Бохо

Душная ночь августа застала страсть в грязном углу меж домов, среди мусорных контейнеров, куда свет уличных фонарей не дотягивался, не освещал порок, оставляя таинством. Рука зажимает рот так крепко, что кажется ещё немного и челюсть будет сломана, точно будут следы, не только на лице, вторая рука намертво вцепилась в бок. Ноги расставлены на ширине плеч, собственные руки упираются в кирпичную кладь стены, иногда сползая вниз. — Блять, — слышится такое хриплое на ухо, от чего по коже мурашки бегут, волоски на руках и затылке становятся дыбом. — Такой узкий, как целка. От этих только слов хочется замычать, застонать, глаза закатываются, закрываются, когда совершается первый толчок бёдрами. Тэхён держится, пока что да. Сдерживает сумасшествие, адреналин. Хотеть так, чтобы не дойти до дома, чтобы позволить затащить себя в это грязное место, зажать к стене, стащить джинсы, позволить зажать себе рот и вставить без резинки? Он прислушивается к звукам, ко всем, вздрагивает от новых толчков, чувствует как чужой член медленно почти полностью выходит и резко входит, заставляя пошатнуться слабо. Сука, чёртов придурок. — Чонгук, — водит губами по ладони омега, едва различая что сам сказал. — Гук, — совсем не человеческий голос, скорее глухой гул. И тот, кого зовут Чонгуком, тихо рычит: — Ну что? — и двигает бёдрами снова, снова и снова, постепенно с рваных толчков переходя на серию без остановок, не входя до конца. Ему тесно во всём, и даже стены, кажется сковывают. Хочется размашисто, чтобы шлепки гулким эхо разносились, мячиком от стен отскакивали, чтобы больно аж самому, чтобы мокро, много, грубо. Чонгук немного разгоняется, прикусив нижнюю губу, обязательно задевая кольцо, когда в кармане спущенных джинсов омеги вибрирует телефон, сбивая. Разочарованно выдыхают оба. — Чонгук. Стой, — Тэхён начинает ворочаться. Чужая рука, зажимавшая рот, исчезает. — Постой. Дай ответить. — Нет, — пальцы цепляются в горло. — Блять, сука, дай отвечу. — Потом. Перезвонишь потом, — Чонгук не перестаёт двигаться, возвращаясь в ритм. Вторая рука отпускает бок и хватается за плечо. — Или дашь ответить на звонок или я заору, — шипит омега. Альфа цокает языком и вытаскивает член из роскошной задницы, сам на корточки садится, вновь начинающий вибрировать телефон из кармана достаёт и протягивает. — Стоишь так и не дергаешься, — прежде чем точно отдать телефон, говорит Чонгук. Это маленькая игра, окончить которую означает умереть; упустить шанс, не получить желаемое, пропустить ход. Чонгук не глупец, он хорошо играет, а ещё хорошо трахает того, кто сейчас готов его убить, но слушается, отвечает на звонок, позу не меняя. — Да, Канджи, прости, не слышал, — у Тэхёна попытка голос будничным сделать провальная, потому что чужие пальцы половинки широко раздвигают, сжимают, а горячий язык касается дырки, в которой только что бы возбужденный, охуенный толстый член. — Эй, Ким Тэхён, — доносится из динамика, и омега звук делает тише, едва не роняя телефон. Одной рукой ужасно тяжело в стену упираться. Ещё и язык Чонгука широко лижет, щекочет, дразнит, взгляд продвигает в желанном теле дыру сквозную. — Прости, — тихо тянет Ким, молясь мысленно, чтобы не застонать, — я просто занят. — На том проводе рассказывают, что в час ночи занятия может быть только два — или сон, или секс. Омега уверяет, что это стереотипы, сжимает губы, умолкая, потому что кончик языка толкается внутрь, потому что Чонгук носом меж ягодиц закрывается и тихо, утробно стонет, посылая судорожную щекотку, эпицентр которой в низу живота располагается. — Канджи, у тебя что-то важное? — у Тэхёна терпение на исходе, он чувствует насколько у него меж ног мокро, дрожь в нога почти гудящая, колени подкашиваются, а рука снова скользит вниз. Но такова игра; сегодня, видимо, по расписанию пытки. — Ложись. Ложись спать, — выпаливает омега и, не выдерживая напряжения, завершает звонок. — Сука, хватит. Чонгук, довольный своей работой, проводит в последний раз широко языком и усмехается: — Не терпится, а? — Я вызову такси, — словно угрожает Ким. — Ты хочешь продолжить в такси, Тэ? — игриво поднимает левую бровь альфа, но ответа не получает. У Тэхёна плохо двигаются пальцы, он пару раз промахивается, вбивая адрес конечной остановки в строку. У них три минуты на то, чтобы привести себя в относительный порядок, хотя бы точно надеть обратно штаны, поправить волосы и выйти до того, как машина будет на месте. Они справляются. В салоне пахнет цитрусом, и у Тэхёна болит голова. Запах кажется жирным. Омега морщится, но его внимание отвлекает рука альфы, покрытая множеством татуировок, смело заползшая на колено и перемещающаяся к бедру, опасно близко к паху, пальцы сжимают больно. Ким сжимает губы и пытается убрать руку, кидая на наглеца недовольный взгляд, но на губах Чона улыбка играет. Он склоняется к уху омеги и шепчет едва различимо: — Я так тебя хочу, что лопну сейчас, детка, — и смеётся хрипло, а Тэхён отталкивает, цокая языком. Он тоже хочет, ему всё ещё кажется, что язык альфа вылизывает его, что руки сжимают бок и рот, его тело чувствительно. — Бесишь, — выпаливает парень. И больше они не говорят, не взаимодействуют, смотрят в окно. Тэхён вслушивается в тихо играющую музыку, пытался уловить ритм и настукивать его пальцами по своему правому бедру. Дорога занимает минут двадцать, показавшиеся вечностью. Чонгук успел задремать, перекренившись в сторону омеги, сползая к нему на колени, приходится растолкать. Движущей силой стал подзатыльник и грубое: — Приехали. Дорога с улицы до квартиры долгая, с живым препятствием виде Чонгука, лезущего целоваться на лестнице, ведущей к первому этажу, у лифта, в лифтовой кабине. — Бля, хватит, Чонгук, — Тэхён всё-таки слабо ударяет парня, пока открывает дверь квартиры и не успевает перешагнуть порог, как альфа резко меняется с игривого Гука на Чон Чонгука. Омега оказывается прижатым к двери, вжатым в неё до боли, почти до хруста костей. — Хватит, м? — не мурлычет, рычит животным Чонгук, хватает парня за волосы и рывком тянет вниз, заставляя поднять голову вверх. — Забыл своё место? Сейчас тогда напомню. Тэхён загнанно дышит, смотря в тёмный потолок их квартиры. Они снова продолжают свою любимую игру. Сейчас по расписанию дисциплина. Омега облизывается и жмурится, когда Чонгук тянет сильнее вниз и рычит: — На колени, сука. Послушание; Ким опускается медленно, едва ли не скользя лбом по двери, чувствует холодную твердь пола, чувствует как пахнет пылью. — Умница. Вот так и ползёшь до кровати. И Тэхён ползёт, не поднимая голову, глаза понемногу привыкают к темноте, и омега начинает различать какие-то незначительные детали, узор ковра, по которому уже передвигался, а значило, что скоро будет кровать. Но врезается в ноги альфы, тихо шипит. Он слышит шорох. Чонгук садится на край кровати, омега видит как широко расставляются ноги альфы, и понимает, что его ждёт. Думает, что понимает. — Фак бля, Гук-а, — омега не менее широко разводит ноги, упираясь в колени руками, пока Чонгук насаживает его на свой член, сжимая оба бока до боли и точек перед глазами. — Втянул живот, — приказ. — Только живот, не сжимай меня, — горячее дыхание оседает на плече, где в тот же момент слабо сжимаются зубы, не оставляя даже лёгких следов. Но даже от этого Тэхёна дёргает, только сейчас у него есть возможность свободно в голос заскулить, замычать, исходя мурашками, вскрикивает, когда его сильные руки, словно Ким ничего не весит, поднимают и резко снова насаживают на член, опять, снова, ещё. — Узкий, сука, — шипит альфа. Кожа лоснится потом, у Чонгука пальцы скользят, и он, психанув, откидывает назад, заползая на кровать полностью, утягивая омегу с собой, не снимая с члена, перехватывает поперёк живота и, зафиксировав Тэхёна, начал невозможно быстро вдалбливаться в любимую задницу. — Нравится? — Да, — дрожащим голосом отвечает омега, ухватившись за руки, обнимающие его. — Тогда кричи, — движения становятся резче, больнее для обоих, и сам альфа не сдерживает рычание и стоны, рвущиеся из горла. Чонгуку нравится выматывать, вытрахивать последне; Тэхёна всегда так приятно доводить, выжимать до последнего. И сейчас, не переставая трахать омегу, Чон одной рукой тянется к чужому члену, истекающему природной смазкой, и пережимает, заставляя тэхёновы глаза широко открываться, а очередному стону вырваться на свободу, приобретая нотки болезненности. Альфа не альфа, если не поиздевается, и это часть игры. Они начали её давно. Всё так банально и просто. Всё просто. Так у других не бывает, наверное. Или может они оба плохо знают жизнь. — Больно, — скулит омега сквозь сжатые зубы. — Пусти, пусти, пусти. — Почти срывается на писк, из глаз уже текут слёзы. — Поплачь ещё немного для меня, — выдыхает Чонгук и переворачивает обоих на бок. Альфа знает, когда Тэхён близок к тому, чтобы кончить, знает, как тот извивается и самостоятельно насаживается на член, совсем себя не контролируя, пачкает всё слюнями, знает, что на пике омега не плачет, а его голос дрожит. Чонгук убирает руку, аккуратно высовывает из-под талии и подсовывает под голову, снова за шею хватая, второй рукой поднимает стройную ногу и возобновляет толчки, сразу делая их быстрыми, сходя с ума от влажных шлепков. В комнате дышать нечем, кроме густого омежьего запаха хвои, который кружит голову. Сегодня он намерен вытрахать, кажется, до потери пульса, до полной обездвиженности. И омега ему это позволит. — Сука. Блять, — выстанывает Чон, переворачивая обоих снова и подминая Кима под себя, и тот уже не сопротивляется, лишь скулит. — Засыпаешь, детка? — в ответ что-то совсем невнятное. Альфа хмыкает, вытаскивая член, плюёт на ладонь и растирает влагу по стволу. — Ничего, мой хороший, сейчас оклемаешься. Тэхён чувствует как его задницу вздёргивают к верху и заполняют одним точным толчком, как начинают трахать снова, он слышит кажущиеся оглушительным шлепки кожи об кожу. Чонгук хватает его за волосы, резко тянет на себя и хрипит на ухо: — Напомни-ка, кому ты принадлежишь? Говорить очень тяжело, речь почти не слушается, но омеге удается выстонать бархатое «твой, альфа». И Чонгук теряет контроль, зарычав. Он хватается второй рукой за бок и за несколько движений доводит себя до пика, едва успевая высунуть член, заливает попку омеги спермой. — Бля, Тэ, — стонет Чон, затем принимается помогать Киму, обхватнив его член и начав водить ритмично, параллельно снова вылизывая тщательно, словно проголодавшийся. И ведь да, Тэхёном не насытишься. Никогда. Альфа вслушивается в становящиеся высокими стоны, чувствует дрожь. Омега начинает толкаться ему в лицо, своим утыкаясь в простыни, и кончает, зжав влажную ткань зубами. Его оставляют в покое на несколько минут. Краем уха Тэхён слышит как шумит вода, и это усыпляет, но омега старается не поддаваться. Он должен помыться, дать Чонгуку возможность заменить постельное бельё. Альфа заходит в комнату в своем халате на голое тело и босиком. С волос капает вода, впитываясь в ткань свисающего с плеч полотенца. Совсем домашний, снова Гук-и. Он помогает Тэхёну встать. — Я быстро, — кивает парень в сторону кровати. Омега кивает и самостоятельно ковыляет до душевой, где почти засыпает, съехав вниз по стенке, пригретый струйками тёплой воды. Он не замечает как действительно впалает в дрёму, не знает уже, что Чонгук, звавший его, пришел забирать, до кровати на руках донёс, в чистое вырядил и на новое постельное бельё уложил рядом с собой.