Orange

— Я тебя немного не понял, — внешний вид Чимина выдаёт его напряжение. Он сводит брови к переносице от негодования и несколько раз вдумчиво моргает, стараясь выбраться таким образом из погруженного состояния. — Ты хочешь расстаться? Чонгук устало качает головой и измученно вздыхает, роняя голову на свои колени, которые обнимает одной рукой, чтобы они не разъезжались в разные стороны. Подобное состояние говорит само за себя. Волосы, которые Чон всегда поправляет, испытывая маленькие паники из-за того, что выглядит нелепо из-за какой-нибудь единственной неверно лежащей прядки, сейчас торчат в разные стороны. Подросток крепко держит в свободной руке бутылку из-под пива, преследуя, по всей видимости, цель сохранить содержимое внутри, однако забавнее всего в этом было то, что в емкости практически ничего не осталось. Пак невольно усмехается, наблюдая за этой картиной, а когда отводит взгляд сам делает несколько глотков, практически себя заставляя, чтобы опустошить последнюю бутылку, в которой ещё оставался алкоголь. Где-то на задворках сознания настойчиво крутилась мысль о том, что от улик их сегодняшнего гуляния необходимо в скором времени избавиться, а жадность в Чимине кричала о том, что лучше влить остатки алкоголя в себя, нежели в мусорное ведро. — Ты что, меня не слушал? — бормочет Чон в ответ несколько минут спустя, когда его собеседник подходит ближе. — Как ты мог? Я со всей душой, всё тебе рассказываю, а ты? Тоже мне, друг называется. Чимин изумленно поднимает брови и, качая головой немного недовольно, садится рядом с другом на полу. Непонятно, почему Чонгук решил расположится у подножья кровати, но было в этом положении и внешнем виде что-то притягательное настолько, что Пак решил последовать его примеру, вместо того, чтобы протянуть руку помощи и разместиться вместе с другом на кровати. — Я слушал, просто не очень вдумчиво, — хмыкает Пак. — Мне казалось, что ты болтаешь тут сам с собой, а не со мной. Как я должен был разобрать твоё бормотание? — Сам такой, — закатывает глаза Чонгук, пихая парня рядом с собой ногой, — тупица. — Какой «такой»? Ты это к чему? — К тому, что ты — тупица. — Попробуй протрезветь хотя бы на пять секунд и составить нормальное предложение, — Чимин тяжело вздыхает, зачесывая непослушные рыжие волосы назад. — Мы нахрена в школе учимся? Чтобы ты на вопрос «как» отвечал «сам такой»? — Имею право, какие-то проблемы? — Да какие могут быть проблемы? Просто у меня друг поехал крышей. Чонгук закатывает глаза недовольно, но, несмотря на свою обиду, которую старательно пытается сделать правдоподобной, приподнимается, чтобы упасть на плечо друга. Не проходит и пяти секунд, как с плеча подросток скатывается ниже, однако Чимин, окончательно отпуская их псевдоконфликт, удерживает его своими руками и осторожно прижимает к груди, не прилагая большой силы. От этого действия Чонгук расслабляется, и Чимин, слыша удовлетворенный выдох брюнета, невольно улыбается уголками губ. — Я сожалею, что плохо слушал. Это надо сказать? — он усмехается, чувствуя как друг активно кивает головой четыре раза подряд, и тянется свободной рукой к чужим волосам. Парень преследует цель прическу Чонгука испортить, но её и без того потрепанный вид заставляет подростка отпустить эту мысль, вместо пакости Чимин идёт на доброе дело: наводит на чужой голове порядок, мягкими движениями укладывая прядки Чона пальцами. — Ладно, ты был прав, — вздыхает юноша, напряженно сводя к переносице брови. — Я, наверное, нес какой-то несвязный бред, вот ты и не понял ничего. — Браво, герой. — Ну, от такого героем меня называть стремно. — Прости, ошибся, — усмехается Пак. — Нужно было сказать, что ты самый гениальный человек на всём свете. — Ну конечно, — он морщит нос и хмурится снова, изображая недовольство, но пару секунд спустя тихо усмехается, выдавая этим своё истинное настроение. — Сказав так, ты бы в кои-то веки оказался прав. — Сучонок, — комментирует Чимин, слабо ударяя собеседника по лбу пальцем, однако сразу после мягкими поглаживаниями по коже извиняется, благодаря чему Чонгук даже не пытается возмутиться. — Так, может быть, ты объяснишь, что имел в виду? Ты был влюблён в Чеён сколько? Сто лет? Какое расстаться? — И вовсе не сто, — хмурится Чон. — Максимум год, мне кажется. Но если точнее, год и два с половиной месяца, просчитывает в голове Чимин, устало прикрывая глаза. Он помнит даже лучше самого Чонгука тот день. День, когда лучший друг на его глазах пытался говорить со старшей сестрой их одноклассника Чонина, и выглядело это настолько неестественно и глупо, что хотелось оторвать себе голову, лишь бы не видеть этого позора. Чуть позже своё поведение пришлось объяснять, и Пак бы солгал, сказав, что от трогательного рассказа друга о его чувствах к этой девушке, у него не начало дьявольски болеть сердце. Потому что у Чимина тоже была симпатия. И она носила имя его лучшего друга. Эта влюбленность не то чтобы была обоснована и подразумевала под собой безусловную взаимность, даже скорее наоборот, но ранила подобная новость не по-детски. Чимину влюбленность друга виделась не меньше, чем катастрофа вселенского масштаба. Он в одночасье возненавидел Чон Чеён, а заодно и её брата, как виновников произошедшего, и сколько бы времени не прошло, даже объяснив самому себе вполне доходчиво, что никто в произошедшем не виновен, он не никак не мог избавиться от неприязни, возникшей ещё в самую первую секунду знакомства. Однако свою ревность приходилось сводить к нулю. По началу, признаться честно, у Чимина это получалось совсем неважно и всякий раз, когда лучший друг заикался о своей влюблённости, Пак демонстративно закатывал глаза и отмахивался, доводя до ума собеседника своё отношение. И ни к чему хорошему это не приводило, ведь никакой человек не оценит, если его близкий будет настолько халатно относиться к его чувствам. Вскоре стало ясно, что Чонгуку эта влюблённость давалась не менее тяжело. Мало того, что его лучший друг был без логического основания негативно настроен по отношению к этим чувствам или, как начал догадываться Чон, к той, что покорила его сердце, так ещё и самому Чонгуку было крайне тяжело поддерживать разговор с представительницами прекрасного пола, даже с теми, что самолично к нему тянулись. Что тогда можно сказать о Чеён? С ней у юноши не выходило создать необходимую связь абсолютно. В момент, когда Чимин осознал, что его друг не старается сблизиться с возлюбленной, что не складывается у них общение нужным образом, ему действительно полегчало. Правда, к сожалению, в основе этого облегчения лежал эгоизм, и, чтобы прийти к подобному выводу, вовсе не обязательно было обладать невероятными дедуктивными навыками. Однако всё же со временем отношение Пака к этой ситуации неизбежно изменялось. Он начал привыкать к тому, что его лучший друг влюблён, и в том, как тот время от времени поддавался влиянию своих чувств, невозможно было видеть только отрицательные стороны. То, насколько романтичным порой мог быть Чонгук, заставляло Чимина испытывать множество тёплых эмоций. Он не мог больше злиться, не мог воротить нос и демонстрировать свою обиду и страшную ревность, и причина подобного поведения заключалась не только в привыкании. Он действительно стал относиться к чувствам друга мягче, глубоко тронутый его мечтательными мыслями о любви. — И всё равно долго, — запоздало отвечает Пак, выдавая свою тревогу неестественно шумным вдохом. — Я думал, что ты просто до беспамятства влюблён. — Я тоже так думал, — Чонгук отстраняется от друга, едва не заваливаясь на бок из-за резкого подъёма, но быстро выпрямляется. — Похоже, ошибся. Чимин усмехается, отказываясь верить своим ушам, и, сталкиваясь в следующее мгновение с раздосадованным взглядом друга, качает головой в знак отрицания. Дураку понятно, что не ему определять истину, но иной реакции в подобной ситуации Чимин произвести не мог. — Помнится мне, что вы буквально на прошлых выходных гуляли вместе, — напоминает он. — Прошла любовь, завяли помидоры, получается? Сколько соплей было выпущено в мою подушку и всё для того, чтобы расстаться меньше чем через два месяца? Херня какая-то. — Это совсем не то, чего я ожидал, ты понимаешь? — игнорируя слова друга, разводит руками Чон. — Она мне надоедает, я жутко вымотан, просто заёбан. От этих слов веет страшной тоской и Чимин невольно напрягается, сжимая руки в кулаки. Он обращает взгляд на собеседника, который, прижавшись щекой к своему колену, уныло крутит по полу пустую бутылку из-под пива. И подросток бы даже счел подобное отстранение Чона от реальности забавным, однако из-за ухода их разговора в подобное русло у него не выходило даже усмехнуться. — Представлял её другой? Хочешь сказать, что влюбился в какой-то образ или что-то в этом духе? — Наверное, не знаю, — пожимает плечами он, несколько секунд также отрешенно глядя в пол, а затем вдруг хмурит брови и качает головой в отрицании, словно только в этот момент доходя до сути заданного вопроса. — Нет, она мне нравится. Конечно, что-то не сходится с моими мыслями, но это не так плохо, правда, — Чонгук глубоко вздыхает. — Просто мне не нравится с ней. Она была хороша, когда я был где-то там, позади, но оказавшись рядом с ней я чувствую себя совершенно некомфортно. — Значит, она тебе всё же не нравится, — делает вывод Пак, невольно усмехаясь. — Это так странно слышать… — Да нет же, нравится! Как же ты не понимаешь, — перебивает его Чонгук и отрывает наконец взгляд от пола. От такого внимательного взора, обращенного к Чимину, становится немного не по себе, но Пак не смеет отвернуться, мысленно успокаивая себя тем, что сейчас друг вряд ли обратит внимание на его панику. — Мне нравится она, но не нравится быть с ней. Я жутко волнуюсь, когда держу её за руку, обнимаю, целую, даже если в щеку. Это всё конечно очень романтично и мило, но утомляет. — Ты жалуешься на романтику? Охренеть конечно. — Какой же ты глупый, — недовольно бормочет в ответ подросток, прикрывая глаза. — Меня не впечатляют эти, как их там, — он раздраженно вздыхает из-за того, что забывает нужные слова, и щёлкает несколько раз пальцами, пытаясь таким образом ускорить мыслительный процесс, — бабочки в животе! — таки вспоминает он. — Постоянное волнение и тревога. Это совершенно не круто, я чувствую себя уебищно. — Если я не понимаю, то это не значит, что я глупый, — хмыкает в ответ тот. — И я реально плохо понимаю. То о чем ты говоришь не звучит плохо, особенно для двух-то месяцев отношений. Ты слишком придираешься. Если подумать, то разве не о подобном ты мечтал, когда рассказывал мне о своих чувствах? Чонгук протяжно стонет от негодования и жмурит глаза, хватаясь за голову обеими руками. Он зарывается пальцами в густые темные волосы и сжимает их у корней, а после этого опрокидывает голову назад, прикладываясь затылком к пледу на кровати друга. Так выглядит в исполнении Чонгука отчаяние, правда, настолько откровенным оно бывает лишь в нетрезвом состоянии. — Я мечтал о другом, — уже с заметным раздражением пытается донести Чон. — Я хотел романтики, трепета, да, но не должно же всё этим ограничиваться. Любовь представлялась мне совсем другой, в ней должно быть что-то такое, понимаешь…как между тобой и мной. От такого заявления Пак внезапно давится воздухом и отворачивается в то же мгновение от собеседника, стараясь как можно более незаметно прокашляться, однако Чонгук замечает чужое смятение мгновенно и отрывает голову от кровати, с любопытством оглядывая друга. Становится даже более неловко, чем прежде, и Чимин, пытаясь от себя чужое внимание отвести, отмахивается от Чонгука рукой. — Тебя мои слова смутили? — всё-таки спрашивает он. — Нет, — врёт в ответ Чимин, — просто горло запершило. Хотя я был бы не против услышать пояснение. Что значит, что ты представляешь любовь как отношения между тобой и мной? — Я не так сказал, — он немного хмурится, слегка розовея в лице, и отводит взгляд сам, когда Пак к нему поворачивается, отпуская всё же своё смущение. — Просто имею в виду, что мне хочется не только поцелуев, прикосновений, признаний в чувствах, этого грёбаного волнения и идиотских улыбочек при виде друг друга. Я хочу, чтобы в отношениях было больше, ну, вот этого, — юноша разводит руками в стороны, а затем переводит многозначительный взгляд на собеседника, рассчитывая, что друг его поймёт. — Чтобы было не стыдно говорить о своих увлечениях, чтобы я мог поделиться абсолютно всеми своими переживаниями, чтобы даже если опозорюсь, быть уверенным в том, что меня любят в любом случае. Я сказал про нас, потому что наши отношения — идеальный пример того, чего я хотел бы со своей второй половинкой. Не хватает только поцелуев и всякого такого. — Так это ведь не составит труда исправить, — слегка шокировано бормочет Пак, не отдавая самому себе до конца отчета в этих словах. — Прости? — хмурится Чон, поворачивая к другу голову. — Прощаю, — неловко отшучивается Чимин. — Ничего страшного. — Чимин, — юноша закатывает глаза. — Что ты сказал, повтори. — А что я такого сказал? — Ты что, издеваешься надо мной? — Чонгук снова откидывает голову назад, обречённо выдыхая. — Мне повторить? Я повторю, что я сказал, а потом повторю то, что ты сказал для ясности, потом мы… — Не надо, я помню. Всё в норме. — Ну хорошо, а то я уже начал беспокоиться, что у кого-то маразм или того хуже, — хмыкает он, — ранний альцгеймер. Чимин втягивает носом воздух и пробегается глазами по комнате, надеясь, что в помещении есть что-то, что могло бы спасти от страшной участи. К сожалению, кроме бардака в комнате Пака не было совершенно ничего, что могло бы привлечь внимание, поэтому он, нервно проводя по крашенным волосам рукой, поворачивает голову к другу, чтобы пояснить таки свои слова. — Я имею в виду, что если тебе хочется исполнить свою мечту, то она вот, лишь руку протяни. Нужно просто меня поцеловать и дело в шляпе. — Какая странная шутка, — он качает головой, оценивая сказанные Чимином слова. — Я было решил, что ты серьёзно. — Я не шутил, — уверенно заявляет Пак. — Если наши отношения идеальны за исключением «поцелуев и всякого такого», то давай сделаем их идеальными. — Ты себя слышишь? — Чонгук улыбается и роняет на чужое плечо голову, отрицательно качая головой. — Смешной такой, я не могу. У тебя должно быть желание меня поцеловать или всё бессмысленно, такие дела. Поэтому друзья и не встречаются, а остаются друзьями, ведь даже от мысли о поцелуе… — Я хочу тебя поцеловать, хочу, очень хочу, — с лёгким раздражением заявляет Чимин, перебивая собеседника, и после этих слов Чонгук мгновенно замолкает, кажется, наконец понимая, что в чужих словах с самого начала от шутки было разве что название. Воздух в комнате резко становится слишком тяжелым, а тишина чересчур гнетущей, если оценивать эту ситуацию, основываясь на ощущениях Чимина. Он не чувствует себя смущенным из-за раскрытия страшной тайны, однако определенно ощущает, как от сердца к другим частям тела стремительно расходится боль, задевая практически все внутренние органы. И всё же, несмотря на всю горечь этого момента, глубоко в душе у подростка таится желание в нем остановиться, ведь от этого мгновения остаётся один единственный шаг до настоящего крушения. Чонгук поднимает с чужого плеча голову всего пол минуты спустя и, к ужасу Пака, не просто поворачивается к нему, а двигается со своего места, садясь на колени напротив собеседника, чтобы хорошо видеть друга, даже если тот захочет отвести взгляд. — Повтори-ка, — он озвучивает ещё один кошмар Пака, однако тот, набирая в легкие как можно больше воздуха, поднимает глаза и смотрит на Чонгука решительно, игнорируя свои переживания. — Что ты сказал? — Сказал, что хочу тебя поцеловать, — уверенно произносит Пак, однако не испытывает ни капли энтузиазма. — Потому что находишь это забавным? У тебя дурацкие шутки, я клянусь, Чимин, прекрати сейчас же. — Нет, по другой причине, — хмурится он, находя такую подозрительность раздражающей. С каждым словом Чонгука возрастает желание подтвердить, что всё это было шуткой, потому Чимин и бесится. — И по какой же? Скажи мне, — Чонгук двигается ещё ближе, глядя на собеседника всё более и более хмуро, пытаясь таким образом друга загнать в тупик и выдать всю правду. Получается у него весьма успешно. — Я не хочу произносить этого вслух, — раздражённо звучит в ответ. — Разве не ясно? Зачем ты допытываешься до меня? Должен и сам прекрасно понимать, что сказать о своих чувствах очень трудно, особенно, когда смотрят вот так. Особенно, когда речь о лучшем друге. Собеседник открывает рот, чтобы возразить, но не находит ни одного подходящего слова, очевидно, растерянный из-за чужого признания. Конечно, признанием эти слова можно назвать разве что с сильной натяжкой, однако Чонгук быстро понимает, что к чему, и особенно — что просить повторять это было бы равносильно жестокому издевательству. Подросток глубоко вздыхает и немного отступает, садясь поодаль от друга. Он разводит ноги в стороны, принимая подобие позы лотоса, и складывает руки перед собой в замок, опуская к ним задумчивый взгляд. Чимин не может воздержаться и с любопытством оглядывает собеседника, с замиранием сердца ожидая его дальнейших действий. Как минимум то, что Чонгук не распсиховался и не предпринял попытку уйти, делало эту ситуацию в глазах Пака вполне терпимой, даже удачной, поэтому он позволил себе выдохнуть с лёгким облегчением. — Интересно, — тихо выдает вердикт тот, заставляя Чимина нервно усмехнуться. — Я бы и не подумал, если честно. Ты не говорил, что тебе нравятся парни. — Мне не нравятся парни, мне нравишься ты, — устало произносит тот, чем сразу привлекает к себе чужое внимание. — Не то чтобы разница была прямо-таки принципиальной, но это важно. Я не гей. Мне вообще всё равно, главное, чтобы человек мне нравился. — И ты не мог мне об этом сказать? — Конкретно об этом? Наверное мог. Просто мы никогда не обсуждали ориентацию друг друга. Я не знаю, нравятся ли тебе парни, знаю только, что нравится Чеён, потому что ты об этом мне рассказывал, следовательно ты точно не гей, — поясняет он и выводит круговыми движениями одной руки кольца в воздухе, — а что я? Я не мог рассказать о своей симпатии, потому что, — Чимин глубоко вздыхает и пожимает плечами нервно, слегка вздрагивая, — ну, ты понимаешь почему. — Я понимаю, — хмурится он, — просто мне кажется, что о подобных вещах стоит рассказывать. Ну, о своей ориентации. — А ты тогда почему не рассказывал мне? — О своей ориентации? — изумляется он. — Мне не нравились ещё парни, так что, ну… — Что ну? — возмущается Пак, не позволяя другу закончить мысль. — Получается, в раскрытии нуждаются только те ориентации, которые не являются нормальными, так ты думаешь? Нечестно. — Нет, тут конечно трудно спорить, да я и не собираюсь спорить, — задумчиво отвечает Чон и коротко кивает головой в знак согласия. — Просто, ну, я чувствую себя неудобно. Не знать такой важной вещи о тебе — ужасно. Я только пару минут назад тут распинался и говорил, что мы самые близкие друг для друга люди, можем всё друг другу доверить, а ты жил с этой тайной и совсем не мог мне рассказать. Чимин наблюдает за тем с каким беспокойством его друг об этом рассуждает и чувствует, как от тепла сжимается сердце, он действительно полностью расслабляется. Подросток чувствует облегчение от мысли о том, что Чонгук сильнее злится на себя за то, что не заметил, не уделил должного внимания, нежели на лучшего друга за то, что тот испытывает подобные чувства, и даже хуже — озвучивает их сейчас вслух. — Не переживай, ты в этом совсем не виноват, — Чимин бормочет в пол голоса ласково и, сталкиваясь с чужим заинтересованным взглядом, неловко улыбается Чону уголками губ в знак поддержки, а в следующую секунду отворачивает голову в сторону. — Зато теперь ты в курсе. Мы снова самые близкие люди и знаем все тайны друг друга. Пак замечает боковым зрением, как друг тихо усмехается и коротко кивает, поправляя стеснительно свои темные волосы. Он становится заметно более тихим, чем раньше, и не плюется своим наглым раздражением в лицо, и по такому поведению лёгко становится ясным, что Чонгук поддается влиянию волнения. Он сводит брови к переносице, очевидно испытывая некоторые трудности в своих размышлениях, но долго не решается обратиться к Чимину за помощью, чтобы получить разъяснения. — И каково это? — тихо вздыхает Чон, толкая язык за щеку. — Ну, любить лучшего друга. — Ты над этим вопросом думал столько времени? — Возможно тебе неудобно отвечать, но я правда хочу знать, — словно не слыша чужого комментария нерешительно рассуждает Чонгук. — Если ты поделишься своими чувствами, то нам обоим должно стать от этого легче. Я хочу в это верить. Не подумай только, что мне таким образом хочется потешить своё самолюбие… — Чонгук, — прерывает его Пак. — Я ничего плохого не думаю, мне вообще хотелось немного разрядить обстановку, поэтому так пошутил. Не еби себе мозг, окей? Спрашивай всё, что хочешь, если мне не понравится — я тебе прямо в лицо скажу, обещаю. — Хорошо, — кивает он. — Я понял, не ебу себе мозг. Так, каково это? На несколько секунд Чимин задумывается, покусывая из-за смятения нижнюю губу. Он пытается подобрать достойные слова, чтобы описать свои чувства, но не знает с чего конкретно должен начать. Есть много вещей, о которых он мог бы рассказать. Например о том, что его сердце разрывает всякий раз, когда голову посещают мысли о свиданиях лучшего друга с его возлюбленной. Или о том, как мучительно порой слушать о том, как Чонгуку нравятся поцелуи, но не иметь при этом возможности попробовать его губы на вкус. Чимин мог бы пожаловаться на многое, рассказать о том, как ему было больно, но ему совсем этого не хочется. И не только потому что быть в чужих глазах жалким не хочется. Просто недавние слова друга заставили о многом задуматься. — Думаю, у меня есть всё то, чего не хватает тебе, — в итоге произносит он, вызывая лёгкое недоумение у Чонгука. — Наши отношения действительно идеальны, ты мне это сегодня показал. — Каким это образом? — Сказав, что с Чеён тебе не хватает той связи, что есть между нами. Наша связь — просто чудо. — Нет, не так, — он качает головой. — Я хотел, чтобы ты поделился со мной своими чувствами и переживаниями. Ну, сказал, что тебе было тяжело из-за того, что ты чувствовал ко мне. — Да, есть такая тема, — Чимин не отрицает, но вздыхает глубоко, пытаясь выбрать подходящие слова. — Но и тебе не было легко, влюбленность хреновина странная, сложная. — Вот видишь, я прав, — гордо заявляет подросток. — Теперь скажи честно. — Нифига ты не прав, ведь я и так был честен, — он фыркает и закатывает глаза, украдкой наблюдая за разобиженным другом. Чонгук хмурится и дует губы настолько забавно, что не выходит сдержать улыбку. Подобное поведение обычно увидеть трудно, Чонгук практически не обижается, даже наигранно, но если он пьян, то без этого не обойтись. И Чимин не мог не наслаждаться подобным, ведь глядя на друга в таком состоянии он испытывал особенное умиление. — Конкретно сейчас я чувствую именно то, о чем сказал. Да, например вчера мне могло быть пиздецки обидно из-за одного только слова о Чеён, не говоря уже о том, что я чувствовал, когда ты в эту, — он запинается, чтобы не оскорбить ненароком ни в чем неповинную девушку, — в неё, короче говоря, влюбился. — И что же изменилось теперь? — Я понял, что конкурировать со мной, выходит, невероятно трудно даже для той, что похитила твоё сердце, — он усмехается. — Знаешь где я? На первом месте. Меня ты любишь сильнее всех. Чонгук замолкает в одно мгновение, ошарашенный подобным заявлением, но весь абсурд такого положения в данный момент заключается в том, что он не столько в шоке, сколько не находит, что на это возразить. В сказанных Чимином словах скрывалась словно самая непреложная истина, благодаря которой Чонгук практически преисполнился в своем познании. Только для самого Чимина это было совсем не очевидно. Из-за режущей тишины после сказанной им фразы он начинает чувствовать дискомфорт, сомневаться в правильности этих слов и обдумывает, каким образом можно пояснить своё высказывание, чтобы оправдаться в чужих глазах. В такие моменты от своей откровенности становится тошно, хочется отмотать время назад и вывести диалог в совершенно иное русло, или, что даже надежнее, воздержаться от алкоголя, который чудесным образом всякий раз развязывает язык. — Ну, вообще, на первом месте конечно родители, — нерешительно добавляет Чимин, с опаской глядя на собеседника, который в очередной раз ушел куда-то глубоко в свои мысли, однако, привлеченный чужим голосом, он всё-таки возвращается в реальность и поднимает на друга взгляд. — Просто я о том, что связь между людьми возникает не сразу, нужно очень много времени. Помимо того, далеко не все люди друг другу подходят и не всегда чувства взаимны. Это всё очень сложно, я не знаю почему так гордо сказал о том, что ты меня любишь, наверное меня радует даже то, что ты любишь меня просто как друга и то, что я тебе очень дорог, — Чонгук выпрямляется в спине и приоткрывает губы, преследуя желание наконец другу ответить, но не спешит перебить, испытывая к чужим словам интерес. — Знаешь, я вообще-то та ещё сука эгоистичная, так что возможно я отчасти пытаюсь тебя себе присвоить сейчас, но это как бы не единственное моё чувство. Я правда ценю твое отношение, даже если чисто дружеское. — Очень мило, — кивает Чонгук. — Ещё что-нибудь? — Не издевайся, — Пак закатывает глаза, немного расслабляя колени, и выпрямляет ноги настолько, насколько позволяет расстояние между ними. — Я чувствую себя полным придурком, боюсь, что порчу сейчас наши отношения. Блять, я ведь не говорил именно потому что не хотел, чтобы между нами что-то менялось. — Ты не хочешь изменений между нами? — юноша щурится, чуть наклоняя вбок голову. — Не хочу, правда, — кивает он. — Если ты вдруг начнешь меня жалеть, то мне будет жутко неловко. А может неловко станет тебе? Я совсем не хочу, чтобы ты меня избегал, понимаешь? — подросток глубоко вздыхает, вроде как завершая свою речь, но через пару секунд у него будто открывается второе дыхание. — Есть ещё вариант… — Даже не думал об этом, — резко отвечает Чон, прерывая чужой мысленный поток, и делает глубокий вдох, а затем несколько задумчивых кивков головой. — Печально, конечно, что не хочешь. Мне почему-то показалось, что я в шаге от идеальных отношений, как бы тебя только поцеловать нужно и дело в шляпе. — Что ты сказал? — изумленно переспрашивает юноша, обращая взгляд на друга. Он хорошо услышал, но начал сомневаться в исправности работы своих ушей. — Жаль, точно жаль, очень жаль, — подросток тихо вздыхает, словно не слыша чужих слов. — Это бы точно изменило наши отношения. К лучшему, безусловно. Мы могли бы стремиться к идеалу, но если ты не хочешь, то я не в праве заставлять. — Ты что, меня дразнишь? — практически рычит Чимин, мгновенно закипая от внутреннего напряжения. Чужие слова пробудили в нём надежду, но она была столь мала и незначительна, близка к тому, чтобы пропасть в такое же короткое мгновение, потому юноша и пытался отчаянно выбить правду, чтобы либо потушить в себе этот огонёк веры, либо разжечь его во много раз сильнее. — Немного, — кивает Чонгук, лучезарно улыбаясь другу. От того, насколько резкими были переходы в его настроении этим вечером, становилось как-то не по себе, хотя это не было удивительным и легко объяснялось. — Можно тебя поцеловать? Сказать, что такое заявление привело Чимина в шок, значит не сказать ничего. Он не мог даже понять до конца, что именно почувствовал, услышав подобное от лучшего друга. Не трудно было отличить в своих эмоциях восторг, от слов Чонгука сердце заколотилось как бешеное и по телу прошлась будоражащая волна тепла. Однако помимо этого где-то на задворках сознания навязчиво крутилась мысль об абсурдности происходящего, напоминающая болезненно о том, что Чонгук вообще-то не до конца в себе, а ещё у него есть возлюбленная, в отношениях с которой пускай и возникли трудности, но чувства тот испытывал именно к ней. От этих мыслей становилось до невозможного тошно. — Разве не ты говорил, что одной дружбы мало? Нужно желание, иначе бы друзья встречались друг с другом, — пытается отшутиться подросток, нервно перебирая свои рыжие волосы пальцами. — Это моё желание, — уверенно заявляет Чонгук и, хмурясь из-за косвенного отказа обиженно, приподнимается с места. Однако вместо того, чтобы от Чимина из-за своего огорчения уйти, он наоборот двигается ближе и немного неуклюже забирается на чужие колени. Это могло бы выглядеть донельзя дерзко, даже вызывающе, но юноша в следующую же секунду обнимает друга за шею обеими руками и лбом прислоняется к чужому плечу, чем мгновенно развевает предположение о возможной попытке соблазнения таким поведением. Чонгук не в состоянии преподнести флирт достойно. — Я, наверное, дурак, — он бормочет тихо, поэтому и без того напряженному из-за происходящего Чимину приходится сосредоточиться на чужой речи, — даже не наверное, я дурак наверняка. Я запутался, — подросток хмурится, ощутимо напрягаясь и мотает головой из стороны в сторону несколько раз. — Ты прав, я тебя очень сильно люблю. Целый день с Чеён не стоит и пары минут с тобой, клянусь, — он глубоко вздыхает. — Наверное, я мудак. Да, я точно мудак, такое нельзя говорить. — Ну да, звучит дерьмово, — соглашается Пак, однако сдержать торжествующей улыбки не может. — Но не бывает безупречных людей, все мы злодеи в чьей-то истории. Чеён имеет право возненавидеть тебя за такие слова, я даже думаю, что она будет абсолютно права, — Чонгук поднимает голову и обращает на собеседника сердитый взгляд, всем своим видом показывая, что он не это хотел услышать. — Пускай ненавидит, ничего. — Когда ты это сказал, — возмущается он, — уже не ничего. — Ничего-ничего, — повторяет Чимин и размещает руки на чужой талии, но от такого положения им обоим становится не по себе, поэтому юноша спешно разжимает пальцы, немного дрожа, и осторожно обнимает Чонгука. Это не многое меняет, но заставляет их обоих выдохнуть с облегчением, ведь положение становится более комфортным. — Зато я продолжу любить тебя, твои слова меня не разочаровывают. Даже если они звучат отвратительно, я всё равно счастлив, что ты так думаешь. Образ этого разговора делает обстановку в комнате значительно более интимной, но Чимин слишком поздно обращает на это внимание. Осознание приходит лишь в момент, когда после его слов между ними повисает тишина, в которой ему предоставляется возможность оценить сложившуюся ситуацию. Чонгук по собственной воле Чимина обнимает, не испытывая, судя по всему, абсолютно никакого дискомфорта из-за признания лучшего друга в любви, даже наоборот — чувствуя себя словно рыба в воде, свободно и непринужденно. Только вот ощущением такого же комфорта Чимин похвастаться не может, он испытывает абсолютно обратное: растерянность и смятение. Дыхание участилось еще пол минуты назад, Пак чувствовал как по телу волнами проходилось волнение, ощущал необычное предвкушение каждой клеточкой организма, но с причиной мандража разобраться мог с трудом, лишь теперь осознавая, что Чонгук к нему тянется неспроста. Однако, судя по сложенным на чужой талии рукам, сердечный ум Чимина действовал на опережение. — Тебе нравится, что я считаю тебя более важным, — негромко произносит Чон и расцепляет руки, позволяя собеседнику немного расправить плечи. — Да, — чужие слова не звучат как вопрос, но он всё равно отвечает, чем вызывает у Чонгука улыбку. Подросток уводит пальцы правой руки к шее Пака, заставляя того вздрогнуть из-за этого прикосновения и неосознанно приподнять голову, а затем неторопливо наклоняется к чужому лицу и целует друга. Несмотря на то, что он не действует резко, двигая губами медленно и осторожно, наслаждаясь вкусом чужих губ, Чимин находит в происходящем нечто крайне неожиданное и не может даже глаз смокнуть из-за удивления, неверяще хлопая ресницами. Чонгук целует его. Целует так трепетно, постукивая подушечками пальцев по шее Пака из-за волнения, и нежно, что невольно замирает сердце. Поверить в подобное можно разве что с огромным трудом. Отстраняясь от чужих губ, Чон тихо вздыхает, испытывая разочарование из-за отсутствия отклика. Чимин реагирует на это огорчение мгновенно и сжимает его в своих объятиях, словно пытаясь убедить в том, что юноша зря расстроился. Он ждет, что Чонгук поцелует снова, но в чужих глазах различает лишь смятение и неуверенность. Пак поднимает одну руку к чужому затылку и, спешно зарываясь в чужие волосы пальцами, тянет Чонгука к себе, врезаясь в чужие губы с значительно более требовательным поцелуем. Он не сбавляет обороты даже спустя несколько секунд, когда Чон всё же возвращается в чувство, а наоборот, пользуясь отзывчивостью парня, углубляет поцелуй. — Постой, — Чонгук шумно выдыхает спустя минуту инициативности друга, второпях отстраняясь от чужого лица. Он убирает руку с шеи собеседника и рукавом проводит по своему лицу, румянец на котором заметен даже в полумраке, чтобы избавиться от пота. — Жарко, я сейчас с ума сойду. — Не беда, — подросток кивает, глядя на парня завороженно, и разжмает пальцы, опуская руку к краю чужого худи. — Можем исправить. — Что ты имеешь в виду? Вместо устного ответа Пак решает провести наглядную демонстрацию. Чтобы облегчить мучения Чонгука, он поддевает пальцами плотную ткань чёрного худи и тянет предмет одежды наверх, вместе с тем непреднамеренно поднимая однотонную хлопковую футболку темно-серого цвета, скрытую под толстовкой. Это действие заставляет Чонгука звучно охнуть и резко дернуть обеими руками, чтобы вернуть предмет одежды на законное место. — Не ворчи, — Чимин опережает возмущение парня и сильнее сжимает в руках чужую толстовку, не желая от своей идеи отказываться. — Я случайно, прости. — Ты меня напугал, — всё-таки недовольсвует тот, смущённо поджимая губы. — Я даже перед Чеён не раздевался. — Даже? — Пак изгибает бровь, невольно усмехаясь. — Какая прелесть. Я же тебя без одежды видел всего-то раз сто, да? — Теперь это приобретает совершенно иной смысл, — тихо бормочет Чон. — Не стану спорить, — он коротко кивает и подаётся вперед, касаясь губ Чонгука вновь. Этим действием он друга немного расслабляет и, пользуясь положением, повторяет свою попытку избавить Чона от теплой одежды, придерживая на этот раз одной рукой его футболку. Когда получается поднять худи чуть выше груди, Чимин от чужих губ отрывается, чтобы наконец освободить парня от злополучной толстовки. — А ты не врал, когда говорил, что обожаешь поцелуи. — Когда это я такое говорил? — уточняет Чон, нервно облизывая губы. — Не сегодня, а в целом. — Правда? Не помню этого, — он удивленно вскидывает брови, а затем, словно не веря словам друга, недоверчиво хмурится. — Когда ты с родителями был на море, помнишь? Твой первый поцелуй, — Чимин говорит медленно, наблюдая за чужой реакцией внимательно, а после, когда Чонгук смущенно отворачивается, вспоминая тот случай, продолжает, усмехаясь. — Ты всё говорил, что ждёшь, когда сможешь поцеловать кого-то снова. Говорил, что это было просто невероятно, хотя она тебе даже не нравилась. — Какой ужас, — только и может сказать Чонгук, сконфуженно опуская вниз голову. — И почему ты только запомнил? — Потому что всё думал о том, что хотел бы оказаться на её месте. После этих слов на лице подростка на несколько секунд замирает смущенная полуулыбка. Чонгук прикусывает губу, стараясь не выдавать своих чувств, но быстро осознает, что с каждой секундой его лицо становится всё более довольным и скрывать внутренние ликование совершенно не выходит. Подобный трепет он испытывал нередко, ведь именно на этих бабочек в животе поступали жалобы совсем недавно, когда речь зашла о том, что кроме подобного ощущения с Чеён было невозможно испытать что-то иное. Признаться честно, с ней даже поцелуи не вызывали восторга, Чонгук был напряжён из-за всего, что между ними происходит. Сколько бы радости в душе из-за этих отношений не возникало, он просто не мог расслабиться. Все те эмоции и чувства, что должны были приятно таять на сердце, подобно сладкой конфете в рту, создавали эффект обратный — неприятный и вяжущий. Чимин справлялся во много раз лучше. Он, вызывая своими прикосновениями табун мурашек по коже и этот знакомый трепет в сердце, умудрялся дарить Чонгуку и желанное ощущение спокойствия. — У тебя место даже лучше, — признает юноша, опуская руки к чужой талии и, не спрашивая разрешения даже взглядом, запускает руки под чужую футболку. Его волнение выдают лишь немного дрожащие пальцы, и Чимин, ранее до глубины души поражённый чужой наглостью и, что важнее, невозмутимостью, выдыхает с облегчением, тихо усмехаясь, чем сильно Чонгука удивляет. — Что смешного? — Лицо у тебя смешное. Что ты пытаешься сделать? — Я, ну, как бы, — Чонгук невольно сводит брови к переносице, поставленный подобным вопросом в тупик. — Глупый вопрос, я не хочу на него отвечать. — Глупый в каком смысле? В том, что ответ очевиден? — Ага, — коротко кивает Чон и задерживает в следующий миг дыхание, ведь Чимин с точностью повторяет его действие, проникая холодными, в сравнении с горячим телом, пальцами под футболку. — Куда ты лезешь? — Боже, — Чимин заливисто смеётся, сжимая в руках чужую талию, и опускает голову, утыкаясь лбом в грудь Чонгука. Эта ситуация кажется донельзя комичной, ведь по сути Пак просто повторяет его же действия и слова, но его это совершенно не удовлетворяет. Потому Чимин и не может унять смеха практически минуту, а Чонгук, осознавая причину веселья друга, краснеет до кончиков ушей от стыда. — Я же делаю тоже самое, что и ты. — Понял я! — он произносит неожиданно резко и отталкивает Чимина от себя обратно к кровати, заставляя собеседника замереть на месте. С лица подростка мгновенно сходит широкая улыбка. Он смотрит на Чонгука удивлённо, но тот никак своего бешенства не объясняет, а определить исключительно по выражению чужого лица, что именно и в какой момент пошло не так — Чимин не может, к огромному сожалению. — Я первый в душ, возьму твоё полотенце. Чонгук поднимается с колен друга, не давая ему возможности вернуться в чувство и удержать рядом с собой, а затем торопливо шагает к двери, подхватывая по пути рюкзак со своими вещами с пола. Чимин хлопает ресницами, пытаясь осознать, что только что произошло и выявить причину такой бурной реакции, и прикладывает ко лбу руку, устало проводя ладонью по лицу. Осознание всего того, что между ними сейчас произошло не просто падает на него, оно обрушается с оглушительным грохотом из-за которого у Чимина стоит звон в ушах на протяжении ещё нескольких минут. У Чонгука ведь есть девушка, которую он сегодня пускай и выставил в глазах своего лучшего друга не в лучшем свете, но она всё ещё оставалась его возлюбленной. Хотелось в знак утешения сказать, что Чон лепетал изначально о том, что хочет с ней расстаться, но Чимина это не трогало от слова совсем, ведь в произошедшем он видел совершенно иную катастрофу. Откуда между ними могла так внезапно возникнуть взаимность? Ответ скрывался на самой поверхности — никакой взаимности нет и быть не может, о ней даже допускать мысль глупо. Чимин вспоминает об алкоголе, который так не кстати развязал ему язык, и приходит к простому умозаключению, вывод напрашивается сам собой — Чонгук тоже был подвержен влиянию этого гадкого, иначе теперь о нем и не сказать, напитка. Вспоминая об этом, Пак заставил себя оторвать мягкое место от пола и, несмотря на страшное нежелание что-либо делать, принялся неохотно собирать пустые бутылки с пола, убирая их в специально выделенный для этого мусорный пакет. К сожалению, следы от пьянки были запечатлены ещё и в не слишком изящных следах от пива на полу, которые мама Чимина заметит наверняка, если приедет завтра. «Если» имеет слишком большой вес в принятии решения, ведь прикидывая мысленно вероятность неприятной неожиданности, он приходит к выводу, что родители собирались вернуться через двое суток, а уехали этим утром, поэтому заморочиться стоит лишь с бутылками. На всякий случай. Это может и выглядит как паранойя, но однажды ему уже пришлось удостовериться в том, что никакая вероятность не равна нулю и родители могут вернуться тогда, когда сочтут нужным, а не когда прогнозировали. Чонгук не выходит из ванной комнаты на протяжении долгого времени. Чимин не считает минуты, у него не слишком хорошо работают биологические часы, но за прошедшее время он успевает выйти на улицу и избавиться от мусора, чего уже могло быть достаточно для принятия душа, и подготовить свою кровать ко сну, для чего ему приходится принести подушки из родительской комнаты и поменять несколько наволочек, что в сумме явно превышает лимит обычного времени на водные процедуры. Из-за этого в голову снова лезут неприятные мысли, они становятся даже хуже, чем прежде и он, не выдерживая напряжения, начинает носиться по квартире как умалишенный в поисках родительских сигарет. К своему великому удивлению, подросток находит необходимое без труда и он бы подумал несколько раз, прежде чем повестись на эту соблазнительную находку, но решает наплевать сегодня абсолютно на всё, поэтому достает одну сигарету и зажимает её меж зубов, не удосуживаясь посчитать точное количество оставшихся сигарет, только отмечает для себя, что пачка пуста на половину. Чимин выходит на балкон, стоит сегодня сохранить хоть какую-то норму приличия, и достает из кармана папину зажигалку, наверное по счету двадцатую, он всё разбрасывает их по квартире и якобы теряет, покупая новые постоянно, но порой теряет на самом деле, потому наверное и вошло в привычку, а затем прокручивает несколько раз колесико для поджига, прикуривая, и затягивается с удовольствием, словно именно в этом ощущении развевались все его проблемы. В действительности проблемы никуда не пропадали. Главной психологической заморочкой Чимина в последние годы были эти гнетущие чувства к близкому другу, это был один из самых неразрешаемых вопросов в жизни, то, что невозможно было без труда отпустить, и одновременно с этим то, на что невозможно было закрывать глаза, ведь болезненным напоминанием выступало практически каждое взаимодействие с Чонгуком. Теперь всё осложнилось, стало даже более неустойчивым, чем прежде, ведь за это долгое время Пак в самом деле научился правильным реакциям и выстроил достойную модель поведения, но только что всё это рухнуло в пропасть, а страшнее всего было то, что он не знал чего ожидать в дальнейшем. — Вот ты где, — удивлённо звучит рядом и Чимин, пугаясь, машинально бросает окурок в открытое окно. — Курим, значит? А я думал, что ты ни-ни-ни. — Почему это? — уточняет он, находя удобным то, что диалог завязался так непринужденно. Это не убивало тревогу, но позволяло выдохнуть с облегчением хотя бы по одному пункту, Чонгук хочет с ним разговаривать. — Не знаю, ты всё отказываешься, — он пожимает плечами. — Не по этой что ли причине? — Нет, просто не понимаю фанатизма. У меня нет желания курить каждые пол минуты, а если руки не чешутся, то и соглашаться чисто за компанию смысла не вижу. Зачем лишний раз подкреплять привычку? — Умно, — отмечает Чон. — Делись давай. — Родительские, — отмечает Чимин, отдавая другу пачку в руки. — Может, забыли про них или решили меня проверить. — Не боишься? — без особого энтузиазма интересуется парень, скорее заинтересованный в том, чтобы скорее затянуться, и Чимин в ответ только лишь отрицательно качает головой, после чего получает свои сигареты обратно. Он замечает, что с лица друга таки пропадает пьяный румянец и игривое настроение вместе с тем, тот становится более напряженным и серьёзным, что и выдаёт его истинное самочувствие, как бы весьма красноречиво рассказывая Чимину о том, что тяжелые мысли Чонгука всё же мучали. — Тебе не холодно? Из душа и сразу на улицу, — немного строго спрашивает Пак, игнорируя несвоевременность вопроса. Беспокойство есть беспокойство. — Не холодно, но бодрит, — качает головой Чонгук, выдыхая дым. — Я практически пришёл в чувство. И осознание этого бьёт по рассудку неприятно, Чимин хорошо понимает, что возвращение друга в чувство неизбежно вернёт в реальность и его самого. Начало этого возвращения было положено ещё в тот страшный миг, когда Чонгук внезапно прервал их идиллию и оттолкнул от себя, а к завершению, кажется, Пак совершенно не был готов. Он слишком шумно вздохнул, привлекая к себе чужое внимание, и сразу после отвёл взгляд от собеседника, складывая руки в карманы домашних штанов с заметным неудобством. — И это хорошо? — необдуманно спрашивает Чимин, вызывая у Чонгука нервную усмешку. — А ты считаешь, что плохо? — уходит от ответа тот. — Я этого не говорил, — подросток пытается оправдаться, неловко дёргая плечами, однако всего несколько секунд спустя тяжело вздыхает и коротко кивает сам себе, находя отрицание глупым. — Хотя да. — Хотя да? — удивленно фыркает он. — И что это значит? — Ауч, впредь буду держать язык за зубами, — хмыкает Пак и чиркает зажигалкой вновь, поджигая уже вторую сигарету. Он насчитывает в пачке, кажется, лишь пять штук, но теперь уже не считает подобное важным, принимая в одно короткое мгновение решение не возвращать родителям их вещицу, сделать вид, что никаких сигарет и в помине не было. — Ты так резко ушёл, а вернулся уже в здравом уме. Всё закончилось, я и сообразить не успел, не то что насладиться. — Не самое понятное предложение, — комментирует Чон. — Чем ты там не насладился? — Тобой, — вносит краткое пояснение тот. — О как, — подросток пытается изобразить спокойствие, но Пак краем глаза замечает, как Чонгук бросает окурок в пепельницу со смущенной, но счастливой улыбкой на губах. Подобная реакция заставляет сердце Чимина вздрогнуть, она совсем не похожа на ту, что он представлял в своей голове и ожидал от друга сейчас. — Всё равно не понимаю, что плохого произошло. — Ну, — юноша пожимает плечами, выпуская дым изо рта, и внимательно следит за поведением собеседника, — я объяснить попытался. — Да я понял это, понял, — устало вздыхает он. — Как же это сказать? Я намекнуть пытаюсь, но как-то не выходит удачно начать говорить о нужном. — Просто говори как есть, — получается грубее, чем планировалось. — Толку ходить вокруг да около? Только лишний стресс и… — Окей, — обессилено опускает голову Чон, вставляя свои слова поперек фразы друга. — Я написал Чеён. — Что ты сделал? — поражённо выдыхает подросток, явно не подготовленный к подобным потрясениям. — Когда ты успел? Что, — он давится воздухом от возмущения, — что ты написал? — Сразу после того, как вышел из душа. Не захотел ждать её ответа и сразу пошёл к тебе, телефон в комнате оставил, — он пожимает плечами и опускает вниз голову, задумчиво рассматривая тапки на своих ногах. — Может, она вообще спит, я не знаю, но мне как-то тревожно. Всё так резко изменилось, так странно обернулось сегодня. — Так что написал то? — нетерпеливо спрашивает Пак, игнорируя взволнованность друга. — Что хочу с ней расстаться, — тихо произносит он, поджимая виновато губы, и Чимин невольно проводит параллель между его внешним видом и образом провинившегося щенка. — Прямо так и написал. Замешательство сменяется изумлением, а затем изумление — ошеломлением, но чтобы описать то удивление, которое накрыло Чимина в конечном итоге, нужно было возвести последнее в степень. Не находя подходящих для ответа слов в данной ситуации, он тушит сигарету, оставляя окурок, как полагается, в пепельнице, и несколько раз подряд глубоко вздыхает, привлекая к себе заинтригованный взгляд собеседника. Чонгук ждет вердикт. Чимин ждёт, когда к нему вернётся здравомыслие. — Правда что ли? — только и удаётся сказать. — Да, — уверенно кивает Чон и, утомленный тишиной между ними, продолжает эмоционально. — Наверное, не очень хорошо вот так бросать подобное кому-то в лицо, но я запаниковал. Я не могу оставаться спокойным в такой ситуации, даже если всё прозрачно, ну просто как день ясно. — Ясно как день? — поражается Чимин. — Не понял. — Блять, ну, — всё с той же встревоженной интонацией бормочет он, — я ведь ей изменил. — Имеешь в виду, что ваше расставание неизбежно? — осторожно интересуется Пак и, получая короткий кивок в ответ, глубоко вздыхает, прикрывая глаза. — Мне жаль, что так вышло. — Правда, жаль? — хмыкает Чон. — Значит, будь на то твоя воля, ты бы хотел всё изменить? Чимин замирает, всерьёз задумываясь над словами парня. Действительно, хотел бы он? Если честно, нет. Наоборот, будь у него возможность продлить эти мгновения, касаться чужих губ всего на несколько минут дольше, обнимать Чонгука так трепетно и нежно, совсем не по-дружески, то он бы обязательно за эту возможность ухватился. Однако если отбросить собственное эгоистичное желание и задуматься о последствиях, то каким будет ответ? — Пока не знаю, но думаю, что хотел бы, — коротко кивает он. — Я не признавался раньше не просто так. Хотел сберечь нашу дружбу, ведь я дорожу ей больше, чем чем-либо другим. Мои чувства важны, знаю, ты думаешь об этом, но если я тебя потеряю, то это будет во много раз больнее. А теперь из-за моей несдержанности наша дружба находится в опасности и пускай я этого пока не чувствую, — подросток тихо вздыхает и отходит от окна, осторожно приземляясь на большое потрёпанное кресло в углу балкона. — но это будет ощутимо позже. Дружба после таких поцелуев уже никакая не дружба, не в нашем случае, ведь я тебя люблю не только как друга и счесть подобное за баловство не сумею. — Ты прав и здесь уже ничего не поделаешь, — соглашается Чон, коротко кивая, и приземляется рядом с другом, вынужденно уводя руку ему за спину из-за тесноты. Чимин замирает. Несмотря на то, что у кресла весьма внушительные размеры, оно рассчитано всё еще только на одного человека, поэтому положение, в котором они теперь вынуждены находиться, оказывается чересчур близким, кажется, что даже интимным. — Что ты имеешь в виду? Нас с тобой? — Ага, — он коротко кивает и вздыхает глубоко. — Всё также неизбежно, как в случае нашего с Чеён разрыва. Вариантов в общем-то и нет… Все дальнейшие слова юноши расплываются. Чимин словно погружается под воду, голос собеседника слышится отдалённо, а само наполнение фраз он не может разобрать даже близко. Пак чувствует кожей, как Чонгук, явно подверженный беспокойству, осторожно берёт его за руку и нежно переплетает их пальцы. Однако от этого действия спокойствия на душе не возникает. Он чувствует, что подобное проявление эмпатии его только душит, но никак не утешает. — Эй, ты не слушаешь? Снова! — звонко произносит Чонгук прямо в ухо, заставляя собеседника вздрогнуть. — Я ведь важные вещи говорю. — Прости, я не запомнил. Что ты говорил? — Ты не слушал, — поправляет он, сильнее сжимая чужие пальцы. — Задумался, правда, извини. Подросток крепче сжимает пальцы на чужой талии, прижимая Чимина к себе плотнее, и смотрит в его глаза со всей возможной внимательностью, так проникновенно, всем своим видом демонстрируя насколько ему сейчас важна концентрация друга на их разговоре. Пак не находит сил отвести взгляда и тем более возразить подобному желанию, поэтому выпрямляется, напрягаясь всем телом, и обращает на собеседника хмурый взгляд, не видя иных вариантов выражения своей сосредоточенности. — Чимин, — строго бормочет юноша, но всё же становится более расслабленным и ослабляет хватку, позволяя другу вздохнуть спокойно, правда, спокойствие это держится ровно до следующей фразы, — я хочу, чтобы ты стал моим парнем. Внезапно становится необычайно важным то, что Чимин так невовремя пропустил мимо ушей. — Что ты сказал? — изумленно и очень тихо переспрашивает он. — Блять, ты нормальный? Я в третий раз должен повторить? Нет, подожди, давай сначала запишемся ко врачу, а потом поговорим, это какая-то дикость. — Я услышал, услышал, что ты сказал, вопрос в другом, — хмурится Пак. — Почему? Почему ты это говоришь? — Потому что, — неуверенно начинает подросток, невольно пожимая плечами, — я хочу этого? Почему же ещё? — На такие вопросы отвечают: «Потому что я тебя люблю», — Чимин качает головой, глядя на сидящего рядом со злобой и недоверием. — Ты не можешь мне этого сказать. Объясни свои хотелки. — Ну, вообще-то я тебя люблю, очень, — неумело старается выкрутиться он, разжимая пальцы руки, в которой держал ладонь друга. — И целовать мне тебя понравилось, правда. Это ведь о многом говорит и многое значит, ты так не считаешь? — Нет, не считаю, — всё с той же строгостью говорит Чимин. — Я только что тебе сказал, что не хочу тебя потерять и всё между нами разрушить, а потом ты заявляешь подобное? Что ещё за «я хочу»? — Нет, ты не так понял… — О, я всё прекрасно понял. Ты решил воспользоваться положением, раз с Чеён ничего не вышло, а со мной тебе удобно, ещё и целоваться-то в общем-то не мерзко, можно и попробовать, да? — негодует Пак. — Да, примерно так, но что же в этом такого плохого? Ты просто не с той стороны смотришь, давай я объясню… — Да то плохого, что ты думаешь только о себе, а мои чувства? Я думал, ты о них побеспокоишься, — пускай Чонгук и пытается говорить быстро, чтобы собеседник не успевал его перебивать, но выходит совсем неважно. Чимин всё равно прерывает посреди фразы, взрываясь возмущением, и Чону остается только более чувственно и крепко в объятиях друга сжимать, пытаясь удержать рядом с собой. — Откуда мне знать, что твои чувства ко мне настоящие? Будут настоящими? Как я должен жить с этим? Проще не начинать ничего, чем встречаться, не ощущая взаимности. — Да послушай же ты меня! — восклицает Чонгук, вздрагивая от внутреннего волнения. — Я люблю тебя, ты мой самый близкий человек. Мой родной, мой драгоценный, понимаешь? — сопротивление Чимина пропадает лишь после этих слов, он прикрывает губы и шумно выдыхает, кажется, наконец проявляя интерес к чужим словам. — Я тоже не хочу тебя потерять, но сегодня я сделал несколько дерьмовых вещей разом. Во-первых, изменил девушке, которую считал и считаю до сих пор идеальной, великолепной, а потом бросил ей этот факт в лицо, предложив расстаться, чем, думаю, сделал больно. Я даже не знаю наверняка, не удосужился даже проверить ответила ли она, — он тяжело вздыхает и болезненно хмурит брови, чувствуя неприятный укол в сердце. — А во-вторых поставил отношения с лучшим другом в крайне шаткое и страшное положение, и нет, это случилось не тогда, когда ты мне признался, — мгновенно отсекает оправдание Чон, — это случилось тогда, когда я сам тебя поцеловал. По шкале от одного до десяти, насколько масштабна катастрофа? Я назову одиннадцать, точно, не меньше. Две вещи, — продолжает пояснять подросток, выставляя в промежутке между их лицами указательный и средний палец, — за один ебаный вечер в моей жизни произошло два абсолютно непоправимых события. Я изменил Чеён, поэтому неизбежно её потеряю, как ты уже и сказал, и поцеловал тебя, лучшего друга, который в меня к тому же влюблен, поэтому, я убежден примерно на сто процентов, что из-за этого постепенно потеряю и тебя. Что мне делать, Чимин? Как я должен поступить? — Чонгук, почему ты решил, что между нами с тобой, ну, — чужие слова сильно Чимина успокаивают, он понемногу терял по частичке своей злости на каждом вздохе друга. — Ты меня не потеряешь, нет, не говори так. — Потеряю, ты сам сказал, забыл? Дружба после таких поцелуев никакая не дружба, — он произносит уверенно и специально выдерживает паузу, позволяя собеседнику при желании возразить, но тот не находит, что на это ответить. Со словами Чонгука трудно спорить. — Как бы отвратительно это ни звучало, — продолжает он, — с Чеён я и без того хотел расстаться, ты просто подтолкнул меня в это, поэтому я не чувствую разочарования. Только немного колет сердце, но это не сравнимые вещи. — Не сравнимые с чем? — он уточняет вынужденно, ведь Чонгук замолкает на несколько секунд, по всей видимости теряя необходимую мысль. — С тобой, — тихо вздыхает Чон, опуская голову ниже. — Я не хочу допускать даже на секунду мысль о том, что могу тебя потерять, поэтому и хочу попробовать воспользоваться тем шансом, что нам предоставили обстоятельства. Если я имею риск потерять тебя и в случае, если мы будем дружить, и в случае, если мы будем встречаться, то, — он щурится, запинаясь. — Нет, я как-то не так сказал. — Нет, ты всё так сказал, — качает головой Чимин, с интересом наблюдая за чужим ходом мыслей. — Шансы пятьдесят на пятьдесят, ты можешь потерять меня в дружбе, если я не уживусь со своими чувствами, а можешь в отношениях, если ты не начнешь ничего ко мне чувствовать, или, говоря иначе, наоборот, можешь не потерять либо там, либо там, — повторяет чужие слова он. — То есть, ты выбираешь между двумя вариантами, вероятность успеха в каждом из которых по пятьдесят, да? Да. И выбираешь всё же отношения. Сказал, что хочешь быть моим парнем. — Нет, подожди, ты как-то очень ловко всё перевернул, — смущенно отмечает Чонгук, поднимая голову. — Значит, ты не хочешь быть моим парнем? Ясно, — коротко кивает он и тихо усмехается, пуская в ход манипуляцию. — Да нет, блять, Чимин! Я хочу… — Ничего, так даже лучше, всё-таки я до сих пор думаю, что без любви всё это как-то ненадежно, а у тебя ещё и желание какое-то странное, — игнорируя чужие слова, довольно бормочет он, но Чонгук, в панике, словно не замечает ловкую проделку друга. — Останемся друзьями? У нас просто чудесная дружба. — Да, чудесная, — соглашается он, давясь возмущением. — И, между прочим, знаешь что? Дружба идёт рука об руку с самой крепкой любовью, они друг без друга никак не могут, поэтому ты не имеешь права мне отказать. У нас самая лучшая дружба, она чудесно впишется в самую прекрасную любовь на свете, — неожиданно ловко, даже виртуозно, выкручивается Чонгук, торопливо хватая парня за руку вновь. — Слышишь? Пожалуйста, не издевайся, я очень тебя прошу. — Хорошо, — подросток медленно кивает и с улыбкой переплетает их с Чоном пальцы, плавно подаваясь вперёд, а затем, ощущая всё же лёгкую неуверенность и трепетную тревогу, коротко целует парня в уголок губ. Чимин ликует внутри, чувствуя как под ребрами раскрываются бутоны, когда видит на чужом лице смущенную, но донельзя довольную улыбку. — Положим дружбу в основу нашей любви.