—
Родимус с Дрифтом ладит. Они выглядят такими хорошими приятелями, кажется, они души друг в друге не чают! Все смотрят и улыбаются — ну что за парочка — понимают друг друга с полуслова, ходят хвостиком, едят за одним столом, спят на одной платформе, им все нипочем! И никому в голову в жизни не придет видеть вместо них кролика и удава. У каждого есть темная сторона, ужасное военное прошлое — маленький тик, странная привычка, густая тень в глазах. Это стало настолько частым явлением, что, казалось, совсем перестало пугать. Но не с Дрифтом. Ему страшно думать, что было, не найди его Рэтчет. А еще страшнее становится, когда он видит свое отражение в его глазах.—
Рэтчет смотрит на Дрифта так нежно. Украдкой ловит быстрый взгляд небесно-голубых глаз, улыбается… Касается осторожно, так чувственно, невзначай гладит острые ушки, держит за руки, смотрит как на самое большое сокровище. Роднится с самым опасным зверем. Он его любит. А Родимус боится. И не только по наслышке, не глупым страхом, подцепленным из слухов о кровожадном десептиконе, а настоящим, живым ужасом, рожденным в самой искре. Он всем своим нутром чует, что Дрифт его когда-нибудь убьет. Почему? Но они ведь друзья, верно?—
Сейчас это уже не важно. Старые страхи как-то стерлись под влиянием событий, которые мельтешили перед оптикой как разноцветные витражи, совсем забылась прежняя дрожь, и все, что держало Прайма на расстоянии от белого дезертира. Они правда друзья. Родимус так отчаянно пытался доказать хотя бы самому себе, что он хороший лидер, хороший капитан, хороший друг, что совсем забыл спросить у Дрифта. Он хороший друг? Прайм знал ответ. И знал, что ему он не понравится. Высокомерие, бахвальство, пышущая самоуверенность и банальный эгоизм, за который обычно Родимусу совсем не стыдно, вдруг неожиданно заставил почувствовать, что что-то не так.—
— Ты в порядке? — собственный голос звучит по-странному живо. Так быть не должно, это действие хайгрейда. — Родимус, а как ты думаешь, я в порядке? — спрашивает Дрифт мертвым голосом, чеканя каждое слово. Поднимается, во весь рост представая перед Праймом. А на белых выверенных пальцах блестят когти.—
Он сменил корпус на более плотный, раскрасил красными полосами милое лицо, и все вокруг по-доброму смеялись, что у Дрифта с Рэтчетом будто парный покрас. Родимус же тогда подумал, что его подводят глаза. Он стал похожим на Дэдлока. Только руки, кисти свои перекрасил в белый. И тогда следы от запасок с когтями стало видно ещё лучше.—
— Я соболезную твоей утрате. Дрифт молчал. Только сверлил тяжелым, густым взглядом душу Прайма, убийственной пустотой выдирая искру из тела не касаясь. И будто прямо тут, на месте, умирал. Тихо и грустно, безвозвратно. Это так… трагично. С ним подобное случалось не раз, он словно феникс, перерождался уже дважды, падая, находил в себе силы подняться, ведь у него было ради чего жить, а теперь… «Чуда не будет» — Я тебя не прощу. — когти блеснули в тусклом свете сумерек. Родимусу показалось, что белая краска на них потемнела. — Я не ищу прощения. Эта фраза стоила ему всей храбрости. Внутри Прайма все сжалось. Он знал, что будет дальше. — Последние слова? — Родимусу показалось, что он смотрит в глаза самого Некробота. — Прости, друг. С треском сломался металл. Заскрежетали детали, жалобно заскрипели и запищали провода, шарниры, все смешалось в одну сплошную панихиду отчаяния. Когти, столь долгое время не рвавшие плоти, казалось, медлили всего пару мгновений, прежде чем с завидной точностью пройтись по жизненно важным частям. Ему осталась всего пара минут, прежде чем энергон застынет уже на земле около мемориала, а не в пузырьках на нем. Небо… звездное и темное. Богам стыдно за Родимуса. А он и не хочет этого менять. Он считает, что заслужил такой смерти. Это не нож в спину, нет, это даже не месть, это… это просто дело, отложенное на потом. Он знал, что так будет.—
— Я не хочу знать, кто в этом списке. — прицельный огонь, выстрел — датпад разлетелся на мелкие кусочки. — Можешь не волноваться, он все равно не настоящий. — Рэтчет смотрит как-то необычно серьезно. — Да? А откуда ты знаешь? — Родимус прищурил оптику, легкость в его голосе сквозит любопытством. — Там нет моего имени. Разворачивается и уходит, оставив Прайма одного. Вот как… Это за Дрифта, да? Определенно.—
— Капитан, сегодня ночью Рэтчет покинул корабль… мы не знаем куда он направился и как скоро вернется и… «За Дрифтом» — Отставить панику, у нас еще Ферст Аид есть, протянем. Все, отбой. Почему он сам не кинулся искать друга? «Все таки Рэтчет действительно любит его» — Удачи, старик…—
Из глаз капнуло, но ни один мускул на лице спекрталиста не дрогнул. Вся та буря, горе утраты, отчаяние, гнев — все скопилось в паре капель омывателя, что упали на дрожащее рыжее тело под ним. «Не плачь, Дрифт…» — только пронеслось в помутневшем сознании Прайма, ему вдруг так захотелось сказать это вслух… Но глотка была разодрана в клочья, вокодер уже не способен выдавить что-то помимо жалкой шипящей статики. Белая фурия сидела на кровоточащем теле с пустыми глазами. Он видел, что Родимус порывается что-то сказать, глазами молит послушать. Не получается. Дэдлок… Дрифт тянет руку к горлу капитана ещё раз, не понятно для чего, может, с мыслью починить вокалайзер и дать другу сказать последние слова четко и гласно, а, может, полоснуть когтями кровящие магистрали еще раз. Родимус перехватил окровавленную руку в свою. Так странно ощущать свой энергон на чужих пальцах… Посмотрел во влажную оптику напротив, нежно проводя большим пальцем по внутренней стороне, и говоря последнее, что ему хотелось сказать в своей жизни. На языке жестов, так полюбившемуся Дрифту. «Не плачь, Дрифт…» Till all are one. Fin.