Счастье — это...

Он шёл, не ощущая холода, босыми ногами ступая по белому снегу. Всё вокруг затянулось серым маревом, словно пеленой снежного тумана окутало пространство. Странные чувства потери и одиночества переполняли его внутри, но он продолжал идти. Старался прорваться сквозь завесу, будто там, за ней, было что-то самое необходимое. Но дымка не рассеивалась, ноги начало обжигать, он был совершенно один посреди снежной пустыни, в самом сосредоточии ничего. В центре пустоты и отчаяния. Там, где ничто новое не зарождалось, а старое не отпускало. Страх сковывал, в теле, казалось, дрожал каждый мускул, боль уверенно прокладывала себе дорогу и охватывала сильнее и настойчивее. Но он знал, где-то там есть граница, её нужно просто перешагнуть, там есть солнце, радость и тёплые родные объятия. Белая пелена начала искажаться, становясь ещё ярче. Вспышка света ослепила на мгновение, и перед глазами разноцветной размытой акварелью поплыл снежный мир. Джаред, задыхаясь, рывком сел на кровати, воздуха катастрофически не хватало. За окном светало, в алом градиенте рассвета таяла уходящая ночь. Он повернул голову. Как и последние два с половиной года рядом, прижимаясь к его боку, лежал Дженсен. Его якорь, спасательный круг, его всё. За время, что они были вместе, Джаред, увы, так и не смог избавиться от кошмаров. Так и не научился просто быть счастливым. Не смог смириться с тем, что счастлив. С раннего детства никому не нужный, одинокий, он не знал, как это — чувствовать что-то, кроме разочарований и обид. Своей семьи он не помнил, его родные погибли в автокатастрофе, когда ему было всего два. Джареда сначала отдали в приют, родственников, которые бы пожелали забрать его после трагедии, не нашлось, он остался наедине с собой. А последующая вереница приёмных семей показалась Джареду бесконечной, у него не вышло ни в одной из них ужиться, стать хоть немного своим. По мере взросления Джаред начал понимать, что с ним что-то не так. Он не улыбался, сторонился других людей. Впрочем, и они не проявляли особого рвения с ним общаться. А после нападения люди и вовсе стали ему врагами. Последний год в ещё одной приёмной семье обернулся для него настоящим адом. Джареда жестоко наказывали и раньше, но когда узнали, в кого он влюблён, — едва не лишили жизни. Шрамы, оставшиеся на теле, служили отличным напоминанием, что любовь очень редко является синонимом счастья. На воскресных церковных уроках пастве внушали, что подобная страсть есть большой грех. Джаред себя грешником не чувствовал, он не желал никому зла, лишь молча наблюдал за объектом своей симпатии. До страшного вечера. Один неосторожный вопрос, и его жизнь рухнула. Рухнула вера, испарилась надежда. А стоило ему очнуться в больнице, развеялась и мечта о будущем. Он перестал говорить. Нет, он произносил звуки, складывал буквы в слова, но вылетающее изо рта совсем не соответствовало предложениям в его мыслях. Всё путалось, мешалось, и это злило. Джаред Падалеки, не умеющий сказать миру о своей злости. Бредущий по жизни без цели, в натянутом на глаза капюшоне, со сжатыми кулаками, смотрящий на всё исподлобья. Он успокаивался только в городском парке возле дома, где снял комнату. В этом же парке он впервые увидел Дженсена. Тогда он даже не подозревал, что этот красивый парень, выгуливавший собаку по утрам, станет его отправной точкой на пути к новой жизни. Откроет ему другой мир, где любовь не является мерзким и порицаемым преступлением. Тот мир, где можно говорить без слов, выражать чувства взглядами и прикосновениями. Тот самый, в существование которого Джаред уже не верил. Он бы точно даже не сказал, как упал в эти отношения, как всё случилось, и почему простые прогулки с собакой, беседы за кофе переросли в то, что было сейчас. В их общее совместное «сейчас». Поначалу Джаред боялся, что Дженсен пошутит над ним, влюбит в себя, использует, высмеет и уйдет. Но этого не случилось. С Дженсеном болезненные воспоминания о другом, жестоком меркли. Джаред почти перестал считать себя виноватым. Он винил себя в собственной ориентации, после — в излишней откровенности, а потом добавились косые взгляды простых прохожих, в которых он тоже начинал винить себя — угрюмый, злой, не вызывающий симпатии, на него и не могли смотреть иначе. Джаред считал себя идеальной куклой для битья, разве не этого он заслуживал? В последней приёмной семье каждый его шаг был грехом, каждое слово воспринималось ругательством, а озвученные в порыве своей же глупости чувства к соседскому парню — извращением, достойным страшного наказания. Но была ли его вина в том, что ему понравился кто-то недостойный внимания. Тот, кто в первую очередь заслуживал наказания за злые выплюнутые слова, искалеченное тело и порванную душу Джареда. За его недуг. Это всё говорил ему Дженсен, говорил много раз, разными словами донося такие простые истины. И Джаред однажды поверил. Он даже почти поверил, что красивый, и в нём нет ни единого недостатка, разве что маниакальная любовь к чистоте. Но маниакальной у Джареда была только любовь к Дженсену. Не всегда здоровая привязанность. А ещё панический страх его потерять. Сейчас, лёжа рядом с этим чудесным человеком, он тоже хотел много ему сказать. Джаред делал это в письмах, он писал ему часто, на бумаге слова красиво складывались в предложения с признаниями, только вот показать их Дженсену Джаред не решался. Когда он хотел сказать много, выручала купленная по совету врача доска для заметок. Но пользовались они ей всё реже — день ото дня им требовалось всё меньше слов, чтобы понять друг друга. Рассвет всё настойчивее заявлял свои права: небо светлело, зимние солнечные лучи уже просачивались в комнату. Джаред коснулся пальцами плеча лежащего на боку Дженсена, проводя по капелькам веснушек. Они ему так нравились, ему нравилось в Дженсене абсолютно всё. Его губы, его зелёные глаза, его искренняя улыбка. Дженсен был красивым. По-настоящему красивым. Это вводило Джареда в недоумение — почему такой парень выбрал именно его? Неполноценного, ущербного, одинокого, без чего-либо за душой. Джаред со страхом ждал, что однажды проснётся и не обнаружит рядом никого. Но время шло, а Дженсен никуда не девался. Он, кажется, даже не думал пропадать, уходить и бросать Джареда. Люди, жившие по соседству, называли их отношения жалостью. И не особо скрывались, обсуждая их, вот Джаред случайно и услышал. Как и сам Джаред, они не понимали, что такому такому харизматичному мужчине делать рядом с таким невзрачным Джаредом. Со временем Джаред примирился с жалостью Дженсена. Если именно это чувство не давало ему уйти, то пусть будет так. Он сам себя не жалел, его никто никогда не жалел. Но и это оказалось ложью, глупым самовнушением. Дженсен. Для Джареда его имя стало синоним заботы и ласки. Он как никто понимал, что хочет сказать Джаред, иногда ему даже не нужно было пытаться произнести что-то. Дженсен просто знал. Дженсен был старше Джареда на шесть лет, а казалось, на целую жизнь — много знал, красиво говорил и смотрел на мир иначе. Так, словно понимал его и понимал людей. И не боялся. Выводя линии на его спине, Джаред взглядом следил за солнечными бликами, скользящими по спящему. Дженсен шевельнулся и, развернувшись, улыбнулся. Он потянулся и поцеловал Джареда в уголок губ. — Доброе утро, сегодня в девять сеанс у логопеда, помнишь? — полушёпотом спросил Дженсен. Джаред только кивнул. Пройти лечение было настойчивым желанием Дженсена, и, хоть сами врачи были настроены оптимистично, Джаред для себя не видел особых перспектив. С момента травмы прошло много времени — три года, и он никогда не наблюдался. Не видел причин. Ведь для того, чтобы хотеть общаться, нужен был тот, с кем захотелось общаться. А в жизни Джареда таких не было. Но с появлением Дженсена он понял, что попробовать стоило. Хотя бы ради шанса сказать Дженсену всё, что он чувствует. Терапия давала хороший результат, но для Джареда всё происходило очень медленно. Ему казалось, прогресс малозаметен. — Не морщись. — Дженсен погладил его между бровей. — Ты не любишь докторов, я знаю. Но это помогает, правда? Джаред втянул воздух: — Помогает. Очень, — произнёс он медленно, выделяя каждое слово. Дженсен снова улыбнулся и притянул его к себе. — Мой хороший… Дженсен целовал его нежно и одновременно требовательно, Джаред обожал такие моменты, он точно понимал, что нужно и Дженсену, и ему самому. Внезапно Джаред вспомнил свой сон и внутри похолодел. Нет, он никогда не верил в предзнаменования или вещие сны, но осадок, оставшийся от гнетущего чувства безысходности в той снежной пустыне, сворачивался комом где-то в груди. — Джаред, что-то не так? — Дженсен оторвался от его шеи и внимательно посмотрел в глаза. Будто почувствовал нарастающее беспокойство. Дженсен всегда безошибочно угадывал настроение Джареда. — Н-нет, хорошо, — отозвался Джаред и постарался улыбкой сгладить свою тревожность. Но разве можно было этим Дженсена обмануть? — Тебя что-то беспокоит, снова кошмары? Ты поэтому так рано проснулся? Джаред закусил губу и нехотя кивнул — врать смысла не было, Дженсен видел его насквозь. Однажды Джареду приснилось, что он проснулся один в пустой комнате, а Дженсен стоял в дверном проеме с чемоданом в руках. Тогда Джаред с криком проснулся в холодном поту и со слезами на глазах. В то утро Джаред впервые написал Дженсену о жалости, которую тот испытывал. И тогда же в первый раз умолял его не бросать. Он помнил, как испугался ещё больше, когда злость исказила красивое лицо, стоило Дженсену прочесть написанное. Его гнев был почти осязаемым. В то утро Дженсен впервые повысил голос и на волне этой злости проорал, что любит. Что из жалости никогда бы не стал с кем-то жить, о ком-то переживать, так как он переживал о Джареде. И что Джаред достоин куда большего, чем даёт ему Дженсен, что он во всех смыслах замечательный и должен так же замечательно жить. В тот раз уверенность Джареда в собственной никчёмности дала серьёзную трещину. Так врать вряд ли кто-то смог бы. — Джей, ты в чем-то сомневаешься? Джаред положил указательный палец ему на губы. Дженсен сейчас сам себя накрутит, а это всего лишь глупый сон. Дженсен вот он, рядом. Совсем близко, совсем его. Джаред отрицательно покачал головой, призывая молчать, стоило Дженсену попытаться снова что-то сказать. И поцеловал. Поцеловал требовательно, настойчиво, как сейчас было нужно. Плевать на кошмары и оставленный им шлейф темноты, за окнами рассвет, солнце всё развеет, Дженсен разгонит любые тучи. Ответив на поцелуй Джареда, Дженсен улёгся на спину и потянул его на себя, попутно сбрасывая одеяло. В комнате было жарко, или это горел сам Джаред? Горел от предвкушения, уже зная, что последует за этой немой просьбой Дженсена. Джаред любил принимать, любил брать, он любил Дженсена в любой роли. Но каждый раз ему становилось боязно. Он боялся причинить Дженсену боль, обнять или сдавить сильнее, разочаровать, не доставить удовольствия. Умом он понимал, что вряд ли навредит, но внутренний барьер не отпускал. За два с половиной года они попробовали много чего, они изучали друг друга, узнали со всех сторон. — Тебе нечего бояться, Джей. Я верю тебе, — тихо сказал Дженсен и притянул сильнее. И Джаред вдруг понял, бояться больше нельзя. Столько времени вместе, разве есть место страху между ними двумя, разве сможет он даже случайно причинить боль своему Дженсену? И Джаред себя отпустил. Он целовал и прикусывал шею, гладил и сжимал бедра, настойчиво требовал каждым движением отклика и получал его. Невероятный, искренний, горячий в каждом стоне, каждом поцелуе. Дженсен ими словно говорил с ним. Просил, умолял. Джаред давал, ни больше и ни меньше, ровно столько, сколько было нужно им обоим. Идеально. Джаред готовил его, сцепив зубы, сам же взрывался от желания, но видя, как Дженсен извивается на его пальцах, продолжал мучить его, стараясь не обращать внимания на мольбы. Сейчас он был нужным, он был необходимым, Дженсен находился в его власти, а Джареду хотелось играть на нём, как на каком-то инструменте, вырывая всё новые и новые стоны и просьбы. Лоб покрылся испариной, голова была запрокинута назад, губа закушена — ещё несколько секунд, и Джаред без всякого проникновения, от одного только вида такого Дженсена излился бы. Он сдержался и, всё так же наблюдая реакцию на лице, медленно вошёл. Ощущение тесноты вокруг и горячего тела под руками снова подвели Джареда к пику. Один толчок, и Дженсен, не сдерживаясь, вцепился ему в плечи. Второй — и обхватил ногами. Третий — и он, выкрикнув что-то неясное, сжался изнутри и выплеснулся между их телами, а Джаред, зажмурившись, точно падая в пропасть, кончил глубоко внутри его тела. Чувствовать Дженсена так было мучительно, невыносимо прекрасно, и каждый раз это было по-новому. Джаред балансировал на грани сумасшествия, доводя Дженсена до такого исступлённого состояния. Он получал ни с чем не сравнимое удовольствие, даря ему такие эмоции. Это всегда было как впервые. Джаред сам становился целым, совершенным, незаменимым. В эти минуты он искренне верил в себя самого. Эта вера была отражением чувств Дженсена к нему. Казалось, прошла вечность, прежде чем он начал приходить в себя. Дженсен под ним тяжело дышал, но продолжал удерживать в себе и обнимал за плечи. — Ты же знаешь, что тяжёлый? — хрипло проговорил он, ёрзая, но рук на спине не расцепил. Джаред, осторожно выйдя, приподнялся на локтях, и принялся рассматривать любимое лицо. Дженсен выглядел счастливым, разомлевшим и полностью довольным. — Я в душ первый, — Дженсен сел и потянулся. — Ты пока кофе свари, пожалуйста. Он развернулся к Джареду и, наклонившись, чмокнул в нос. Взгляд его был наполнен такой нежностью, что в груди будто сжалась пружина и перехватило дыхание. — Джей, я слышу, как ты снова начинаешь не о том думать. Твои сны всего лишь порождения твоих страхов, помнишь? Тебе придётся принять то, что я никуда не денусь, не уйду и не брошу тебя. Тебе нужно смириться с тем, что тебя любят. Полюби себя и ты. — Улыбнувшись, Дженсен легко коснулся губ Джареда своими. Он встал, а Джаред остался лежать на остывающей простыне. Он провёл бы так вечность — только с одним Дженсеном, в каком-нибудь богом забытом месте, подальше от людей и суеты. Но жизнь требовала иного, с этим нужно было мириться. Дженсен работал, Джаред был рядом, как мог создавал вокруг уют и теплоту и дистанционно учился, также по настоянию Дженсена. Спустя какое-то время, он втянулся в учебный процесс очень сильно, узнавал новое, отбрасывал старое, навязанное в прошлом, начинал самосовершенствоваться. Он в собственных глазах менялся, был всё ближе к тому, чтобы стать достойным чувств Дженсена. Они выбирались в горы, устраивали лесные пикники, и всегда были вместе. Джаред хотел, чтобы ничего не менялось ещё очень долго. И он знал, что так и будет. Ему нужно просто принять. Просто поверить и смириться с тем, что он счастлив. Всякий раз, услышав что-то такое от Дженсена, он верил ещё немного больше. Джаред получал необходимую дозу заживляющего лекарства, действенного, постепенно лечащего. Однажды, Джаред это знал, он поверит и примет себя счастливым полностью, он полюбит себя. Потому что иначе не может быть. Счастье — это мы сами, оно внутри нас.