Прямо в сердце

Джейсону Колчеку тридцать два года, выглядит вообще всего на двадцать пять. Он обычный молодой парень: выраженные скулы, карие глаза и россыпь веснушек на аккуратном носу. Кипящая кровь, авторитет среди тех, кто не многим младше, умный и хитрый до безобразия. Обычный молодой парень. Так его можно было назвать, если закрыть глаза на то, что вся его жизнь — это путешествие из одного ада в следующий.    С детства — нелюбимый сын, потом нелюбимый ученик, затем нелюбимый студент. Еще в девятнадцать Джейсон нашел свой способ бороться с недостатком внимания и любви со стороны окружающих, еще тогда нашел свое лекарство от одиночества — наркотическая эйфория крепко затыкала собой дыру, что была в сердце.    Сначала это было что-то легкое: вроде самокрутки, протянутой однокурсником на какой-то из вечеринок. Весьма молодой и столь же влюбленный Колчек, желая произвести впечатление на однокурсника, затягивается так, что самокрутка тлеет сразу до середины. Голова идёт кругом, перед глазами — калейдоскоп, молодое тело подрагивает от удовольствия, а в груди разливается такое тепло, какого не дала Колчеку еще ни одна влюбленность. Он хватается за эту мысль и думает, что в следующий раз, вместо того, чтобы влюбиться в парня, который после признания разобьёт ему лицо, лучше бы ему выкурить пару-тройку самокруток, а не питаться этим двуличным чувством.    Как и ожидается, это быстро входит в привычку и, мягко говоря, не ограничивается одними лишь сомнительными самокрутками. Мет, героин и другие «прелести» жизни очень быстро становятся главной и неотрывной её составляющей, от которой Джейсон, вроде, и хочет избавиться, но особых усилий к этому не прилагает. Он знает, что это неправильно, что это его разрушает, но этого знания становится недостаточно для юного Колчека, у которого слишком сильно для его лет болит душа.    Когда он попадает в наркодиспансер впервые, ему все еще девятнадцать. Его ужасно ломает, пот течёт градом, его кожу и мышцы будто наматывает на биту с гвоздями, боль режет так, словно его печень и желудок набиты стеклом. Первую неделю он проводит в неясном бреду, привязанный к кровати. Врачи приходили время от времени проверить его жизненные показатели, убедиться, что он всё еще не готов к разговору.    Через месяц Джейсону разрешено свободно передвигаться по палате и даже по коридору рядом с ней. Он крупно вздрагивает, когда спустя долгое время впервые смотрит на себя в зеркало — его тошнит от увиденного.    После пройденного курса лечения жизнь даёт ему второй шанс, который он тут же спускает, как пакетики с кокаином в унитаз в попытках спрятать улики от наркоконтроля. Когда Джейсон лежит в очередной раз в посленаркотическом отходняке, он не может вспомнить из-за чего сорвался, с кем он был, от кого и за сколько получил дозу, дозу чего — всё это висит в сознании мутной дымкой и никак не хочет приобретать чёткие очертания. Он находит себя в углу подворотни, лёжа на вонючих мешках прямо за мусорным баком, с руки кем-то сняты браслет и часы, а из вены всё еще торчит игла, которую Колчек вырывает, травмируя руку. По предплечью, усыпанному синяками и уколами, течёт маленькая капелька крови. Джейсон хватается руками за голову, качается вперед-назад истерично, коря, ненавидя себя и понимая, что не может встать против этого сам, без медперсонала, жёлтых стен больницы и ремней, прижимающих к кровати. Ему тошно от себя, он лихорадочно рвёт волосы на затылке.    В чувства приводит странная мысль: почему он один? Да, он торчок-неудачник посреди помойки, но обычно, где бы и после чего бы он ни просыпался, рядом всегда находился либо такой же торчок, либо диллер, «заботливой» рукой протягивающий следующую дозу. Но сейчас не было никого. Тихо. Пусто.    Колчек узнаёт о случившемся через новости, кричащие сквозь оконные стёкла кафе. Осознание пронзает такой болью и страхом, каких даже во время ломки не было. Башни. Теракт. Самолёты. Уже через год он служит в американских войсках. В двадцать два отправлен в Ирак, прямо в горячую точку. В двадцать четыре удостаивается звания капрал, в том же году повышается до сержанта за проявленные в бою отвагу и тактические навыки. В двадцать шесть становится офицером. Двадцать девять — первый лейтенант. Операция, задание, специальное задание, операция — маленький перерыв — операция, случай на КП, операция, спецзадание.    Песок, постоянно скрипящий на зубах, сухой ветер, разносящий по пустыне смрад крови и пота, смешивая трупную вонь иракских и американских солдат — трупы пахнут одинаково, за какую страну ни воюй. Очередное спецзадание. Спутник Кинга нашёл, где спрятано химическое оружие. Первый лейтенант ведёт себя, как обычно ведёт себя на операциях: не подставляется под пули, прикрывает своих. Тактика и порыв, адреналин и стратегия. Но он оступается, не выстреливает в спину, не успевает скрыться, слышит как щёлкает затвор за спиной.    «Не самый плохой конец», — думает Джейсон.    — Не промахнись, — говорит лейтенант Колчек.    Иракец не промахивается, иракец вообще не стреляет, примирительные слова с успокаивающей интонацией звучат. Джейсон хватается за них, словно это единственное, что может помочь ему не утонуть в пропитанных кровью песках Ирака. Медленно оборачивается, не успевает толком рассмотреть чужака, как проваливается в свой следующий ад.    Пещеры… О пещерах мозг Колчека подсознательно пытался забыть, чтобы, по крайней мере, не сойти с ума. Это было то, что Джейсон категорично запретил себе вспоминать, только отдельным моментам позволял всплывать в памяти. Короткие моменты, обрывки того, что спасло его душу тогда и спасало её по сей день: память о тепле тяжелой руки на плече, прищур карих, что были на пару оттенков темнее, чем собственные, неуверенное «Ура?»…    Как бы Джейсон не ненавидел тот ад, с его ненормальностью, он не был готов его отпустить… не был готов отпустить его. И не собирался, правда сказать, думал дождаться подкрепления, убедиться, что команда в порядке, а потом со всех ног рвануть в пустыню в ту сторону, в которую смотрел, наблюдая за удаляющейся спиной с висящим на ней странным железным «сувениром».    Но едва Джейсон перевёл дыхание, он оказался в новой преисподней. Учёные были неумолимы, требовали подробностей, которых у него не было. Он до последнего молчал о Салиме, но о нём сказали другие, сказали, какая сильная связь возникла между ними. И как бы Джейсон не драл глотку, учёным было не понять ни этой связи, ни этого внезапного доверительного союза. Джейсон лишь надеялся, что эти индюки в резиновых комбинезонах не доберутся до Салима, не найдут его, не найдут Зейна.    Джейсон не знал, сколько их держали, сбился со счёта, не зная который раз рассказывает то, что уже буквально заучил наизусть как молитву. За то количество повторов Джейсон научился говорить всё безэмоционально, не надрывая голос, чувство страха и ужаса давно перестало появляться после упоминания происходящего в пещерах. Только вот, сколько бы раз он ни повторял про иракца, в груди спокойнее не становилось.    «Не промахнись,» — вспомнил свои слова Колчек.    А он, выходит, и не промахнулся. Прямо в сердце, браво, Салим!    Через какое-то время Джейсон узнаёт, что Рейчел и Эрик покинули это место, их повысили, они согласились сотрудничать с организацией ученых. Через неделю Колчек узнает, что Ника «ликвидировали», он поддался панике и набросился на одного из ученых. Джейсон думал о том, что они могли просто убрать его, потому что он много видел, но Колчек знал Ника, помнил, каким тот был, и вполне мог поверить в то, что это действительно случилось так: приступ паники, выплеск страха в виде агрессии, выстрел, бездыханное тело. Джейсон, запрокинув голову, долго глубоко дышит после этой новости. Давит в себе злость и отчаяние, желание отомстить за друга, горечь утраты. И страх, что с ним будет точно так же.    Но этого не случается. Спустя время, осознав, что Колчеку, действительно, нечего добавить, его отпускают. Он возвращается в состав армии, присоединен к новому отряду. Джейсон радуется этому тихо, думая, что вышел из воды сухим, но радость медленно гаснет. Его постоянно отправляют в самое пекло, на самые опасные задания, и Джейсон понимает, его не убили там сразу, потому что не захотели пачкать руки, не захотели лишней возни, ведь рано или поздно первый лейтенант Джейсон Колчек погибнет на войне. Это будет тихая героическая смерть, которая не вызовет ни у кого вопросов.    Но Смерть не торопится забирать Джейсона к себе, она кружит рядом с ним в загробном вальсе, дышит холодной опасностью в затылок, но не решается обнять его, лишь забирает тех, кто рядом с лейтенантом: тех, кто сражается против него, и тех, что по одну сторону с ним.    До пещер Джейсон ловил кайф от адреналина, бившего в голову после каждой операции. Сейчас он пуст. Ничто его больше не окрыляет, ничто не даёт чувство хоть мимолетного счастья. Только вспоминая внимательные темно-карие глаза, Джейсон чувствует как бьётся в грудной клетке полумёртвая бабочка с одним лишь крылом. Джейсон бережёт её, прикрывает ото всех своей отстраненной улыбкой, не позволяет увидеть её за колкими шутками, засыпает, укутывая её в теплую улыбку на губах.    Стоило ли попытаться найти Салима? Джейсон боялся привести к нему ученых, которые без сомнения первое время за ним неустанно наблюдали. А сейчас… Может, у него и был шанс найти его сразу, а сейчас тот мог бы быть где угодно, хоть в том же чёртовом Лондоне вместе с сыном. Сейчас у него могла быть совсем другая жизнь: у него покой на душе, надеялся Джейсон, он тихо пьёт кофе по утрам, встречается в кафе с сыном по субботам, может, нашёл любимого человека. Если бы в такой — мирной и спокойной — жизни Салима объявился бы Джейсон, словно призрак всех тех ужасов, через которые им пришлось пройти? Наверняка он не захочет его видеть, не из личной неприязни, а из памяти о том кошмаре.    2005-ый год, это значит, что с событий в пещерах прошло уже почти три года, пусть бы он спокойно жил.    — Снова в облаках, лейтенант, — подмечает сержант, славный парень с гетерохромией. — Кажется, вам письмо.    Сержант протягивает конверт, но Колчек даже не смотрит на кусок бумаги, закатывая глаза в показательном «Ну да, очень смешно, долго еще эта шутка будет повторяться?». Подвох заключался в том, что в отряде Колчека был второй парень по имени Джейсон: рядовой Ковач — даже фамилии были похожи. Рядовому Ковачу письма приходили с завидной регулярностью, ему писала жена, сын, мать и брат. Колчеку никто не писал. Из-за схожести имён письмо Ковача однажды передали по ошибке лейтенанту, который, не став перечитывать написанное на конверте, сразу принялся за письмо и оказался свидетелем весьма пикантной переписки рядового с женой, из-за чего над лейтенантом, как и над рядовым, потом очень часто подшучивали.    Сержант повертел конверт, не отходя от Колчека, и с заговорческой улыбкой сказал:    — Не подъёб, клянусь, написано «Джей-сон Кол-чек», — выделил фамилию сержант.    Джейсон громко цокнул, покачал головой, готовясь к очередному подколу со стороны сержанта, перехватил из его рук конверт и застыл. Правда, «Кол-чек».    — Да ладно, — не поверил Джейсон, — хера себе чудеса под Рождество, — изумленно выдохнул он.    — До Рождества — два с половиной месяца, — хмыкнул сержант, удаляясь.    Когда дрожь в пальцах утихла, а Джейсон окончательно совладал с собой, чёткая картина предстала перед его глазами: радоваться было рано и опасно. В графе отправителя было пусто, а значит это мог быть кто угодно. Это могла быть Рейчел Кинг, спрашивающая, как первый лейтенант Колчек сейчас существует в этом мире, а еще это могли быть те ученные. О том, что это мог бы быть Салим, Джейсон старался не думать, начнёт — пропадёт. Если в его душе появится хоть намёк на надежду, если она будет разрушена… В мире, в котором «существовал» Джейсон, это было недопустимо.    Нетерпеливо садится на свою койку, забрасывая ноги в солдатских берцах на жёсткий матрац, распечатывает конверт. Оттуда, вопреки его ожиданиям, не вырывается никакого запаха: нет аромата духов Рейчел, нет вони медицинского спирта — бумага, ничего кроме обычного запаха бумаги. В конверте находит два листа сложенных пополам, бумага немного желтоватая, листы исписаны только с одной стороны. Когда Джейсон открывает их, разгибая, выравнивая листы по линии сгиба, его сердце вдруг замирает. Это очень странно: Джейсон никогда не видел его почерка, но сейчас на сто процентов уверен, что это его почерк. Будто бы аккуратная арабская вязь, вплетенная в английские буквы витиеватым движением руки. Джейсон резко вдыхает, запрокидывая голову вверх, крепко сжимая листы в руках. Зажмуривает веки с такой силой, что перед закрытыми глазами во тьме начинают плясать искры и белые круги. Чем больше пытается успокоить сердце, тем отчаяннее оно бьётся в груди. Полумёртвая бабочка яростнее затрепыхалась внутри.    Джейсон делает три глубоких вдоха и выдоха. Когда понимает, что больше ему не успокоиться, вновь разглаживает сжатые уже своими пальцами листы и принимается с упоением читать.    «Джейсон, — это простое начало, прочитанное тем самым голосом заставляет Колчека глубоко вздохнуть, замереть в ожидании продолжения. — Ты не представляешь, как сильно я рад писать тебе, надеюсь, Аллах даст мне сил передать хотя бы половину того, что я хочу сказать, словами на твоём языке. Прошло очень много времени с… давай называть это «нашим знакомством», вместо того, чтобы каждый раз вспоминать о том, в чем это знакомство заключалось. Мы с тобой это и так прекрасно помним и в лишних упоминаниях, думаю, не нуждаемся. Ты не представляешь, как тогда было мне тяжело уходить, сколько раз, идя по пустыне, я порывался развернуться и побежать обратно, но беспокойство за сына одерживало верх, надеюсь, ты не в обиде на меня… Я помню твой взгляд, когда мы прощались, и мне до сих пор больно от этого».    Джейсон понял, что не выдерживает, его дыхание совсем сбилось, стало слишком поверхностным. Мелкая дрожь пробивала пальцы, скользила по губам. Ещё немного и эмоции бы вышли из-под контроля.    — Ну как там? Неужто нашего лейтенанта кто-то вспомнил? — посмеиваясь, возвращается сержант. Его смех, как и улыбка, обрываются, едва он видит Колчека. — Джейсон? Что-то случилось? Умер кто?    — Нет, — качает порывисто головой Джейсон, — нет всё в порядке. Даже… Даже больше чем в порядке, — на губах застывает дрожащая улыбка.    Кажется, это первый и единственный раз, когда Джейсон не прячет свои чувства, свою маленькую истерзанную бабочку. Сержант, почувствовав, что застал лейтенанта за чем-то очень интимным и откровенным, скомкано извинившись, снова ушёл, пообещав не возвращаться до обеда.    «Когда я вернулся домой, Зейн себе места не находил, казалось бы, меня не было два дня от силы, а он должен был привыкнуть к тому, что его отец военный, но он сказал, что чувствовал, что в этот раз что-то не так, чувствовал что-то другое и больше нескольких часов подряд молился за меня Аллаху. И Он его услышал, Он помог нам выбраться оттуда, Джейсон. Вера моя окрепла ещё сильнее, и с тех пор, не зная где ты и что, я молился за тебя каждый день, просил о твоём прощении, о твоём спасении. Если ты читаешь это, значит Аллах снова услышал меня».    Джейсон не был верующим, в детстве его покрестили по обычаям семьи, и это всё, что связывало его с церковью, больше он там не появлялся. В его речи могли проскользнуть обычные выражения по типу «да видит Бог» или «матерь Божья», но он не то чтобы придавал этому особое значение. После начала войны, постоянных сражений с радикалами и фанатиками, слово «вера» и «религия» оседали горечью на языке, упоминания исламского бога заставляло напрячься и быть готовым ко всему. Но читая эти строки, Джейсон не почувствовал привычного раздражения или опаски. Когда они с Никки выбирались из пекла и тот говорил «слава Богу», Джейсон раздраженно фыркал, передергивая плечами, огрызаясь, что Бог тут не причем, что это была их заслуга, они сами смогли выжить. Сейчас такой мысли даже на секунду не возникло, вместо этого в груди разлилось тёплое чувство благодарности: Салим молится за него. Это словно было такое проявления любви и заботы, о котором Джейсон не то, что попросить, но даже подумать не мог.    «Пока я шёл, я чётко убедил себя, что Зейн не должен ничего знать, но, как только я увидел его: обеспокоенного, дрожащего, взбудораженного — я не смог солгать ему, Джейсон, я рассказал ему всё, как было. Я даже не могу сказать, кем мой сын заинтересовался больше: инопланетными вампирами или американским солдатом, спасавшим не раз мою жизнь».    Джейсон смеётся с последних строк и чувствует в этих словах улыбку Салима, задерживается глазами на аккуратно выведенном своем же имени. На самом деле, с первого упоминания Зейна в пещерах Джейсон почувствовал ту необычайную связь, что связывала Салима с сыном, связь, которой у него никогда не было с кем-либо из семьи. Джейсон не сомневался, что в итоге Зейн обо всём узнает.    «Я порывался вернуться на то место, вдруг ты бы всё еще был там по каким-то причинам, но Зейн меня остановил, сказал, что после того, что мы там нашли, вас не выпустят оттуда просто так, это убедило меня вернуться за тобой еще сильнее. Но Зейн опять же развернул меня, сказав, что если у тебя, как солдата США, еще есть шанс выбраться оттуда, то иракскому лейтенанту там точно несдобровать, я бы оттуда живым точно не вышел. Мне оставалось только молиться за тебя, Джейсон».    Он собирался вернуться за ним. Он хотел вернуться за ним. Эти слова словно клеймом отпечатывались на сердце.    «Пришлось быстро выезжать из страны, мы с Зейном собрали всё необходимое и первым же рейсом вылетели в Турцию, оттуда в Великобританию. Зейн хорошо устроился, ему нравится учиться, он старается дополнительно подрабатывать, хоть я и говорил столько раз, что мы справимся и одними моими силами, но он непреклонен. Джейсон, если бы ты знал, как я им горжусь!».    Джейсон не знал, что значит чувствовать на себе отцовскую гордость, но слова Салима будто бы так и сияли ей, заставляя в очередной раз улыбнуться.    «Одному Аллаху известно, сколько раз ко мне приходила мысль о возвращении в Ирак в попытке найти тебя. Только вот уже прошло столько времени, где тебя искать было непонятным. Ты, наверно, спросишь, почему не написал раньше? А теперь позволь мне немного пожаловаться, как ты думаешь, сколько Джейсонов в армии США? Сколько отправлены в Ирак? Однако, как говорят, всё можно найти, если действительно захотеть и знать где искать. Я связался со своей бывшей женой, которая имеет влияние в определенных кругах, не буду вдаваться в подробности. Но даже ей понадобился почти год, чтобы раздобыть информации на некого первого лейтенанта Джейсона Колчека, находившегося под командованием Рейчел Кинг. Почему я не спросил твою фамилию тогда? Не знаю. Но я хотел найти тебя и я нашел».    От последних слов предательски щиплет нос, Джейсон вскидывает подбородок, поджав губы, промаргивается. Он не расчувствуется от таких простых слов. Хотя кого он пытается обмануть…    «Я безумно счастлив, что смог найти тебя, но это чувство всё еще отравляется беспокойством и страхом за тебя. Ты всё ещё в Ираке… Я понимаю, что война еще идёт, но, честно, я отчего-то полагал, что после того, что было, ты захочешь убраться как можно дальше от пустынь. Или тебе не дали выбирать, Джейсон?..».    От этих слов глаза зажгло с новой силой.    «Если так, я даже не знаю, Джейсон, мог бы я как-то помочь? Может, снова попросить жену о чуде через связи? Я прямо вижу, как ты скривился, читая это, я помню, какой ты: вспыльчивый, упрямый, горячая голова… Знаю, что не одобришь подобной идеи, но я всё же попрошу тебя подумать об этом.    Я знаю, в каком аду ты жил, знаю, в какой попал. Помню, что ты сделал для меня, что мы оба сделали друг для друга. Тогда нас связало так, как не связывает ни служение в одном отряде, ни вера в одного бога. Я уверен, что ты чувствуешь это, осознаёшь, о чем я говорю. Я не могу больше видеть новости о военных операциях в Ираке, каждый раз перечитывать некрологи в поисках твоего имени с обрывающимся сердцем. Если ты не захочешь, чтобы я вытащил тебя оттуда, видит Аллах, я сам вернусь в Ирак, вернусь в армию, что угодно, но хотя бы буду уверен, что твоя спина под твёрдой защитой».    Эти слова прозвучали в голове Джейсона с такой героической, уверенной и при этом упёртой интонацией, которую можно было услышать в одной фразе разве только что у Салима. С такой же интонацией он говорил: «Меня ждёт сын. И ни одна тварь не помешает мне вернуться к нему!», и Джейсон сразу ему тогда поверил, а Салим, чёрт его дери, вернулся, и ни одна тварь ему не помешала. А теперь он так же пишет о Джейсоне, и Колчек верит, знает, что так оно и будет, и это знание тревожной радостью отдаётся в животе. Нет, ему нельзя сюда возвращаться.    «Я буду ждать твоего ответа. Пиши на адрес, который я вложил, так безопаснее, если за тобой ведётся слежка. Надеюсь, ты цел и здоров. Напиши как можно скорее. Я буду молиться за тебя. Береги себя, Джейсон.»    Джейсон переживает шквал обрушившихся на него эмоций раз за разом, перечитывает письмо. А после этого, наконец дав себе по-настоящему обрадоваться, с долгим вздохом падает спиной на кровать, прижимая к груди листы бумаги. Он долго лежит, просто буравя глазами потолок, с нисходящей с лица глупой улыбкой, всё еще не может поверить.    Через час он сидел, сильно сгорбившись над столом, и усердно писал ответ обломком карандаша на куске бумаги, выдернутом из блокнота сержанта (без его ведома, за что Колчеку, конечно, стыдно, но совсем немного). Его почерк далёк от аккуратного росчерка, его движения руки смазаны мандражом, линии букв более резкие и отрывистые, но при этом сжатые. Выдернутая страничка была маленькой, поэтому писать приходилось мелко, в один абзац.    «Блять, если бы ты только знал, как я рад писать тебе! Твое письмо, наверное, это первое, что меня вообще порадовало за последний год! Я не буду кичиться перед тобой, говорить «да нет, Салим, все пиздато, на следующей неделе стану капитаном», нет, это полный пиздец, сколько бы радикалов, сколько бы группировок мы не убрали, на их место приходят новые в пять раз жестче, с каждым разом выбраться с задания всё сложнее. Хотел бы я послать всё это нахер, но, боюсь, мне, правда, не оставили выбора. Я пытался подать заявление об отставке, я пытался договориться с начальством, блять, я даже пытался подскочить под пулю, чтобы меня отпустили по причине травмы. Хер. Там. Плавал. Всегда один ответ: «Ваша заявка принята на рассмотрение», на следующий день: «Пиздуй в новую горячую точку, лейтенант». Насчет того, что было после нашего прощания… Салим, это ёбаный пиздец, нас держали несколько недель, допрашивали, на меня, походу, пытались повесить шпионаж и предательство за глубокую дружбу с иракским солдатом. Я не говорил о тебе до последнего, это у Кингов язык за зубами не держится, впрочем, они вышли с этой херни сухими, даже с повышением, блять, а Никки… Нику не повезло, Салим, у него сдали нервы, его убрали… Меня отпустили, но это спорный вопрос, я здесь как пёс на ебучей привязи. Как-то хотел пройтись до ближайшей деревни, когда стрельба утихла, а мой полковник так на меня посмотрел… Я думал, чуть ускорю шаг, и этот хер выстрелит мне в спину! Подопечные не видят во мне недостижимый авторитет, но так даже лучше, свободно общаемся, больше шансов, что не бросят меня в огне. Рад за вас с Зейном. Вы должны беречь друг друга, заботиться. Поздравь его от меня с успешным продвижением в учёбе. Уверен, он у тебя умный парень и всё понимает, но всё же я надеюсь, что после того, что он узнал, он ведёт себя осторожно. Пускай лучше ищет йети или троллей, но не лезет в то, что мы видели. Организация тех ученых очень не приветлива к любопытствующим. Я рад, что ты нашёл меня, рад, что ты наконец живёшь спокойной жизнью и при этом помнишь обо мне. Я действительно счастлив за тебя, Салим. А потому попрошу тебя настойчиво и кратко: не лезь сюда, ты не для того проходил через весь этот пиздец, чтобы в него вернуться из-за какого-то американского солдата. Прошу тебя, будь осторожен, береги себя и Зейна. Если есть какой-то безопасный вариант, если твоя бывшая жена может как-то поспособствовать принятию моей отставки, я буду только рад, нахер гордость. Но только, если это безопасно для вас всех, понял меня, Салим? Только попробуй припереться сюда, и я отстрелю тебе зад, упертый ты засранец! В любом случае, я всегда рад получить от тебя письмо, почитать, как там у тебя. Так что буду ждать ответа. Скучаю по тебе».    Джейсон замирает, последние слова написались как будто бы сами собой и показались сейчас Колчеку совсем неуместными, заставили заалеть кончики ушей. Пальцы нервозно подхватывают ластик, первый мазок по бумаге только размазал мягкий карандаш, образуя тёмно-серую полоску. Через полминуты стараний мазня пропала, только вот чёртово «скучаю по тебе» осталось вдавленным на бумаге следом от твёрдого нажима. Джейсону хотелось биться головой об стол. Нет, переписывать он точно не будет, оборвать не получился, тогда он вырвет часть текста с обратной стороны листа, оставалось только смириться и надеяться, что Салим не будет вглядываться в лист. Вдавленный след от стёртых слов был не сильно заметен, если не приглядываться, но оставался читаемым, если хорошо присмотреться. Можно было бы написать что-то поверх, но в голову ничего больше не приходило. Ладно, как есть, так и будет.    Месяц после отправки письма шел медленно. Операции пролетали словно по щелчку пальцев, посиделки с сержантом и рядовым Ковачем стали неплохим вариантом скоротать время, которое напрочь останавливалось, когда Джейсон оставался один, когда ложился в кровать и мысленно возвращался к тёплым рукам на своих плечах, когда в очередной раз спрашивал, не пришло ли ему чего, и получал в ответ лишь отрицательное мотание головой. Сержант перестал подшучивать, видя настроение первого лейтенанта (вообще-то уже капитана), больше не приносил ему письма от жены Джейсона Ковача, понимая, что Колчек наконец обрёл какую-то свою до невозможности хрупкую причину вставать по утрам. Месяц прошел, и Джейсон начинал думать, что письмо не дошло, что его перехватили, не допустили к отправке или что-то ещё в таком роде.    — Капитан, — окликает рядовой, Джейсон слабо реагирует, едва заметно качнув головой, не отрываясь от карандашного наброска. Рядовой подходит ближе, рассматривает рисунок. — Интересно получается.    — Спасибо, — искренне благодарит Колчек. — Эскиз для татушки, набью на вторую руку или спину, пока не решил.    — Крутотень. Не знал, что Вы рисуете, может, вам можно делать заказы? — Колчек смотрит на него, ухмыляясь. — А что? Я тоже хочу набить чё-нибудь. Ах, да, — он достаёт конверт и Джейсон чуть ли не вскакивает со стула. — Вам.    — Наконец-то, блять, — он выхватывает конверт, по привычке на всякий случай проверяет фамилию, сдерживает дикую радость.    — Спасибо, Ковач, оставь меня пока, будь другом.    — А насчёт эскиза..?    — Да-да, хорошо, нарисую, набьём тебе жену с орлиными крыльями, — отмахивается Джейсон, выставляя рядового за дверь.    Стоит остаться одному с конвертом в руках, вся сдержанность улетучивается. Чувство блаженного облегчения заполняет всё тело, радость кружит голову.    «Боже, как я рад, что ты цел, ты пытался подставиться под пулю? Мне точно надо приехать и как следует промыть тебе мозги, Джейсон! Не делай глупостей, ты же знаешь, чем такая выходка могла закончиться! Мне жаль, что с Ником такое случилось, он не заслуживал такого конца, он был добрым человеком. Спасибо за твою заботу обо мне и Зейне, но твою просьбу выполнить не обещаю, если «безопасным», как ты говоришь, путём не выйдет вытащить тебя… Жди меня в гости».    Ну, чего и следовала ожидать: упёртый как баран. Джейсон не раз удивлялся, как в одном человеке могли уживаться пацифизм и такое необыкновенное упрямство.    «Я связался с женой, она была сбита с толку, она удивилась ещё тогда, когда я пытался просто отыскать тебя, а сейчас она совсем не понимает, что происходит, я не могу рассказать, что нас связало, а вне контекста ты знаешь, как это выглядит: иракский и американский солдат. Не знают, кого посчитать шпионом, меня или тебя, боялся тебя подставить, хотел уже сдаться, сказать ей, чтобы она забыла о моей просьбе, но Зейн вмешался, сказал, что ты многое сделал для меня. Сочинил какую-то историю о том, что лейтенант-американец с широкой душой помог бежать мне и Зейну из страны. Он всегда был находчивым, а она всегда пыталась найти пути возврата отношений с сыном. В общем она работает над проблемой, нам остаётся только ждать, прошу тебя, Джейсон, не делай глупостей, доживи до момента, когда мы сможем тебя вытащить. Пообещай мне, Джейсон.    Зейн хочет познакомиться с тобой, как оказалось, я слишком часто тебя упоминаю. Я бы тоже хотел, чтобы вы познакомились, и, надеюсь, это случится».    Джейсон несколько раз пробегается глазами по этой строчке, чувствуя, словно внутри расцветает целый сад, поджимает губы, пряча смущенную улыбку.    «Недавно ходил к врачу. На работе свалился в обморок, до одури напугал всех, Зейн уже о чём только не думал. Ты не представляешь моё возмущение, Джейсон, это просто нелепо! Убийцу вампиров свалила с ног обычная переутомляемость! Мне приходилось работать на двух местах, чтобы покрывать все счета и помогать Зейну, я чувствовал, что вполне справляюсь, конечно, еще всё отягощается постоянным волнением за одного американца, который лезет под пули, но это всё равно нелепо».    Джейсон беззлобно фыркает, не может расстроится, видя, что никто не обвиняет его всерьез, но беспокойство за чужое здоровье всё же пробирается под кожу холодными пальцами.    «Зейн мне чуть ли не скандал устроил, заставил уйти со второй работы, мол, мы и так покрываем все счета. Сказал, что я должен заняться своим здоровьем, больше отдыхать, где уж там… Успокоиться я смогу только тогда, когда буду точно знать, что всем моим любимым людям ничего не угрожает».    Сердце делает короткое сальто, бухается вниз прямо к диафрагме, стучит по ребрам, словно хочет, чтобы его оттуда выпустили.    «Буду ждать новостей о твоей отставке. Буду ждать ответа от тебя. Не делай глупостей, не сдавайся, да поможет тебе Аллах, Джейсон.    Я тоже по тебе скучаю».    Сначала в ушах становится слишком тихо, мир сужается до последней строчки. Потом резкий звон, осознание, вспыхнувшие щёки.    — Придурок, — сдавленно сипит Джейсон, сам толком не понимая, кому адресует сказанное: себе или Салиму. Падает лицом в подушку, снова и снова прокручивая в голове знакомым голосом написанные в конце слова. — Пиздец, — глухо в подушку и замолкает.    Письма от Салима приходят с регулярностью одно в месяц, перед Рождеством пришло целых два, на то оно и Рождество, так? Салим присылает пачку фотографий, семь штук. Несколько фотографий Салима с Зейном, фото огромной белой овчарки, которая растянувшись рядом на диване, была длиной почти в рост Салима. Джейсон спрашивает, как зовут зверя, на что получает скромное «Ястреб», и это должно бы рассмешить Колчека, но лишь опаляет жаром лицо: он назвал пса армейским позывным Джейсона? Серьезно?    Джейсон хвастается своим криво подученным арабским и тем, что теперь хоть что-то может понять из речи иракцев, сказать им, но при этом совершенно не умеет читать арабскую пропись. Запоминает слова, как сочетания звуков, связывает их со значением, но никак не может сопоставить с теми загогулинами, которые видит на бумаге.    Когда ничего нового не происходило, а новостей об отставке Джейсона не было, Салим писал о чем-то отдалённом, о еде, которую научился готовить, о новой команде, которую выучил Ястреб, о том, как провёл день. И Джейсон хочет рассказать ему что-то в ответ, пишет об операциях, но преуменьшает их опасность, не оставляя поводов для волнения; утаивает, сколько ребят из его отряда полегло, чтобы не повредить и так ставшее хрупким здоровье Салима. Рассказывает о том, что вот-вот откроет тут тату-салон, перечисляет, скольким парням уже набили его рисунки, и отправляет парочку Салиму на оценку. Джейсон не рассказывает, что загремел в госпиталь на полмесяца с простреленной ногой, с поврежденной от пули бедренной артерией. Не рассказывает, что даже после выписки и возвращения на поле нога продолжает болезненно ныть, а сам Колчек не слишком сильно, но всё же заметно начинает прихрамывать на левую ногу.    Когда Салим затихает почти на три месяца, Джейсон снова чувствует липкое беспокойство. Что-то случилось, переписку всё же перехватили, ученые найдут Салима и Зейна, Салим возвращается в Ирак. Эти мысли кружили надоедливее, чем мухи в солдатской столовой.    Но через три месяца, наконец, приходит ответ, не в виде сообщения, но гораздо более красноречивый.    — Капитан, — окликает уже офицер с гетерохромией, — Вас к полковнику. Кажись, разговор будет не оч, сильно он мрачный.    — Понял, — с тяжелым вздохом отзывается Колчек, готовясь к тому, что из кабинета полковника его вынесут вперед ногами.    Его отзывают. Полковник говорит, что они пересмотрели давний запрос об отставке, приняли во внимание факт недавней травмы ноги, и в связи с новыми обстоятельствами изменили решение. Херня, думает Колчек. Он знает, что это всё фарс, пересмотрели, как же, просто у Зейна, видать, действительно крутая мать. И шутки про мамок даже как-то спрятались в тёмные уголки разума, стыдливо поджав хвосты.    Все бумаги были оформлены, все оговорено, нужно было только как можно скорее свалить из этого проклятого места и постараться не словить пулю в затылок от внезапно передумавшего полковника.    — Кто ж теперь нам татушки рисовать-то будет, — показательно жалуется капрал. — Куда ж мы без Вас, кэп?    — Буду присылать вам в письмах рисунки, — искренне улыбается Джейсон, сдавая оружие. — На имя Джейсона Ковача, конечно.    Капрал смеётся, хлопая Джейсона по-братски по спине.    — И куда вы теперь?    — В Англию, в Лондон, — без утайки отвечает Джейсон, собирая рюкзак, боже, это потрепанное серо-жёлтое чудо пережило с ним столько дерьма, больше пережила только его кепка.    — А вот это, блять, нихера себе сюрприз! — вскидывает руки офицер. — А как же мать Америка?    — Да заткнись ты, — обрывает его капрал. — Совсем не вдупляешь, да? Вспомни марки на письмах, что приходили. Из Великобритании шли.    — Так значит бросаете нас ради очаровательной англичанки? — качает головой офицер.    — Это друг, брат по духу, мы прошли через ад вместе, — отрезает Джейсон так, что никто не решается продолжить эту тему.    О том, что «очаровательная англичанка» является привлекательным иракцем, Джейсон решает вовсе промолчать.    Его отряд прощается с ним, как с лучшим другом или, скорее, старшим братом, Джейсону грустно покидать их, но ощущение счастья, предвкушения предстоящего были сильнее.    Часть денег, выплаченных за службу, ушла на билеты. Пока Джейсон летел после второй пересадки прямиком в Лондон, он не смог сомкнуть глаз, принялся перечитывать письма в поисках того, что поможет найти Салима. И это, конечно, был Зейн. Салим часто упоминал в письмах университет сына, оттуда и стоило начать.    Он прилетает к восьми часам, узнаёт, как добраться до университета. Наконец, все, блять, понимают его. Он бы ни за что не поверил, что будет радоваться Англии, чаялюбам с их странным акцентом. И даже, когда они кривят носы от американского произношения, Джейсон не чувствует и намёка на злость.    К полудню он уже оказывается возле университета, охранник говорит, что занятия закончатся только через два часа, а позвать Зейна он не может, Джейсон — не член семьи, да и выглядит, он, признаться, немного подозрительно. Чтобы не нарваться на излишнее недоверие со стороны охранника, Джейсон решает подождать конца занятий. Устраивается на скамейке, наблюдая за ходом какой-то лекции через окно. Легковые машины, детишки, бегущие со школы, переговоры о покупках за соседней лавочкой, шум ветра, обычные здания. Как же спокойно.    Джейсон не улавливает, в какой момент его глаза закрылись, а он задремал, запрокинув голову так, что кепка свалилась с головы на траву за скамейкой. Он слышит чей-то громкий кашель, обозначающий присутствие — тактичный жест.    — Простите, — громче говорит парень, Джейсон чуть ли не подскакивает, смотрит в тёмно-карие глаза, такие же как у отца. Джейсон расплывается в глуповатой улыбке. — Мне сказали, что вы ждали меня, хотели о чем-то поговорить. Сэр?    — Ты понятия не имеешь, как я рад тебя видеть, — смеётся Колчек, вставая со скамейки, парень делает шаг назад, отступая от незнакомца.    — Куда она..? — Джейсон на мгновение отвлекается, чувствуя непривычную пустоту на голове, озирается в поисках кепки, находит ее за скамейкой, возвращается к Зейну и, уже натягивая кепку на голову, говорит, протягивая руку для пожатия: — Так вот…    — Джейсон Колчек?! — почти вскрикивает Зейн, цепляясь глазами за кепку, не давая Джейсону самому представиться.    — Ха-ха, а мы как будто уже знакомы, да? — неловко смеется Колчек, потирая второй рукой затылок.    — И правда, как будто лично вас знаю, — воодушевленно кивает Зейн, пожимая руку. — Когда вы прибыли? Почему отец не рассказал мне?    — Сегодня утром, — улыбается Джейсон, с охотой отвечая на крепкое рукопожатие. — Он еще не знает, и я не знаю, где его найти, надеялся, ты мне поможешь.    — Лишь бы у старика сердце не стало от радости, — смеется беззлобно Зейн. — Я позвоню ему..!    — Стой, — мягко прерывает Джейсон, — я бы хотел сделать сюрприз.    — Тогда точно сердце станет, — качает головой Зейн, улыбаясь. — Он работает до позднего вечера, раньше двенадцати дома не появится.    — Живёте вместе?    — Нет, я в общежитии при университете, отец — в квартире через два квартала.    — А у него?..    — Он один, — не даёт закончить Джейсону Зейн, и Колчек сдержанно кивает, не показывая чувств. — Если ты собираешься сделать ему сюрприз, то у тебя еще около восьми часов. Почти что целый день. Не хочешь погулять, поговорить? Ты ел сегодня? Может, кафе?    Джейсон воодушевленно кивает на каждое предложение Зейна.    Перед походом в кафе Зейн с немалыми усилиями затаскивает Джейсона в больницу, дабы проверить его здоровье. Джейсон долго упрямиться, но, осознав, что мальчишка не уступает в упорстве своему отцу, сдаётся. За два часа справляются со всеми анализами и обследования, результаты немногих из которых Колчек получил на месте, а часть обещали выслать на почту, адрес Зейн указал собственный. В целом, Джейсон остался доволен тем, что этот вопрос можно было официально считать закрытым. Единственное, что осталось неприятным осадком, было кислое лицо местного хирурга при осмотре ноги Колчека. «Можно было и поаккуратнее зашить», — негодовал врач, на что Джейсон только презрительно фыркнул: конечно, можно было, особенно здесь в городской больнице, но речь ведь шла о военном госпитале в Ираке, куда каждый час поступают десятки, сотни раненных, там каждая секунда на счету и «аккуратно зашить» какого-то американского солдата там явно не в приоритете.    Когда с больницей покончено, а запах спирта и резиновых перчаток перестаёт щипать нос, Джейсон и Зейн идут в кафе неподалёку, где проводят чуть ли не полдня, обмениваясь знаниями, полученными от Салима друг о друге. Тихо посмеиваются, когда упоминают его, тепло улыбаются. Зейн изучает явления, вроде шумерского храма и Стоунхэджа, ищет другие доказательства вмешательства инопланетных форм жизни. Джейсон несколько раз лично для себя убеждается, что парень сохраняет при этом максимум бдительности, не ведет себя необдуманно. На его излишнюю осторожность Зейн тихо смеется в кулак, говоря, что он совсем как отец.    Зейн замечает его хромоту, говорит, что этого Салим не рассказывал. Джейсон виновато отводит глаза, объясняет, что это получилось гораздо позже событий с Салимом, а в письмах рассказывать не хотел. Как там, кстати, здоровье Салима? Зейн рассказывает тот случай с потерей сознания на работе, как он перепугался, как Салим отмахивался от похода к врачу, а Зейн чуть ли не за ворот рубашки тащил его к терапевту. Упёртый, ну конечно. В итоге всё обошлось наименьшими потерями, Салим перенапрягся, переволновался, ему нужен был небольшой отпуск и качественный отдых. Зейн не знал, что отец гнётся на двух работах, и хорошенько тогда промыл ему мозги. Зейн и сейчас сомневается, работает ли Салим только на одной работе, от него ведь честного ответа по этому поводу не добьёшься. Джейсон обещает разобраться с этим, и Зейн без колебаний ему верит.    В кафе тепло — не удушающее жарко. Гремит на кухне посуда — не снаряды. У Джейсона слезятся глаза, он звучно шмыгает носом, прячась от внимательного взгляда Зейна за козырьком кепки.    — Джейсон? — Колчек мотает головой, мол, всё в порядке, только дай мне секунду. — Понимаю, — медленно кивает Зейн, протягивая Джейсону салфетку. — Когда отец вернулся, он тоже не мог поверить, что всё наконец осталось позади. Да и я тоже. От самолётов до сих пор шарахаюсь. Привыкнуть к обычной жизни после всего оказывается сложнее, чем сначала себе представляешь. Многие солдаты так и остаются душой там…    Джейсон вслушивается в умиротворяющий голос Зейна, дыхание выравнивается. Он берёт предложенную салфетку, но не промакивает ей уголки глаз, мнёт пальцами, унимая внезапно поднявшееся в горле волнение.    — По статистике, свыше половины солдат после войны больше не могут жить как обычные граждане, кто-то сходит с ума, кто-то становится преступником в погоне за дозой адреналина. Но с тобой этого не произойдёт, Джейсон, — заверяет его Зейн. — Я вижу, что ты за человек. Будет тяжело. Отцу тоже было тяжело, он не переставал повторять, что я его спасаю. А теперь он спасёт тебя. Ты здесь не один, ты справишься.    — Ты, правда, замечательный парень, Зейн, — Джейсон зажимает переносицу, избавляясь от неприятных следов жжения. — Не то чтобы я в этом сомневался.    — Остался час до его обычного возвращения домой, — мягко улыбается Зейн, — пока доедем, он уже будет дома. Я провожу тебя до квартиры, потом уеду.    — Тебе необязательно, — начинает Джейсон, но Зейн уверенно прерывает его.    — Вам надо побыть вдвоём, многое обсудить, я не хочу и не буду вам мешать, — почему-то для Джейсона эти слова прозвучали слишком двусмысленно.    Как бы не упирался Зейн, Джейсон оплачивает счёт, аргументировав это тем, что не сможет смотреть в глаза Салиму, если позволит Зейну заплатить. Парень не понимает, как это вообще связано, скидывает это на разность менталитетов и какие-то американские обычаи и в итоге уступает Джейсону, не понимая его безумной радости.    До дома доезжают в тишине, Зейн кивает на окно, горящее тёплым светом, на третьем этаже. Говорит, что отец копошится на кухне, скорее всего, только пришел и ставит чайник. Джейсон улыбается тому, как хорошо Салим с сыном знают друг друга, немного пропитываясь белой завистью о потерянном общении с родителями.    — Здесь, — останавливает возле крепкой двери с номером «46» Зейн, добавляет еще на полтона тише: — Я тебя оставляю, надеюсь, всё пройдет наилучшим образом.    — Спасибо, Зейн, — искренне благодарит Джейсон, улыбка немного дрожащая, волнение отдается тремором рук.    — Удачи, Джейсон. أرك لاحقا.    — Арук эляхикон, — кривовато отвечает Джейсон.    Удаляющиеся шаги по лестнице, хлопок закрывшейся входной двери. Тишина. Только гул крови в ушах, сердце ухающее в горле. Джейсон тяжело сглатывает, поднимает ладонь: постучать или позвонить? Решает постучать, складывает пальцы, замирает, держа полузажатую ладонь у поверхности двери. Прислушивается к шороху в квартире. Вдох-выдох. Подготовился, пошёл!    Стук по двери заглушается стуком собственного пульса, время — лопнувшее стекло. Джейсон снова стучит, неуверенный, что его услышали.    — Иду, — глухо из-за двери, сердце срывается на бег, глаза увлажняются, улыбка, все еще дерганая, становится шире. Слышатся торопливые шаги, совсем близко, звук открывающегося замка, наклон дверной ручки. — Зейн, я же просил…    Всё застывает. Мир. Время. Две мужские фигуры, стоящие друг напротив друга. Только тёмно-карие глаза бегают по лицу гостя. У Джейсона всё еще подрагивают губы, ногу свело судорогой от волнения, но он счастлив, так безудержно счастлив смотреть в эти глаза.    — Джейсон, — рвано, на выдохе, так, что у Колчека кружится голова. Салим обхватывает его руками, обнимая, и словно только этого и ждал, Джейсон вцепляется пальцами ему в спину, сжимая крепче. — Слава Аллаху.    Салим отлипает от Джейсона, который намертво вцепился в ткань домашней майки. Прислоняется лбом ко лбу трясущегося Колчека, обхватывая ладонями горящие щёки.    Джейсон вылавливает боковым зрением большое белое пятно позади Салима. Белая овчарка, помахивая хвостом, любопытно таращится на него.    — Давай зайдём внутрь, — едва дыша, просит Салим, тащит неотлипающего Джейсона в квартиру, смеётся как мальчишка. — Джейсон, я никуда не денусь, ну же.    — Нет, — твердо отвечает Джейсон, крепче оплетая руки вокруг чужой груди. — Я проведу так остаток жизни.    — Это будет очень проблематично, тебе не кажется? — смеется Салим, все же затаскивая их с Джейсоном в дом, закрывая дверь.    — Вполне себе, — хмыкает Джейсон, не сдерживая радостной улыбки во все тридцать два. — Не сложнее, чем было тебя отпускать…    Джейсон, нехотя, медленно отходит от Салима, смотрит в горящие глаза. У Колчека красное лицо, алые уши, от него так и веет жаром, а глаза неистово блестят — Осман уверен, что таким красивым Джейсона ещё не видел.    От Салима пахнет не так, как раньше, нет кислого запаха метала, горького пота и крови. От Салима пахнет домом, уютом, острыми специями и немного табаком, последнее Джейсон решает исправить.    Джейсон, игнорируя боль в бедре, присаживается на одно колено рядом с овчаркой, треплет ее за ухом.    — Привет, Ястреб, — улыбается Джейсон, — а Салим рассказывал, какой ты большой и страшный пёс, а ты у нас душа компании, да? Хороший мальчик.    — Прошу, садись, — приглашает Осман, проходя на кухню, заваривает Джейсону чай, пока тот вместе с Ястребом идёт за ним.    Джейсон садится за маленький квадратный стол на столь же маленькой квадратной кухне. Обхватывает сухими ладонями придвинутую кружку, не чувствуя, как она обжигает кожу, не отрывает глаз от Салима.    — Как ты выбрался? — темно-карие глаза горят нетерпением узнать всё сразу.    — Это ведь твоя заслуга, ваша с твоей женой, или я ошибаюсь?    — Наверно, так, — уклончиво отвечает Салим. — Видишь ли, когда я попросил о помощи второй раз, долгое время её не было, а когда мы снова связались, и я спросил, как продвигаются дела, она сильно напряглась, сказала, что-то с твоим Колчеком нечисто. Она сказала, что большая часть твоего досье была засекречена, — Джейсон терпеливо кивает, понимая, чья это заслуга. — Сказала, что, когда искала тебя для меня, на нее вышли какие-то люди.    — Сали-и-им, — тянет осуждающе Джейсон. — Я же говорил, если это небезопасно..!    — Послушай, — перебивает Осман. — Она сказала, что поможет, но больше я не должен связываться ни с ней, ни с тобой, чтобы между нами не нашли никакой связи. Чтобы не привести их к себе.    — Поэтому ты не писал последние месяцы, — Осман кивает, — но это всё еще выглядит пиздецки небезопасным, Салим.    — Но ты здесь, — парирует Салим, и Джейсону нечем это крыть, он, правда, здесь, наконец-то в покое, тепле, рядом с Салимом. — И одному Аллаху известно, как я рад тебя видеть.    — Взаимно, — обезоружено мотает головой Джейсон, отпивая первый глоток. — М-м-м, нормальный чай, а не помои, твою мать, как вкусно.    — Ты всего день побыл в Англии, а уже..? — Салим смеется на почти что раздраженный взгляд из-под бровей. — Боже, они всё еще с тобой, — восхищенно выдыхает Салим, кивая на рюкзак с прикрепленной к нему кепкой, который Колчек поставил в углу.    — Так точно, — расплывается в улыбке Джейсон, — как же я без них.    — Тебе бы в душ, — мягко намекает Салим.    — Чёрт, от меня всё-таки несёт, да? — Джейсон рефлекторно обнюхивает себя.    — Ещё как, — смеётся Осман.    — Твою мать, — чертыхается Джейсон, немного краснея. — Не лучшее впечатление я, наверно, произвел на Зейна.    — Зейн? Вы встречались? — вскидывается иракец, меняясь в лице.    — А ты думаешь, как я на тебя вышел? Ты упоминал только место учёбы сына, но как ты сам говорил, если сильно хочешь найти и знаешь где искать, найдёшь.    — Да, — улыбается Салим. — Я рад, что ты нашёл меня, правда, рад, но если ты сейчас же не пойдёшь в душ…    Джейсон демонстративно фыркает, смотря на смеющегося Салима, которому, видимо, доставляло удовольствие вгонять американца в краску. Джейсон мешкает, не зная, куда деть кружку, Салим забирает её, моет, одновременно рассказывая, где в его квартире ванная.    Как только дверь ванной закрывается, оставляя Джейсона наедине со своими мыслями и чувствами, Колчек едва удерживает себя от того, чтобы не запищать в голос. Прислоняется лбом к холодной плитке, успокаивает дыхание, старается не кусать губы.    — Я же могу взять шампунь? — громко, чтобы услышали, спрашивает уже из ванны Джейсон.    — Конечно! За зеркалом есть новая бритва и щётка, бери всё, что нужно, одежду бросай в стиралку! — Джейсон, не вылезая из ванны, сгребает с пола свою одежду, принюхивается к ней, тут же, скривившись, отстраняется. Закидывает в стиральную машину.    — Как её запустить, тут же дохерища с горкой кнопок? Что из этого порошок? Куда это сыпать? — в ответ он слышит только раскатистый смех Салима. — Че ты там ржёшь? Винтовку зарядить проще, чем с этой хернёй разобраться!    — Не сомневаюсь, Джейсон, просто оставь в машинке, я потом запущу! У тебя есть сменная одежда?    Джейсон замирает.    — Судя по молчанию, нет. Я собрал тебе тут, э… Домашние шорты, они мои, но они чистые. Майку, пока не нашёл… А, ещё чистое полотенце.    — Спасибо, Салим, — Джейсон приоткрывает дверь, забирает протянутую ткань.    Наконец, он не чувствует от себя вони пота, на нём больше нет запаха военной формы, приятная свежесть окутывает кожу. Он наспех проходится полотенцем по мокрому телу, не вытираясь насухо, оставляя на коже приятную после вечно сухого Ирака влагу. Поставив задачу решить вопрос белья и одежды в целом на завтра, он натягивает домашние шорты, свободно оттопырившиеся не по размеру на пояснице, они доходят ему до середины бедра и Джейсон довольно отмечает, что шрама от недавнего ранения не видно. Из ванны выходит словно бы новым человеком, сам не верит, как меняет его самочувствие обычный душ.    — Ух ты, — выдыхает, улыбаясь, Джейсон, заходя в спальню к Салиму, где тот активно перерывает шкаф в поисках майки. — Уютно тут у тебя.    — Спасибо, — отзывается Салим, продолжая рыться в вещах. — Как душ?    — Отлично, будто заново родился.    Салим поворачивается, чтобы что-то сказать, но так и замирает с открытым ртом, сверлит чужую фигуру взглядом. От бегающих по телу глаз становится слишком жарко, Джейсон упирается глазами в ответ, следит за тяжелым движением кадыка на смуглой шее, не закрывается от взгляда, даже наоборот рефлекторно расправляет плечи.    — Это, — Салим отводит взгляд, прочищает горло, продолжает искать майку яростнее, — новые, да?    — Что? — не понимает Джейсон.    — Татуировки.    — А, ну, — Джейсон вальяжно разваливается на чужой кровати, продолжая наблюдать за поисками Салима, который всеми силами старался не смотреть на американца. — Вот эти на руках новые, на груди и спине — уже достаточно старые.    — Красивые, — тихо говорит Салим, так что Джейсон его еле слышит. — Все майки в стирке… Шайтан.    — У-у, не сквернословь, Салим, — смеётся Джейсон. — Мне и так заебись.    «Зато мне нет, — проносится в голове иракца, — я так с ума сойду».    — Как тебе Англия? — отчаявшись, меняет тему Салим, садясь на кровати в разумном расстоянии от Джейсона, оба будто горят изнутри.    — Не Штаты, конечно, но тут хотя бы все меня понимают, ты не представляешь, какая это радость, — в ответ Салим только посмеивается, немного напрягается, когда Джейсон подползает на локтях ближе к его коленям. — Ну а тебе?    — Тут спокойно, по большей части времени. Этого достаточно.    — Где работаешь?    — У «Коллинзов» в бухгалтерии и охранником в ночную смену на выходных в ближайшей школе.    — Блять, Зейн был прав, все еще вкалываешь на двух работах, — цокает языком Колчек. И до того, как Салим успевает что-то сказать, добавляет: — Увольняйся со второй. Это не просьба, Салим. Давай я устроюсь охранником в ту школу, а ты не будешь перенапрягать свой зад лишний раз.    — Не знал, что тебя беспокоит перенапряжённость моего зада, — фыркает Салим, замолкает, получая в ответ какой-то непонятный взгляд со стороны Колчека. — Ладно, — сдаётся он. — Вор рабочего места…    — Пф, переживёшь. Буду помогать, как смогу. Надо будет же потом как-то и квартиру найти.    — Хм.    — Что?    — Я думал, ты останешься, — пожимает плечами Осман. — Что?    — Первое время, конечно, спасибо за это, но… Дальше разве это не будет, не знаю, странно? — Джейсон всеми силами пытается успокоить дыхание, отогнать краску от щёк.    — Странно? Почему? — наклоняет голову в бок Салим, и Джейсон чувствует, как распадаются на части все его мысли и аргументы.    — Ладно, — сглатывает тяжело Колчек. — Хорошо.    — Отлично, — соглашается Салим. — Только надо подумать о том, как спать, а то…    — Что, не потеснишься? — нагло ухмыляется Джейсон, прогибаясь в спине.    — То есть остаться в одной квартире — странно, а спать в одной кровати..? — скептично вздёргивает бровь Салим, всеми силами стараясь игнорировать напрягшиеся мышцы на чужой обнаженной пояснице. — Американцы странные.    — Раз впускать к себе, то до конца? — от взгляда Салима по затылку к пояснице бегут мурашки.    — Когда ты последний раз спал? — меняет тему на более безопасную Салим. — Голодный? Могу заказать еду.    — Пару часов между перелетами, нет, спасибо, мы хорошо поели с Зейном.    — Выходит, вы уже познакомились, — Салим достаёт из шкафа вторую подушку, бросает в Колчека. — Как прошло?    — Он узнал меня по кепке, — Джейсон пытается добавить в голос обвинительный тон, но видя широкую улыбку Салима, тут же тает. — Поговорили по душам, целый день провели вместе, каждую косточку тебе перемыли, — ехидно добавляет Колчек, в лицо которому тут же прилетает плотно сложенное одеяло. — Да ладно тебе, мы ж любя! — смеётся Джейсон, расправляя одеяло, накрываясь. Он удобно устраивает голову на подушке. Боже, чистое постельное, мягкая кровать, ка-а-айф.    — Значит, он приедет с утра, будет расспрашивать меня о твоём самочувствии, — Салим ложится рядом, кровать достаточно широкая, чтобы держать их на расстоянии локтя друг от друга. — Хорошо, что завтра выходной. Прикупим тебе одежды, зайдём за продуктами, я приготовлю что-нибудь из иракской кухни, поужинаем вместе с Зейном, — Джейсон вслушивается в умиротворяющий голос Салима, чувствует, как тот убаюкивает его, словно колыбельная, всеми силами держит глаза открытыми, но веки так и норовят сомкнуться. — Не отгоняй сон, Джейсон, тебе надо отдохнуть, засыпай.    — Ты не пропадёшь? — сквозь сон спрашивает Колчек.    Ответа он уже не слышит, погрузившись в темноту. Не слышит, но точно знает, что ответил ему Салим. Не просто ответил — пообещал.    С первых секунд пробуждения Джейсон чувствует тянущую боль в затылке, веки не поддаются с первого раза, наваливаясь на глаза непосильным грузом. Воспоминания прошлых дней врезаются фурой в не проснувшееся сознание, заставляют резко избавиться от остатков сна. Веки наконец поднимаются, Джейсон с облегчением находит себя в той самой кровати, в которой и заснул, только Салим не лежит рядом, а сидит, опираясь спиной на изголовье кровати, читает какую-то книгу. Джейсон пытается разглядеть обложку, чтобы узнать название книги, сдаётся, замечая арабскую пропись. Осман выглядит сосредоточенным, книга явно не лёгкая, между бровей — морщинка, губы сжаты.    Джейсон протяжно зевает, вытягивается, обнаруживая своё пробуждение, чуть тулится к Салиму под боком.    — Утро, — улыбается ему иракец, — или, скорее день. Выспался?    — День? Сколько сейчас?    — Четыре после полудня, — спокойно отвечает Салим, закрывая книгу, откладывая ее в сторону. — Как себя чувствуешь?    — Башка пиздец болит, сраный джетлаг, — не скупится на ругательства Джейсон. — Целый день проспал, нихера не успели.    — Ну, магазины одежды работают до восьми, продуктовый рядом круглосуточный, так что если начнём собираться, всё успеем, — без нажима говорит Салим. — Но я бы рекомендовал остаток дня уже провести дома, чтобы окончательно прийти в себя после перелёта.    — Морпехи быстро отходят, — фыркает Джейсон, уже подскакивая с кровати, тут же об этом жалея, хватается за болящую голову.    — Ага, скажи это «сраному джетлагу», — Салим еле сдерживает себя, чтобы не закатить глаза, подходит к Джейсону, поддерживает за локти. — Присядь, я принесу обезболивающее.    — Единственные, кто отличался такой внимательностью ко мне, были врачи в наркодиспансере, — Джейсон пытается выдать это за колкость, но Салим видит в этих словах только тоску, тяжело вздыхает, возвращаясь со стаканом воды и таблеткой. — И падали Ему в ноги... Все пришли увидеть Иисуса, — нараспев говорит Джейсон, смеется с непонимающего Салима. — Ты должен будешь это послушать, ты же живешь в Англии, «Queen» — их народное достояние.    — Как королева связана с Иисусом?    — Ясно, кому-то надо устроить урок культурного просветления, — Салим уже совсем ничего не понимает, он был уверен, что за это время окончательно совладал с английским и его тонкостями, но теперь чувствовал себя так же как и несколько лет назад, с трудом подбирая правильную форму глагола. Джейсон не насмехается и не давит, не вызывает чувство неловкости или стыда, его мягкая улыбка заставляет только начать любопытствовать и довериться ему окончательно.    — Зейн приезжал? — Джейсон предпринимает вторую попытку встать с кровати, теперь куда более аккуратно. Вытягивается, с наслаждением пропуская дрожь по задервеневшим ото сна мышцам.    — Да, — тихо отвечает иракец, краснея от образов, пришедших на ум от вида чужой крепкой спины с узором татуировок. — Как в зоопарке, полюбовался на спящего американца, — Джейсон громко фыркает, краснея, но ничего не отвечает. — Пришли результаты твоих анализов, для солдата из горячей точки ты здоров как бык, только витамина С и кальция немного не хватает, Зейн привёз тебе витамины, — Салим коротко кивает на прикроватную тумбочку на которой стоит белая баночка. — Сказал, чтобы, как только ты придёшь в себя, связались с ним, он бы хотел задать несколько вопросов, которыми не хотел грузить тебя в первую встречу.    — О пещерах? — догадывается Джейсон, проходя за Салимом на кухню.    — Да… Джейсон, если ты не захочешь…    — Нет, всё нормально, — прерывает Джейсон, усаживаясь за стол. Ястреб слишком уж незаметно для собаки подкрадывается к нему, ставит передние лапы на колени морпеха, ждёт ласки. Колчек треплет белый мех, успокаиваясь. — Когда всё кончилось с пещерами, приходилось сидеть с учеными, я наизусть помню, что рассказывал им изо дня в день.    — Я бы не хотел, чтобы общение с Зейном вызывало у тебя такие ассоциации, Джейсон.    Колчек мрачнеет. Конечно, он не хотел лишний раз это вспоминать, лишний раз говорить это вслух. Ведь с каждым разом, как он это повторял, эти события как будто возвращались, снова становились близкими.    — Джейсон, — окликает мягко Салим, кладёт руки на плечи, немного разминает их. — Ты не обязан.    Джейсон перехватывает пальцами чужую ладонь, сжимает в своей, приободряющая улыбка выходит слишком ломанной, Салиму больно: слишком она похожа на ту, с которой Джейсон с ним прощался.    — Чем быстрее я отпущу это дерьмо, тем быстрее смогу нормально жить, — решительно говорит Джейсон. — И, чёрт бы меня побрал, если после всего этого пиздеца я не смогу справиться с таким.    — Меня всегда поражало, как из чувства полной растерянности ты резко переходил в воодушевление и выдавал речи профессионального мотиватора. «Знаете что я вижу? Я вижу лучших, к черту, лучших из лучших!», — принимается передразнивать Салим интонацией Джейсона. — Сколько драматизма.    — Я не так сказал, — вспыхивает Джейсон.    — «Вот увидишь, Салим, мы выберемся, и увидим солнце!», — продолжал подтрунивать Салим, имитируя сочащийся героизмом голос американца.    — Ой, иди ты, — красный до ушей Джейсон бьёт кулаком в плечо уже смеющегося в голос Салима. — Придурок.    Напряжение, минутой ранее сковавшее тело Джейсона, отступило, светлые воспоминания одержали вверх. Такая была у Салима сила: его спокойствие, веселье даже в плохой ситуации, умение подстегнуть. Он совсем не изменился.

***

   В торговом центре Джейсон чувствует себя максимально некомфортно. Одежда, которую Салим успел постирать с утра, кажется неподходящей для выхода в подобное место, вчера, сидя в кафе с Зейном, он как-то даже не задумывался о своем внешнем виде, сейчас же невольно сжимался под взглядами прохожих, потирал вспотевшие ладони. Очевидно, замечая чужое волнение, Салим завязывает разговор, начиная всё же не о том, о чем бы Джейсону хотелось говорить.    — Что с ногой? Ты хромаешь.    — Подстрелили, — нехотя отвечает Колчек, краем глаза наблюдая за реакцией Салима. — Пробило бедренную.    — Джейсон, — выдыхает негодующе, — я надеюсь, это не была твоя вторая попытка уйти по травме?    — Нет, это было ошибкой, — честно отвечает Колчек. — Прикрывал своих, не успел уйти. Две недели в госпитале.    — Мне не сказал, потому что?..    — Не хотел тревожить, — пожимает плечами легкомысленно. — Бля, Салим, забей, жив — уже хорошо.    — Это второй девиз морпехов? Или личный — Джейсона Колчека? — подтрунивает Осман.    — Иди к черту.    В магазине одежды Джейсон накидывает на локоть пару экземпляров дешевых клетчатых рубашек, две черные майки, пару чёрных джинс. Салим накидывает ему ещё строгую синюю рубашку и брюки на случай важных мероприятий, на которых, Джейсон заранее знает, он не появится, но отказать Осману не может.    — Блять, че ты мнёшься там как баба? — фыркает из примерочной Джейсон. — Иди сюда.    — О, а тесниться вдвоем в узкой примерочной — это очень по-мужски.    — В тесноте да не в обиде, — Джейсон хватает иракца за руку, затягивает в раздевалку. — Бля, реально тесно, — краснеет Колчек, но не даёт Салиму выйти, вызывая этим ребячеством искренний смех. — Помоги застегнуть, — просит, протягивая к Салиму руки, тот терпеливо перехватывает их своими пальцами, ловко застёгивает пуговицы на отворотах рукавов.    Так и замирают. Пальцы Салима незаметно прощупывают на запястье чужой пульс — ускоренный, немного сбитый. На покрасневшем лице заметнее проступает россыпь веснушек на носу, Салим ловит себя на мысли, что хочет дотронуться, собрать их губами. Джейсон заметно плывёт, к покрасневшей коже добавляются зрачки во всю радужку и нервное дёрганье кадыка в рваных глотках. Он тяжело дышит и уже в пятый раз облизывает нижнюю губу. Реакции своего тела Салим старался игнорировать: собственное сердцебиение, горящие скулы и подрагивающие в желании дотронуться пальцы — ему было не до себя, когда в сантиметре был такой Джейсон. Растянув губы в хищной ухмылке, Осман наклоняется ближе к Джейсону, прямо к уху:    — Я же говорил, что тебе это подойдет, — от еще большей близости Салима, от горячего дыхания, полоснувшего по уху и шее, у Джейсона внизу живота становится слишком жарко, сознание совсем затуманивается.    Довольно хмыкнув, Салим отстраняется, выскальзывает из раздевалки. Джейсону остаётся только тяжело выдохнуть, сдерживая скулёж, и сползти по стенке примерочной на пол, стыдливо прикрывая ярко-алое лицо и совсем не своевременную эрекцию. Он обещает припомнить это, хоть и понятия не имеет, каким образом.    Всю обратную дорогу Салим, видимо, издевается над ним: поглаживает плечи, когда они останавливаются рассмотреть развешенные на стенде афиши, приобнимает за талию, когда Джейсон останавливается возле магазина с пневматикой. Когда они закупаются в продуктовом магазине, стоят на кассе, рука Османа лежит на пояснице Колчека в опасной близости от его задницы. Джейсон скидывает всё на излишнюю тактильность друга, даже там, в пещерах, он постоянно его щупал, так что, наверно, логично, что сейчас эта тактильность стала еще более заметной. Но, по правде сказать, у Джейсона уже сдавали нервы, уже в примерочной он был готов отдаться чёртову иракцу, и с каждым пройденным часом это усугублялось в разы так, что на выходе из магазина Колчек хотел впечатать Салима в стену, спуститься на колени… Дальше фантазировать было слишком опасно.    Зейн, рассыпаясь в извинениях, сообщил, что на ужин приехать не сможет, что он раньше договорился с другом на важную поездку, от которой отказываться было бы уже слишком поздно и неловко, к тому же он уже оплатил свою часть. Джейсон не расстроился, всё же они провели с Зейном весь прошлый день, а вот Салим немного приуныл, он понимал, что появление Колчека было очень спонтанным и никто не знал, что он появится именно к этим выходным, не винил Зейна, но после звонка сына заметно посмурнел.    Улавливая чужое настроение, Джейсон принялся навязчиво топтаться рядом с Салимом на и так тесной кухне. Когда Осман, кажется, уже в десятый раз наступил пяткой на ногу Джейсона, иракец не выдержал, прыснул, еще больше смеясь от вида Джейсона, совершенно не привыкшего к такой жизни. Смотреть, как Колчек мнётся рядом, пытаясь хоть с чем-то помочь, было забавно и Салим бы соврал, если бы сказал, что ему не было приятно от такого внимания. Но, сказать честно, бедствий от Джейсона на кухне было куда больше, чем помощи: он рассыпал специи, после чистки лука додумался почесать глаза, после чего Салим, чуть ли не умирая со смеху, промывал ему глаза холодной водой. Когда Джейсон порезался, нарезая морковь, терпение подвело Салима, он мягко, чтобы, не дай бог, не задеть нахохлившегося Колчека, сказал, что с Ястребом вечером никто не гулял. И вместо ожидаемого гордого упрямства, Салим услышал облегченный выдох. Едва успевая предупредить, где можно гулять с псом, Салим провожает тёплым взглядом сбегающего с кухни Джейсона, смеется в кулак, так чтобы американец не услышал.    Джейсон и Ястреб возвращаются, когда за окном уже совсем темно, лишь фонари и свет из окон домов прорезают мрак. Начинает моросить. Салим затягивает шторы, скрывая от посторонних глаз происходящее в квартире. Он смотрит почти осуждающе то на Джейсона, то на белого пса, пытаясь оценить, кто из них сильнее перемазался в грязи.    — Тебе два года, Джейсон? — с немного уставшей улыбкой спрашивает Салим, решая для себя, что если даже Джейсон в свои тридцать с лишним вытворяет такое, то чего ждать от пса? — Ястреб, в ванную, — командует иракец, и пёс послушно шлёпает прочь, залезает в ванну, ждёт. — Ты тоже, — чуть ли не отдаёт приказ Осман, и Джейсону приходится приложить все свои силы, чтобы не завестись от этой интонации, этого взгляда и скрещенных сильных рук на крепкой груди.    Салим включает воду, душиком промывает белый мех, особенно стараясь отмыть лапы, Ястреб послушно подставляется струям, радостно смотрит на Джейсона, первого человека, разрешившего ему изваляться в грязи во время прогулки.    — А меня помоешь? — Джейсон хочет подшутить, Джейсон хочет, чтобы это звучало как подкол, а не флирт. Колчек совершенно точно не собирался говорить это с такой двусмысленной интонацией, прижимаясь бедром к заднице Салима.    Салим теряется лишь на мгновение, краска, подступившая к щекам, обжигает, чужая близость пьянит. Он быстро берёт себя в руки, щурится хитро, выпрямляется, оборачиваясь на Джейсона, который, затаив дыхание, ждёт ответа на свой выпад.    — Ты знаешь, я на многое готов ради тебя, — нагло ухмыляясь, начинает Салим, укладывает руку на плечо напрягшегося Джейсона. — Могу подержать за ручку, но на этом всё, должны же быть какие-то личные границы.    Салим смеётся хрипловато, Джейсон не может не расплыться в улыбке в ответ, качает головой, смахивая с плеча тёплую ладонь.    — Иди ты, — оскаливается в ответ Колчек, про себя думая, как ему трактовать сказанное Салимом: как выход из неловкой ситуации или как то, что Осман его отшил.        Когда совместными стараниями Салима Джейсон с Ястребом были приведены в порядок, они наконец добираются до кухни. Ястреб быстро уплетает консерву, после чего убегает в прихожую к лежанке.    — Блять, — восторженно выдыхает Джейсон, напихивая полный рот еды, приготовленной Салимом. — В душе не ебу, что это, но очень вкусно.    Салим улыбается, Джейсон пытается пересчитать лучики возле темно-карих глаз.    — Это баба гануш и мезгуф, ничего особенного, — скромничает Салим. — У Зейна мезгуф намного лучше получается.    — Представить не могу, что может быть лучше этого, — от души откликается Джейсон, тарелка вмиг пустеет, таким сытым и довольным Колчек, кажется ему, чувствует себя впервые за всю жизнь. — Бля, Салим, выходи за меня.    Салим фыркает, широко улыбаясь на такую простую искренность друга, проскальзывает взглядом по открытой шее с металлической цепью, спускается глазами к жетону, подхватывает его пальцами, рассматривает. «Колчек Джейсон. 323-10-0854. Третья положительная. Католик».    — Т-ты чего? — напрягается Джейсон, замирая.    — Твоя фамилия всегда болталась у меня перед глазами, — недовольно выдыхает Салим.    — Какая уже разница, нашлись же в итоге, — пожимает плечами Колчек.    — Да, но столько времени потеряли, — Салим шумно выдыхает.    — Потеряли..?    Салим тянет жетон к себе, заставляя Джейсона нагнуться ближе, чтобы цепочка не порвалась на шее, в эту же секунду Осман наклоняется, ловит губами губы Джейсона, не закрывая глаз, мажет нижней губой, срывает с чужого рта глубокий вдох, наблюдает за сменяющимися в глазах напротив эмоциями. Кажется, своим действием он вводит Колчека в ступор, потому что в его глазах ясно читается «Связь с космосом потеряна, перезвоните позже». Замешательство сменяется диким смущением, лицо вспыхивает словно по щелчку пальцев, но стоит Салиму немного отстранится, как Джейсон резко поддаётся вперёд, немного стукнувшись зубами, активно отвечает на поцелуй, с каждой секундой распаляясь всё больше. Салима откровенно умиляет, как при поцелуе Колчек хмурит брови, зажмуривая глаза. И абсолютно точно его до невозможности заводит звук, который издаёт Джейсон, как только Осман просовывает в его рот язык. Колчеку требуется вся солдатская выдержка, чтобы на мгновение оторваться от чужих губ, но оказаться сидящим на коленях у Салима того определенно стоит. Мужчина сжимает широкими ладонями бёдра Джейсона, выбивая у того жадный, заглушенный поцелуем стон. У Джейсона горит лицо и стоит, наверно, как никогда. Он напрягается, стараясь не двигать инстиктивно бёдрами, держать себя на месте, не тереться о чужой горячий живот. Руки Османа уверенным движением по бёдрам перетекают выше, мнут крепкие ягодицы, заставляя Джейсона, громко охнув, запрокинуть голову, оголяя перед иракцем шею, которую он тут же принимается вылизывать с такими звуками, что Джейсон уже готов кончить. Салим притягивает Колчека ближе, так, что стояк Джейсона упирается ему в живот, так, чтобы задница Колчека отчётливо чувствовала, насколько Салиму нравится происходящее.    Джейсон смотрит затуманенными глазами, наверняка, не осознаёт, как сейчас выглядит, как звучит, и у Салима едва хватает самоконтроля, чтобы не опрокинуть его на стол и не взять грубо, так, что стол наверняка не выдержит. Словно прочитав его мысли, Джейсон слезает с колен, садится на стол, опирается отведенными за спину руками, разводит перед Салимом ноги в приглашающем жесте. Салим едва сдерживает себя.    — Дьявол, — рычит сквозь зубы Салим, снова впиваясь в губы мокрым, громким поцелуем, становясь меж разведенных бёдер.    Только сегодня купленная чёрная майка летит на пол, Салим выцеловывает оголенную грудь, проводит языком по линии татуировок, вырывая всё больше чужих стонов, обводит языком соски, прикусывает, заставляя Джейсона захлёбываться просьбами о большем.    — Ты хочешь прямо здесь? — довольный тем, до какого состояния довёл Джейсона, Салим хищно улыбается. — Как-то непристойно, тебе не кажется?    Джейсон бросает на него сердитый взгляд, только больше подстёгивая Османа измываться.    — Где угодно, как угодно, только давай уже, блять, — шипит Джейсон, пытаясь по привычке спрятать глаза за козырьком кепки, которой на нём сейчас, к слову, нет.    — Как же это ты целый день терпел, а теперь до спальни не дойдешь? — продолжает ухмыляться Салим, заставляя сказанным резко посмотреть ему в глаза.    — Так ты..? — Джейсон задыхается, когда Салим опускается поцелуями на живот, кружа рядом с резинкой домашних шорт.    — М? Я не расслышал, — смеется Осман, стягивая резким движением с Джейсона шорты вместе с бельём. Джейсон пытается прикрыть лицо ладонью, сгорая от смущения. — Я хочу тебя видеть, — требовательно говорит Салим: не просьба — приказ. И Джейсон послушно убирает ладонь, смотрит вбок, всё еще пытаясь спрятаться от горячего взгляда темно-карих. — И да, я видел, как ты смотрел весь день, так что теперь не строй из себя невинную деву, Джейсон, — мурлычет Салим.    Джейсон в порыве возмущения резко поворачивается к Салиму, собираясь сказать всё, что он о нём думает, но именно в тот момент, когда медовые глаза находят Салима, губы Османа обхватывают головку члена, плотно сжимаясь на ней. Джейсона выгибает дугой, громкий стон срывается в воздух, жар внизу живота словно превращается в шаровую молнию, пробивая разрядами всё тело. Руки, на которые Джейсон так рассчитывал при опоре, подводят его, подгибаясь. Салим ловит его за поясницу, упершись локтями в стол, держит крепко.    Джейсон думал, что он уже издал всевозможные развратные звуки, но, когда Салим начинает посасывать головку, собирая языком выделяющийся предэякулят, Колчек понимает, что это был не предел возможностей его голосовых связок. Через мгновение Салим берет глубже, Джейсон не выдерживает хватается за тёмные волосы, на удивление Салима, не толкаясь глубже, а наоборот отталкивая Османа от себя. Джейсон смотрит на иракца с распухшими губами, блестящими от слюны и предэякулята, на покрасневшее лицо и, заглядывая в тёмные как никогда глаза, понимает, что Салим тоже едва себя контролирует, тоже едва соображает, и от этого член Джейсона опасно пульсирует.    — Я… Сделал что-то не так? — хрипит Салим, туман в глазах немного проясняется, Джейсону хочется выть. — Было плохо?    — Было охуенно, Салим, слишком охуенно, — честно отвечает Джейсон, еле контролируя собственный голос. — Я так долго не продержусь…    — А-а-а, — тянет Салим, возвращая на лицо ухмылку, — вот как. Хочешь показаться стойким мальчиком, м?    — Сказал тот, кто выглядел будто вот-вот кончит, просто отсасывая, — парирует Джейсон.    — Просто отсасывая? Отсасывая первому лейтенанту ВВС США, — смеётся Салим.    — Капитану, вообще-то.    — Tharthar, — выдыхает в ухо Салим, подхватывая Джейсона под бедра.    Джейсон мог бы побрыкаться, попытаться отстоять свою гордость, но решает оставить это до лучших времён, вместо этого, оплетает ногами крепкую поясницу.    Салим не сваливает Джейсона с себя на кровать грубым рывком, как Колчек это представлял, он аккуратно становится коленом на матрац, кладёт американца на спину, не прекращая выцеловывать его шею. Джейсон плавится под теплыми руками и горячими поцелуями, тает от такой открытой ласки. Салим подшучивает, Салим подстёгивает, но на деле он максимально аккуратен, беспокоится, чтобы не сделать Колчеку больно, спрашивает, не болит ли ему нога, и даже если кусает Джейсона, то тут же оставляет на этом месте с десяток поцелуев. И в этот момент Джейсон понимает: его не просто хотят, его любят — и от этого ведёт больше, чем от всех ласк.    Когда оба остаются совершенно без одежды и вместо того, чтобы развести Колчеку ноги, Салим седлает его бёдра, Джейсон, словно струна, вытягивается, не ожидая такого поворота событий.    — Ты..?    — За то время, что тебя не было, приготовил не только ужин, — самодовольно усмехается Салим.    — Блять, — это всё, на что Джейсона хватает сейчас.    — Доверишься мне? — Джейсон осматривает невообразимо красивое в шрамах тело, смуглое лицо, лукавую улыбку и опасный прищур глаз, и на сто процентов уверяется, что перед ним сейчас сам Дьявол, которому он без раздумий отдаётся, рьяно кивая. — Хороший мальчик, — довольно мурлычет в ухо Осман.    Салим немного привстаёт, ставя шире собственные колени, достаёт из шкафчика смазку. Вылив себе приличное количество на ладонь, Салим растирает по пальцам, разогревая субстанцию, распределяя равномерно от кончика до костяшек, а потом вставляет в себя сразу три пальца до основания, убеждаясь в достаточной преждевременной подготовке. Джейсон наблюдает за ним жадно, не проронив ни слова, завороженно смотрит как погружаются в Салима пальцы, собственный член дёргается в предвкушении.    — Салим, — хрипло окликает Джейсон, заставляя Османа посмотреть в глаза, что становится для обоих ошибкой: видеть друг друга в таком состоянии — опасно. Оба резко перехватывают себя у основания, крепко сжимая.    — Лучше молчи, Джейсон, прошу тебя, — шипит, успокаиваясь Осман.    — Не знал, что тебе настолько нравится мой голос, — оскаливается Джейсон, пытаясь хоть как-то заполучить контроль над ситуацией, впрочем Салим очень быстро его осекает.    — Ты и представить, — Салим наклоняется вплотную к шее Джейсона, шепчет, пуская волну мурашек, проезжается промежностью по стояку Джейсона, вырывая стон, — себе не можешь, насколько он мне нравится.    Ещё раз проехавшись ягодицами по чужому сочащемуся члену, Салим решает, что, пожалуй, с Колчека хватит, как бы ему не хотелось подразнить его подольше, узнавая все чувствительные места, запоминая все реакции, все звуки, на которые способно это тело.    — О, eazizi, я бы растянул момент, да вот только ты и десяти минут не протянешь, — воркует Осман, получая в ответ только взгляд с искрой злости.    Впрочем, злость быстро испаряется из янтарных глаз, на их место приходит долгожданное наслаждение: Салим, наконец оставив насмешки, медленно насаживается, впуская в себя поначалу только головку, сдерживает себя, чтобы не насадиться сразу полностью — в таком случае всё закончится слишком быстро для них обоих.    Колчек сдавленно шипит, цепляется пальцами в чужие бёдра, вжимаясь короткими ногтями в нежную кожу. У Салима явно чувствительные бёдра, потому что звук, который он издаёт после этого, на мгновение пугает Джейсона, впрочем увидев Салима, закусившего губу, понимает, что это была не болезненная реакция. Взяв это на вооружение, Джейсон медленно проводит ладонями по бёдрам от таза до колен, сладко царапая кожу, вырывая всё больше интригующих звуков из груди Османа.    За это время Салим смог немного успокоиться, а значит, был готов двигаться дальше. Резким толчком, заставляя Джейсона посыпаться ругательствами, Салим насаживается до конца, замирает на несколько мгновений, довольствуясь чувством полноты внутри. Джейсон не может оторвать от него глаз: раскрасневшийся, с дрожащими прикрытыми ресницами, обнаженный и такой открытый — он казался самым красивым, что Колчеку доводилось видеть в своей жизни. Что могло быть прекраснее до одури возбужденного Салима, замершего на нём? Разве что только Салим, наконец начавший двигаться.    Для Джейсона это был далеко не первый раз с мужчиной, его нельзя было назвать неопытным, скорее отвыкшим за годы одиночества, в армии, конечно, всякое бывало, но как такового партнёра не было. До зуда в пальцах Джейсону хотелось повалить Салима на спину, задать более резкий темп, выбивать из чужой груди рьяные вздохи. Но в такой позе Салиму было проще контролировать угол и скорость, так что Колчек решил полностью передать контроль в его руки. На первый раз, разумеется.    Судя по поведению Салима, для него это тоже был не первый раз с мужчиной, что несомненно удивило. На мгновение в груди Джейсона встрепенулась ревность, которую он посчитал совершенно неуместной и тут же подавил. Может быть, он спросит об этом позже. Может быть. Громкий стон выводит Джейсона из секундных раздумий, Салим замирает, немного подрагивая — нашёл. Джейсон оглаживает бока, вновь скользит ногтями по бёдрам, зная, что чувствительность Салима сейчас стала еще выше. Во взгляде тёмно-карих — вожделение и немое требование, во взгляде янтарных — страсть и желание угодить.    Джейсон запоминает место, запоминает угол — смысла ждать больше нет: он опрокидывает Салима на спину, подминает под себя, рассыпается в поцелуях в шею, грудь, плечи. Салима всё ещё потряхивает, в глазах стоит туман, он как будто не замечает резкой смены позиций, тянется руками вперед, обнимает крепкую шею. Военный жетон неудобно болтается на шее, Джейсон снимает его через голову, откидывает куда-то назад, слышит как тот звенит, ударившись об пол, чувствует словно скинул с себя цепи. Салим дотягивается до его шеи, широко проводит языком по месту, где только что была цепочка, Джейсона незамедлительно ведёт. Он медленно толкается, с довольством отмечая, что именно так Салиму и нравится: медленно и глубоко. Темп становится более ритмичным, при каждом толчке головка ровно проходится по простате, Джейсон это чувствует, громкие чужие стоны его в этом убеждают.    Салим обвивает ногами поясницу, прижимает ближе, заставляя входить глубже, Джейсон немного поражается собственной выносливостью, он боялся, стоит ему войти в Салима, он тут же кончит, но, несмотря на то, что чувствовать это оказалось куда приятнее, чем Джейсон представлял, он всё еще держался, и то, как размеренно сладко это было, заставляло желать большего. На удивление, даже нога почти не болела, только немного тянуло при редких резких толчках.    В момент, когда Джейсон думает, что приятнее ему быть просто физически не может, Салим хватает его за горло: не болезненно и не опасно для дыхания, но ощутимо крепко, давит пальцами на кожу, вызывая мимолётное головокружение. Глаза сами закатываются от удовольствия, от контраста ощущений.    — Заметил, что тебе нравится, — ухмыляется Салим, но в хриплом голосе не звучит насмешки или презрения, только похоть. — Заметил и всё думал, когда же смогу проверить.    — А я заметил, что тебе нравится быть связанным, — мурлычет в самое ухо Джейсон. — Надеюсь, я смогу проверить?    Салим ничего не отвечает, только низко стонет, шумно выдыхая.    Темп начинает сбиваться вровень дыханию. Поцелуи становятся смазанными, как и движения рук по телам. Толчки становятся всё более обрывистыми, спонтанными. Чувствуя, что подходит к краю, Джейсон пытается отстраниться, но крепкие ноги прижимают его поясницу, он пытается предупредить, но жадные губы заглушают его слова. Последний толчок по инерции — Салима выгибает дугой, его пятки впиваются в поясницу Колчека, прижимая максимально близко, несколькими крупными выплесками Салим изливается на живот, на грудь. Секундная темнота в глазах у обоих. Джейсон кончает внутрь, прижимаясь к широкой груди, пачкаясь. Так и замирает, несильно вцепившись зубами в чужое плечо. Дышут быстро поверхностно, обмякают, тесно прижавшись друг к другу. Джейсон аккуратно выходит, чувствует себя виноватым, но не может сдержать восхищенного вдоха от вида взятого Салима: разморенного, ослабевшего, с размазанной по груди и животу своей спермой, с вытекающей — Джейсона.    — Прости, — отходит от увиденного Джейсон, целует в щеку, извиняясь, — я хотел сказать…    Ловя чужой взгляд с огоньком, Джейсон наконец понимает и осекается. Салим хотел этого. Блять.    — Ты с ума меня сведешь, — бурчит себе под нос Колчек, обтирая их полотенцем, которое ему вчера дал Салим, понимая, что это не очень-то помогает с тем, что они тут натворили.    — Очень на это надеюсь, — усмехается Салим, перехватывая руку Джейсона, заваливая его обратно на себя. — Убирать это полотенцем, всё равно что чистить трёхметровую плотину зубной щёткой, eazizi. Давай лучше примем ванну, — воркует Осман.    — «Азизи», — повторяет Джейсон неизвестное слово, — что это? Такое слово не попадалось.    — «Идиот», — улыбается во все зубы Салим. — Неужто никто в Ираке не называл тебя так? Что-то не верится.    Джейсон громко фыркает, закатывая глаза, пытается встать с кровати, но смуглые руки оплетенные вокруг талии очень убедительно просят его остаться. Джейсон пытается еще раз сделать резкий рывок, но замирает.    — Пиздишь, — улыбается Джейсон, поворачиваясь к Салиму, который пытается изобразить удивление в купе с оскорблением. — «Хаби» — «идиот». И да, так меня в Ираке называли. И не один раз. Хули ржешь? — Джейсон всеми силами старается выглядеть возмущенным, но тут же сам смеётся. — Так что значит «азизи», м?    — Почему из всех слов, что я сказал за вечер, ты прицепился к этому?    — Потому что ты… Ты как-то странно его говоришь, — краснеет Колчек. — Интонация какая-то… Блять, не знаю! Просто оно звучит так, будто ты… Блять.    — Очень содержательно, Джейсон, — смеётся беззлобно Салим. — Хотя я понял, о чём ты, — Салим притягивает лицо Джейсона ближе к себе, выдыхает в губы: — «Азизи» значит «мой дорогой».    Салим целует так мягко и нежно, что у Джейсона начинает щемить в груди.    — Жду тебя в ванне, — шепчет Салим, потираясь кончиком носа о колючую щёку. — Через десять минут.    В ванне приятно горячо, пар от воды висит в воздухе полупрозрачным туманом. Салим устроился между чужих ног, опираясь спиной на грудь в татуировках. От воды приятно пахнет хвоей от средства, которое добавил Салим. Долгое время они молчат, только всплески воды и эхо от них разрушают тишину. Джейсон неосознанно гладит по плечам и груди, пробегает пальцами по шрамам с войны и пещер, глубоко задумавшись о чём-то своем.    — Джейсон, — мягко зовёт Салим. — Всё нормально?    — Что? А, да, — Джейсон обрывает поглаживание на ключице, опускает руку в воду.    — Ты как-то нехорошо затих, я подумал, — Салим громко сглатывает, облизывает губы, тяжело вдыхая, — я просто подумал, что… Ты не жалеешь о том, что мы..?    — Что? — встрепенулся Джейсон, наклонившись вперед в попытке заглянуть в глаза Османа. — Жалею? Это было лучшим, что случалось в моей жизни. Ты — лучшее, что со мной случалось, Салим! С чего ты вообще это взял?    — «Больше веры», да? — усмехается Салим. — Чем дольше ждешь, тем страшнее начать, чем дальше заходишь, тем страшнее конец…    — Если ты опять решил рассказать какую-то притчу, то ты знаешь, что я об этом думаю, — мягко останавливает его Колчек, целует в изгиб шеи. — Чтобы оказаться сейчас вместе, чтобы оказаться здесь, мы с тобой прошли через такое количество говна, которое другим даже не снилось. Война, пещеры, опять война, и после всего этого ты дашь победить жалкой неуверенности?    — О нет, ты опять включил режим оратора, какой кошмар, — смеётся Салим, ловя губами быстрый поцелуй.    — Тогда нам двоим стоит заткнуться, — пожимает плечами Колчек. — Хотя я видел, насколько тебе нравится мой голос…    — Ghabi, — буркает Салим, заметно краснея.    — О, знакомое слово! — смеётся Джейсон. — Мне тоже нравится тебя слушать. И на арабском, и на английском. У тебя очень милый акцент, знаешь?    Салим пытается тыкнуть его локтем, но вода значительно замедляет движение, из-за чего кажется, что Салим просто прижался ближе.    — Как нога?    — Почти не болит, — отмахивается Джейсон, принимаясь напенивать шампунем чужие волосы, Салим прикрывает глаза, откидывает голову, полностью доверяя себя рукам Джейсона.    — «Почти». Я почти этим доволен.    — Здешний хирург сказал, что зашили не очень, но как таковых промахов нет, либо боли пройдут в течение месяца, либо придётся с ними свыкнуться.    — Может купить какие-нибудь таблетки? Обезболивающее посильнее?    — Может, позже, — улыбается Джейсон и вместо благодарности коротко целует в лопатку.    — Теперь ты нехорошо затих, — констатирует Джейсон после затянувшегося молчания.    — Я думаю о Зейне, о том, как он… Воспримет это.    — Думаю, он уже «воспринял» это, Салим.    — Что ты хочешь сказать?    — То, как он со мной общался, знаешь, оно было… Словно он одобрил меня, — Джейсон выдержал долгий взгляд Салима и продолжил: — Он сказал мне что-то вроде «Я не буду вам мешать», и я готов поклясться, что он имел в виду не только, ну, знаешь…    Джейсон замолкает, давая Салиму минуту на собственные размышления.    — Я ему, конечно, многое про тебя рассказывал, но, думаешь, он понял?    — Ты же сам постоянно повторяешь, какой он у тебя умный парень, — улыбается Джейсон. — Я прямо чувствую, как ворочаются в твоей голове хреновые мысли. Перестань думать.    — Заставь меня, — оскаливается Осман.

***

   В этот раз Джейсон просыпается первым, он, как ему кажется, и вчера бы проснулся первым, если бы не злосчастная смена часовых поясов. Просыпаться рано уже давно стало привычкой, обусловленной постоянным ранними подъемами в Ираке. Иногда им давали отоспаться, но Джейсон все равно просыпался рано и просто валялся до тех пор, пока другие не начнут вставать. Он ненавидел это: просыпаться ни свет ни заря и тупо выжидать. Сейчас же он был явно другого мнения о своем раннем пробуждении. Салим лежал под боком, оба голые, с ночи так и не потрудились одеться, они крепко прижимались друг к другу, обвив один другого ногами и руками. Джейсон улыбается мысли, что они всю ночь спали в обнимку, держались за руки. Плотная близость чужой кожи быстро начала дурманить, вести поволокой трезвый с пробуждения взгляд. Картинки, воспоминания о вчерашней ночи, начали быстро мелькать перед глазами. Думать об этом сейчас, находясь в уже опьяненном близостью состоянии, было неразумно, мягко говоря. Но Джейсон понимает это слишком поздно. Перед глазами проносятся образы того, что Колчек хочет сделать, сейчас, вечером, еще позже. Сколько бы Джейсон хотел попробовать в постели, становится для него откровением, он не мог вспомнить, чтобы такие подробные фантазии, такие жаркие желания возникали у него в других отношениях. С другой стороны, он не мог вспомнить и того, чтобы был с кем-то столь же открытым, как с Салимом этой ночью, да и вообще, просто с Салимом. Он вдруг понимает, что хочет попробовать с Салимом гораздо большее, чем хотел с кем-либо из предыдущих партнеров. Он хочет заботиться о нём, хочет переживать вместе с ним, хочет получить благосклонность Зейна, хотя, как ему кажется, он уже это сделал.    Джейсон думает о том, что хотел бы впервые сходить на пикник с Османами, съездить, если это возможно, в родные Штаты с ним, показать старый дом, больницу, которая стала для него точкой отсчёта до их встречи. Он бы хотел покататься с Салимом на коньках: Джейсон уверен, что Салим, умеет он кататься или нет, будет выглядеть на льду обворожительно. Джейсон хочет держать его за руку, быть его солнцем, как однажды он стал звездой Колчека. Хочет целовать его по утрам и на ночь, варить кофе в постель и избавиться от чертовых сигарет, которыми пропахли мозолистые пальцы.    И это всё так поражает Джейсона, что несколько мгновений он не может прийти в себя, замирает, таращась на спящего иракца, пытаясь понять, когда, в какой момент их связь, его привязанность вышла на такой уровень? Пещеры? Салим был не единственным, кто там был, не единственным, кто сражался, кто видел весь тот ужас. Защита? Колчек чувствовал защиту и от других, ребята из его отряда, сражающиеся плечом к плечу с ним, готовые отдать жизни за него. Но ни к кому из тех, с кем Джейсон побывал в аду, он не привязался так, как к Салиму. Джейсон заботился о своем отряде до пещер, заботился о тех, что появились у него после, но это нельзя было и близко сравнить с той заботой и верностью, которую он проявлял к Осману.    — Я так и слышу, как вертятся шестеренки в твоей голове, — бурчит спросонья Салим, он не открывает глаз, но губы его расплываются в ленивой утренней улыбке.    — Неужто так громко, что тебя разбудили? — улыбается в ответ Джейсон, крепче оплетая Османа руками вокруг пояса.    — На весь дом гремят, — Джейсон пытается тыкнуть в рёбра горе-шутника, но Салим прижимает его ладони локтями, и все, на что их хватает, это на слабые брыкания вперемешку со смехом.    — Что ты делал с возвращения в нормальную жизнь?    Салим не уточняет, что именно Колчек имеет в виду, он и так это знает, знает, потому что понимает, что тот сейчас чувствует. Знает это ощущение бесконечной свободы, с которой ты, если честно, абсолютно не имеешь понятия, что делать. Куда себя деть, как теперь жить, что можно, а что лучше оставить там, в жизни военного. Надо работать, зарабатывать, чтобы хватало на еду, на жильё, на налоги, на учебу Зейна. Салим не хочет давить на Джейсона, он хочет дать ему время свыкнуться с чувством этой свободы, со свежим воздухом и спокойным, а не дико палящим, солнцем. Поэтому он начинает мягко и неторопливо, поглаживая Джейсона по волосам, зарываясь пальцами в отросшие волосы на затылке.    — Ну, для начала сходи в парикмахерскую, — шепчет Салим, Джейсон только улыбается в ответ, молчит, ждет продолжения. — Хотя если ты решишь отращивать, дело твое, я не против, — ловя еще одну улыбку и неловкое фырканье, Салим спрашивает без напора: — А чем бы ты хотел заняться?    — До того, как все пошло по наклонной, я закончил юридический…    — О, Аллах, какой ужас, — стонет Салим, игнорирую попытки укусить его за шею. — Ты. Джейсон. Юрист? Адвокат?    — Ой иди ты! — фыркает громко Колчек. — Это была не моя идея.    — Я бы умер от удивления, если бы она была таковой, — Джейсон громко цокает языком, и всеми силами пытаясь не улыбаться, закатывает глаза. — Родители?    — Да, — Джейсон пожимает плечами, из-за позы выходит смазано, но Салим улавливает жест. — Я просто к тому, что у меня есть образование, если что.    — Послушай, Джейсон, — Салим старается звучать как можно мягче, — тебе необязательно становится тем, кем ты изначально не хотел быть. Ты и так последние годы жизни провел там, где не хотел. Не надо продолжать здесь жить так, как жил там. Моя работа изнуряет, я устаю просто невыносимо, но она мне нравится. Нравится считать, работать с цифрами, с детства это любил. Что тебе нравится?    — Не знаю, — честно отвечает Джейсон. Он долго смотрит в потолок, окрашенный золотой охрой восходящего солнца, вспоминает что-то о прежнем себе, в основном воспоминания причиняют боль, он вспоминает, каким потерянным и одиноким был. Сомнительная мысль приходит в голову, и он тут же озвучивает ее Салиму, начиная несколько издалека: — Я ведь упоминал о своих проблемах с наркотиками? — Джейсон на мгновение пугается, что Салим подумает, будто бы Колчек ведет к тому, что может стать прекрасным наркобароном, он бы мог, но Салим молчит, смотрит открыто, ждёт продолжения, не перебивая. — Когда я понял, что это всё зашло уже слишком далеко, я попытался себе помочь, начал ходить на групповые терапии, это как кружок по интересам, только более жуткий. У кого депрессия, у кого пережитая передозировка, у кого ломка. Мы сидели там, семь несчастных торчков, пытающихся вытянуть свою блядскую жизнь с грёбаного дна. Наш психолог — бывший военный психиатр, очень жёсткая женщина, я думал, раз она вправляла мозги военным, то и нам починит с легкостью — ошибся. Она держала нас в ежовых рукавицах, говорила, что делать, как вести себя, но она совершенно нас не чувствовала, потому что она не знала, каково это сначала утонуть в этом дерьме, а потом пытаться из него выкарабкаться.    Джейсон замолкает на несколько минут. Тишину разрывает немного учащенное дыхание и звук проснувшегося города за окном. Салим не торопит, ничего не говорит вслух, только гладит по волосам, как бы давая понять «Я рядом, всё хорошо, я подожду».    — И я, — Джейсону перехватывает дыхание, когда он снова начинает говорить. Немного откашлявшись, он продолжает: — Я подумал, что единственный, кто мог бы помочь таким людям, это человек, который, действительно, прошел через это, поборол это.    — Ты… Хочешь попробовать вести групповые терапии?    — Знаю, звучит как хреновая идея, — скованно усмехается Колчек. — Мне бы со своей башкой разобраться, а не в чужие лезть. К тому же это навряд ли работа, скорее, волонтёрство.    — Ты не представляешь, как я сейчас тебя люблю.    — Ч-чего? — Джейсон чувствует, как краска заливает его лицо до корней волос, в груди разливается жар.    — Ты потрясающий, — улыбается в поцелуй, оставленный на щеке.    — Да с чего ты..?    — Думаю, ты прав, в том плане, что для этого рановато, — Салим бережно переплетает их пальцы, устраивая ладони у себя на груди, прямо над сердцем. — Тебе надо отдохнуть, переварить всё, что было, знаю, что хочется поскорее занять себя чем-то, лишь бы не оставаться лишь со своими мыслями. Знаю, Джейсон. Но прежде чем браться за что-то столь серьезное, давай найдём тебе что-то более спокойное. Ты говорил, что хочешь вытеснить меня с работы охранника?    — Да. Хочу, чтобы ты перестал перерабатывать и доводить себя до обморочного состояния. А еще я хочу, чтобы ты избавился от этой ебаной херни, — Джейсон второй рукой тычет в сторону тумбочки, на которой лежит пачка сигарет. — Это убьёт тебя.    — Я думал, ты лояльно относишься к курению, — у Салима взлетают брови.    — Потому что я бывший наркоман? Нет уж, прости, — фыркает Колчек. — В любом случае это такая же дурь: кайф, зависимость, ломка. Только в отличие от мета с кокаином убивает она медленнее и болезненнее.    — У меня нет… Я слишком привык, — вяло оправдывается Салим, — мне от них спокойнее. Да и как таковой мотивации бросать у меня нет.    — Если продолжишь курить, не смей лезть ко мне с поцелуями, — хмурит брови Джейсон. — Достойная мотивация?    — Два дня, как приехал, и уже так раскомандовался, — качает головой Салим, тем не менее не в силах сдержать широкой улыбки.    — Ну, капитан, как никак, — гордо вздергивает подбородок Колчек, Салим негодующе стонет что-то на арабском. — Я серьезно, если не бросишь, целуйся с пепельницей.    — Как жестоко…    — Зато действенно.    — Твои губы определенно этого стоят, — воркует Салим, прикасаясь губами к уголку рта ярко краснеющего Джейсона.    — Значит, у нас уже есть план? — улыбается Джейсон, ловя губами мягкие короткие поцелуи, мышцы слабеют от бесконечной нежности.    — В каком смысле? — Салим продолжает осыпать поцелуями лицо, шею и плечи с веснушками.    — Ты бросаешь курить, я устраиваюсь на работу… — на дрожащем выдохе шепчет Колчек.    — М, а я думал, ты сейчас про планы на утро, а не на жизнь, — усмехается тихо Салим, спускаясь поцелуями к груди.    — Планы на утро у меня тоже есть, — упрямо и уверенно заявляет Джейсон, садясь аккуратно в кровати.    Он нависает над Салимом, целует его в губы долго и сладко.    — Я хочу посмотреть Биг-Бен.    — Это сейчас завуалирован стояк или…    — Нет, — смеётся тихо Джейсон. — Салим, — особенно нежно шёпотом, — я хочу с тобой того, чего никогда и ни с кем не хотел… Хочу не просто кровати, понимаешь? Бля, звучу, наверно, как барышня какая-то, но… Мне нужно с тобой на всякие там памятники смотреть, гулять по паркам, сводить тебя в кафе… Кино! Боже, давай сходим в кино? — Салим выглядит потерянным около минуты, а потом расплывается в самой тёплой и нежной улыбке, которую Джейсон у него видел. — На пикники там хочу с тобой, Зейном и Ястребом… Хочу наконец жить…    — Тогда давай позавтракаем и пойдём посмотрим, что сейчас идёт в кинотеатре? — предлагает Салим, садясь рядом с Джейсоном в кровати, на плечах у него повисает умилительно.    — Боже, да…    — Хорошо, — смеётся тихо Осман, оставляя на щеке короткий, но от того не менее чувственный поцелуй. — Пойду приготовлю завтрак.    Салим встаёт с кровати, натягивает на себя лишь шорты. Джейсон смотрит на него любовно, решается на важные слова.    — Салим! — окликает Джейсон, когда Салим уже выходит из спальни.    — Да? — Осман возвращается обратно, стоит в дверном проходе, смотрит на Колчека так, что в груди всё жаром обливается.    — Ты тоже не представляешь, как я тебя люблю, — с улыбкой говорит Джейсон, а от собственных слов не больно, наоборот, облегчение несказанное переполняет всё тело.    Салим улыбается нежно, подходит к Джейсону, целует долго и нежно, наклонившись к сидящему Колчеку.    — Представляю, — шепчет в губы Салим. — Я люблю так же.