Лучник - Хроники Гектора

Гудящий винт наконечника насквозь пробурил клубки седых облаков, собравшихся в тесный хоровод вокруг нависшей над лесом луны. Стрела выпорхнула из мохнатого ельника в тот самый, подходящий момент, когда влекомый ветром облачный канделябр приглушил свечение лунной лампы, и алчная, влажная мгла навалилась на лес и прилегающее поле, скрывая место пуска. В сгустившейся под оперением тьме растворились бойкий, извивающийся в затейливых финтах ручей и разваленная, прогнившая ограда; сквозь заросшую папоротником брешь понуро шагала пара истощенных бродячих лошадей, почуявших близкий лесной водопой. Каленая спица наискось пробила косматый заслон, и на пару коротких мгновений древко стрелы задержалось над облаками в серебристом лунном излучении, однако выбранная стрелком цель ходила по земле, поэтому игла наконечника будто нехотя обратился от небесного ночника к промозглой осенней тверди. На спуске стрела вновь прошила ватный облачный плед, и помчалась к точке излета, разгоняясь на импульсе вращения скрученного в спираль оперения. Полированный боек лихо рассекал встречающиеся на пути капли набирающего силу дождя, и, если бы, на древке стрелы находился миниатюрный наблюдатель, он бы наверняка поразился тому, как стремительно приближается серое пятно долины, как из грязно—желтых отрезов собирается полотно поля с убранным в небрежные снопы урожаем кормовой травы, а в обозначенном канавами углу жнивья раскачиваются и скручиваются лучистые спирали костра. На бурой площадке земли, освещенной пламенем, пляшут зыбкие силуэты теней, отбрасываемых разношерстной компанией собравшихся, в столь неуютном месте, людей: четверо замерли на разложенных плащах в согревающих позах, двое отошли для приватной беседы к брошенной у канавы телеге, а седьмой, в завороженном одиночестве, всматривался в алые угли, присев на корточках у жаркого пламени. Стрела, достигшая наивысшей скорости на спуске, вонзилась под выверенным углом в наплечник присевшего у костра человека, и далее, через слоеное полотно — пронзила мякоть плечевой ткани, добралась до легкого и прошла практически навылет изнутри через замызганную рубаху и кожаный колет. Мужчина удивленно крякнул, повалился назад и набок, пуская кровавые пузыри сквозь искривленные в предсмертной гримасе губы. Прочие отдыхающие у костра сходу и не осознали произошедшее, продолжая вести приглушенную беседу и передавать по кругу бурдюк, к которому и прикладывались по очереди, утирая рукавами рубах кислый пот, вышибаемый теплом и алкоголем. Сдержанный сдвоенный посвист родился в облачной гуще, и пущенные одна за другой стрелы прибили к земле бедро и грудь кряжистого вояки, задремавшего на плаще в обнимку с топором. Ватага, сбросив ярмо оторопелого изумления, с проклятиями бросилась врассыпную. Пара чрезмерно захмелевших молодцов подскочила с насиженных мест, и помчалась в пьяном, бездумном угаре через поле в хмурый ельник. Несмотря на шустрый темп, первого из спасающихся бегством сбило наземь тычком стрелы в живот, а следующего за ним по пятам остановило попадание в шею; парень прошел несколько футов с запрокинутой головой, споткнулся о сноп почерневшей соломы и рухнул, хрипя, на спину скрутившегося на земле собрата. Оставшиеся в живых, чуть более трезвые, и как следствие — более хладнокровные компаньоны, зигзагами разбежались по ближайшим укрытиям: кто свалился в один из идущих по краю поля кюветов, а кто юркнул под расколоченную телегу, словно испуганная мышь. — Как же лупит, сука. — рыжебородый крепыш, придерживая съехавший набекрень шлем, сообщил очевидный факт соседу по яме, наполовину заполненной грязной жижей. Оба вжимались в хлябь, изредка высовывались для оценки обстановки и тут же переползали по дну тесной канавы. Лунный фонарь то зажигался, то угасал в завихрениях облачных сгустков, будто зацепившихся за небесный купол, и дождь перемежался промозглым ветром в рваном ритме гадкой осенней непогоды. — Откуда бьет, видел? Видел? — малахольного соседа пробрала нервная икота, он инстинктивно закрывал ладонями бритую голову, и обречено елозил по глинистой жиже, как рыба, оказавшаяся в ловушке после схода речного разлива. — Хрен я видел. Над лесом, в случайном белесом разрыве, сверкнул очередной стержень—убийца; стрела, пробив верхушку земляной насыпи у канавы, воткнулась аккурат в макушку дерганого соседа, чересчур надолго застывшего в позе наблюдателя. Рыжебородый погрузился в лужу, и с проклятием на выдохе пополз по руслу канавы, прикрываясь телом незадачливого доходяги, липким от истекающей крови. С этого момента невидимый стрелок взял, судя по всему, тактическую паузу, так как ветер разбросал клубки туч по дальним небесным уголкам, и свет освобожденной луны мог выдать облюбованную позицию. В серебристо-седом сиянии замерцали лужи — магический свет превращал мутную кашицу в дивное зеркало. Крепкий ветерок вдарил запахом мокрой хвои, принесенным из той части леса за полем, откуда неизвестный лучник с невероятной точностью уложил в естественные могилы более половины ватаги. Остались только рыжебородый, чья лицевая растительность изменила оригинальный цвет и форму, порядочно напитавшись глиной, да пара ребят под телегой, части которой беспомощно шипели на угасающих углях. Огонь не сумел справиться с дождливой оккупацией без помощи разбежавшихся людей, и в котелке на импровизированной, связанной из веток, треноге окончательно перестал бурлить долгожданный ужин. Укрывшиеся под телегой сверлили глазами манящий котел, и урчало в животах так, что хоть волком вой, но никто, конечно же, не решился совершить опасную вылазку за остывающей похлебкой. Один из парней в мешковатом суконном жилете, явно пошитом для владельца с куда более крупными формами, визгливо обратился к подневольному обитателю кювета: — Кто живой? — А ну не ори. Гляди в оба. — бородач глухо буркнул в ответ, ворочаясь под леденеющим телом. Так начались томительные часы пристального высматривания нежданной угрозы выпученными от страха глазами с напряженным выслушиванием признаков перемещения скрытого убийцы. Глядели и направляли слух во все стороны, крепко прижимая к груди топоры и копья. Через некоторое время, проведенное в звенящей от прилива крови тишине, окружающее пространство наполнилось сигналами, ранее заглушенными фоном пьяного разговора у трескучего огня: переговорами недовольных погодой пташек и мелкого зверья, ропотом ручья и шелестом веток в игривых лапах ветра. Вдруг набирающий силу голос ночного леса прервался гнетущей паузой, и с противоположной, негаданной стороны протяжно пискнула стрела, пущенная почти в упор, шагов с двадцати. Призрачный, окантованный сталью фантом за мгновение пересек туманную пройму, пробил жилет, вышел через подмышку и пригвоздил одного из молодцов к доскам, набитым на дно наклоненной телеги; древко стрелы оглушительно звякнуло в намокшей древесине. Второй дико заорал, потеряв благоразумие, выполз из укрытия, и рванул куда-то через пройму в сырой лесок, выставив перед собой копье и пригнувшись, словно разъяренный бык. Рыжебородый со смертельным азартом высунулся из ямы, наблюдая за одержимым товарищем, и нашептывал тихо: “Стой, дурак, стой”, но тот уже вовсю мчался навстречу гибели. Стрелы дважды достигли цели: наконечник первой раздробил колено, и уронил бегуна на землю, а последовавший, через безжалостную отсрочку, выстрел насквозь пробил стонущего, барахтающегося в луже человека, разогнав древко на перьях по практически вертикальной, выверенной траектории. — Эй, лучник! Сколько же стрел ты потратил почем зря? Я насчитал шесть, может — семь. — бородач натужно заорал в щель между краем насыпи и приваленным к ней трупом товарища. — Что ты хочешь? У нас, нищих бродяг, и не было ничего. Дай уйти, лучник. Полночь давно перевалила в предрассветный морок, и мерзкие, пустые минуты сопровождали бледную луну, исчезающую в светлом тоннеле над горизонтом. — Я не лучник. — безжизненный голос морозной хваткой вцепился в затылок, доводя до мелкой дрожи сознание и тело рыжебородого. Туманная морось за его спиной приняла очертание хрупкой девичьей фигуры, окаймленной алым голо просыпающегося солнца. Девушка держала лук перед собой на вытянутой руке, а другой рукой прижимала к боку последнюю стрелу. Рыжебородый рванулся к ангельскому образу, отбросив под себя приспособленный для защиты труп, замахиваясь с колен топориком. Лучница отступила на шаг, пропустив отчаянный круговой удар, и вновь придвинулась к осыпающейся земле, накладывая стрелу на витую тетиву. Малый шлем давно свалился с головы бородача, обнажив приличную залысину; мужчина натужно мычал, и пытался подняться с колен, опираясь на топорище застрявшего в глине оружия. Лучница легко и без промедления спрыгнула в кювет, и толкнула мужика вымаранным сапогом в плечо; побледневший бородач откинулся на бок, подгибая ноги и растопырил руки. Исступленно выплевывая шматки грязи, бородач прохрипел: — Иди к черту, мразь, кто бы ты ни была. Тетива пропела прощальный этюд, и стрела вонзилась в глазницу жертвы; глазное яблоко лопнуло, изнутри брызнули обрывки мозга, смешанные с кровью и плотью. Девушка наклонилась, ухватилась за спицу, однако сменный наконечник-бодкин достаточно глубоко погрузился в содержимое черепа, и легко соскочил с древка. — Ничего вам не оставлю. Все верну. — спокойно, без очевидной эмоции отвращения, лучница расширила кончиком древка отверстие в черепе бородача; стальной конус удалось подцепить пальцами после пары минут неприятной, почти хирургической, возни. Затем выбралась из ямы, и медленно пошла меж сваленных как попало снопов травы, высматривая первосортные стрелы, отменные топоры и превосходные копья. — Еле ступая под тяжестью собранных трофеев, девушка вышла к финальной точке обратного маршрута. Когда-то здесь процветал небольшой хутор в три дома, окружавших особое просторное строение. Девушка сбросила мешок, набитый звенящим оружейным металлом, и еще раз прошла печальным путем, следуя по уже известным ей следам недавнего вторжения. Вот вырубленная и сваленная часть ограды — в этом месте, в одну из уже давно прошедших ночей, в хутор ворвались люди. А здесь нападавшие подбежали к домам хутора и разделились. Отсюда бросали факелы, и после собрались у центрального сооружения, наблюдая за выбегающими из горящих домов людьми. Тут же рубили постояльцев, как попало, не разбираясь в возрасте и поле; на первом инее примерзшей земли, в больших серых кляксах, смешалась и застыла невинная кровь. Затем убийцы обошли хутор в поисках уцелевших и вновь у собрались у главной постройки. Судя по устоявшим перед огнем останкам печей и наковален, здесь была добрая кузница, и работал в ней добрый оружейный мастер. В кучках золы беспомощно тускнели наконечники, лезвия, металлические инструменты, гвозди и разнообразные заготовки. Прочее имущество в кузнице превратилось в золу и пепел, а вдоль каменного фундамента лежали частично обожженные тела мертвецов, укрытые снопами соломы. Холод поздней осени сдерживал эскалацию разложения, но все же не смог препятствовать появлению первых трупных личинок. Девушка некоторое время провела рядом с мертвецами, свернувшись беззащитным, дрожащим комочком, затем будто собралась с духом, и принялась рыть общую могилу. Для лопаты потребовалось отыскать в колючей золе готовый лоток, а черенком послужила жердь из ограды, разрушенной вторжением шайки странствующих бандитов. Копать яму, достаточно глубокую для сохранения пяти тел, из которых два принадлежали детям, а еще три — юноше, мужчине и женщине, пришлось почти до рассвета. Девушка делала редкие перерывы, глотая крепкую брагу из бурдюка, плакала, бессильно уронив голову на сложенные на коленях руки, и вновь возвращалась в могильную яму. Костер не разжигала, и будто не совсем не замечала ледяных объятий тумана, стекающего в могилу. На рассвете вороны собрались на перекладине импровизированного надгробия, сколоченного из обгоревших досок. К навершию надгробия были символично привязаны накрест веревкой две великолепные стрелы, одна из которых венчалась натертым до блеска охотничьим наконечником, а на другой сидел тот самый бодкин, прервавший жизнь последнего из членов банды. Вороны гуляли по перекладине, и понемногу примеривались к ветви растущего рядом бука; на тетиве, прикрепленной к ветке оголенного осенью дерева, медленно вращалось худое девичье тело, а на серой жухлой траве под босыми ногами лежали части разбитого лопатой лука. Конец.