Обидеть Толстяка может каждый, особенно ты

– Ты обиделся. – Да блять, я не обиделся! – Нет, ты обиделся. Вот просто заебись! Ты такой умный, но при этом такой тупой, Наивняш. Как же меня это в тебе бесит. Ты знаешь всё и про всех, можешь просчитать сотни, если не тысячи ходов вперед, вот только самое очевидное ты не видишь. Или не хочешь видеть? – Нет, я не обиделся, – я уже еле сдерживаю себя, чтобы не начать кричать. Но ведь это всё без толку. Если ты себе что-то вобьешь в голову, то только Третий, мать его, Дядя может отвлечь тебя от насущного и заставить делать то, что ты не планировал. Заебись! Ты сидишь рядом со мной и просишь объяснить, что же произошло. Из-за чего я обиделся. Но ты никак не хочешь услышать мои слова. Ты просто не слышишь меня. Ведь я правда не обиделся. Хотя нет, я обманываю сам себя. Обида есть, но не на кого-то другого, а на тебя. С чего бы начать? Все мои намёки, что косвенные, что прямые, что сказанные прямо в лоб, ты не воспринимал всерьёз или делал вид, что не понимаешь. Да и сейчас не понимаешь, я ведь прав? Или опять притворяешься? Братец. Хорошо. С этим я еще могу смириться. Он наш третий. Точнее, это твой мужчина, и всё что с ним прилагается. Естественно, я в подмётки ему не гожусь. Он крутой крепкий орешек, способен одним левым мизинцем завалить Богиню Сиванму и Немого Императора с его армией одновременно. Я не так хорош в исследовании гробниц, как он. Но разве он может так вкусно приготовить лапшу быстрого приготовления, как я? Или испечь лунные пряники? Вот то–то и оно. Здесь мне равных нет. Но ты всё равно выбрал его. Ладушки. Будьте счастливы и плодитесь. Хотя… бедное семейство У останется без наследников. Цветочек. Ладно, ладно. Я понимаю, что ты знаешь его чуть ли не с пелёнок и обещал жениться. Но в каждой шутке есть доля шутки, а остальное правда и жирное НО. И в данном случае, это НО, слава всем богам, Чёрные Очки, или же Слепой бездомный кот. То, как он обработал Цветочка и прибрал его к своим рукам, просто прекрасно. Иногда завидую до безумия. Может, стоит попросить мастер–класс? Хотя тогда долг будет намного больше, чем перед Синьюэ. Да к тому же, если хорошенько присмотреться, то можно понять, что это именно Цветочек подобрал и воспитывает блохастого Очкарика. Только важно ли это? Мне кажется, что нет, ведь они оба счастливы своими ролевыми играми. Хо Даофу. Очкастая кобра. То, что между вами что-то было, я понял, когда этот отказывался спасать тебя и мне пришлось встать на колени. Чтобы я, Ван Толстяк, вставал перед кем-то на колени добровольно, без пистолета у виска? Нате, распишитесь. И всё, блять из-за тебя. А что я получил в итоге? Ничего! Шиш с маслом! Ты был на седьмом небе от счастья видеть своего старого “друга” и лыбился ему как… Конечно, зачем мне говорить “спасибо”, или ещё что–нибудь? Ведь я всё равно буду рядом. Всегда буду твоей тенью. Так ведь? Я обиделся? Я чертовски обиделся тогда, когда узнал о том, что ты умираешь. Что тебе осталось всего пару месяцев. Спасибо огромнейшее, что сказал. Вот просто низкий поклон, прямо до земли. Ладно, ты сказал об этом Братцу, но почему ты не сказал мне? Почему? Почему я должен был узнавать от Несчастья? Я твой друг или кто? Да, я промолчал, стерпел, остался рядом. Я всегда буду рядом, и ты это прекрасно знаешь. Но знаешь ли ты, почему? Мне кажется, нет. Ты привык видеть меня рядом. Я – твоя привычка. – Он дурак, – так тебя назвал твой Жареный Хлебушек. Совсем тихо, буря меня своим взглядом-рентгеном. Чёрт, я тогда даже испугался, что он видит меня насквозь, видит то, в чем я сам себе боялся признаться. То, что это – нихрена не обида. Но нет, я – обиделся! Сколько всего может прийти в голову, пока ты смотришь на меня своими невинными оленьими глазками. И даже вмазать тебе не могу, рука не поднимается. Да и бессмысленно это. Всё равно не поймешь. Иногда мне кажется, что у тебя есть только одна правда, та, в которую веришь только ты. Говорить ничего уже не хочется, как и шутить. Я просто встаю и ухожу из Ушанцзюй. Но ты ведь прекрасно знаешь, что завтра я вернусь опять. Ведь в этом весь я, твоя преданная, блять, собака Толстяк. Больно. Очень больно. Обидеть Толстяка может каждый. Но почему-то больнее всего делаешь именно ты. Рядом пробегает тень. Маленькая, быстрая, это скорее всего Четвёртая Сестра. Пришла повздыхать на своего ненаглядного “идеального” кумира. Малышка Бай. Милая девочка, которой хочется кричать за километр, чтобы она бежала. Бежала как можно дальше от тебя, не повторяла моих ошибок. Потому что, чтоб его, это - мои ошибки! Что-то я окончательно ушёл в депрессию, и мне это не нравится. Заниматься саморазрушением – могу, умею, практикую. Но этого никто не видит. Для всех я – жизнерадостный клоун Толстяк. Пусть так и остается. Я пытался вычеркнуть тебя. Забыть. Даже влюбиться пытался. И что из этого вышло? Юнцай. Моё прекрасное облачко. Во-первых, ей было плевать на меня. Конечно, кому нужен клоун, когда рядом есть такой загадочный и мужественный Братец. Во-вторых, она умерла… Пяо-Пяо. Мне уже показалось, что всё у нас с ней наладится и наконец–то я смогу относиться к тебе уже не так, как раньше. Что будет и мне счастье. Показалось… Дорога просто мелькает под ногами, я толком даже не вижу куда иду. Просто вперёд. В голову приходит мысль, что я сейчас открою дверь и на диване будет сидеть тот, кто меня видит и слышит. Почему вдруг в груди так теплеет, а на губах появляется лёгкая улыбка? Вот он, дом. Я открываю дверь и вхожу. И правда, он сидит на диване, разбирая какие-то документы. Вокруг аккуратный беспорядок. В этом весь он. Я прекрасно знаю, что он слышит меня. Моё сердце и всё, что я чувствую. Иногда нам даже не нужны слова, чтобы понять друг друга. Это так … у меня даже нет слов, чтобы описать это чувство. Пара шагов, и вот я уже прикрыв глаза, устраиваю голову у него на коленях, растянувшись на диване. Лёгкое прикосновение холодной руки к моим волосам, возвращает меня в реальность. Иногда мне кажется, что эта рука пытается забрать все мои плохие мысли. – Обиделся? – Да что вы все заладили, что я обиделся? Тихое фырканье рядом, за это я его люблю. Моя язва, которая может довести до белого каления. Я сам не замечаю как начинаю улыбаться. – Значит ревнуешь… К кому на этот раз? Он знает меня. Моё Ходячее Несчастье знает меня намного лучше, чем ты. Я очень надеюсь, что с ним я всё–таки смогу забыть. Я так счастлив, что умудрился словить его в свои железные объятия, и теперь не отпущу. Моё Несчатьюшко. Мой Лю Сан. – Ты бы видел, как Ван Мэн смотрит на Наивняшку. Хотя чему я удивляюсь? Почему я должен ревновать к Ван Мэну? Это же Ван Мэн. Я ведь должен был привыкнуть. Но вот реально бесит то, что он смотрит на Наивняшку и слюнки так и текут. А Наивняш… – … такой Наивняш? – А Наивняш такой Наивняш. Пальцы в моих волосах замирают, и это заставляет открыть глаза и посмотреть прямо перед собой. Прямо в глаза. Хочется протянуть руку, и в ответ запустить пальцы в мягкие волосы и притянуть к себе, поцеловать. – А ты не обиделся. Ты ревнуешь, – с легкой улыбкой констатирует Лю Сан. Иногда я не могу понять, он издевается или просто не понимает, как чувствуют другие? А я, вашу мать, лучше, что ли? Мне кажется, или в его тоне тоже тонкой ноткой слышна “обида”? – Да… я ревную, – приходится признаться. Я, чёрт вас всех побери, ревную. Но кажется, я начинаю ревновать тебя, дорогой Наивняш, уже существенно меньше. У меня есть тот, кого я никуда не отпущу. И никому не отдам. И … я буду последней тварью, если так и буду заставлять его “обижаться” попусту.