Якорь

В замке стояла гробовая тишина. Солдаты, вернувшиеся с очередной провальной и бесполезной вылазки, давно забылись тяжелым беспокойным сном, так отличавшимся от сна безмятежного и мертвого оставшихся где-то далеко за охраняемой территорией товарищей. Эрену снились бесконечные кошмары, вязкие и удушливые, заставляющие проживать калейдоскоп накопленных за день мерзких ощущений в троекратном объеме. Жалкое подобие подушки и одеяла пропитались слезами и потом, спертый воздух, в котором плавали невесомые частицы пыли, не выветривался, несмотря на открытое настежь окно. Очередная вспышка боли в груди, и Йегер резко сел на кровати. Снова. Ситуация повторяется снова и снова, из ночи в ночь, а после таких дней, как сегодняшний, она всегда лишь усугубляется. Смерти, потери, бессмысленные жертвы свинцом ложатся на сердце, растаптывая тлеющие угольки надежды на лучшее, на победу, перетирая их в пепельную труху. Слабак. Немного отдышавшись, Эрен, ничуть не удивленный очередным резким пробуждением, рывком спрыгнул на пол и спешно натянул свободные штаны. В жару даже они доставляют немалый дискомфорт, особенно когда ты сам представляешь собой ходячую печку. Скривившись от привкуса крови во рту, сочившейся из прокушенной во сне губы, парень с надеждой опустил взгляд на походную кружку на полу у кровати. Смочить горло сейчас не помешало бы. Но вода в ней закончилась, а значит ему придется пересечь весь замок, чтобы добраться до кухни и пополнить свои запасы. Несдержанный вздох разочарования от перспективы путешествия по мрачному штабу, шуршание обуви и скрип отворяемой двери — и Эрена поглотил ночной полумрак. -#- «Что, не спится, Йегер?» Бедный парень, крадущийся по темной столовой с кружкой в руке, не знал, что ему сделать раньше: отдать честь или все же концы с перепугу при виде внезапно материализовавшегося в углу на стуле Аккермана. Мимолетный испуг сменился безразличием с примесью раздражения; чего сейчас конечно же не хватало, так это компании вечно недовольного капитана, капающего горячим парафином на сердце и мозги своими едкими замечаниями. Выйдя из ступора, Эрен прошелестел в ответ еле слышимое «не спится» и медленно зашагал в сторону выхваченного лунным светом чайника на столе. Аккерман ухмыльнулся и отвернул взгляд к собственной чашке, над которой витал еле заметный пар. По всей видимости, появился он тут с теми же целями, что и Эрен, но предпочел прохладной воде горячий чай («просто сумасшествие пить его в такую невыносимую жарищу», — подумал Эрен), а вместо грубой нескладной солдатской кружки взял с собой более изящную посуду из своего кабинета. «Ты же в курсе, что ранний подъем никто не отменял? Или решил, что сегодня особые обстоятельства и вам разрешат отоспаться на мягкой постельке?» Капитан отрешенно взглянул на согнувшуюся над чайником фигуру, в принципе не ожидая никакого ответа на свой риторический вопрос. И попутно подмечая про себя, как эта оглобля вымахала за последнее время. Эрен, между тем, уже успел обжечь пальцы, тихо ругнуться и наконец завершить начатое. Разогретую воду в его планы пить не входило, но идти набирать её по новой сейчас хотелось еще меньше, поэтому юноша лениво поплелся до ближайшего свободного стула с обжигающей руку емкостью. Сбросив на него тяжесть своего тела и оставив воду остывать, Эрен перевел усталый взгляд на своего командира. Глаза того были еле заметны в сумраке кухни, выражение лица было нечитаемым, но казалось, что усталость над ним не властна и сон он в принципе отбросил как рудимент. Постепенно Эрен забыл о присутствии в комнате еще одного человека и с головой погрузился в свое личное внутреннее болото. «Может, прекратишь пялиться и займешь себя чем-то поинтереснее, например, сном? Я не хочу завтра видеть полудохлую клячу, способную лишь имитировать боксерскую грушу, как сегодня». Леви начинало бесить бесцеремонное нарушение его личного пространства, даже если оно очерчивалось границами общей для всех столовой. Еще больше его раздражало, что Йегер, который и в лучшие-то времена с трудом поддавался дрессуре и плохо слушал приказы, в последнее время выглядел как ходячий труп, начал все сильнее замыкаться в себе и все меньше подчиняться. Пик злости у Аккермана наступал, когда он где-то на границе сознательно-подсознательного начинал понимать, что его это вообще-то беспокоит. Что его волнует состояние Эрена, мать его, Йегера, и не только потому, что Эрен-титан — полезный козырь в рукаве разведотряда. Ему было по-человечески небезразлично, что происходило с этим идиотом. Эрен продолжал понуро и хмуро буравить взглядом одну точку где-то за спиной Леви. От последних слов Аккермана внутри парня лопнула очередная натянутая до предела эмоциональная струна, и он резко стукнул кулаком по столу. Сильный удар слабым эхом обогнул все пространство пустой столовой. «Я, может, и не достоин быть настоящим разведчиком и хорошим воином в Ваших глазах, капитан Леви, может, Вы и не верите в меня, но вне зависимости от своего состояния и невзирая на то, чем мне придется пренебречь (например, Вашим мнением?) и пожертвовать, я сделаю все, что требуется, для защиты моего дома, близких людей и даже всего человечества». Эрен знал, что Аккерману не понравится его тон. Эрен знал, что за этим последует и Эрену было откровенно плевать. Синяками и кровью больше, синяками и кровью меньше — все равно потом все затянется. На искалеченное сердце внешний физический урон от капрала уж точно не повлияет. Когда-то он восхищался капитаном. Искренне, чисто и по-ребячески наивно он полагал, что пойдет за лучшим воином человечества куда угодно и будет брать с него, как и с главнокомандующего Эрвина Смита, всегда и во всем пример. Но ветер взросления развеял местами чрезмерно романтические представления, а ужасы бесконечной исступленной борьбы в бесплодной кровавой войне притупили блеск изумрудных глаз и заставили взглянуть на всех и всё по-другому. Леви не был исключением. Он по-прежнему поражал воображение своей техникой ведения боя, но на этом, пожалуй, всё. Почти ребяческая наивность была наглухо забита под крышкой гроба, гвозди в который упорно заколачивал с каждым новым ударом своего кулака по телу Эрена сам Аккерман. И по мере того, как Эрен все больше матерел и замыкался, Леви переживал такой похожий, но вместе с тем диаметрально противоположный процесс. Из ночи в ночь в короткие отрубки Аккерману снились кошмары. Они преследовали его сколько он себя помнил — почва для них всегда была благодатной: сын шлюхи из грязного подземного мира, обычный бандит и, в конце концов, член разведкорпуса, почти каждый день принимавший кровавую баню, он был обречен на вечную борьбу и насилие. Ему априори не могли сниться спокойные приятные сны. Бессонница стала единственным более-менее постоянным спутником в его жизни. В отличие от людей. Аккерман не без помощи извне научился держать крышку собственного гроба на месте сердца наглухо заколоченной. В нем было столько гвоздей, что его поверхность еле проглядывалась. От отравляющего сожаления не спасало, но боль и эмоции притупляло хорошо и не позволяло зацикливаться и вестись на них в критические моменты. Наряду с искусством ведения боя против титанов капитан пытался вбить в своих подчиненных и освоенный им действенный метод выживания и консервации остатков психического здоровья в выпавшем на их долю жестоком мире. Разговоры и переживания были не про него. Они остались в прошлом вместе с Фарланом и Изабель. Леви о своих внутренних метаморфозах не думал, его внутреннее состояние было не подлежащим пересмотру фактом. Трещина на месте самого крупного гвоздя, вбитого после смерти его последней привязанности, свидетельствовала об обратном. Йегер так сильно напоминал Леви Изабель, что его разрывало на части от желания то ли избить щенка до полусмерти, чтобы стереть все признаки сходства, то ли защищать до потери собственного пульса. В любом случае это значило только одно — ему не все равно. И это было проблемой. -#- У Леви впервые за долгое время в ответ на такую откровенную провокацию чесались не столько руки, сколько язык. Йегера, который постепенно превращался в противоположность самого себя, увязая в трясине, не понаслышке знакомой Аккерману, регулярные изматывающие эксперименты Ханджи, бои, тренировки и наказания может и закаляли, но постепенно отдаляли от окружавших его людей и командования. Мальчишка закрывался. Никто не мог спрогнозировать, как на этом фоне потенциальная потеря якоря в лице товарищей в случае их гибели скажется на запертом внутри Эрена чудовище титанической силы. А Йегеру определенно нужен был такой якорь. Если очередная вылазка приведет к смерти девчонки и белобрысого, неотступно следующих за сопляком, куда бы тот ни пошел, то держать Эрена, кажется, больше будет особо некому. Сделав вдох-выдох, Леви поставил чашку с недопитым чаем на блюдце. «Остынет», — с ноткой расстройства отметил про себя Аккерман и встретился глазами с Эреном, что-то обдумывая. Мальчишка по привычке явно ждал удара. Леви не спешил соответствовать чьим-то ожиданиям. «Йегер, ты определенно не лучший воин, но ты хороший человек с уникальным потенциалом. Пока сохраняется такой расклад, надежда и вера есть у всех нас». Аккерман давно оставил разговоры в прошлом. Подбирать не то что правильные, а вообще слова — не про него. Но если прошлое воскресает перед тобой в такой причудливой форме, то можно попробовать сделать исключение. В голове невольно всплыли последние слова Кенни про необходимость в этой жизни за что-то цепляться. Сам Леви зарекся привязываться. Но мальчишка с горячим и добрым сердцем и бедовой головой, тонущий в море отчаяния, боли и крови, казался стоящим еще одной попытки. Леви осознавал патовость авантюры и связанные с ней неприятные нюансы, но жизнь его, видимо, очень плохо учит и слабо наказывает, раз он отправляется за добавкой. Для Аккермана это точно будет последний раз в его жизни, когда он позволяет себе зацепиться за кого-то и предлагает кому-то зацепиться за себя. Судя по затыку Йегера, Леви сумел забросить небольшой спасательный круг из правильных слов. Для закрепления успеха капитан встал из-за стола и, сократив расстояние между ним и мальчишкой, быстрым движением руки одобрительно взхломатил копну непослушных юношеских волос. «Не якорь, конечно, но на первое время пойдет», — подумал капрал и, захватив с собой чашку и блюдце, скрылся из столовой, не без облегчения отметив про себя мимолетные изменения в Эрене — на миг капитану почудилось, что тот вдруг снова ненадолго стал прежним собой. «Этому идиоту еще столько надо будет сказать». Давно позабытые ощущения приятного бремени от осознания добровольно взятой на себя ответственности за чужие сердце и разум поставили для Аккермана точку в сегодняшнем дне. -#- Дежавю. Ёмкое слово, точно описывающее кошмар наяву, творившийся на глазах у Леви. Точнее на одном единственном уцелевшем. Опустошение. Точное слово, описывающее его внутренний персональный ад. Аж два правильных слова за раз и ни одного, когда они действительно были нужны. Капитан, покалеченный, грязный и в крови сидел на холодной земле, облокотившись спиной о большой валун. Бинты висели мешком и толком не спасали, тело нещадно ныло, и боль в голове разрывала пополам, но ему было плевать. Ничего не выражающим взглядом он смотрел куда-то в пустоту перед собой. Пустота приняла образ отрубленной головы Эрена с аналогичным немигающим взором и смотрела на него в ответ. История с Изабель повторилась издевательски точно. Даже в этом. Не осталось сил и желания даже на то, чтобы себя добить. «Чёрт возьми… а я ведь столько хотел сказать этому идиоту», в ушах продолжали набатом бить свои собственные последние слова, сказанные в никуда. Эрен тогда снова был перед ним, чужой, отстраненный и не похожий на самого себя от слова совсем. Даже титаническая форма была другая, непривычная. В голове крутились возможные варианты так и не состоявшегося разговора. За столько лет, прошедших с момента внезапного порыва в столовой, Аккерман просто не нашел на него времени, а теперь его и вовсе не осталось. «Дебила кусок, ты может и стал приличным воином, но собой ты точно быть перестал». Аккерман больше не злился. На это тоже не было сил. Накатывал сон и Леви не сопротивлялся. Его утягивал за собой свой собственный якорь, сброшенный Эреном, как груз, мешавший свободному полету.