Положительный

      День выдался довольно тяжелым.       Как, впрочем, и все в последнее время.       Останавливая машину перед пешеходным переходом, не успев проскочить на желтый, Москва тяжело выдохнул и, положив руки на руль сверху, откинулся на сиденье.       Работа никак не выходила из его головы. Вместо тишины и спокойствия наступивший год принес его стране еще больше проблем — как будто кто-то свыше все никак не мог понять, что на его, Михаила Московского, плечи, проблем в последнее время уже и так свалилось предостаточно. Удары в спину от тех, кого он считал союзниками, мольбы о помощи от них же, вирус, олимпиада, постоянное напряжение на международных совещаниях и шепотки о том, кто и на чью сторону встанет в случае вооруженного…       Нет. Рабочий день был позади. Сейчас нужно было просто приехать к себе домой и поспать несколько часов, по возможности перед сном переключившись с этих мыслей на что-нибудь другое.       Загорелся зеленый, и Москва, опомнившись, тронулся с места, давя на газ.       Только для того, чтобы уже через минуту так же встать на другом светофоре, красный на котором всегда горел дольше обычного из-за близости поликлиники.       — Черт! — ударил он по рулю и закрыл лицо руками, пытаясь не смотреть на переходящую дорогу пенсионерку, кашляющую куда-то в шарф.       Его немного мутило — скорее всего, сказывалась проведенная за документами прошлая ночь, — и кружилась голова. Коллеги уже пару раз замечали за ним повысившуюся раздражительность, но в большинстве своем благоразумно держали свой язык за зубами. Да, возможно, это и не тот уровень самообладания, который ожидали от столицы, но любой, хоть мало-мальски понимающий серьезность ситуации в стране город должен был поддержать его, ведь правда? Должен же?       Но, с другой стороны, когда собственный брат зашел так далеко… Быть на все сто уверенным в хоть чьей-то преданности было трудно.       Разрешающий сигнал светофора, наконец, загорелся, но Москва, пребывавший глубоко в своих мыслях, и не заметил его, и машина не сдвинулась с места.       Он не хотел возвращаться в 90-е. Подозревать в возможной измене абсолютно всех, искать ложь в каждом слове, не доверять мысли даже тем, кто столетиями был на его стороне…       — Мужик, ты едешь, не? — раздался разъяренный вой откуда-то сзади под аккомпанемент громкого и неприятного гудка. — Алё, шевелись!       Михаил резко надавил на газ и рванул вперед, глубоко вдыхая проникающий в салон через приоткрытое окно зимний воздух.       Мороз всегда помогал прочистить мысли — может, сейчас он смог бы еще и собрать воедино расплывающееся сознание.       Так, о чем он думал? Доверие, люди, сложная ситуация… Карантин? Нет, нельзя карантин снова, нельзя, это может опрокинуть экономическое…       Забыв перестроиться в боковой ряд, он начал поворачивать на свою улицу прямо с центрального, и краем глаза заметил молниеносно приближающиеся сбоку огни фар.       На то, чтобы сдать назад, чтобы не закончить существование этого своего воплощения здесь, на полупустой улице своего же города, была секунда.       И за эту секунду он успел остановить свою машину.       В паре сантиметров от края капота пронеслась старенькая Лада с громкой музыкой из салона, и Москва нечитаемым взглядом посмотрел ей вслед, сжав руки на руле так, что костяшки его пальцев побелели.       Если для него все закончилось вот так, было бы немного стыдно. А новому воплощению Москвы, узнай он, от чего умер его предшественник, стало бы, наверное, безумно смешно.       ДТП - это так банально. Интересно, что бы подумали другие?       Расстроились бы? Порадовались?       Начали бы бороться за власть, почуяв слабость центра?       Дальше дорога прошла без происшествий — он доехал до парковки, прошел к лифтам, и, зайдя в один из них, облокотился о его стенку, внутренне радуясь, что он один. Портило дело только неприятное гудение кабины, но он достал свой телефон, чтобы отвлечься от бьющего по нервам звука, и быстро пролистал входящие письма, бегло отбирая только достойные внимания.       Все было стабильно. Стабильно плохо, если сказать точнее. Заболеваемость упорно не желала падать до значений двухмесячной давности.       Лифт звякнул и открыл двери на нужном этаже, но гудение никуда не ушло, будто поселившись в его ушах.       Вставив ключ в замок со второго раза — да, сперва он пытался пропихнуть в замочную скважину брелок, но он устал, а, значит, все в порядке вещей, — Михаил зашёл в свою квартиру. Он скинул ботинки и куртку и встал посреди коридора, ища в контактах нужное ему сейчас имя.       Гудок.       Еще один, уже более раздражающий.       — Здравствуйте, Михаил Юрьевич, что-то случилось? — послышался размеренный голос из динамика.       — Привет, Саша, — хрипло выдохнул Москва, стягивая с себя шарф.       Пару секунд его собеседник молчал, но потом, когда Михаил готов был спросить, что не так, заговорил:       — Ты звонишь с рабочего. Все в порядке?       — Правда? — поднял брови столица на слова Петербурга. — Наверное, перепутал. У меня все прекрасно, а как дела у тебя?       — Все хорошо. Ну, я имею ввиду, не хуже обычного. А что такое? Просто поболтать решил, или по какому-то делу?       Московский открыл было рот, но тут же закрыл его, пытаясь придумать нормальный ответ. На самом деле, он чувствовал себя так, словно балансировал на грани срыва, и просто хотел послушать каких-нибудь тихих и незамысловатых историй, чтобы успокоиться. Хоть про театры, хоть про книги — главное, мелодичным голосом Саши.       Приятно было послушать того, кто точно не прячет за каждым словом возможное предательство. Приятно было, что такой собеседник у него вообще был.       — Миша?.. — растерянно протянул Санкт-Петербург, и Московский ответил первое, что пришло в голову.       — Просто так. Расскажи, что было интересного.       Снова повисло молчание. Мысли в голове Москвы текли медленно и неохотно, но он терпеливо ждал своей сегодняшней колыбельной.       — Хорошо, — наконец, ответил Романов, и Москва улыбнулся тому, как спокойно тот отнесся к такой нетипичной просьбе. — Итак, в понедельник Мурино пришел прямо ко мне на работу с двумя парами коньков в руках…       Расслабленно выдохнув и перехватив телефон поудобнее, Михаил пошел по коридору к кухне, вслушиваясь в рассказ. Его уставшее сознание то пыталось сконцентрироваться на истории, то на приятном тоне Сашиного голоса, и это с каждым словом как будто понемногу облегчало груз проблем на плечах Московского.       На месте отступающего напряжения медленно, но вполне уверенно располагалась усталость.       — …Конечно, я был уверен, что это какая-то шутка, — продолжал Петербург. — Но когда он надел коньки и поехал прямо по заснеженному тротуару, я понял, что, возможно, стоило бы пересмотреть план очистки улиц от наледи…       Глянув на кухню и поморщившись от мыслей о еде, Михаил прошел в зал и начал искать зарядку от телефона, помня, что на нем осталось около пяти процентов. Голова немного кружилась, и начали закрадываться мысли, что это может быть не просто усталостью, но они тут же были перебиты уверенной фразой:       — Твоя очередь.       — Что? — хрипло переспросил Москва, останавливаясь у дивана и прищуриваясь в поисках зарядки.       Комната перед глазами никак не хотела принимать знакомые очертания.       — Расскажешь мне что-нибудь? — в голосе Саши почти слышалась улыбка. — Как прошел день, как дела на работе?       — Все хорошо, — быстро ответил Московский, не желая портить отчего-то ставшее приподнятым настроение северной столицы. — Ситуация под моим контролем. Еще немного, и всем станет полегче, я тебе обещаю.       — Туманно, но крайне оптимистично. Узнаю тебя в каждом слове, — Москва облегченно выдыхает, но тут вопрос, которого он боялся, настиг его. — Надеюсь, сном жертвовать не приходится?       Голова закружилась в самый неподходящий момент, и Михаил рухнул на диван, лихорадочно пытаясь что-нибудь придумать.       — Совсем нет, даже наоборот, — начал он, яростно тря глаза и пытаясь сосредоточиться. — В конце-концов, как пошутил сегодня утром кто-то из области, сон — это единственное бесплатное удовольствие, что у нас осталось, так что…       — Когда пошутил, говоришь? — перебил его Саша, и Москва, отчаявшись найти зарядку, рухнул на диван, неосторожно стукнув краем телефона о подлокотник.       — Утром, сразу, как я явился на работу.       — Во-первых, ты написал мне об этом еще позавчера, — недовольно начал Петербург, и Московский прикусил губу, понимая, что слишком устал, чтобы пытаться кого-то обмануть. — А во-вторых — что-то случилось? Этот звук…       — Все нормально, — быстро заверил его Михаил, морщась от головной боли и прикрывая лицо рукой. — Слушай, у меня мало времени, еще этот мужик на Ладе убить пытался, я наверное…       Рука, державшая телефон, на секунду перестала его слушаться, и разжалась, а телефон с громким стуком упал с дивана на пол, кажется, немного трескаясь, и оставляя перепуганного Сашу на другом конце провода в одиночестве.       — Что за Лада? Почему времени мало? Мне приехать?       Москва потянулся было за телефоном, но закашлялся и тоже скатился с дивана на пол, не понимая, почему все вокруг куда-то уплывает.       — Я перезвоню, — прохрипел он и закрыл глаза, когда телефон замолк, полностью разрядившись.

***

      Было жарко. Просто адски жарко.       И пошевелиться, чтобы избавиться от этого ощущения хоть немного, было невозможно. Что-то давило на него сверху — наверное, на него упал тлеющий обломок чего-то, — и ослабевшее тело Московского не в силах было столкнуть с себя эту вещь.       Ощущалось, как конец. Крайне паршивое чувство.       Интересно, сгоревший под гневом княгини Ольги еще до его рождения Искоростень чувствовал себя так же?       Повернувшись на спину, Михаил обмяк, пытаясь собрать оставшиеся крупицы сил, но в результате понял, что искать их негде. Так он и сгинет. Его жизнь была историей о заслуженной в тяжелейших битвах славе, и заканчивалась соответствующе: в конце концов, если хочешь быть героем — погибни, как настоящий герой.       А страна… У страны есть столица. Петербург справится.       — Саша… — хрипло позвал Москва, и тут же грустно усмехнулся сам себе, заходясь в приступе болезненного кашля.       Зачем звать? Даже не открывая глаз, можно понять, что он лежит посреди поля боя, так откуда тут…       — Да? — прозвучал откуда-то сбоку знакомый голос. — А, точно. Я сейчас.       Что ж… Всегда поговаривали, что вся жизнь должна пронестись перед глазами. Видение с Сашей — это, наверное, лучшее, о чем можно просить в таком положении.       По лбу растекается приятная прохлада, и Московский немного расслабляется, приоткрывая один глаз.       Перед ним возникает взволнованное Сашино лицо. Да, он ненастоящий, но Михаилу, должно быть, станет чуть легче смириться с концом, если он выскажет ему все, что есть на уме.       — У тебя все обязательно получится. И столица из тебя получилась превосходная, — тихо начал Москва. — Я люблю тебя, и, когда я уйду...       Облегченно вздохнув, Романов снял очки — а с каких пор столица Российской империи стал ходить в очках? — и поправил одеяло, лежащее на Московском.       — 37,7. Никуда ты не уйдешь, не беспокойся. Но моим навыкам столицы тебе и правда придется довериться на ближайшие пару дней.       Прищурившись, Михаил повернул голову, пытаясь понять, где находится.       Вокруг нет никакого поля боя или огня, хотя все еще ужасно жарко — он лежал в темной комнате с задернутыми шторами, освещаемой светом открытого ноутбука. Саша, присевший в кресло напротив, напряженно смотрел на него, скрестив руки на груди.       — Ты бы знал, насколько я испугался, — начал Петербург, но вновь замолк, подбирая слова и даря возможность еще немного проанализировать ситуацию.       Московский явно лежит на диване у себя в гостиной. Он накрыт одеялом со своей кровати, и под головой у него, кажется, лежит подушка. Прохладу лбу дарило прохладное полотенце, которое только что положил на него Саша. Он, хоть убей, не помнил, как ложился спать, и почему не дошел до дивана.       — Ты звонишь мне с рабочего, говоришь что-то странное об убийствах, а потом раздается резкий грохот, и телефон больше не доступен, — пугающе тихо продолжил Саша. — Я приехал так быстро, как только мог; захожу, а ты лежишь на полу рядом с разбитым телефоном и засохшим пятном крови у лица. Что я должен был подумать?       На этот поток сознания Москва, поморщившись, чихнул, чувствуя резкую боль в переносице, и Романов, тряхнув головой, прогнал хмурое выражение со своего лица, и спросил уже гораздо спокойнее:       — Как ты себя чувствуешь?       — Жарко, — прохрипел столица, и Петербург, кивнув, подорвался с места, уходя куда-то в сторону кухни.       Вскоре оттуда слышится щелчок выключателя и мягкое бурление чайника, а Московский, все еще не совсем понимающий происходящее, попытался сесть.       Получилось это у него только со второго раза.       Картинка понемногу начинала складываться. Видимо, вчера он переутомился и, не договорив с Сашей по телефону, рухнул спать, но промахнулся мимо дивана, упал на пол и разбил нос.       Версия звучала правдоподобно, но никак не вязалась с жаром, сильной головной болью и маленьким пластиковым прямоугольничком на подлокотнике его дивана с двумя ярко-красными полосками.       Потянувшись к нему, Москва взял его в руки и попытался собраться с мыслями.       На собрание пришли только неадекватные мысли.       Нужно было рассуждать логически. Когда Московский заходил домой, здесь точно не было ничего такого, значит, это принес с собой из своего города Саша. А две полоски — это просто, они всего лишь означают…       Так, стоп. Как это произошло? Они же не…       Мысли текли неохотно, и поэтому, решив не мучаться в догадках, Москва взял тест и пошел на кухню.       — Кажется, ряды Ленобласти скоро пополнятся? — сказал он, облокотившись о дверной косяк, и Романов, заваривавший что-то в любимой чашке Михаила, прервал свое занятие и обернулся на него.       — Что, прости? — непонимающе переспросил он, и Московский вытянул перед собой руку с тестом.       — Я извиняюсь, если это произошло по моей, кхм, — Миша смутился, опуская тест на стол. — По моей неосторожности, и закажу исследование, как это вообще могло произойти, но…       — Миша, — нервно хихикнул Петербург, подходя к нему. — Во-первых, это твое.       Во взгляде Москвы сверкнула паника, и он отшатнулся, чуть не падая.       — Но… — растерянно бормочет он. — Я же…       — Тише, подожди секунду, хорошо? — пытался успокоить его Петербург, но столица не слушал, занятый лихорадочным ощупыванием себя. — Московский, да послушай же меня, черт тебя дери!       Михаил ошарашенно поднял на него взгляд, замолчав.       — Миша, это тест на ковид, — сказал Романов, держа его за плечи. — Ты заболел, у тебя температура, и перед этим, как выяснилось, ты три дня был на ногах.       В глазах Москвы блеснуло понимание, и он поплелся обратно, к дивану. Саша, взяв в руки чашку, пошел за ним, тихо посмеиваясь над ситуацией.       — "Ряды Ленобласти" у него, понимаешь "пополнятся". Если бы я не знал, что у тебя жар, подумал бы, что ты начал употреблять, — потрепав и так растрепанного Мишу по волосам, Петербург подошел к небольшой этажерке и оценивающе осмотрел ее. — какая из этих книг наименее дорогá твоему сердцу?       Миша неопределённо что-то промычал, и Романов, хмыкнув, вытащил новую редакцию конституции — к такой литературе северная столица всегда был равнодушен, — положил ее на подлокотник и поставил на нее чашку, чтобы на полировке от нее не осталось следа.       — Я теперь здесь, с тобой, на неделю, не меньше. За маской прятаться уже явно поздно, так что будем считать это небольшой командировкой, — Саша поднял чашку, держа книгу прямо под ней, чтобы капли не упали на диван, и протянул все это Москве. — Пей, пока не остыло.       Миша неохотно принимает из его рук чашку, и отхлебывает было глоток, но тут же кашляет, из-за чего несколько капель горячей жидкости выплескиваются на его руки, обжигая.       — Скаблнахй! — нечленораздельно вскрикивает он от резкой боли, и ставит чашку обратно на подлокотник без книжки под ней.       За оставленный чашкой след Саша, конечно, повозмущается, но это будет когда-нибудь потом. Он трясет ошпаренной рукой, кажется, делая только хуже, но не может остановиться, пока Петербург не перехватывает ее и не дует туда.       — Все в порядке, — говорит Романов, целуя зудящее место. — До свадьбы заживет.       — Ну, так и выходи за меня, побудь полезным. Мне еще с Парижем утром созваниваться, — проворчал Москва, укутываясь в одеяло по самый нос и ложась на подушку.       Бросив взгляд на конституцию в своей руке, Саша положил ее под кружку, поправил свисавшее до пола одеяла и пошел к столу, забрать рабочий ноутбук Московского.       Время от времени — достаточно редко, все же, здоровье городов куда крепче, чем у обычных людей, — он видел Мишу в таком состоянии, и уже не удивлялся его сбивчивому сознанию в такие моменты. Иногда он говорил, что боится захвата власти Пятигорском, иногда — что хочет быть небольшим поселком городского типа где-нибудь в Сибири, а не вот это вот все. Не следящий за своими словами и растрепанный, как цыпленок, он казался чрезвычайно милым.       Саша раскрыл ноутбук и включил его, попутно разминая шею и подготавливая себя к многочасовой работе за двоих. Новый век был прекрасен и ужасен тем, что можно было общаться, не видя собеседника и не зная, кто находится на другом конце переписки, а значит, он Романов вполне мог сойти за Москву, и поработать за него.       В конце концов, даже самым сильным иногда надо отдыхать. А тому, кто сейчас внимательно наблюдал за ним, глядя из-под одеяла своими сонными голубыми глазами, и подавно.