Маг из шкатулки

Скрипнула дверь, но граф не поднял головы от карты — тихий шелест родных шагов был ему знаком и не представлял опасности. На карту, закрывая окрестные земли и прочерченный маршрут, легла старая деревянная шкатулка. Рассохшееся дерево, оплывший и растрескавшийся воск красной печати — множество изломанных, словно бы в агонии, линий, — старая, пожалуй, даже древняя. — Я совсем забыла про нее… Нашла сегодня в сундуке, — тихо сказала Агния. Граф нахмурился и отодвинул шкатулку в сторону: — Обойдемся и без твоего… приданого. Руки Агнии вернули шкатулку на карту, а после умоляюще обвили плечи супруга: — Пожалуйста, Майро. Давай откроем ее. Руана… — Никогда! — граф в порыве ярости смел со стола проклятую шкатулку, бумаги и карты. Чернила уродливым пятном расплывались по полу. — Я поеду сам. Один! Мне не нужна еретическая подмога! И если придет час Руаны, то так тому и быть! Глаза Агнии подернулись страшной серой дымкой, и она сказала, тихо и твердо: — Руана скоро умрет. А ты не вернешься. Аррен не вернется, если ты поедешь один. А после погибнут и все остальные — без защиты, без тебя. И все будет зря… Я умоляю тебя, дай нам шанс на спасение. — Как ты можешь так говорить?! Ты, мать моих детей? Нам не нужна помощь этого проклятого… защитника твоего рода! Мы — люди! С нами — бог! И его милостью, мы или погибнем, или выживем, и никак иначе! — И где он, наш бог? — с тихой горечью сказала Агния, подбирая с пола шкатулку. — Я была верной женой, доброй матерью и праведной женщиной — за какие грехи он карает меня?! Граф обнял супругу, и та горько расплакалась. — Пожалуйста, Майро, — шептала она сквозь слезы, — я не хочу, чтобы вы погибли. Пожалуйста, Майро… Давай откроем шкатулку. Пожалуйста, Майро… Граф смотрел в пустоту, а губы его сжимались в бескровную тонкую линию. Сквозь туман проступали лица. Первое — женское, я узнала сразу. Черты, которые не стереть веками, не разбавить чужой кровью — зелень глаз, рыжина в седеющих прядях, круглое личико. Значит, я вновь призвана на защиту рода. Что же, долги нужно платить. Сознание быстро брало чувства под контроль. Зрение. Слух. Обоняние. Осязание. Тело было плохим — слабым, больным. Мне требовалось время, чтобы привести его в порядок, но говорить и слушать я могла уже сейчас. — Насколько все плохо? — спросила я сразу же, как только смогла. — Что вам грозит? Почему я решила, что все плохо? О, никто не пробуждает мага рода для того, чтобы просто поболтать, показать фокусы на празднике или призвать дождик на пересохшие поля, уже поверьте мне. Война, да еще и проигрываемая — на меньшее не стоит рассчитывать. Вторая из стоявших надо мной фигур — мужчина, высокий, седеющий, но еще не старый, не из рода, — фыркнул: — Нет, ну надо же! — Чем быстрее я получу информацию, тем лучше выполню свою задачу, — терпеливо пояснила я. — Мне понадобится по крайней мере час, чтобы окончательно прийти в себя. Но слушать я могу уже сейчас. — Говори с ней сама, — сказал мужчина сквозь зубы. Я ему не нравилась. Он, почти наверное, был против моего пробуждения. Ну и ладно, не моя забота. Моя забота — род. Кого они отдали, интересно? Он не из рода, но зол — наверное, его жену. Или дочь. — Кого вы отдали? — перевела взгляд на женщину из рода. — Старшую дочь, — грустно сказала она. — Ее звали Руана. Еще не понимала. Еще видела во мне — ее. — Мне жаль, — ответила я, хотя мне было ни капельки не жаль. — Она умирала от чахотки. Все детство была слабой. И мы решили… Ей нужно было оправдаться. Перед этим, не из рода. Передо мной и перед собой. — Хватит, — процедил второй сквозь зубы. Он отвернулся, стоял спиной, не смотрел на меня. — Дело сделано, сожалеть бессмысленно. Ой, какой суровый. — Мне жаль, — повторила я еще раз, — и я сделаю все, чтобы ваша жертва не была напрасной. А вот это было правдой. Я попыталась сесть — получилось. Босые ноги коснулись холодного пола. Пустая деревянная шкатулка, беспомощно раскрытая, стояла на тумбочке, печать была сломана. Мне стоило большого труда не расплыться в торжествующей и довольной улыбке. — Меня зовут Эллин. Напомню, что вам необходимо доложить о моем пробуждении в Орден, — сказала я дежурную фразу. — И мне будет необходимо явиться в ближайшее представительство для регистрации, в идеале сразу, но не позднее, чем через месяц… Двое переглянулись. А потом я узнала, что Ордена магов больше нет. И что семь десятилетий назад мои братья и сестры сгорели в пламени Инквизиции. Мир не для магов, мир — для людей! Богомерзкая еретическая магия, ха. Вот как они теперь величают мою силу. А потом пришла Черная Смерть — и никто не смог ее остановить. Можно убить всех магов, но нельзя изменить природу мира. Маги нужны были для того, чтобы защищать людей от напастей, с которыми люди не могут справиться сами. Не все вопросы можно решить сталью. И вот — магов не стало. Итог закономерен. Славно, славно. Люди сами вырыли себе могилу. Черная смерть, я помню. Мне уже приходилось с ней встречаться. Заражение через кровь, укус, рану, любую царапину. Не более восьми часов от заражения до смерти. Мертвые восстают, если не убить их правильно, и начинают охоту за живыми. Раньше магам удавалось сдерживать Черную смерть. Один город, сгоревший в очистительном пламени — невысокая цена за жизнь человечества, это понимали все. Но магов-то не осталось. В целом, против Черной смерти я была не слишком-то полезна. Магов в мое время учили в первую очередь сдерживать магический напор противника, ставить защитные экраны, а не воевать против кровожадных зомби. Я могла защитить от вражеской магии, потом — исцелять, а воевать вот — не очень. Не мой профиль. Победить Черную смерть мне было не под силу — драгоценное время упущено, зараза уже расползлась и расплодилась. О том, чтобы спасать человечество в одиночку, не было и речи. Даже с одной заболевшей деревней маги всегда справлялись вместе. А тут, думаю, уже масштабы страны. Вот спасу Аррена — а потом подумаю. Инквизиция же уничтожила магов? Вот пусть теперь и отдуваются, церковники. Интересно сложилась судьба моего рода. (я говорю — моего, потому что уже привыкла считать его своим, привыкла защищать) Род оскудел, обескровил, обнищал, от былой славы ничего не осталось (возможно, не в последнюю очередь потому, что якшались с магами). Единственное приданое Агнии — шкатулка. Агния Сезар и ее сын, Аррен — вот те, кого я должна оберегать. Граф Майро Сезар, тот самый, которому я не нравлюсь — он не из рода. А мне он нравится. Серьезный, решительный, смелый. Агнии с ним повезло. Жаль, что неприятие ко всему, что связано с магией, так сильно въелось в его разум… Ну, да ничего. Агния остается дома, под защитой каменных стен — это хорошо. Аррен — в летнем имении. Невероятно некстати гостил у бабушки. Двести лиг сквозь деревни, где пирует Черная Смерть, и это только в одну сторону. Мальчик еще жив — так говорится в последнем письме, да и я это чувствую. Другой бы благоразумно махнул рукой: мол, еще нарожаем! Граф Майро едет за сыном. Не один, конечно, с небольшим отрядом. Хотя, разницы нет — люди понимают, что идут на верную смерть. Безумие и отвага. Ну, а я отправляюсь с ними. — Я буду называть тебя Руаной, и для всех ты будешь Руаной. Держи свою магию под контролем и в секрете, не используй без нужды, поняла? Чем меньше людей узнает, что ты не Руана, тем лучше. Он будет учить меня, как пользоваться магией??? Был небольшой скандал. Руане, в теле которой я теперь живу, 15 лет. Она была тихой чахоточной девицей, сидела у окна и день-деньской вышивала (а зря — лучше бы гуляла по лесам, здоровее бы была. В каменных замках холод вечно пробирает до костей). Руана, как подобает знатной девице, носила платья с тяжелыми и широкими рукавами, а подол ее одежд стелился по полу. Мне в таких колдовать не с руки, и я попросила мужскую одежду. Граф воспротивился. Мне пришлось оборвать рукав верхнего платья и показать ему, как творится магия. Сунуть объятую пламенем ладонь прямо ему в лицо. — Вы не понимаете, граф Майро, — я с наслаждением смотрела на смятение, огнем отражающееся в его темных глазах. — Не важно, в чьем теле я нахожусь. Я больше не ваша дочь, я — маг рода. Моя цель совпадает с вашей — вернуть Аррена домой. Если мне не дадут удобную одежду — я поеду вообще без нее. А звать меня можете, как вам угодно. — В-ведьма! — прошипел он. Я сжала кулак, погасив пламя. Люди и раньше боялись магии, а теперь — тем более. Агния за нашими спинами плакала. Уверена, она уже тысячу раз пожалела о том, что уговорила мужа пробудить меня. Все жалеют, ха. Графа и его отряд провожали всей крепостью. Махали шляпами, кричали, молились, плакали. Агния стояла на воротах, в светлом плаще и платье — надежда и смирение. Граф Майро оглядывался трижды, пока крепость не скрылась за холмом. Из оружия мне выдали кинжал. Предлагали копье или меч, как остальным в отряде, предлагали лук. Но мне оно все без надобности и будет только мешать. В первую же ночь я с наслаждением пустила кинжал в ход — обрезала длинные косы Руаны и бросила в костер. Я не красна девица на выданье, мне с косами, как и с платьями, маяться не с руки. Лицо графа, увидевшего меня утром, стоило всего золота этого мира. Солдаты шушукались — ровно до первого сражения. Тайна, шитая белыми нитками, перестала таковой быть пять секунд спустя того, как мертвяк спрыгнул с крыши амбара и сшиб передового с лошади. Я срезала голову твари огненной плетью быстрее, чем мечи покинули ножны, ха. На шум сбежалось еще несколько мертвяков — но все живые остались живы. Когда все закончилось, я торжествующе оглядела людей, которых спасла. Чего я ожидала? Благодарности, признательности? В глазах солдат отражались только неприязнь и страх. Юный помощник капеллана, когда мы встретились взглядом, осенил себя знамением и отступил на шаг назад. Граф Майро смотрел, прищурившись. Ведьма. Как инквизиция победила магов, всемогущих и всесильных? Как она умудрились сжечь всех моих братьев и сестер на кострах? И почему люди не поддержали магов? Этот вопрос не давал мне покоя. Я наблюдала — но люди никак не изменились, оставались людьми. Слабыми, самоуверенными, без капельки волшебных сил. Я поняла, что к чему, только когда вечером, на втором привале, юный помощник капеллана собрал солдат на вечернюю молитву. В руках у него были четки из светлого камня. Граф, конечно же, был среди них. Все стояли в молитвенном кругу… Кроме меня. Сегодня магия, их страхи и все то, чем их пугали годами, обрели плоть. Ведьма была среди них (мне не хотелось тратить силы попусту и разъяснять тонкости, чем маг отличается от ведьмы). Граф сам, своей рукой, отдал ереси дочь. Солдат это привело в смятение. Граф Майро объяснил, спокойно, повелительно: это — маг рода его жены. Не дикая ведьма. Она послушна. Она за нас. Маг едет с нами, это не оспаривается. Черная смерть — страшнее, маг поможет спасти Аррена, маг дала клятву. Такова его воля и его решение. О, смотреть, как его коробило от этих слов — наслаждение! Мне было интересно. Верования изменились, люди теперь почитали единого бога. И они молились — естественно, учитывая мое присутствие и то, что они увидели сегодня — чтобы бог оградил их от ереси, магии и черного колдовства, и спас их души. Я неосмотрительно осталась поблизости. Эхо молитвы отозвалось во мне дикой болью, вонзилось невидимыми иглами слов. Я превратилась в решето: старательно собранная за день сила хлынула из меня потоком, жгла изнутри. Вероятно, я доставила им ни с чем не сравнимое удовольствие, катаясь по траве. Конечно же, я кричала — молчать было невозможно. Слепая, обессилевшая, беззащитная. Меня можно было не то, что тащить на костер — что хочешь, то и делай. Солдаты успокоились. Помощник капеллана возрадовался и целовал четки и свою походную книжечку с молитвами. В глазах графа поселилось мстительное торжество. Мне это было на руку — то, что люди понимают, не страшит их. Они не хотят уничтожить тебя, если видят, что сильней. Отряд милостиво не молился защите от ереси — по крайней мере, вот так, вместе. Остальные их молитвы меня не трогали. По понятным причинам, помощника капеллана я не особенно берегла. При первом же удобном случае, выбирая, кого спасти, я выбрала не его. Мальчик даже не умер — повезло, что граф бросился на выручку. Пришлось спасать обоих. Укушенный, помощник капеллана лишился правой руки — пусть теперь как хочет, так и переворачивает страницы своих молитвенных книг! А четки и вовсе достались немертвым, ха. Граф меня ненавидел. Особенно сильно — когда я спасала его. И молчал, чтобы я не говорила, скрипя зубами. Богомерзкий еретический маг в теле его старшей, любимой доченьки. Однажды я заявила, что без меня они бы и дня не продержались. Это было правдой. Моя сигнальная магия защищала их ночами, мои заклинания лечили раненых, подвластный мне огонь испепелял немертвых. И потому, всю ненависть ко мне он мог засунуть в свою высокомерную аристократическую… куда пожелает, в общем. Я рассказала лекарю о том, как нужно спасать укушенных. Каленым железом отрубить руку или ногу, прижигать срез. Если действовать быстро — зараза не успевала расползтись по телу. Лучше остаться калекой, чем стать мертвяком. Силы таяли, солдаты умирали. Деревни мы быстро начали объезжать стороной — так было безопаснее. Если не было раненых. Если были — оставляли их на попечение местных жителей. Если было, кому оставлять. Граф в своем упрямстве был непоколебим. Их было много, везде, повсюду. В лесах — звери, в поселениях — люди, и даже в реке, словно мавки-утопленницы, нас поджидали мертвяки. И всюду я встречала их верной магией. Выкладываясь по-честному, выжимая себя досуха. Спасая людей. Однажды я исчерпала резерв до дна и свалилась без сил, как последний неофит, вот позорище-то. Непростительно. Граф перекинул меня через плечо, как мешок с картофелью, и вытащил из кольца немертвых. Нескольких своих парней на растерзание нежити оставил, а меня — вытащил. Я, конечно, не тешилась иллюзиями. Я была ему нужна, чтобы спасти сына. Без меня им не добраться, и этот факт делал мир для графа очень простым. Богомерзкий еретический маг полезен и нужен, ха. А я мучилась. Мне он очень, очень нравился. Я завидовала Агнии. Я мечтала, чтобы граф Майро был другим. Непоколебимый, уверенный, верный… Вот был бы он легким, веселым и ветренным. Тогда бы мог увлечься мной (кто из мужчин не хочет попробовать, каково это — быть с магом?), и на одной из стоянок опрокинуть в теплое душистое сено… или на теплый плащ, постеленный на еловую хвою… Брр-р, ну ладно, хватит. Какое сено — мертвяки не уберут полей. Да и дождь моросит который день, что плащи, что иголки, все мокрое. Мечтай, Эллин, как же. — Сколько тебе на самом деле лет? Журчал ручеек. В котелке аппетитно булькало варево. Ячмень и вяленое мясо — пища богов в дождливый вечер, после изматывающего дня. Кашеварить меня не заставляли. Мое дело — защищать лагерь. Каждый вечер я плела сеть сигнальных заклинаний, позволяя людям не стоять на страже и отдыхать чуть больше. А каша у меня все равно всегда выходила горелая. На вопрос графа я пожала плечами: — Смотря, как считать. Я служу роду Сезар без малого пять сотен лет. — А сколько тебе было, когда ты стала магом рода? — Двадцать. — Всего-то?.. — Долг не спросил, сколько мне лет. — И долго ты обычно… живешь? — Пока задача не будет решена, а род не окажется вне опасности. Когда месяц, когда годы. Всякое бывало. — И часто тебя призывают? — Шестой раз. — А ты на самом деле… женщина? — Родилась я девочкой. — Ты всегда занимаешь женское тело? Я тонко улыбнулась: — Ну, женщин отдают чаще. Но бывало… всякое. Граф вздернул брови. Солдаты попрятали усмешки, покашливая. — Ты знаешь, как тебя усыпить? — В шкатулке леди Агнии есть инструкция, — бесстрастно отозвалась я. — Выбита на крышке, изнутри. — Тебе не больно? Ты не сопротивляешься? Когда род считает, что задача выполнена, и настало время вновь упрятать тебя в шкатулку? «Умирать — это всегда больно, тупица, ” — о-о-очень захотелось ответить так, но я ответила иначе: — Я служу роду Сезар и послушна их воле. Видимо, на моем лице все же проступило… нечто, потому что граф заметил: — Меня терзает любопытство. У нашего рода никогда не было своего мага. Не хочешь — не отвечай. Любопытство его терзает, ха. — А можно ли вернуть того… чье тело ты заняла? — Нет, это невозможно. В этом мире все имеет свою цену, — терпеливо объяснила я. Темные века, дикие люди, боятся магов, что с них взять. —  Служение людям — наша плата за силу. Род отдает за призыв мага жизнь одного из рода. Такова их плата. Все маги служат человечеству. Какие-то — роду, как я. Какие-то, в Ордене — человечеству в целом. Мы защищаем людей от напастей этого мира. Вернее сказать, служили. И защищали. — Церковь говорит иначе, — возразил Майро. — Маги, ведомые тщеславием и гордыней, развязывали страшные войны, и мощью разрушительных заклятий чуть не погубили наш мир. Я пожала плечами: — Может, и так. Я спала в шкатулке, и мир был вне опасности — пока не появилась Черная смерть, конечно. А теперь я своей богомерзкой магией помогаю вам спасти сына. Кажется, мир снова в опасности! Или нет?.. Протянула тарелку, и солдат наполнил ее вязкой густой кашей. — Я — такое же оружие, как и ваш меч, граф Майро. Делаю лишь то, что мне приказывает род. Что приказываете вы, люди. Верьте, во что хотите. Ели мы в молчании. До замка мы добрались, потеряв две трети людей — мертвыми или оставленными на попечение в деревнях. Задача была невыполнимой. В замке царила Черная смерть. И высоко, под самой крышей, трепыхался в окне светлый платочек. — Ты умеешь летать? — спросил меня граф, глядя на трепещущую на ветру ткань. — Нет, — покачала я головой. Не удержалась: — Уж простите, что разочаровала. — Жаль. Значит, будем прорываться. И мы прорывались. Магией, сталью и кровью. Запертые двери были преградой для мертвяков и людей, но не для меня. В комнате, за закрытой дверью, билась привязанная к кровати немертвая тварь, некогда бывшая матерью графа. Видимо, геройство у их рода в крови — она спасла внука ценой собственной жизни. Укушенная, заперла его, и сама заперлась в покоях, чтобы другие мертвяки не вошли. Привязала себя, чтобы не причинить мальчику вреда после смерти. Майро остался с ней — сказал, что сам оборвет ее не-жизнь. В соседней комнате, тоже запертой на ключ, метался в горячечном бреду маленький пятилетний мальчик. В лихорадке, но живой посреди ужаса и кошмара Черной смерти. Маленький, умненький мальчик, в замке, битком набитым немертвыми. Пара кусочков черствого хлеба. Сморщенное яблоко. На полу, под открытым окном, лужица воды — будь благословен дождь, у него было, что пить. Мы успели. Лихорадка — это ничего. Это я вылечу. Главное — жив. Самое большое зло в Черной смерти — люди не понимают, что обречены. Не верят, что умрут от укуса или ничтожной царапинки. Боятся лишиться руки или ноги. Дурачье! Ради своей шкуры подвергают опасности тех, кто рядом. Они обращаются — тихо, неминуемо. Засыпают людьми, просыпаются монстрами. Не повезло — мы ночевали в лесной избушке, а укушенный стоял на страже. Нас оставалось слишком мало, всего пятеро. Мы слишком сильно устали, все устали. Мы с графом спали, разделенные мальчиком; он — с одной стороны, я — с другой. Так трогательно. Я ошиблась. Расслабилась, подумала — вот, я молодец, миссия выполнена, Аррен спасен. И граф ошибся тоже. За беспечность и поплатились. И в итоге, проснулись от предсмертного вопля солдата, которому обернувшийся перегрыз глотку. — Бери Аррена и беги! — приказал мне граф Майро. Ха, как же. Я служу не ему, я не повинуюсь ему — я служу роду! Хотя потом я поняла, что если бы я в тот момент действительно служила роду Сезар, я должна была выполнить приказ. Но я вытащила плачущего мальчика в окно, окружила надежной защитой — пока я жива, он будет в безопасности — и вернулась, чтобы помочь. Я не служила роду — я хотела спасти Майро. Опоздала, конечно. На чуточку. На капельку. На всего один укус. — Подвела твоя магия. — Это люди подвели. Сигнальные заклятья не определяют мертвяков, если они внутри круга. — Уезжай, — устало попросил граф. Я, не слушаясь, коснулась рукой обезображенной щеки. Не залечила до конца — бесполезно. Просто остановила кровь. — Не трать заклятья, — сердито буркнул граф. — И время не трать. Убей меня, и уезжай. Чернота уже начала, расползаясь от укуса, чертить дорожки артерий на его лице. Я сидела на полу рядом с ним. Тела мертвецов уже растеклись черной жижей. Аррен, вволю наплакавшись, снова спал. — Есть три причины, по которым я не буду этого делать. Мне нужно восстановить силы — я исчерпана почти до дна. Аррену нужно поспать. И я не могу убить тебя, — ласково коснулась правой, целой щеки. — Я тебя люблю. — Что ты несешь, маг, — он скривился, как будто ел луковицу без хлеба. — Люблю. А ты — умрешь. Это должно быть неважно, ты не из рода. А мне больно и горько. Мне жалко тебя потерять. Я люблю тебя с самого первого дня, как проснулась. Если бы я могла — обменяла бы свою вечную жизнь на твою. А я не могу. Всемогущий, бесполезный маг. Я склонилась и поцеловала его в губы. Он не отвернулся — хотя мог бы, если бы хотел. — Эллин… — он впервые назвал меня по имени. Безупречная броня чести и долга треснула. Граф Майро похоронил себя, признал мертвым, сдался Черной смерти. Что же, за сбывшиеся желания всегда приходится дорого платить. Я испытала удовольствие, но не удовлетворение. Как будто долго мечтала съесть любимое пирожное — а оно оказалось другим на вкус, не таким, как ты запомнила с детства. Чертов граф испортил все тем, что сдался. Он не должен был сдаваться, он должен был оставаться собой до конца — непоколебимым, верным, твердым в своих убеждениях и вере. Он не должен был поддаваться на признания мага. Он должен был вернуться домой живым, к жене и сыну, оставив меня голодной, неудовлетворенной. Ну, или хотя бы умереть иначе. А теперь… Он должен был отвернуться. Он не должен был отвечать мне. Он не имел права так поступить! Не должно было быть, ничего — ни сухих, горячих губ, ни того, что было после. «Ты свела меня с ума, Эллин», — шептал он, сжимая меня в объятьях, горячо и бессвязно, и его руки тоже были горячими, и все тело — Черная смерть уже брала верх, забирала себе. Предавший, жалкий. Позабывший о сыне и долге. Мертвый. Хотя и мой. Да кому это вообще нужно?.. Я дала ему поговорить с сыном и попрощаться. И отняла жизнь без сомнений и жалости, глядя в темные от боли глаза. Он уже умер, когда сдался, когда не отвернулся. Я просто не дала ему стать мертвяком — вот и все. Я вернулась. На мертвой кляче, морда которой была перемотана графским плащом — вот будут ходить легенды. С Арреном вернулась, истощенным, вымотанным, но вполне здоровым и живым. На шее у мальчика висела печатка графа, а к седлу был пристегнут меч отца. — Папу укусил мертвяк, и Руана его убила! — затараторил он, стоило ему оказаться на земле, в объятиях матери. — Он со мной попрощался и все рассказал, и так велел тебе передать, что его укусили, так и было, я сам видел! Руана спасла меня, и привезла домой! И меч папы привезла! Мы ехали на мертвой лошади! Ой! Это я, сняв седельные сумки, лишила коня не-жизни, прямо перед воротами замка. Вогнала меч в глазницу, провернула. Может, и не стоило, так, у всех на виду, но я слишком устала. Да и нечего заводить заразу внутрь. — Долг исполнен, — сказала я, глядя Агнии в глаза. — Я вернула Аррена домой. Простите, графа сберечь не смогла. Честно и прямо, если можешь — читай то, что я никогда не скажу тебе словами. Она знала. Знала так, как словно бы видела все своими глазами. Знала и чувствовала — то ли силой непробудившегося мага из древнего рода. То ли сердцем жены, прожившей пятнадцать лет с человеком вместе. Я бы поняла, если бы увидела в ее глазах ненависть. Но ее там не было. Только боль. А еще я поняла, что она носит дитя под сердцем. Остальные еще не видят, но Агния знает, чувствует. — И что… нам с тобой делать… теперь? — тихо спросила она. — Ваш сын дома. Приказывайте, Агния Сезар, и я сделаю все, что вы скажете, — склонилась я. — Маг рода — на страже рода. Только не усыпляй меня сейчас. Дай мне время, хотя бы девять месяцев. Я нужна тебе! Тонкие пальцы Агнии запутались в золотых волосах сына. — Оставайся и защищай нас, Эллин, — тихо сказала она. — Защищай, пока дитя не родится и не окрепнет, пока я не отпущу тебя. А после — отправляйся и победи Черную смерть. Отомсти за Майро и остальных. Ты же… сможешь? Я уверенно кивнула. Да, я могу помочь победить Черную смерть. Не в одиночку, конечно. Выжила я — быть может, выжили и другие маги. Или эта их… инквизиция, может, хоть на что-то, да сгодится. Я вдохнула воздух полной грудью. Свежескошенная трава, гарь погребальных костров, тонкий запах лаванды, которой перекладывают одежду в сундуках, свежим хлебом тянет с кухни… Жить — это так сладко. Моя жизнь — служение роду. Вечный долг, который не может быть оплачен — никогда.