***
— Сого! Хиджиката, с залитыми кровью («не своей, чужой, но это я пока что вам разрешаю такую вольность» — смерть хохочет колокольчато. Окита хочет ей вгрызться клыками в глотку) глазами, не видящий почти ничего, подбегает к лежащему на земле и, очевидно, раненному Оките и судорожно выдыхает, когда видит, что тот в сознании. — Сого, кто ты там вообще, чего ж ты живучий такой… — А мне перестать быть живучим? — Капитан язвит даже тогда, когда почти захлёбывается кровью и хрипит (зато очень даже уверенно). — Я тебя из-под земли достану и по башке дам, если только посмеешь. — Ой какие мы грозные. Окита неожиданно затихает под конец фразы и Тоши мягко кладёт ладонь ему на голову, успокаивающе поглаживая (и не знает, кого он успокаивает, потому что руки у самого трясутся, как у лихорадочного, как у больного чумой или что-то вроде того, «Сого гадёныш мелкий посмотри что ты сделал и пожалуйста пожалуйста пожалуйста не уходи туда туда туда я не выдержу») — Эй-эй-эй, притормози, отрубаться не смей тоже. (И умирать — слышит Сого сквозь звуки столкновений лезвиями на фоне). — Я, конечно, планировал помирать, но не раньше вас, это же позорище. Тоши дёргается, но молчит о сказанном — успеют ж поговорить ещё. Обязательно. (Хотя Хиджиката очень надеется, что пацан просто бредит). И пока Тоши вызывает скорую, Сого медленно отключается на его руках. («Не умирать не умирать не умирать» — Вертится в его голове. Как будто приказом. Как будто голосом Мицубы и ещё чьим-то родным и прокуренным — на фоне)***
Ага. «Успеют ж поговорить ещё». Накаркал, Тоширо, накаркал. Сначала Сого провалялся в коме почти две недели (Хиджиката почти не спал, а в итоге Кондо-сан нашёл на его макушке около двадцати седых волосков — это всё последствие самопожертвований одного конкретного шебутного), а теперь они редко когда пересекаются, потому что смены на апрель проглядели (как же так, сонные в январе понаставили друг другу полное отсутствие совместных апрельских смен). — За что ты мне такой на голову упал? — Вот мучайтесь теперь, скажите спасибо, что я вам её не разбил. Но они пересекаются на тренировках — и в эти вечера (почти всегда тренировки выпадают на время позже пяти) живётся лучше обычного и дышится легче. Сегодня тренируются только они вдвоём — остальных отправили на патрули, а их смены ещё с утра закончились. о ура у нас как будто бы даже есть возможность поговорить теперь Хиджиката вздрагивает от двух уведомлений подряд (Что-то ещё написал Гин-чан, но он обязательно проверит позже — через вечность) и заходит первым делом в чат к Сого, и вот этот ужас — первое, что он видит. У нас возможность поговорить будет только если ты не уйдёшь опять свои жвачки дуть ой тю на вас И ты знаешь, что если уйдёшь, я не буду тебя останавливать ну вы ж знаете что остановите я просто не обернусь Трусливо убегать всегда нельзя м и это ВЫ мне говорите забавно канеш Да нахуй просто обхохочешься Сого, просто приди сегодня Мне очень нужно поговорить с тобой о нашем последнем диалоге а о каком я реально не помню просто, вы там не свихнулись? Тут только ты такой поехавший хрюндель И перейди на «ты» реально как будто щас я дед развожу мелкотню на что-то плохое фу ну так ты правильно думаешь ката Нет. Всё, затыкайся, я щас тебя не вывезу ладно пенсионерище я тебя понял ты плавишься от моих лучших прозвищ да Господи дай мне сил Дуй давай на тренировку, балбесина Тоши себе позволяет совсем слабенько улыбнуться. Была бы перед ним одна смерть и никого больше — он бы улыбался до боли в скулах и стоял бы так до конца, но когда в ближней комнате лежит и вот так же улыбается Сого, а смерть оставляет их хотя бы на день, хочется ещё немножко в этом мире побыть и слабо поулыбаться (чтобы вселенная улыбку не увидела — и не сделала опять хуже. Вселенную и смерть, вообще-то, с Хиджикаты и Сого тошнит невероятно, а поэтому нужно чуть-чуть быть осторожным хотя бы в этом плане).***
— Хиджиката-сан, а когда там ваш хвалёный разговор? Сого всё ещё ловко отбивается от Хиджикаты и так же ловко наносит удары, а Тоширо уворачивается красиво — и так, что правда дух захватывает, но Сого умеет-умеет-умеет прикрываться тем, что следит за его движениями только из-за тренировки. Неприятно только — Окита прикрывается как будто только для себя и от себя скрывает что-то, потому что Тоши-то знает, что мальчику необязательно следить за Хиджикатой и он от его атак уворачивается на автомате. Тоши знает. Но не знает того, что Окита подставится под лезвие чем угодно — если катану держит Хиджиката. И эту мысль он не может объяснить никак. — Во-первых, Сого, не мой, а наш. Окита очень-очень хочет пошутить, но выбирает другой ответ — наловчился за кучу лет бок-о-бок с Тоширо придумывать сразу миллионы язвительных и шуточных ответов на его фразы за считанные секунды. Среди этих миллионов обязательно затеряется один искренний ответ. В среднем человек в день может врать до двухсот тысяч раз — но рядом с Тоши Оките почему-то хочется хотя бы иногда выбирать правду. — А вот если я вас убью когда-нибудь, смерть тоже будет не ваша, а наша? Хиджиката знает, что Сого его не убьёт — поиграться, поиздеваться, погрызться это вообще у него любимое, но когда замком, весь в крови («наконец-то своей, правда, сого?» — шипела смерть. «нахер катись отсюда» — пытался перешипеть её капитан), лежал перед Сого, почти умирая, тот не смел даже пошевельнуться. Хотелось только выть и руки дрожали, но язвительное изо рта в такие моменты лилось само по себе — подражало крови, которой захлёбывался Хиджиката. — А кто знает, что с тобой случится, когда я тебя перестану одёргивать от всяких плохих вещей, — Тоши не колеблется и своими словами попадает куда-то под сердце, колется ужасно, а в действительности неожиданно уберегает Сого и защищает его своим же мечом, потому что взбалмошный за своим потоком мыслей и смехом-шипением в лицо смерти доигрался и чуть не заехал лезвием своего же меча себе по шее. — Осторожнее. — Вот если бы вы не успели, вот всё, Хиджиката-сан, мучались бы от чувства вины до конца жизни, да? — Сого вообще как будто всё равно (оба знают, что это не так) и он игнорирует быстро-быстро забившееся сердце, словно стучащее по рёбрам и ломающее их чувством запутанности. Окита теряется от неожиданно серьёзного «Да.» и делает резкий выпад, чтобы прийти в себя. — Если ты собираешься продолжать так играться со смертью, я буду следить за соблюдением правил. — А если она меня с крыши столкнёт когда-нибудь? Сого уже устал, но отставать от Тоши не собирается и отвечает на его бешеные удары своими резкими. — Я тебя поймаю. — И если вас расплющит там на земле из-за меня, конечно же достанете пачку сигарет и будете ворчать, что я на вас опять напрыгнул со спины. — Окита останавливается на том, что будет просто уворачиваться от ударов замкома и иногда только вяло размахивает рукой. — Прохожие будут удивляться, как это так, прокуренный пласт, вот ужас. Правда? — Сого. — Тоширо хочет смеяться, но ему неприятно от одной мысли, что ну вообще-то, Сого и без столкновений со смертью может прыгнуть с крыши. Не чтобы умереть — чтобы довести до инфаркта замкома и почувствовать адреналин. Окита же отбитый. Абсолютно поехавший. И Хиджиката такой же. Хороший выходит перфоманс: отбитый любит отбитого. — Меня даже если расплющит, я найду способ тебе надавать подзатыльников за выходки. — О, о, о. — Окита еле успевает уклониться от последующего за «о» звуками удара, — Хиджиката-сан, а если вы рядом со мной на крыше стоять будете, вы как поймаете? За смертью погонитесь? Сого это кажется смехотворным до ужаса. «смотрите, в какую бездну я себя загнал, смотрите с обрыва и ворчите, какой я сказочный придурок, а я буду смеяться — смеяться смерти в лицо снова, но услышите его только вы. у смерти твоё лицо, тоширо». — За тобой прыгну. Окита давится воздухом, а уши неожиданно закладывает. Лязг металла, запрыгивающего в ножны, как в уходящий поезд, слышен как будто за тысячи километров отсюда — и Сого падает.***
На следующий же день, уже к вечеру, заголовки примерно половины местных жёлтых газет пестрят фразой «Заместитель командующего Шинсенгуми и Капитан первого отряда скрылись в лесу». Всё потому, что Ямазаки пустил слушок про Хиджикату, несущего на руках Сого без сознания. В машину. Которая потом уехала в неведомом направлении. Хиджиката очень-очень хотел Ямазаки прижучить на месте, когда узнал — но что ж поделаешь, неизвестно даже, почему слушок побежал по местностям так быстро. Зато Сого, видимо, очень весело, потому что он весь вечер хохочет и хрюкает, приставляя «в» к слову «скрылись». Хиджикате хочется посмеяться с того, что смеётся Окита — но не с шутки. — Вскрыться в лесу это фу, на самом деле, — Сого перестаёт смеяться (и очень жаль, потому что смех его — именно искренний, не нервный и издевающийся, — что-то с чем-то). — Хотя звучит прикольно. — Ты сам там вчера чуть не вскрылся, когда очнулся и понял, что «за тобой прыгну» — это признание. Сого на всякий случай возмущённо ахает. — Ну блин ну признание тупое, нет бы вообще нормально сделать, а ты как обычно. — Сказал тот, кто после него упал в обморок. — Ой всё отстань, — Окита утыкается куда-то в шею замкому и сопит, имитируя сон. Тоширо невесомо целует Сого в макушку и обнимает покрепче, укладываясь с ним на футон. — Не, подожди, — Хиджиката задумывается. — Как думаешь, ёрозуевская шайка участвовала в распространении слуха? Оба аж привстают снова. — Предлагаю надавать Гинтоки по башке в следующий раз, когда мы его встретим. Хотя блин нет, может ему даже спасибо надо сказать? Он насплетничал и теперь весь Эдо знает, какие мы классные. Ну. Не весь. — Я люблю тебя. Сого в неожиданном порыве отворачивается от засмеявшегося Хиджикаты и утыкается лицом в подушку. — Иди в жопу. И опять переход с фамильярности на напускное уважение (напускное, потому что вместо уважения у Сого к нему — немое восхищение и желание задеть, чтобы обратить на себя-себя-себя внимание). Пока Сого тихо дуется в подушку, Тоши смотрит в потолок и задумывается. С — смех. Окита смеётся глупо, его смех очень похож на визги чаек вперемешку с вскриками и звоном колоколов, но когда его смех мягкий — сердце Хиджикаты делает оборот вокруг своей оси. С — счастье Окита счастлив только тогда, когда вынимает катану из ножен, когда встречается с теми, кто возвращает ему детство (которого не было), когда рядом — Хиджиката. С — сумасшествие У Окиты глаза страшно отливают красным, сверкающим в ночи и блёкнущим днём, когда он становится безумным в своей любви к кровопролитию. (В его глазах — льётся кровь.) С — соревнование В голове Окиты бардак и постоянное желание соревноваться с демонами внутри него (Хиджиката их видел и знает, они все — котёнки невозможные). С — самобичевание Всегда, когда случаются плохие вечера, Хиджиката рядом с Сого и ни на шаг от него — второй придурок думает, что заслуживает боли и в ужасные часы бьёт зеркала и подолгу смотрит на катану. Тоширо закрывает ему глаза. Плохие вечера всегда случаются двадцать шестого мая. И каждый год замком рядом — и капитан рядом с ним. С — смерть. Она ядовито шипит и ненавидит этих отбитых — не позволяет им жить спокойно и наступает на ноги каждый день. Они шипят ей в ответ и та не отступает, придумывает более изощрённые способы отнятия Сого от Хиджикаты. Смерть в глазах у Сого. Он пережил её слишком много раз — Хиджиката хочет уберечь его от своей, но почему-то всегда лезет укрыть (спасти) от обломков (от себя) или ещё чего. С — спасение. Они нашли его друг в друге. (И нашли друг в друге смерть). С — Сого. — Самба. — У тебя там чё случилось? — Окита, уже почти уснувший взаправду, дёргается от испуга и с раскрытыми глазами поворачивается на Тоширо. — Нет, просто самба. Красивый танец, красивое слово, и чего ты приебался ко мне вообще? — Я всех белых мотыльков сожгу. — Ну ты у меня такой шебутной и диковатый, да. — Потом их сгоревшие крылья запихну вам в сигареты, будете курить. Тоши возмущённо шипит — Сого невозмутимо хихикает и начинает балаболить что-то про его старческие штучки. Хиджикату это раздражает — и он целует неугомонного. Поцелуй в стиле «ай-да-заткнись-уже-пожалуйста» превращается во что-то нежное и до одури приятное. И Сого чувствует себя так, как будто он сейчас правда улетит с крыши и это всё — иллюзия, пока смерть его толкает с крыши. Потому что у Окиты ощущение падения и подкашиваются ноги, даже при том, что он лежит. С — звук шипения. Но для Хиджикаты с — первая буква алфавита. И самая любимая.