По Слову Его

Все происходит так быстро, что последовательность событий Элла осознает постфактум, уже лежа у стены. Ноль — она ставит шкатулку-вещдок на стол в лаборатории. Предвкушая: металлическая музыкальная шкатулка явно непростая, нужно работать осторожно и в перчатках. Гравировка на ней — ну просто улет. Интересно, что же в ней спрятали… Раз — приоткрывается дверь в лабораторию, Хлоя с Люцифером заглядывают попрощаться и посмотреть на шкатулку. Два — Элла приподнимает крышку. Три — оттуда выплескивается кричащий свет, от которого почти взрывается голова. Четыре — Люцифер кидается вперед, отпихивает Эллу, и что-то темное окутывает его, что-то черное застилает свет… Пять — Элла падает. Невыносимый звук обрывается и она только тогда понимает, что он вообще был. Она приподнимается на локтях, промаргивается. Ничего не болит, только голова будто ватой набита и в глазах что-то… Мир приобретает четкость — и все мысли замирают. Над столом, над захлопнутой шкатулкой стоит Люцифер, прижимая крышку ладонями. Это то, как все должно выглядеть. Она видит иное: она видит черную шевелящуюся массу, то ли дым, то ли темно-бордовый огонь, шипы и проблески света и яркого пламени, то золотого, то синего, то ярко-белого, на которую натянута иллюзия человеческого тела, расползающаяся на глазах. Кто-то то ли кричит, то ли стонет, совершенно животный звук ужаса. Элла вздрагивает — оторвать взгляд от невозможной фигуры так сложно, — но смотрит на источник звука. Это Хлоя. Хлоя, которая стоит у двери держа пистолет двумя руками. Темная фигура поворачивается к ней, издает странный звук — протягивает вперед… руку? С черного тумана соскальзывает белая кожа, маска лица трескается… Хлоя стреляет два раза. Туда, где должно быть лицо, но есть только чернота. Зеленеет и выбегает прочь. Фигура рушится на пол — и в себя. Только что живая чернота занимала половину комнаты — а теперь ее, наверное, можно накрыть ладонями. От звука, который она издает, не больно и не страшно, это почти музыка, только очень, очень странная. И… — Ты плачешь? — Элла садится и придвигается к темному клубку. — Тебе больно? Она тебя ранила? В клубке открывается глаз — огненно-золотой — и смотрит на нее. Как ей кажется — настороженно. — Люцифер? — она улыбается. Наверное, улыбка выходит кривоватая. И, наверное, ей тоже надо было бы убегать с криками. Может, она не кричит только потому, что все понимание изменившегося мира еще не обвалилось в ее сознание. С другой стороны… ну… Она, в общем, давно уже поняла, что он не актер. Как бы… одну странность объяснить можно, ну две. Но странности Люцифера перевалили за десяток, а когда есть очень простое невозможное объяснение и невероятно сложное, но комфортное, комфорт, как скажет любой почитатель Шерлока Холмса и научного метода, выбирать не нужно. — Тебе больно? Клубок сжимается плотнее. Элла настолько сосредоточена, что почти не слышит никакого другого шума и потому вздрагивает, когда рядом на пол опускается лейтенант Пирс. — Ой! — Да уж, — сурово произносит лейтенант и невозмутимо смотрит на клубок тьмы. А клубок смотрит на него. Большим, теперь уже голубым, несчастным глазом. — Не понимаю, как это возможно, но если Декер тебя ранила, пулю лучше извлечь. Или ты собрался ее переварить? Клубок издает звук. А лейтенант хмыкает и качает головой. — Люцифер, тебе не кажется, что на данный момент нас уже довольно сложно шокировать? Он неправ. Если от Люцифера Элла ожидала нечто подобное — хотя больше Библии, а не Лавкрафта, — то от лейтенанта Пирса вот совершенно нет. Ну то есть вовсе. — Вы его понимаете? — Это язык ангелов, — вздыхает лейтенант. — Мой родной язык, других на момент моего рождения не было. Люди на нем, правда, говорят отвратительно, так что я и пробовать не стану. Понимаю я тоже не все, но как уж есть. Элла хлопает на него глазами. Лейтенант пожимает плечами и протягивает ей руку. — Каин. Просто Каин. Просто! Внутри головы Эллы кто-то отчаянно хихикает и очень хочет свалиться в истерику. Элла затыкает этого «кого-то». И пожимает лейтенанту не-Пирсу руку. — Вы на самом деле не убивали Авеля или это была самооборона? — светски спрашивает она. Взгляды темного клубка и лейтенанта вдруг становятся одинаково ошарашенными. А потом лейтенант хмыкает и чуть улыбается. …Ох, какой он красивый, когда улыбается! — Самооборона. Но такого понятия в небесной юриспруденции не существует. Черный клубок издает сочувственный звук. А лейтенант… Каин отвечает ему суровым взглядом. — Пуля, Люцифер. Ну? Клубок дрожит, прячет глаз и разворачивается. Внутри… Элла не знала чего ожидать, но более всего это походит на сердце, скрученное из темноты, огня и света — и шрамов. Сплошных уродливых рваных шрамов. В одном из которых сидят две пули. Ох. Это наверняка очень больно. — Я сейчас! — Элла бросается к шкафу в углу, сначала на четвереньках, встав в процессе. — Сейчас!.. У нее все всегда разложено по порядку, и достать пинцет — секундное дело. Она плюхается рядом с клубком, триумфально помахивая пинцетом, и клубок съеживается. Но не закрывается. Элла примеривается к пулям, отсутствующе гладит тьму по… ну, наверное, тьме. Тьма мягкая и теплая и чуть покалывает, как статическое электричество. — Не бойся, я быстро. И сразу станет лучше. Клубок издает явно недоуменный звук, и темное щупальце осторожно касается левой руки Эллы. — Вы совсем не боитесь, Лопес? — спрашивает лейтенант. Каин. — Это же Люцифер, — говорит Элла отсутствующе. — Ага… Не двигайся! И выдергивает пули, одну за другой. Клубок стонет, дрожит и сжимается, когда она вытаскивает последнюю. А щупальце оборачивается вокруг ее пальца. И соскальзывает прочь, как только Элла это замечает. — Конечно я не боюсь, — говорит она и этим же пальцем гладит отступающую тьму. — Разве что-то изменилось? Ты же всегда таким был? Они вновь смотрят на нее одинаково: золотой глаз клубка тьмы и синие глаза Каина. Будто это у нее сейчас выросли тентакли. И, как минимум, три головы. Клубок поет что-то и немножко увеличивается в размере. Распушается, думает Элла. — Он говорит, что не принимал эту форму с сотворения Земли, он считал ее утраченной, — переводит Каин. — С того момента, когда Всевышний приказал ангелам стать похожими на свои будущие творения. — Ух ты. — Элла аж подпрыгивает. — То есть Лавкрафт был прав? Вот в самом деле прав? Мир творили Ктулху? Ух ты! Как здорово! — Вы… Лопес… — У Каина очень странное выражение лица. А Люцифер явственно смеется, музыка переливается и звенит. — Что? — Элла встает на ноги и хмурится на шкатулку. Странная вещь, похоже, опасная. Куда ее девать-то? — Вы… Ничего. Эй, — Элла поворачивает голову к Каину, тот возмущенно смотрит на клубок тьмы. Клубок, отрастивший щупальце с зубастым ртом, и этот рот явно только что цапнул Каина за палец. И тут до Эллы доходит еще одна очевидная вещь. — Вы же были знакомы раньше, да? Каин хмурится и отводит взгляд. А Люцифер вновь сжимается в комок, и золотой глаз пропадает. — Ой, — говорит Элла. Но ведь она не знала! — Я не хотела, прошу прощения… — Вы тут ни при чем, — тяжело говорит Каин, вздыхает и поворачивается к Люциферу. — Прости меня, я был идиотом. Я не должен был всего этого тебе говорить, я был неправ. Клубок расплющивается в лужу — на поверхности которой будто пламя пляшет. И звучит. Почти шуршит. Ломко, осторожно. — Правда, Люци. Я… только после Соммы понял, что такое Ад, — Каин усмехается невесело. — Раньше как-то… войны были не такими. Даже Столетняя, при всем ее кошмаре. Я только после Соммы осознал, скажем так, размах. После Второй Мировой особенно. После Дахау. И то… Для тебя это же в тысячу раз хуже. Там даже солнца нет, я помню. Я не имел права судить о том, что тебе нужно. Прости. Тьма тонко стонет — и тянется к Каину. Так осторожно. Тот протягивает руку и темнота перетекает в его ладонь, вся целиком, и умащивается. Округляется. И опутывает его запястье длинным узким щупальцем. Это так мило! Элла едва удерживается от улыбки. Каин смотрит на свою руку так, будто не может поверить, сглатывает, прикрывает глаза и встряхивает головой. И поднимается на ноги. Смотрит на шкатулку. Элле кажется, шкатулка в свою очередь смотрит на них. Холодно и расчетливо, и очень, очень недобро. — Мне кажется, — говорит Элла, — что ей не место в вещдоках. Что если ее откроют полностью? Что там такое? Тьма шипит на шкатулку и вздыбливается. И скалит зубы на трех щупальцах. — Слово, — произносит Каин. И на взгляд Эллы пожимает плечами. — Он так говорит. Там Слово Всевышнего. Э… Люци, я не понимаю инфразвук, поднимись повыше. Ну, в общем, там одно из Слов, которое может начать… как бы это сказать… переформатирование мира. Мысли Эллы почти останавливаются от такой перспективы, а потом она усилием воли решает подумать об этом всем потом. Желательно в обществе текилы. Ты на работе, Элла Лопес. И собираешься, кстати, украсть вещдок. — Как она вообще оказалась в библиотеке нашего убитого? — Замечательный вопрос, — хмуро говорит Каин. — Без ангелов точно не обошлось. В любом случае, ее нельзя здесь держать. Люци? — Он вслушивается и кивает. — Люци говорит, ее можно спрятать у него. Пока мы не поняли, что с ней делать. Я согласен. Элла кивает и тянется было к шкатулке, но тьма шипит, выплескивается с руки Каина и охватывает шкатулку так, что открыть ее даже случайно становится совершенно невозможно. И Каин оказывается с тьмой и со шкатулкой на руках, и смотрит на черный клубок щупалец несколько ошарашенно. Клубок открывает три голубых глаза и смотрит в ответ. Элла фыркает, потому что ну нет же никаких человеческих сил. Каин смотрит на нее и вздыхает, чуть улыбнувшись. — Боюсь, Лопес, вам придется нас везти. Меня, кажется, связали и не отпустят. Элла отчетливо представляет себе его связанным в совершенно другом контексте, категорически не относящемся к работе, и героическим усилием не показывает эффект этих мыслей на лице. — Конечно, — говорит она. — Но как мы пойдем мимо дежурных? Каин переглядывается с тьмой в руках. И тьма вдруг трансформируется в рюкзак. Кажется, от Гуччи. Черный, конечно. — Люци, — вздыхает Каин. — Я не ношу такие лейблы. Ну правда. Ладно… Ладно, хорошо. Хорошо. Рюкзак переползает ему на плечо. И картина вдруг кажется такой обычной и нормальной, что Элле хочется ущипнуть себя, убедиться, что она не спит. На одном из кармашков «рюкзака» на мгновение открывается золотой глаз и подмигивает ей. Она давит смешок, подмигивает в ответ и открывает дверь. До машины они доходят совершенно спокойно. Элла старательно не замечает понимающие взгляды дежурных на себя и на лейтенанта. Будто в этом есть что-то новое. Ей бы хотелось, разумеется, о, как бы ей хотелось, чтоб они были правы! Но… Но кто она такая, чтобы бессмертные лейтенанты даже смотрели в ее сторону. Учитывая историю этого самого бессмертного с самим дьяволом! В машине Каин садится рядом с ней, кладет «рюкзак» на колени — и тот расплывается в черную массу тентаклей как только они выезжают со стоянки. Элла старательно не смотрит на них. Но это сложно. Особенно когда Каин ругается вполголоса и шипит что-то невнятное. Она таки кидает взгляд и тут же отворачивается: черное щупальце с белесым шрамом втянулось под его рубашку, оплелось вокруг груди и добралось до лица. Смотреть на дорогу становится тяжко. Элла закусывает губу и концентрируется героическим усилием. — Извините, Лопес, — Каин шумно вздыхает. — Кое-кто не желает вести себя прилично. — Вы давно?.. — Элла тушуется. Вот как это спросить, чтоб было, ну, нормально? Хотя ситуация настолько безумна сама по себе, что, наверное, уже не слишком и важно?.. — Мы поругались в девятнадцатом веке, — говорит Каин. — И с тех пор… Хотя нет, это неправда. Я обиделся в девятнадцатом веке, будто какой-то викторианец. Люци всегда… Ну вы же знаете Люци. — Мы как-то раз интервьюировали всех его партнеров за месяц, — сообщает Элла. — Это было впечатляюще. — Именно. Мы тогда встретились в Лондоне, в середине семидесятых, и на следующий день он позвал меня на оргию. Крайне эксклюзивную, как вы понимаете, викторианский период был странным временем… И я… — он шумно вздыхает. — Я повел себя как ревнивый идиот. И с тех пор… — О. — Элла удерживает внимание на дороге. Непривычно свободной, кстати, дороге. Кажется, скоро они доедут до клуба, и все закончится. Эх. Но что поделать. Зато теперь она немного посвящена в тайну, это же здорово! Рядом глубоко и рвано дышат, и Элла, прикусив губу, смотрит на дорогу. И не думает о том, как должны ощущаться на теле теплые щупальца чистой тьмы. И сильные пальцы лейтенанта. Вот совсем не думает. …Если она не зарядила вибратор, это будет воистину ночь облома. Они паркуются на подземной стоянке клуба, совсем рядом с лифтом. Элла кидает взгляд на Каина, тот отстегивает ремень, а тьма в его руках моргает на нее голубым глазом, вытягивает щупальце и аккуратно касается руки Эллы на руле. — Вы же подниметесь наверх? — спрашивает Каин. И наконец-то смотрит на нее. У него блестят глаза и на щеках румянец. Он так красив, что Элле совершенно точно нужно отказаться. Но вместо этого она кивает. И так они оказываются в лифте — и каких-то несколько секунд спустя выходят из дверей в пентхаусе. Как ни странно, там не темно. За стеклянными стенами переливается ночной город, а стена с напитками медово светится и освещает все огромное пространство — будто камин или свечи. Тьма стекает с рук Каина и увеличивается до размеров почти человеческих. Машет щупальцем на бутылки и течет — или ползет — к каменной стене. Элла не может оторвать взгляда: Люцифер сейчас сплетен из черных жгутов и алого пламени, он переливается и меняется, то и дело возникают шипы или протуберанцы, глаза открываются и исчезают. — Какой красивый, — выдыхает Элла. Рядом о мрамор бара стукает стекло. И в руку Элле вкладывают бокал, полный янтарной жидкости явно самого высокого качества. И градуса. — Вы невероятны, Лопес, — говорит Каин. Элла оборачивается к нему, а он салютует ей своим бокалом. И у него в глазах… Элла выкидывает все сомнения из головы. Самое плохое, что может случиться — это что ей скажут «нет». Ну и потом уволят. Ну и что. — Элла, — говорит Элла. И отпивает — бурбон обжигает ей горло и поджигает кровь. — Каин. Или Маркус? У него расширяются глаза. — …Маркус. Элла кивает. И наклоняется вперед, смотря на него. — Маркус. У него неожиданно мягкие губы и очень настойчивый язык. И вкус бурбона в его рту совсем иной, и нужно распробовать как следует… Она отрывается от него, только чтобы отдышаться. И отпить бурбона. Маркус трет лицо руками — а рядом с ними на поверхность бара втекает темная масса и примеривается к их бокалам. — Люци! — Маркус выхватывает свой из щупальца. — Это мое, вот твой стакан! — А ты можешь пить в этом э… виде? — спрашивает Элла. — А как это работает? Огненный глаз возникает на щупальце и смотрит на нее задумчиво. Щупальце извивается, отращивает рот, примеривается к стоящему у бутылки третьему стакану и осторожно лакает. И вспыхивает протуберанцами синего огня. Элла улыбается. — Так тоже вкусно, да? — Он говорит, что вкус интересный и совсем другой, — переводит Маркус. Стакан пустеет почти мгновенно. Темная масса вздыбливается волной и застывает перед ними. Глаза в ней то появляются, то исчезают. По поверхности проходит рябь. На мгновение становится заметна сетка шрамов, перевивающая огненные и черные жгуты, потом все смазывается, прячется, и Элла почти видит, как он уже принимает решение отступить, — и протягивает руку. — Ты очень красивый. Правда. А целоваться ты тоже умеешь? Это очень странное ощущение — ее будто окутывают мягкие лапы, а перед ней нет лица, нет привычных зацепок, ни рта, ни носа, ни лба, никаких пропоций. И голову ведет от того, что мозг безуспешно пытается собрать лицо из множества разноцветных глаз и линий, составляющих это невероятное тело жгутов. Элла целует тьму куда попало, и тьма раскрывается под ее губами. У Люцифера зубастый рот, длинный язык и вкус ни на что не похож. Разве что на грозу. Или весну — сразу после дождя. Солнце, дробящееся в каплях на листве. Радость, вот что он такое. Чистая, сияющая радость. Он должен быть ярче света. …Возможно, так и есть, а они просто не могут увидеть этот свет в полноте и видят его как тьму. Сингулярность, тезис схлопывающийся в свою противоположность. Элла мычит и влезает в тьму обеими руками. Ей хочется обнять и прижаться. И чтобы ее заполнили целиком и не отпускали никогда. …И одновременно ощутить другие руки — уже человеческие, их мускулы и силу, и тяжесть человеческого тела. И — все одновременно. Вокруг нее смеется тьма. И человеческие губы касаются шеи. — Кажется, здесь где-то была кровать, — говорит Маркус. И вдруг издает совершенно неожиданный вскрик. Элла чувствует, как пол уходит из-под ног. Она отрывается от потрясающего рта и оглядывается. Люцифер теперь заполняет треть комнаты и держит их обоих в объятиях, и несет — собой, в себе, — в спальню. Раздевая Маркуса на ходу — а тот хохочет. Бесшумно, потому что рот у него занят темной массой, но глаза сияют. Темные и алые жгуты на его белой коже выглядят так, что Элла стонет сквозь зубы. Ей очень, очень хочется посмотреть. И ей очень хочется почувствовать. Желательно все. Постель Элла почти не замечает, потому что тьма продолжает держать ее в объятии, отпустив только для того, чтобы дать раздеться. За что Элла Люциферу искренне благодарна: с Маркуса он одежду просто сорвал. Разрезав на кусочки. Эти щупальца могут быть, оказывается, острее бритвы, но ей не только не страшно — ее это возбуждает. Огромная и красивая сила на ее стороне — это же… Это же!.. Она освобождается от джинс, майки и белья, и смотрит, как рядом в воздухе держат обнаженного Маркуса. Как щупальца глядят его, как рты покусывают его белую кожу. У Маркуса стоит колом, и одно из щупалец облизывает его член. А второе — гладит его задницу, и Элла, поняв, что именно оно делает, выгибается со стоном. Ей срочно нужно… В общем, нужно. Но ей не хочется своих пальцев, ей хочется… Она поворачивает голову и прикусывает ближайший жгут. — Хочу тебя, — говорит она в открывшийся голубой глаз. — Немедленно. И целоваться. Она распалена так, что едва чувствует влезающий в нее отросток. Он теплый и пульсирует, и совсем не похож на человеческий член, а уж на дилдо — тем более. Текстура совершенно иная, он жестче, бархатистее и теплее, извивается и заполняет ее — и ей мало. О, как ей мало! Множество ртов проходят по ее коже, едва ощутимо покусывают груди, ко рту приникают горячие губы, и она стонет. Еще, еще! Тьма горяча под ее ладонями. Она гладит ее и тискает, руки погружены в нее по плечи, но — мало! Иногда попадаются извивающиеся жесткие шрамы, и прежде чем он прячет их вновь, она гладит шершавую поверхность. Ты красив, очень красив, такой, какой есть! …Но само наличие шрамов в этой доброй сияющей тьме — чудовищно. О, как ей хочется разгладить их! Один из ртов прикусывает ее клитор, совсем чуть-чуть, но этого достаточно, и она кончает с радостным воплем. Рядом, задыхаясь, смеется Маркус. И стонет. Элла поворачивает к нему голову и у нее — фигурально выражаясь — встает заново. Маркус висит в жгутах, извивающихся по его коже, — и его совершенно очевидно трахают в задницу. И не дают двигаться — и кончить тоже не дают, судя по стоящему багровому члену. — Хочу, — выдыхает Элла. Маркус поворачивает к ней голову с затуманенными глазами. — О, Элла… — Хочешь меня? — Вас обоих! А-а-х, Люци, сжалься! — Тут есть презерватив? — спрашивает она, уверенная в положительном ответе. Тьма гудит что-то и Маркус глотает ртом воздух. — Люци… хочет быть э… презервативом, — наконец произносит он. — На моем члене. О, дьявол, ты меня с ума сведешь… Кажется, Элла немножко кончает от одной мысли. Это так… безумно. И нужно осуществить немедленно. О да! Слова у нее получаются плохо, зато хватательные движения — великолепно, и тьма понимает ее совершенно правильно. И поднимает к Маркусу, и помогает насадиться на его залитый черным член. И это… какое-то смешение ощущений, от человеческой плоти и совсем нечеловеческой. Она запрокидывает голову, руки Маркуса ласкают ее бедра, темные щупальца Люцифера — груди, и она улетает куда-то далеко, туда, где есть только ощущения тела, только радость, а мыслей нет вовсе никаких. …Она просыпается от непонятного шума. В комнате серо, как бывает перед рассветом. Она лежит на огромной кровати обнимая Маркуса. А на них обоих — но больше на Маркусе — раскинулся морской звездой Люцифер, выглядящий вполне человеком. …И нет, она не чувствует разочарования. Вот уж нет. Правда, ей бы хотелось повторить. Уж очень ночь оказалась… познавательная. Из тех, что меняют жизнь и осознание самой себя. Но если нет, ничего страшного. Человеческие тела тоже способны на много чего интересного. Шум повторяется. Люцифер и Маркус просыпаются одновременно, Люцифер скатывается с них и садится в кровати, а Маркус приподнимается на локтях — когда в спальню входит чернокожая девушка и смотрит на них троих с откровенным презрением. В ее руках та самая шкатулка. — Разиил, — говорит Люцифер, — я вижу, ты отыскала вашу пропажу. Лучше, конечно, поздно, чем никогда. Это — ангел? Вот она? Элла представляла их… не такими холодными. От взгляда Разиил ей не по себе. — Она никогда не должна была попасть на Землю, — высокомерно констатирует ангел. — Да кто бы спорил! — Люцифер всплескивает руками. — Вы там ничего больше не потеряли, нет? Трубу Апокалипсиса, к примеру? — Смертные не должны были слышать даже отголоска Слова Всевышнего, — провозглашает Разиил. — Поэтому я, как Хранитель Секретов, исправлю ситуацию. Люцифер явственно напрягается. — Каким образом? — Они не будут ничего помнить о вчерашнем вечере. Потеря памяти — самый страшный кошмар Эллы, но она не успевает даже испугаться. Люцифер — красивый, совсем человеческого вида Люцифер, — исчезает, а вместо него комнату заполняет тьма, горящая багровыми глазами. Прямо рядом с ангелом распахивается пасть, полная клыков, и произносит нечто настолько низко, что Элла чувствует слова буквально костями. Ангел сереет и отшатывается, и исчезает в всплеске крыл. Тьма вздыхает, шевелится всей собой и собирается обратно в человеческую форму. Которую обнимает Маркус, как только появляется, что обнимать. — Ух ты! — восклицает Элла. — А ты так и раньше умел? И что ты сказал ангелу? Люцифер улыбается ей. — Я понял, как обрести человеческий облик после… ну… — После оргазма, — смеется Маркус. — Верно, Люци? — Да. Почувствовал, что… это тоже я. Что любая моя форма — это я, — он пожимает плечом. — Что до моей сестрички, я просто сказал… — он тушуется, а Маркус целует его в щеку. — Он ей сказал, что откусит ей голову, если она только попробует нас тронуть. — И откусил бы? — выдыхает Элла. — Я никогда не вру, — Люцифер не смотрит на нее. — Это бы просто ее развоплотило, ничего страшного, в Раю у нее бы немедленно появилось новое тело, но я же не мог допустить… Элла подается к нему и целует в губы. Как замечательно, что сегодня суббота. И у них есть целый день, чтобы продолжить начатое ночью. Она еще столького не попробовала! Люцифер отвечает ей, сзади ее обнимает Маркус. Солнце заливает комнату. И Элла никогда не чувствовала себя счастливее. А ведь это только начало.