апрель

Это произошло одной тёплой апрельской ночью, когда воздух был ещё не слишком жарок для комфортных прогулок на природе, но уже не слишком холоден для того, чтобы достать из шкафа самую тонкую рубашку и свободно ходить в ней, не закутываясь в несколько слоёв одежды. Когда стрелки часов давно перевалили не только за полночь, но уже и за час ночи, в одной небольшой квартире на втором этаже многоквартирного дома, погруженного в ночную тишину, раздался звонок в стоящий на тумбочке у кровати в одной из комнат телефон. Разбуженный этим звуком обитатель квартиры, – Родион, – от неожиданности чуть было не свалился с кровати, запутавшись в пододеяльнике, но кое-как сумел нашарить рукой трубку телефона и приложить её к уху, а уже потом выбраться из плена ткани и сесть. — Родион? Это ты? — раздался на том конце провода звонкий женский голос. — Доброго... — начал было он говорить, но взглянул на висящие над кроватью часы и поправил сам себя:— Добрая ночь. Да, я, что случилось?.. Честно говоря, в данный момент ему больше всего на свете хотелось сделать всего две вещи: сбросить звонок и пойти досыпать оставшиеся до утреннего подъёма часы. В конце концов, первомайская демонстрация будет всего через шес... верней, если верить часам, уже через пять дней, и помимо постоянной подготовки к шествию (что само по себе дело непростое и энергозатратное), ему надо успеть отчитаться перед Киевом за себя и весь район, перед этим, конечно, убедившись, что города в его подчинении готовы к своим шествиям, и для этого всего ему было необходимо хорошо выспаться, но он не мог позволить себе сбросить трубку. Это определённо была Припять, – она входила в число людей, чей голос Родион мог узнать из тысячи, – а он всё никак не мог привыкнуть к тому факту, что та забавная маленькая девочка с двумя длинными косичками, почти одержимая ядерной физикой (отличительная черта атомоградов – все поголовно совсем юные, как и сама ядерная промышленность, но дающие любому взрослому фору в вопросе знаний об этой сфере) уже давным-давно выросла и не только обогнала его по количеству жителей, но и успела даже выйти из его района и перешла в подчинение области. Что тогда, в семидесятых, когда Полина только-только появилась на свет, что сейчас, когда она чуточку набралась опыта, он готов был помогать ей при любом раскладе, и если она решилась позвонить ему так поздно, чего ни разу до этого момента не случалось, то произошло что-то совсем уже экстраординарное. — Авария! — дрожащим голосом выпалила она, и у Родиона сердце ушло куда-то в район нижних конечностей. Припять никогда не паниковала и не кричала, буквально ни разу за всё время их общения. Даже наоборот: Чернобыль всегда был счастлив, что ему на попечение досталась такая смышлёная и спокойная девочка – настоящая гордость. Всегда впереди всех, обожающая науку (не каждый ребёнок с таким увлечением рассказывал о своих любимых игрушках, с каким Полина объясняла Родиону основные отличия разных типов реакторов), она была полна оптимизма и даже в достаточно непростых ситуациях сохраняла ясность ума. Голову словно окатило ледяной водой. Остатки сонливости вмиг улетучились, и шестерни в мозгу, на его счастье, стали ускоренно крутиться внутри черепной коробки, когда он попытался представить, что могло произойти, если она настолько испугана. — На станции? — тут даже и уточнять не надо, о чём он – и без того очевидно, о какой именно станции речь, — подожди, наверно, опять клапан разорвался...— и добавил, максимально смягчив свой голос, вцепившись в надежду на то, что она всё же где-то ошиблась и случайно преувеличила масштаб проблемы – это всё казалось чем-то невообразимым, словно он сейчас видит дурной сон, в котором градус абсурда и невозможности происходящего повышается с каждой секундой, — Полиночка, я понимаю, что это всегда страшно, но там работают профессионалы, я не думаю, что произошло что-то такое, с чем они не смогут справиться без... — Произошло! — в отчаянии закричала Припять, отчего Чернобыль чуть было не выронил телефонную трубку из рук, и яростно затараторила:— Родя, я прямо сейчас смотрю в окно на огромный пожар, я звонила на станцию, я, в конце концов, чувствую, что это не то, что было в восемьдесят втором году! — судя по звуку шагов, сейчас она либо ходила по кругу, ограниченная длинной телефонной трубки, либо просто топталась на одном месте, — Они говорят, что горит крыша, но это точно не просто воспламенение, не может быть только это, я же чувствую! Нам необходимо поднять людей, а ещё потушить пожар, но, самое главное – узнать точный уровень радиации! — Стой, стой! Подожди! — взмолился Родион и прижал трубку к уху плечом, а освободившимися руками потянулся к аккуратно висящей на спинке стула рубашке, — если ты уверена, что всё наст... — его слова прервал резкий кашель Полины, звучавший так жутко, словно она пыталась выплюнуть собственные лёгкие. Чернобыль замер на пару секунд, широко раскрыв глаза, после чего быстро нацепил рубашку и стал с максимально возможной для него скоростью застёгивать пуговицы на ней, — ...о господи. Понял, жди, сейчас всё узнаю. Просто подожди, хорошо? Можешь пока ещё раз позвонить на станцию, вдруг теперь они знают больше. Я сразу перезвоню тебе, когда выясню что-то, просто никуда не уходи! — Йо... — попыталась добавить она, но не успела договорить из-за нового приступа кашля. Он длился на несколько секунд дольше, чем предыдущий, и с каждым мгновением Родион всё больше убеждался, что Полина точно не преувеличивала. Это катастрофа. — Что, прости? — растерянно переспросил он, сдвинув брови к переносице и замерев, чтобы не пропустить ни звука. — Йод прими! — договорила она сдавленным голосом, когда кашель отпустил. В трубке был слышен посторонний шум, напоминающий сирену. — Йод?.. — повторил Чернобыль и нахмурился, — я в двенадцати километрах от станции, Линочка, мне это не нуж... — Прими йод! — вновь повысила голос Припять, и голос её, несмотря на громкость, был до того тонким, что Чернобылю не осталось ничего, кроме как судорожно выдохнуть и кивнуть самому себе. — Хорошо. Клянусь, прямо сейчас найду таблетки и приму, — медленно, с расстановкой пообещал он, чтобы она точно услышала, а после подытожил:— сейчас я приму йод в таблетках и пойду узнавать о происходящем, а ты попробуешь успокоиться и перезвонишь на станцию, чтобы получить от них отчёт. Принято? — Держи рядом дозиметр и не забудь про йод. Будь осторожен, пожалуйста, — уже почти шёпотом взмолилась она вместо ответа. Её рваное, тяжёлое дыхание, всё чаще прерываемое кашлем, было определено одним из самых страшных звуков, которых он когда-либо слышал. — Ты тоже, — попросил Родион и положил трубку. Взгляд его упал на открытую настежь форточку – надо бы закрыть её на всякий случай. В конце концов, если Припять так настаивает на том, что ему надо принять йод, то и это лишним не будет точно. Чернобыль прошёл к подоконнику, закрыл форточку и продолжил спешно одеваться. За десяток километров от того дома на полу такой же квартиры в недавно отстроенной пятиэтажке лежала девчушка, свернувшись калачиком и тихо всхлипывая от боли. Очки её лежали где-то глубоко под кроватью – в момент взрыва она согнулась от такой резкой и сильной ноющей боли, что они упали и закатились в самый угол, а искать их не было ни времени, ни сил. Последнее нужно было поберечь для следующих звонков и похода на АЭС для оценки масштабов происшествия. Их обоих ждёт тяжёлая ночь.