В пожаре

Сны не видятся о будущем счастливом, не мечтается о подвенечном платье, вместо праздника и свадебных мотивов об одном теперь надежды: хватит. Сердце бьётся пересчётом взрывов, вместе с небом и молитвы тлеют: «о Архонты, сделайте счастливой, — пусть мой суженый всего лишь у ц е л е е т». И ответ настолько кровожаден, так жесток, что я оцепенела, но так оглушающе понятен: бездыханно-мёртвенное тело. Ветер моей родины «прелестной» подхватил мой плач — и он разнёсся от дна бездны и до поднебесной. Но, срываясь в крик до безголосья, прожигая горечью слой кожи, пачкаясь ожогами, как скверной, я урок усвоила (похоже, тот один, что перманентно верный): как Архонты величаво властны, как авторитетны, благородны, так они смертельно безучастны, так они бездейственно холóдны. Этой раны, незаслуженно глубокой, льдом обводится незаживлённый контур; леди может быть прекрасной и жестокой, леди будет соответствовать Архонтам. И дворец смыкает Заполярный своды над короной алой ведьмы. Никому не откупиться малым, и за кровь войны лишь кровь ответит. Этот холод, этот лёд и эта сила станут всем, что сгинуло в пожаре. Всё, о чём когда-либо молила, боги лично у меня отняли. Леди может быть жестокой и прекрасной, даже когда рушится опора. Розалины слёзы не напрасны, в них рождается предвестница Синьора.