кухня

В висках сильно давит, а желудок облепил едкий и противный страх, противное тянущееся чувство растекается по всей глотке, дышать труднее, а глаза уже давно ничего не видели, всё было слишком расплывчато, в уголках образовались небольшие капельки солёной водицы, которые не хотели стекать и противно давили на глаза, создавалось впечатление, будто на глаза опустили несколько тонн тяжёлых камней которые вот-вот выдавят глаза из орбит, или же вдавят их в черепную коробку, а в темных дырах будут мелькать гнилые мысли, которые были заброшены в дальний угол и так и необдуманны. А почему же всё так? Нужно вымолвить хотя бы слово, сказать уже ему в конце концов но что-то не то, рот не открывается, как будто склеили клеем, как будто зашили самыми прочными швами, нитями, что состоят из графена, ни порвать, ни сломать, ни сжечь ни утопить. Он напротив, молчит, не проронит ни слова, да даже голову не поднимет. Лишь глаза бегают по измученной от времени комнате, пытаются найти свой спасательный круг да ладно круг, хотя бы соломинку, хотя бы шанс... но ничего. Комната пуста но забита до краёв, так же как и их чаша с криво выведенной надписью «отношения». А может не стоило начинать весь цирк? Ну же, скажи то свое заветное слово и я останусь, я буду заботиться и любить тебя до конца своих дней и даже после, буду прощать тебе всё. Просто блять разорви эти цепи и вымолви хоть что-то, что-то что поможет нам обоим, но, парень только сильнее опустил голову и зарывался своими нежными глазами куда-то в стол. Молодой человек на пределе. Да что же такое?! Оба взрослых, вполне самостоятельных и самодостаточных парней, а ведут себя как пятилетки. Тишину прерывает один из них, волосы кудрявые, не всегда такие были, но как говорится «подлецу всё к лицу» и это была чистая правда. Тёмные, как шёлк глаза только дополняли картину сия произведения, а весёлый и куртизанский нрав только усиливал влечение второго парня. Тот был полная противоположность, но, не менее притягательным. Светло-русые волосы, чуть зелёные глаза, вечно румяные щеки и нежная улыбка освещающая все в округе, которая уже не светила, глаза чуть потемнели и на них уже вовсю выступали слёзы. Буквально через пару секунд слёзы капали в хаотичном порядке, то на стол, то на толстовку и нежные руки парня оставляя лёгкую теплоту после себя. — Вань, пожалуйста.. Продолжать и не нужно было, всё было понятно с самого начала, что и к чему это приведёт. Только вопрос, почему же оба повелись? Да неизвестно это никому, даже этим двумя горемыкам которые сейчас сидят на этой чёртовой кухне и не могут и слова вымолвить, хотя в нача-але говорили друг другу мол «будут претензии, садимся и всё обсуждаем», но что вы, как это всегда и бывает, у первого перевесила обида и тот не сказал, у второго просто гордость видите ли заиграла. Но ладно, об этом чуть позже, Сергей, так звали нашу «кудряшку Сью» всё пытается склеить пепел, то есть, починить то что невозможно починить. — Иван, пожалуйста, скажи хоть слово. А Ивану ничего и не удалось сделать, он еле заставил себя поднять голову, не хотелось бы конечно чтобы его застали в таком виде но увы, на что не пойдешь ради любви. Подняв голову перед Сергеем застыла до жути пронзительная картина, Ваня, его возлюбленный, его мягкий комочек теплоты, был весь в слезах, глаза красные и чуть впали от того сколько он наплакал хватило бы чтобы напоить детей в Африке кончик носа был немного красным от того как часто его тёрли вытирая вытекающие то ли сопли, то ли мозги, этого нам не узнать. — Может... хватит заставлять меня говорить? Чуть прибитый Пешков после картины то еле отошёл, а тут Иван ещё и заговорил, бедняжка чуть со стула не ёбнулся, слава богу гениальные люди придумали спинки для таких ситуаций. — Я просто... просто хочу поплакать, не перед кем-то там, а именно перед тобой, ты же единственный блять, перед кем я и вправду могу чувствовать себя собой. Слёзы хлынули ещё сильнее, Ваня натянул рукава толстовки на ладошки и прикрыл лицо, было довольно много плюсов. Первое, слёзы впитываются моментально. Второе, не видно красного лица, ну и сопли тоже впитываются, на этом впринципе можно и закончить. Пешков не может больше сидеть, вскакивает и чуть подвинув стул к своему солнышку обнимает того и нежно, мягко так, будто боится спугнуть те чувства, ту искренность и палитру эмоций которые сейчас бушуют у Вани в голове, а может и в душе. Аккуратно прижимает к себе, нежно гладит по волосам и даёт волю молодому человеку вылить все эти эмоции, а тот в свою очередь плачет, шмыгает носом и чуть поскуливает, все же утыкается в чужую грудную клетку, и пачкает своими горячими, солёными слезами кофту Пешкова, а тот и не против, пусть делает с ним всё что хочет, он никогда не развернется и не уйдёт с этой кухни, уж слишком она стала ему родной как и человек всегда сидящий за этим потертым столом по утрам, строя свои глазки в которых так и читается просьба приготовить свою лучшую из лучших яичниц со всего мира. Именно на этой кухне и происходит любовь.