Доигрался.
***
— Уверен? — Как никогда раньше, — на выдохе звучит хриплый голос Гэвина. — Я устал. Заебался и больше не хочу его видеть. Достало. — А работа? Вы же вместе работаете. Гэвин поворачивается к собеседнику. Криво усмехается и хмыкает. — Придётся уволиться… или, — Гэвин затягивается сигаретой, создавая паузу, — перейти в другой департамент. Куда-нибудь подальше от этого места. — По мне скучать не будешь? Минутное молчание нарушается фырканьем Гэвина. Он улыбается собеседнику. Тёплая улыбка сильно контрастирует с уставшими глазами. — Куда я от тебя денусь, Эл? Буду приезжать с сувенирами и новыми историями. Элайджа улыбается. Давние друзья. Чуть ли не братья. Элайджа меняется в лице, становится серьёзным и прямо смотрит на Гэвина, заставляя напрячься. — А если он тебя найдёт? Гэвин фыркает и болезненно смеётся. — Он? Я ему безразличен. Ему похуй на меня. Тлеющая сигарета отправляется в пепельницу, а Гэвин продолжает смеяться. Горько, болезненно и без капли надежды. С обречённостью и какой-то истерикой. — Начну жизнь заново. В одиночестве, с кучей трупов, ссаными отчётами и встречами с тобой. Элайджа хмурится, но Гэвин этого не замечает. Он изо всех сил сдерживает очередные приступы «смеха», болезненно прорывающимися через вздрагивания. Гэвин отшучивается. Делает вид, что с ним всё нормально. Всё хорошо. Он не сломан. Он справится. Элайджа ему не верит. Не верит ни этой натянутой улыбке, ни глупым шуткам, ни, тем более, словам. Элайдже остаётся лишь надеяться, что с другом ничего не произойдёт и тот реально справится. Гэвин сгибается в защитный кокон, в непонятном для него желании спрятаться. Исчезнуть. Чтобы никто не трогал, не видел и не знал о нём. Но рядом Элайджа. Молчит и смотрит в сторону. Гэвин ему благодарен за это молчание. В стороне слышится шуршание и спустя минуту Гэвина накрывают одеялом. Мужчина не двигается. Он вообще ощущает себя где-то в другом месте. Мире. Измерении. Но одновременно он тут, в гостиной Элайджи, свернувшийся калачом на диване и укрытый одеялом. Гэвин угукает на тихое «отдыхай» и подцепляет край одеяла, сильнее сжимаясь в клубок и накрываясь с головой. Элайджа остаётся в комнате. Сидит в кресле напротив и смотрит. Он и рад бы вытащить самостоятельно друга из этого чёртового калача «защиты», но позволяет ему лежать так. Даёт возможность «спрятаться». Он дожидается тихого и мерного сопения со стороны Гэвина и только тогда встаёт, выключает большую часть света, оставляя лишь слабое свечение подсветки у стены.***
Раздражение накатывает волнами. Сбивает всю продуктивность под ноль. Не даёт даже думать о чём-то другом. Ричард злится. Он злится на Гэвина за его побег. Проклинает его и всех людей вокруг. И раздражение с каждой секундой всё сильнее, а проходящая мимо Тина, которая не скрывая кривит нос, лишь подливает масла в огонь. Находится тысяча оправданий, что Гэвин сам решил сбежать, струсил или ещё что, но осознание истинной причины «побега» маячит рядом. Ричарду не обязательно, чтобы кто-то сказал вслух, прямо и жёстко. Во взглядах друзей и коллег Гэвина это видно. И Ричард сам это понимает, где-то там, в глубине души, но отрицает. Скрывает под раздражением. Совершенно неуместным даже для него самого. Ричард не знает, где можно найти хоть какую-то информацию. Тина молчит, а если и отвечает, то посылом далеко и надолго. Крис до оскорблений не опускается, но тоже ответов не даёт. Да и все в департаменте на вопросы про Гэвина либо пожимают плечами, либо отправляют куда угодно, но только не к ответам. Он злится, но… понимает причину реакции окружающих. Новый напарник падает снегом на голову посреди жаркого лета. Это выбешивает ещё сильнее. Ричард тут же бежит к Фаулеру за объяснениями. Он не боится кричать на начальника, не боится оскорблять всех и вся на чём свет стоит.«Не строй из себя Гэвина, Ричард»
Как чёртова пощёчина. Ричард оседает. Молча выходит из аквариума, забирает забытую Гэвином пачку сигарет из его стола и уходит на парковку. Он не замечает взглядов коллег, обеспокоенного напарника и шушуканья за спиной. Всё свелось с огромного мира до него одного и пачки сигарет. Он бог. Один из сильнейших, известных и «прекрасных». Но неожиданно для себя самого он чувствует себя пустотой. Ужасной пустотой. В голове зноем повисла фраза Фаулера. Будто напоминание о произошедшем. А ведь это и было напоминание. Напоминание для него, бога, что не все будут плясать под его дудку. Не все примут его с распростёртыми объятиями. Не все будут терпеть. Ричард за весь месяц своей «игры» забыл характер Гэвина. Забыл, с кем играет. Кем вертит. Тусклый огонёк в темноте парковки выглядит шуткой. Ричард кашляет от первой тяги, проклиная чёртовы сигареты, чёртового Гэвина и его привычку курить. Делает вторую затяжку. Он вертит полупустую, помятую и местами порваную пачку. Смотрит на неё пустым взглядом, хмурится и заталкивает глубоко в себя желание кинуть её куда-нибудь далеко, ударить стену или сделать любой другой «гэвиновский» поступок.Будучи богом он так сильно сломался от своей же игры с простым человеком.
Человеком, который в него верил, готов был целовать ноги и делать всё, что ему прикажут. Ричард больше не чувствовал веры Гэвина. Ни той сильной, что была раньше, ни какой-либо ещё. Будто не было никакого бога. Будто Гэвин и вовсе не знал, что Ричард существует или существовал когда-либо. Чувство пустоты заполняет абсолютно всё, а терпкий вкус сигарет кажется ему иронией. Она и есть. Горло дерёт ещё сильнее просто от осознания, чьи сигареты он сейчас курит. Ричард всегда ненавидел эти сигареты. Дешёвые и ужасные. Крепкие настолько, что хотелось выблевать лёгкие. От очередной тяжки, кривой и неумелой, бросает в кашель. Где-то фантомом слышится забористый смех Гэвина. Издёвка разума. Его же подсознание над ним смеётся. Издевается также, как он издевался над обладателем резкого смеха. Ричард сползает по стене, прячет лицо в коленях и, кажется, подпаливает тлеющей сигаретой волосы, когда накрывает голову руками. Огонёк добрался до фильтра и уже обжигает пальцы, но Ричард это игнорирует. Скорее даже не замечает. В голове фоном проносятся моменты знакомства, начала общения, признания и месячной «игры». И все с каждым разом втаптывают в землю. Под неё и в самые недра планеты. Ричард хочет сказать себе, что надежда умирает последней. И это настолько ужасно звучит для него. Настолько, что тянет засмеяться. Заорать на всю парковку и, кажется, расплакаться, когда голос охрипнет, а горло начнёт болеть. Но он молчит. Продолжает сидеть у стены, держа окурок в пальцах. Он не двигается, не издаёт ни звука и вообще похож на камень. Камень, которому будет глубоко насрать, если его случайно заденут, пнут или бросят в реку, создавая ради забавы «блинчики» на водной глади. В голове среди кучи фоновых воспоминаний возникает совершенно непонятная Ричарду мысль. «Хочу кофе». Она повисла той самой раздражающей вкладкой уведомления, которую ни смахнуть, ни прикрыть, ни закрыть. Висит и не закроется, пока не выполнишь обновление или ещё какую системную хрень. Совершенно не всравшуюся сейчас, но система «знает лучше». И Ричард встаёт, откидывает окурок в сторону, поправляет волосы и смотрит на время. Ночь. Рабочий день уже давно закончился, а он всё это время сидел изваянием под стеной на парковке. С окурком, хотя, лучше уже сказать, фильтром в руках. Парковка заметно опустела. И всё прошло мимо Ричарда. Он просто не замечал ничего. Будто исчез из этого мира. Ричард заходит обратно в департамент, проходит мимо своего стола и останавливается. Его будто током ударило. Он делает пару шагов назад. Табличка на столе напарника сменилась. Теперь там написано не «детектив Рид». Кто-то другой. Кто-то чужой, неизвестный. Ричард не читает ни звание, ни фамилию. Чувство злости разливается по всему телу от самого сердца. Непонятная и необоснованная злость до скрипа зубов, побелевших костяшек и дикого желание сломать табличку. Пара секунд на вдох-выдох с прикрытыми глазами позволяют немного придти в себя. И Ричард тут же срывается. В сторону от столов, в сторону от кафетерия. Он чуть ли не пулей летит в архив, ведомый чутьём. Будто так надо, будто это необходимо. Необходимо как воздух. Он забывает про кофе. Уже не надо. Теперь назойливо висит другая задача. Ричард даже не знает, что ему надо в архиве, но все равно заходит, подлетает к папкам с информацией про сотрудников и судорожно ищет нужную. Нужную? Хотя сейчас ему глубоко фиолетово какие он там слова использует в своей голове. «Нужной» оказывается папка с Ридом. Ричард судорожно пробегается взглядом по всей имеющейся информации, задерживается на фотографии, на шраме… жмурится, отгоняя мысли в сторону и находит ту информацию, которую боялся увидеть не так сильно, как статус «уволен». Всего лишь перевёлся в другой департамент. Всего лишь. Резкий приступ агрессии сменяется отчаянным облегчением. Ещё есть возможность найти. Поговорить. Чувство обиды ноет где-то в глубине. Оно переплетается с отчаянием, пустотой и злостью. Ричард смотрит вверх, сквозь потолок, держа в руках личное дело Гэвина. Он будто поменялся местами со смертным. Будто не он древний бог, подмявший под себя сотни лет назад целые города, страны. Это не он одно из всемогущих созданий во Вселенной. Это кто-то другой. Сейчас Ричард стал смертным, которого вот-вот разрушат земные чувства. Он пуст. Единственное, что его сейчас держит в мире — личное дело Гэвина в руках, тлеющий огонёк надежды где-то в душе и чудом живая пачка сигарет в кармане штанов.Ричард впервые на своей памяти так слепо и сильно надеется.
На что — он сам не понимает, но надеется. Будто надежда умирает последней.