***
— Сенку! Ты случайно не видел Гена? Никак не могу его найти, — Заглянув в дом к Ишигами, Кохаку шумно выдохнула. Весь день этот чёртов менталист не появлялся на глазах. В доме его нет, в лаборатории тоже, у Сенку дома аналогично. — Что? М, нет, не видел. Не смотрела в обсерватории? И зачем он тебе? — подняв глаза от того злополучного чертежа, парень взглянул на говорившую. Вид у неё был и вправду обеспокоенный. — Нет, его там тоже нет. Просто они с Суйкой хотели сегодня снова дойти до поляны — Ген учит её плести венки и рассказывает всякое о цветах. Ну ладно, если увидишь его, то скажи, чтобы пришёл ко мне, я буду в деревне, — развернувшись, Кохаку спрыгнула с лестницы и удалилась в направлении, известном одной лишь ей. К горлу медленно подкатывает ком, перекрывая доступ к воздуху на какие — то секунды, после чего на стол рядом со схемой приземляется бледно — жёлтый лепесток, украшенный алыми каплями.***
— Чёрт. Весь пол был усыпан нарциссами. И как было бы хорошо, будь это цветы, которые Ген всегда таскал в рукавах. Но волей судьбы это поистине прекрасное растение, что лишь одним своим видом вдохновляло и успокаивало парня, приобрело совершенно иное значение, став причиной удушья по ночам и приступов. Кашель, безумный кашель, из — за которого горло першило, и каждый глоток воды или попытка говорить превращались в испытание. Кашель, вместе с которым выходила кровь и... лепестки бледно — жёлтых нарциссов. Ген прекрасно знал язык цветов и понять, почему именно этот цветок, ему не составило труда. Ах, как бы он хотел потерять память.***
— Хах, Суйка, ну кто же из нарциссов будет плести венки? — А что не так? — маленькая девочка недоумевала, в чём же дело и почему парень напротив неё, легко улыбнувшись, смеётся. — Знаешь, существует один прекрасный язык — язык цветов. С их помощью можно выражать все чувства, даже не говоря о них. Нет нужды собираться с силами, чтобы рассказать человеку о том, какой шквал эмоций он вызывает, можно лишь положить даже один цветок, что за тебя поведает о всех тайнах, хранящихся в сердце… Ах, извини, милая, заболтался. На языке цветов нарцисс означает «безответную любовь». Если и плести венки для возлюбленного, то лучше использовать маргаритку, что значит невинность, скромность и непорочность, и розовую гвоздику. Она значит невинную первую любовь, — уплывая мыслями куда — то далеко, Асагири дёрнулся, когда Суйка задала очень неожиданный вопрос. Слишком неожиданный. — Дядя Ген, а ты влюблен в кого — нибудь? — Хах. Да, влюблён, Суйка. Сильно влюблен, — он не знал, почему решил быть таким честным с этой девушкой. Может в силу её возраста и неосведомленности во многих вещах, а может из - за усталости держать всё в себе. В любом случае никто не воспринимает его откровения, все верят лишь его образу, что давно стал его частью. Всё верят лишь в ложь, что намного слаще и приятней, чем правда. — Ладно! Давай приступим. Внимательно смотри и повторяй за мной, хорошо?***
— Касеки, скажи, ты влюблялся когда — нибудь безответно? — К моему счастью, нет, — ремесленник, выполняя поручение Сенку по изготавлению деталей, медленно проговаривал слова, тянущиеся словно тоненькая паутинка, в которую ты случайно попал палкой. Асагири часто приходил к нему в последнее время, прося не говорить другим о своём нахождении тут. Для мужчины подобное поведение было непонятно, отчасти даже пугающе, но он молчал. Молчал, когда Кохаку прибежала к нему, спрашивая, не видел ли он менталиста; молчал, когда Хром пришёл с плачущей Суйкой под ручку, что очень соскучилась по пареньку и его рассказам о цветах и их значении на полюбившемся ей языке; молчал даже тогда, когда в поисках Асагири пришёл Сенку, ведь тот «давно не появлялся в деревне, все волнуются», и вообще «он должен был мне помочь», пока объект поисков и волнений сидел в доме Касеки и, закрыв рот руками, сдерживал очередной приступ, после которого, изорвав глотку в кровь, Ген увидел в руках бутон нарцисса и пару лепестков розовой гвоздики. — Понятно. А, что было бы, если бы был? — Знаешь, хотят легенды о ханахаки — болезни от невзаимной любви. Из — за неё в лёгких и сердце человека расцветает целый сад. У кого — то это цветы, обожаемые его возлюбленным, но чаще встречаются бледно — жёлтые нарциссы или жёлтые хризантемы. — Одни отражают безответность, а другие отвергнутость. Хах, забавно, конечно, — Ген грустно хмыкнул. «До хризантем мне точно недолго осталось.»***
— Ген! По спине бежит стадо мурашек, всё тело сходит в дрожи, ноги подкашиваются, а в груди зарождается уже знакомый ком. «Только не сейчас» — Ген Асагири, черт тебя дери! «Нет, нет, нет.» — Ген, где ты всё это время был? — Сенку настигает застывшего парня и разворачивает его к себе лицом. — Черт. Ты знаешь какой переполох в деревне устроил? За тебя все беспокоились, особенно Суйка! — немного повысив тон, Ишигами прикрыл глаза, тяжело выдыхая, но тут же напрягся, когда парень напротив него зашёлся в бешеном приступе кашля. «Часики идут, Ген, цветы прорастают. Даже через самые крепкие маски, они всё равно найдут свой выход, оголяя всем твою жалкую душонку.»***
— Почему ты не говорил? — учёный сидел у кровати, на которой покоился менталист, только открывший глаза после долгого сна. Солнце безжалостно светило в серо — голубые глаза, что за недели успели покраснеть то — ли от слёз, то — ли от успевшей развиться аллергии. «Смешно. Фокусник и с аллергией на свои же фокусы. Ты такой жалкий, Ген.» — Не говорил что? — Что ты болен. — Это простая простуда, Сенку — чан, — выдавливая из себя улыбку, Ген поморщился: разговоры даются ему тяжко. Горло неистово ныло, губы высохли и покрылись трещинками, неприятно пощипывая, глаза слезились, а в трахеи уже цвёл новый стебелёк. — Простая простуда, говоришь.. — Ишигами прищурился и, потянувшись к столу неподалёку, взял цветок. «Чёрт.» — Кто? — Сенку — чан, это не.. — Кто это, Ген? — Я... Нет, — он не скажет. Иначе какой из него менталист и лжец. Какой смысл пытаться менять то, исход чего уже заранее известен? Ген не знал. Но он знал, что свою последнюю роль он отыграет до конца. Одну из своих самых лучших ролей, которую все будут помнить. «Особенно он.» Сенку бурил в лежащем парне дыру, выжидая ответ. Комок снова подбирается слишком близко к глотке, вот — вот, и чужие глаза увидят непозволенное. Но он не отпустит его, пока не услышит имя, пока не узнает, из — за кого в груди менталиста цветёт нарциссово поле. — Ген, — научник взял руку Асагири и, словно боясь спугнуть, подносит её к своей груди, будто желая, чтобы он почувствовал, как бешено стучит чужое сердце, — скажи кто это, мы обязательно что — нибудь придумаем. Сероглазый, явно не ожидавший такой нежности от учёного, рвано выдохнул и, набравшись наконец смелости, посмотрел в глаза парня: — Ты. Это ты, Сенку. «Хризантемы, жёлтые хризантемы. Или смерть? Даже интересно.» — Идиот. Какой же ты нелогичный идиот, Ген, — мягко улыбнувшись, Ишигами сам заходится в небольшом кашле, доставая уже до боли знакомый бледно — жёлтый лепесток. — Ч-что? — Асагири будто обдали кипятком. Почему Сенку откашлял нарцисс? Он тоже влюблён? Но в кого? Мысли путались, крутились в голове, мешая Гену оставаться в реальности, из — за чего он не заметил, как паренёк с забавной причёской, наклонившись, поцеловал лоб менталиста и стал поглаживать его по волосам. — Я тоже, Ген. Я тоже