Бегство от чувств

***

      Клубы серебряного дыма — это все, что Алфи Соломонс мог рассмотреть в замешательстве, мерцающем отголосками ярости прошлого в его уставшем затылке. Гостиная, заполненная тяжелым восковым лоском, внезапно начала давить на него. — Мой дядя был убит, и я, блять, действительно был не способен сделать что-либо во имя, сука, мести, Томми! — прорычал он и тяжелым взглядом уставился на Томаса Шелби, что жадно втягивал сигаретный дым, проигнорировав его первое и единственное предупреждение. — Сын Израиля оказался не слабым, а бессильным, да? — Том сделал еще затяжку, осуждая таким образом некогда всемогущего льва, — У Вашего покойного дяди Чарльза осталось кое-что, что поможет Вам превратиться обратно из израненного медведя в Алфи Соломонса, который когда-то держал под собой целый Камден-Таун. Алфи часто задышал, и если кто-то не знал его, то мог бы решить, что это легочная реакция на дым, нежели что-то другое. — Да-а. Бизнес, и весьма прибыльный. Но к чему вся эта пидорская демагогия, Томми, если учесть, что мне не хватает только одного пресловутого акта? Томас упивался дымом. — У бедняги Чарльза осталась империя, а у Вас, Альфи, ребенок от Леи Космински, которому потребуется кров и защита, когда я сыграю уже в своем последнем акте. Понимаете? Альфред выпрямился, скривившись в ухмылке, которая коснулась только уголков его одиноких губ. — Иди нахуй, Томми! У сына Израиля не может быть ублюдков, так? Мне было шесть, когда я перенес свинку. Том поджал губы, стоило Алфи продолжить: — К чему-таки все это? Хочешь сказать, что когда-то я нахуевертил дитя в постели с твоей тогдашней женушкой? Пожалей дамочку и мои нервы. — но от Шелби не ускользнул глоток интереса в интонации собеседника, — Кстати, а сколько ему? Ребенку? Томас встал на ноги. — Восемь. Позавчера ему исполнилось восемь. Алфи понимающе промычал, сложив руки: — М-м… понятно. Сентябрьский, значит? Ясно, ясно. Том стал ходить взад-вперед, дожимая остатки сигареты, осыпая пальто пеплом. — Сентябрьский, — подтвердил он, швыряя окурок в сторону, — Считайте, что Вы и Лея удачно встретили Новый год восемь лет назад. Именно столько и прошло с тех пор, как я перестал считать Вас моим другом, мистер Соломонс. Алфи настороженно прищурился, следя за передвижениями гостя, пытаясь уловить в его жестах намек на ярость, которой так и не последовало. — Хануку. — он нахмурился, облитый светом старого торшера, — Это был первый вечер Хануки — священное воскресенье восемнадцатого декабря, да-а. Она была так угнетена. Леа. — уточнив очевидное, Алфи потер подушечки пальцев, словно все еще ощущая на них нежность женской кожи, — Что я не смог придумать ничего лучше, чем пригласить ее на праздничную трапезу, накормить пончиками и картофельными оладьями, а потом возлечь. Томас взял новую сигарету и, подпалив ее, кивнул. — Возможно, ваша связь — это как раз то, что было предназначено судьбой. Алфи напрягся. — Ты слишком много знаешь, Томми, и в этом твоя главная беда, так? Том отмахнулся. — Мир тесен, а твой ребенок все еще нуждается в защите. Вот твой последний акт, мистер Соломонс.