Взрыв ненависти

У него такой омерзительно мягкий голос. Дейдара презрительно щурится и бьет его по лицу наотмашь — Учиха пошатывается, на миг теряя равновесие, и резко выдыхает носом, но не произносит ни звука. За повязкой не видно, жмурится ли он от боли, но удар все же вышел скорее унизительным, чем болезненным. Подрывник не знает, жалеет он об этом или радуется; руки дрожат словно от опьянения, готовые растерзать ненавистного нукэнина, и Дей прекрасно понимает, что услышь он этот отвратительный, тихий голос — и он уже не сможет остановиться. Брошенный на колени, связанный, беспомощный — он вызывает жестокую, презрительную жалость напополам с желанием окончательно втоптать его в дерьмо. Ничтожество, растерявшее всю свою спесь, как только ему закрыли тряпкой глаза и связали за спиной вывернутые руки. Дей знает, что это больно — он видит, как мелко дрожат напряженные плечи, но Итачи молчит. Молчит, черт возьми; пытается удержать свою надменную маску, но подрывник не сомневается, что уже давно расколол ее размашистыми ударами, или она сама упала и разлетелась на куски, когда он швырнул Учиху на пол, в кровь разбивая скрытые тонкой тканью колени. Дейдара сплевывает под ноги и наклоняется; он хватает пальцами подол сетчатой майки и грубо тянет его вверх, стаскивая с этого ублюдка — она оседает смятой тряпкой на связанных за спиной запястьях. Дей видит, как покраснели и опухли перетянутые врезавшейся веревкой кисти, и это вызывает в нем жгучее презрение; жажда унизить эту мразь жаром бросается в лицо — он чувствует, как горят от возбуждения его щеки, и касается кончиками пальцев лица — и тут же размахивается и бьет Итачи по губам, хлестко и резко, чувствуя на руке легкую влагу мазнувшей слюны. Учиха даже не вздрагивает, и это бесит больше всего; это ебаное спокойствие просто сметает последнее самообладание Дейдары, ему хочется скривить в болезненной гримасе покрасневшие от ударов губы, сломать несогнутую спину — он едва удерживается от этого, позволяя себе лишь жалкую малость. Он наклоняется и крепко вцепляется пальцами в спутанные волосы Итачи, сильно, жестоко, тянет за хвост вниз, вынуждая его согнуться и почти уткнуться лицом в свои ноги. Дей чувствует нескрытыми обувью пальцами теплые выдохи — это заставляет резкое, рваное дыхание сбиться еще больше от ощущения собственной власти. Он не сдерживает мимолетного порыва и опускает ногу на плечо Учихи; он нажимает — безжалостно и сильно, так, чтобы на бледной коже еще надолго остался рельефный след грязной, твердой подошвы. Итачи все еще пытается держать свою маску; Дей чувствует, как в нем вздымается ярость — он приподнимает ногу и тут же снова с силой опускает ее на голую спину, и Учиха с глухим звуком удара утыкается лицом в камень пола. В воздухе пахнет упоением и немного кровью, но второй запах быстро становится гуще, насыщая воздух мерзким солоноватым привкусом. Дейдара вдыхает его всей грудью, раздувая ноздри — он пьянит лучше любого саке, заводит и ожесточает; Дей размахивается и резко бьет Итачи ногой в грудь, не жалея сил для этого ненавистного ублюдка. Тот отлетает и падает на спину, и этот удар вышибает из его легких весь воздух; он проезжает несколько шагов по камню, неловко скользя связанными руками — наверняка разодрал себе всю кожу, и подрывник жадно усмехается. Такой Учиха нравится ему гораздо больше, чем та самовлюбленная сволочь — униженный, беспомощный, жалкий. Дейдара тешит себя мыслью, что если бы на черных глазах не было повязки, то тот смотрел бы на него со страхом и мольбой о пощаде — но он не собирается снимать с ненавистной головы тряпку, чтобы это проверить. Он медленно подходит ближе, шаг за шагом, так, чтобы Учиха слышал приближающиеся мучения; не спеша останавливается возле распростертого тела — черт, тот все еще пытается приподняться на связанных руках, не понимая, что это бесполезно. Какой же он убогий, презренное ничтожество; Дейдара наклоняется и хватает его за горло, впиваясь пальцами в тонкую кожу и чувствуя бьющуюся под ней жилку, тянет вверх, заставляя Учиху задрать подбородок — это больно, очень больно, Дей точно знает, и он жалеет, что Итачи не может видеть его почти счастливой улыбки. Учиха тихо, едва слышно хрипит — конечно, ладонь подрывника не дает ему дышать, и Дейдара, резко дергая рукой, снова швыряет Итачи на колени. Убивать его он не намерен — пока не намерен, пока не насладился его мучениями и своей властью сполна, и тот наконец-то перестает корчить из себя восковую куклу, сгибаясь и надсадно кашляя. Всего пару раз — потом он возвращает себе контроль над телом, но даже этого достаточно, чтобы Дей почувствовал захлестывающее его жестокое удовлетворение. — Мразь, — выдыхает он почти счастливо, и это слово оставляет на языке особенный привкус, привкус сбывшейся мечты — и любуется своим врагом, пусть коленопреклонным и не по своей воле, но все же побежденным. На груди Учихи чернеет след сапога; его волосы спутаны, разбитые губы опухли и покраснели, а спина покрыта темной пылью и сотней алых пятен содранной кожи — сейчас он меньше всего похож на того надменного ублюдка, которым его все привыкли видеть. Осознание того, что это он, что это из-за него Итачи выглядит настолько жалко, кружит Дею голову; он хочет еще, хочет унизить его так, как только это может сделать человек, и подрывник жадно ухватывается за эту пронзившую его желанием мысль. Левая ключица Учихи неровно выпирает под тонкой кожей — Дейдара точно ее сломал своим ударом; он смотрит на это с наслаждением, почти восхищенно, как на особо дорогое и тяжело давшееся произведение искусства. Смотрит на нее, привычным жестом расстегивая ширинку; он охвачен упоением от давшейся ему власти, взбудоражен, но не возбужден, и член мягко лежит в пальцах, когда Дей приближает его к губам Итачи. Учиха не может этого видеть, поэтому, наверное, так спокоен, словно и не стоит сейчас, избитый, на коленях; он тяжело дышит сквозь едва приоткрытый рот, и это, пожалуй, единственное, что выдает его боль — но он сразу понимает, чего хочет подрывник, и резко стискивает зубы. Он отшатывается назад, едва не падая из-за связанных рук, и эта непокорность просто выбешивает; Дейдара злобно шипит и хватает его за волосы, крепко вцепляясь в них побелевшими пальцами, толкает голову Итачи к своему паху, грубо и бесцеремонно. Тот пытается вывернуться — он силен и точно намерен бороться до последнего, но подрывник слишком охвачен гневом, чтобы воспринять эти попытки всерьез. Он хватает Учиху обеими руками, взлохмачивая ладонями и без того спутанные пряди, насильно касается головкой сжатых губ — они скользят по чувствительной коже влажно и мягко, и Дейдара не сдерживает хриплого выдоха, чувствуя, как его пронзает острое удовольствие, помноженное на ликование от победы. Взбудораженное желание тут же захлестывает его жарким томлением, сбивая дыхание и ожесточая, но этот ебаный Учиха не собирается подчиняться; его челюсти плотно сомкнуты — Дей хватает его за лицо, впивается пальцами в нежную плоть щек, едва не прорывая ее, но Итачи не поддается. Взметнувшееся бешенство затапливает с головой, сгущая темноту в глазах и скрывая на миг ненавистную фигуру. — Сука! — яростно шипит Дейдара и размахивается; сильный, безжалостный удар приходится Итачи в скулу, и бледное, покрытое пылью и царапинами тело тяжело валится набок. Вряд ли соприкосновение с холодным камнем было безболезненным — воздух вырывается из легких Учихи судорожно, с тихим хрипом. Дей почти падает рядом с ним на пол, не замечая взорвавшихся болью коленей, и хватается за его ремень, резко и нетерпеливо сдирая штаны. Ткань громко трещит под сильными пальцами; Итачи выворачивается, извиваясь обнаженным телом на грубом, шершавом камне, словно забыв о своем прежнем спокойствии. Его прерывистое дыхание врывается в напряженную тишину, на бледных щеках проступает румянец — в повязке, наверное, жарко, несмотря на подвальный холод вокруг, и темные пряди возле лба взмокают от пота. Весь его вид вызывает у Дейдары жаркое упоение; он с силой бьет его кулаком по ребрам и продолжает добираться до истерзанного тела, срывая жалкую тряпку. Это выходит у него нескоро, но все же выходит; он отбрасывает смятую, изорванную ткань куда-то вбок и снова наклоняется. Голый, брошенный на пол, связанный — Итачи сейчас ничтожен и беспомощен; Дей бесцеремонно хватает его за костлявые плечи, грубо переворачивает на живот, за шею утыкая в пол и коленом раздвигая ноги. Учиха сдавленно выдыхает и пытается отстраниться, но подрывник безжалостно его пинает и прижимает к камню сломанной ключицей; в такой позе Итачи выглядит до невозможности жалко — приподнятый на расставленных коленях, нагнутый к самой земле и раскрытый, чтобы его выебать. Подрывник до дрожи хочет трахнуть его насухую, так, чтобы тот заходился в истошном крике и хрипах, но понимает, что тогда и сам не сможет сдержать болезненных стонов, и с искренним сожалением отбрасывает эту мысль. Смазки у него нет, он и не думал, что дойдет до такого, но решение приходит само собой — он наклоняется над ничтожным ублюдком, чувствуя через майку идущий от обнаженного тела жар, и засовывает два пальца в его рот. Окровавленные губы сминаются и цепляются за неровные ногти; Дейдара делает это слишком резко, чтобы Итачи успел сжать зубы, и он чувствует на коже теплую влагу. Рот Учихи внутри мягкий и податливый — кажется, он кончит сейчас от одного этого чувства; рука Дея тут же покрывается скользкой, красной от крови слюной, пахнущей металлом и солью. Он проходится пальцами по языку и небу, наслаждаясь этим невероятным ощущением, царапает ногтями нежную плоть — но Учиха резко стискивает челюсти, впиваясь в него зубами, и Дей шипит от боли. Он выдергивает пальцы из глотки Итачи, срывая кожу с костяшек; взметнувшаяся ярость сжигает его изнутри, и он приподнимается и с силой опускает ногу на темный затылок с грязной полосой повязки, впечатывая Учиху лицом в пол. Он слышит хруст и едва различимый стон — наконец-то он вырвал его изо рта этого мерзкого ублюдка; воздух вокруг сгущается от возбуждения, пропахшего кровью и ликованием, и дышать подрывнику становится тяжело — наверное, так же тяжело, как и Учихе со сломанным носом. Если, конечно, это сейчас треснула не челюсть. Дейдара смотрит на свои пальцы; они покрыты кровью и слюной, поблескивающими в этом неверном свете, и он с усмешкой размазывает их по своему члену. Влага неприятно холодит разгоряченную кожу, вызывая желание скорее оказаться в жарком тесном теле; Дей и не собирается медлить — он ставит ладони на грубый камень и нависает над согнутым Итачи, упираясь головкой в сжатое кольцо мышц. Сжатое слишком сильно; протолкнуться в него почти невозможно, и Дейдара хрипло матерится и, оторвав одну руку от пола, проводит пальцами по лицу Учихи. Они сразу покрываются скользкой влагой, неприятно стекающей к запястью; Дей чувствует прохладу от тихого дыхания, но Итачи пытается отстраниться, и подрывник, приподнимаясь на коленях, безжалостно прижимает его шею локтем. Теперь, должно быть, ему тяжело дышать, но он уже не может так дергаться; Дейдара жадно ухмыляется и, поднеся руку к судорожно сжатому отверстию, проталкивает в Учиху палец. Напряженные мышцы поддаются с трудом, и он впивается в них ногтями; он злится в нетерпении, дергает рукой, терзая мягкую плоть, с силой нажимает, и тело Итачи все же сдается под напором скользких от крови пальцев. Не давая своему врагу ни мгновения передышки, подрывник почти ложится на него грудью и резко толкается в него возбужденным членом. Тесно. Мягко. Горячо. Итачи громко выдыхает через раскрытый рот, а Дейдара не сдерживает полного удовольствия стона; слюна — дерьмовая смазка, но его возбуждение так сильно, что он почти не замечает ожидаемой боли. Учиха упрямо молчит, позволяя вырываться из губ только сорванному, судорожному дыханию, но Дей замечает, как он напрягся всем телом, и даже такого проявления боли ему достаточно, чтобы перестать что-то видеть из-за померкшего в глазах света. Он медленно отстраняется, выскальзывая из тесного тела, и толкается еще раз, уже глубже, и второй толчок идет не в пример легче, а Итачи ощутимо вздрагивает под его локтем. Его боль словно придает Дейдаре сил; возбуждение и ненависть охватывают его, и он грубо вбивается в распростертое под ним тело, каждым толчком заставляя Учиху почти ложиться грудью на пол, и чувствует, как тот мелко дрожит от напряжения, и слышит, как хрипит при выдохах у того в легких… Испарина выступает под его майкой, собирается крупными каплями и струйками скользит по спине. Дышать совершенно нечем — он жадно хватает ртом загустевший воздух, пахнущий кровью, потом и сексом. Удовольствие от осознания того, кто под ним и что он с ним делает, слишком сильно ударяет в голову, заставляя сердце ломиться сквозь ребра. Итачи внутри слишком мягкий, слишком горячий, чтобы Дейдара мог продержаться долго; его хватает всего на пару минут, слившихся в один поток наслаждения, и он чувствует, что больше не выдержит — и глубоко толкается в последний раз, наваливаясь на изломанное неподвижное тело. Жаркая истома расплывается изнутри, и оргазм, охватывающий подрывника, оказывается невероятно сильным — он прикрывает глаза и низко стонет, и этот стон вибрацией отдается в спину Учихи. Сорванное дыхание Итачи кажется слишком громким в внезапно обрушившейся тишине, и едва слышный хрип на каждом выдохе услаждает слух расслабленного Дейдары не меньше, чем это сделали бы крики во весь голос. Тело под ним едва заметно дрожит; от напряжения, боли или холода, а может, от унижения — Дей не знает. Тихая прохлада нарушается лишь прерывистым дыханием — и Учихи, и его собственным; Дей сглатывает вязкую слюну, морщась из-за болезненно сжавшегося пересохшего горла, и вдыхает всей грудью. Воздух на вкус как чужая кровь, ей пропитано все, она словно проникла в самое тело подрывника, но это даже не вызывает раздражения — теперь ему приятно и спокойно, и даже яростная ненависть ушла сама собой, оставив после себя лишь глубокое удовлетворение. Дейдара убирает локоть с выгнутой спины; рука вся влажная от чужого пота, и ее тут же охватывает каменный холод. Подрывник встает на колени, нашаривает отброшенные штаны Итачи и трет ими свое тело, размазывая по коже потемневшую, подсохшую кровь. На поверженного врага он даже не смотрит, разом потеряв к нему всякий интерес — вся злость ушла, выплеснулась вместе со спермой, оставшись в теле Учихи. Ноги почти отказываются держать, обмякая под его тяжестью, и подрывник хочет сейчас лишь броситься на кровать и уснуть. Ощутимо дрожащими руками он застегивает ширинку — это получается не с первого раза, потому что пальцы скользят от пота и крови, а потом бросает взгляд на распростертое на полу тело. Учиха уже не кажется ему таким жалким и презренным, как несколько минут назад — подрывнику просто стало лень чувствовать ненависть. Он с безразличием смотрит, как Итачи медленно подтягивает колени друг к другу, и его спина едва заметно приподнимается при каждом вдохе, а по измазанной кровью ноге сползает к полу белесая капля спермы. Его спермы; Дейдара усмехается, но словно опустошенно — эмоции у него закончились, ушли в момент оргазма, и теперь он не чувствует ничего, даже только что так гревшего его душу удовлетворения. Ему не хочется даже смотреть на побежденного нукэнина, не то что продолжить причинять ему боль; он разворачивается и на подкашивающихся от тянущей слабости ногах бредет к двери, думая только о том, чтобы броситься наконец на мягкую кровать и навсегда оставить этот день в памяти — день, когда он заставил стонать от боли этого ублюдка.