёплого загоревший в бесконечных душных днях, от которых нет спасения даже в родной лесной чаще. — пойдём тогда со мной? — заманчиво предлагает шиш, сощурив глазки, — а я тебе тихое место в лесу покажу: там не жарко, не холодно, и горы ягод. и руку протягивает: хватайся, мол. женя чувствует, как дует ему в спину - ненавязчиво, но ощутимо: иди же. а пот от душного вечера начал на загривке под волосами ощущаться куда явственнее он так решил: ничего плохого уж точно не случится, а час-другой вполне можно проходить с симпатичным шишем, потешив, ко всему прочему, ещё и собственное самомнение. слова: «да влюбилась в тебя шишимора» заиграли совершенно другим толком. румянец нездорово ползёт по шее, когда евгений наконец встаёт со ступеней и мерными шагами добирается до юноши.—
анар едва ли не счастлив. он не то чтобы мастак идентифицировать все чувства до стопроцентной правильности, но просто быть не одному ощущалось до жуткого хорошо. будто тот потерянный кусочек души наконец вернулся вместе с тихим пением под боком. и так хорошо гармонировал с кукушечками, что слились в аккомпанемент. он показал евгению свои любимейшие места поблизости: закрытый ото всех берёг реки с красивым бережком, скрытым камышами; едва прослеживающуюся тропинку, что осталась ещё от людей, которые поклонялись многим богам; холм, с которого на бесконечные десятки километров простирался лес. и чащу с самыми вкусными ягодами. просто так. от всего сердца. юноша из большого города ходил везде завороженно, всё руками щупал, не доверяя глазам. после чащи, губы у него сделались яркими - от съеденных по пути ягод. черника и клюква едва ли не сами лезли под ноги - такие налившиеся и в то же время яркие на вкус плоды он не пробовал никогда. даже когда соблазн пересиливал здравый смысл, заставляя покупать идеальные на вид ягоды в магазинах за баснословные деньги. теперь городская жизнь казалась совсем далёкой и ненастоящей. будто до этого и не жил вовсе.—
— останешься здесь, со мной? — спрашивает шиш, будто это самый простой и очевидный вопрос на этой земле. женя внимательно глядит на верхушки деревьев. он не привык давать обещаний. вообще никому. и они продолжают идти - уже к дому. а на задворках сознания свербит одна-единственная мысль: что-то будто не такое.—
— ты потом меня зови, и я приду. в следующий раз можем пойти на лис смотреть. или зайцев… я медведя видел - снова вернулся в эти края, — дух лесной будто всячески старается угодить своему дорогому гостю, заглядывая тому в глаза и обвиваясь вокруг. — а ты лучше сам приходи, — вырывается у жени. он трогательно заправляет совершенно не мешающую прядь волосы за ухо и ступает на территорию участка. его сопровождающий следом уже не идёт, оставшись у деревьев и лишь налюбоваться пытается напоследок. а евгений отворяет дверь, одновременно с этим набирая воздуха в лёгкие. и чувствует… запах. затхлости и старины. пыли - тяжёлой и старой. ещё утром дома пахло иначе, и воздух был сухой. за окнами едва-едва сгущались сумерки, хотя гуляли они до бесстыдного долго. женя мучительно восстанавливает в памяти куда забросил сумку со своими вещами и тянется к шкафу, на котором с удивлением обнаруживает слой пыли. которого, кажется, в последний раз не было. оглядывается. и на полу то же самое: его следы на сером фоне значительно выделялись. потёр носком кеда пол, сгребая пыль. попытался логически оправдать происходящее. телефон смиренно показывал сегодняшний разгар лета, разве что сеть перестал нормально ловить: одна-две Е-шки были максимумом из возможного за стол садится, наливая в первую очередь самогона, вытащенного из-за закромы, да пряниками закусывает, не в силах на что-то большее. и мысли в голове лениво крутятся, медленно раскладывая всё по полочками. по коже проходит холодок, когда приходит странное осознание: ни одного комара за время прогулки он так и не почувствовал. хотя, это же лес. всякие кровопийцы, кажется, были бессменными атрибутами любого похода: не зря на окошке у выхода стояли спреи от укусов. а тут - ни одного. ещё глоток. вот это странности. зона-то аномальная, получается. засыпает у печки, кутаясь в тонкое одеяло: дрова отсырели, но в целом было не настолько холодно, чтобы из-за этого страдать как-то по особенному. а наутро телефон залагал, снова показывая вчерашнюю дату.