***
Питер проснулся в холодном поту и порадовался, что этой ночью не обращался крысой — так ведь и перегреться недолго! С кряхтением поднявшись со скрипучей кушетки в замызганной придорожной гостинице, Питер крадучись подошел к узкому оконцу и высунул нос за занавеску: горные склоны, укутанный насыщенно-зеленой листвой лес… Туристы, наверное, счастливы побывать в этих краях. Но у него другая задача и любоваться пейзажами некогда. Он непременно найдет его! Единственного человека — человека ли? — способного понять его злость. Нет, ненависть! Понять и помочь. Выжечь Адским пламенем, уничтожить мерзость, расползшуюся в Магической Британии… Это все маггловское влияние, ни одному порядочному магу не пришло бы в голову повторять за этими извращенцами. А запятнавшим себя — туда и дорога. Питер отошел от окна и побрел умываться. Из зеркала над раковиной на него взглянуло осунувшееся красноватое лицо, покрытое сизой щетиной. Красавец! Во сне он видел себя совсем другим… Питера снова бросило в жар, руки сами сжались в кулаки. Хозяин — сильнейший легилимент, не углядел бы эту гадость у Питера в голове! А то, чего доброго, и его самого уничтожит. Окклюменцией Питер владел крайне посредственно, а применить Обливиэйт к самому себе, к сожалению, невозможно. Иначе бы он давно прибегнул к этому способу и не мучился от отвратительно-сладких видений, после которых чувствовал себя ничуть не лучше этих. На месте которых невольно представлял себя в чересчур ярких снах. Хорошо все-таки, что никто не знает. Лорд уничтожит их всех, а Питер будет тщательно скрывать дурную склонность и, может, даже сумеет вытравить ее из себя. Обязательно сможет, иначе зачем все это было нужно: предательство, Метка, двенадцать лет в крысином обличии?.. Холодная вода помогла отогнать остатки сна. Впереди трудный путь, незачем вспоминать и отвлекаться. Но сказать куда проще, чем сделать.***
Давешний сон в череде многих подобных являлся Питеру уже по меньшей мере семнадцать лет. С того самого теплого майского вечера, когда он, в анимагической форме прошмыгнув мимо докучливой Эванс в спальню мальчиков, стал свидетелем отвратительной сцены между Поттером и Блэком. Эти извращенцы так увлеклись друг другом, что едва ли заметили бы стадо громамонтов, не то что прошмыгнувшую в комнату крысу. Питер увидел и услышал куда больше, чем ему могло бы привидеться в самом кошмарном видении. Его друзья, те, с кем он провел бок о бок почти шесть лет, делил спальню и стол, шалости и отработки, с кем готов был встрять в любую заварушку, оказались презираемыми им содомитами! Его маменька всегда говорила, что таких мордредовых выползней ждет страшнейшая кара за то, что, подобно гнуснейшим из магглов, отвергают саму человеческую природу. И Питер полностью разделял ее взгляды — как же иначе. Как же ему хотелось обернуться человеком, выхватить палочку и жестоко покарать сумасшедших друзей! Он не пожалел бы для них самого настоящего Круциатуса, если бы, конечно, умел его накладывать. Но вместо этого он зачем-то оставался на месте и смотрел, смотрел… А потом с трудом успел прошмыгнуть под кровать прежде, чем его заметили. Момент для эффектного воздаяния был упущен, впрочем, Питер все равно не мог придумать достаточно серьезной кары, которую мог бы воплотить в жизнь без риска оказаться в Азкабане. Стоило обсудить увиденное с Римусом, он наверняка поддержит Питера, и вместе они что-нибудь придумают. Однако поговорить этим же вечером не вышло, а ночью Питер впервые увидел себя во сне занимающимся с Поттером этим извращением вместо Блэка… Проснувшись в мокрой постели, Питер пришел в ужас. Неужели и он такой же?! Этого не может быть, просто не может и все. Увиденное слишком ранило его, шокировало — причина в этом — он просто пытается осознать или даже оправдать друзей. Но им нет оправдания, твердо решил Питер. И он не какой-то извращенец, он нормальный маг. И найдет способ наказать тех, кого столько лет считал друзьями.***
— Римус, ты что не понимаешь, о чем я тебе говорю?! Я видел их вчера! Собственными глазами видел! — Питер сумел отловить Римуса для разговора без свидетелей только под вечер следующего дня, затащив Люпина в пустующий кабинет и наложив все известные ему заглушающие чары, но тот, кажется, не понимал всей серьезности случившегося. — Пит, ты слишком драматизируешь! Послушай, ну какое нам с тобой дело, чем там занимаются, если вообще занимаются, Сириус с Джеймсом? Это их личное, не нужно встревать. Я понимаю, ты не специально подглядывал за ними… — Я не подглядывал! Я просто зашел в нашу общую спальню и увидел это! — Питера бросило в дрожь от одной мысли, что Римус считает его каким-то вуайеристом. — Конечно, ты просто зашел. Я ведь о том же говорю. Зашел и — случайно! — увидел то, что для твоих или моих глаз предназначено не было. Они плохо спрятались, не наложили хотя бы сигнальные чары, это большая ошибка. Но не преступление, Пит. Ничего особенного не случилось, они никого не калечили, никому не вредили. Просто… м-м-м… занимались любовью, вот и все. Питер чуть не задохнулся от возмущения: как можно называть любовью подобную грязь?! И что это значит, «никому не вредили», если он — Питер — теперь не может спать спокойно и видит во сне такое… Будто они заразили его этой гадостью, и он теперь — один из них! — Ты правда не понимаешь, Римус?! Это не любовь никакая, это извращение! Они же… Они — педики! Ладно бы хоть одна девушка на двоих с ними была, я бы понял еще, но это — за гранью, то, что они делали! — Фу, как не стыдно так выражаться? Ты сам себя не слышишь разве? И о девушках так говорить гадко, и слово это отвратительное… Любовь разная бывает, Пит. И не становится от этого хуже. Если уж сам Дамблдор… — Что — Дамблдор? — Питер похолодел от внезапного предчувствия. Дамблдор — оплот света, он казался ему подобным Мерлину, почти кумиром. Неужели он одобряет подобное? — Не знаю… Может, конечно, это просто слухи, но говорят, что Дамблдор и Гриндевальд были не просто друзьями, а кем-то большим. Понимаешь? Ну и Дамблдор не женат, да и не был никогда, и детей у него нет… — Не может такого быть. Ты врешь все! Или повторяешь чужие враки. Дамблдор бы никогда!.. — Римус внезапно рассердился и глянул так, что Питер невольно отпрянул назад, задев бедром покрытую толстым слоем пыли парту. — Я свечку никому не держал и ни за кем не подглядывал! Не хочешь верить — не надо. А можешь сам пойти и спросить у директора, раз тебе это так важно. Как раз до конца года отработок хватит, может, тогда успокоишься. И к ребятам не лезь! Это их личная жизнь, нас не касается. Извини, мне еще нужно обсудить с Лили помощь младшим с подготовкой к экзаменам, я и так задержался, — Римус одним взмахом палочки снес заглушки, с таким тщанием установленные Питером, и вышел из класса. А Питер неловко опустился на пыльный стул: у него было чувство, что его мир раскололся на тысячу мелких осколков, разом отняв и искреннюю дружбу, которой он дорожил, и какую-то детскую веру в непогрешимость директора, запятнанного грязными слухами. Ведь любой слух на чем-то основывается, верно?***
Питер так и не решился единым порывом разорвать дружбу с однокурсниками. Одиночество пугало его, заставляло чувствовать свою никчемность. А проклятые сны, в которых он занимал место то Джеймса, то Сириуса, а то и вовсе видел на месте одного из них Римуса, не оставляли его, возвращаясь с пугающей регулярностью. Обратиться с этой бедой ему было не к кому, извлекать воспоминания он не умел, а азы окклюменции, способной защитить его ночи от этой заразы, давались ему невероятно тяжело — выучиться анимагии было проще. Тревожные новости о набирающей обороты войне не добавляли Питеру душевного спокойствия, как и тщетные поиски информации о прошлом Дамблдора. Слова Римуса заронили в нем зерно недоверия к директору, Питеру хотелось найти что-то, что поможет опровергнуть грязные слухи, и дальше спокойно восхищаться величием Дамблдора… Или же разочароваться окончательно, отряхнуться от прежнего обожания и найти новых кумиров взамен испорченных, замаравших себя прежних. Но едва ли не больше, чем несмываемое пятно на привычных идолах, Питера пугала и нервировала какая-то червоточинка, внезапно обнаружившаяся в нем самом. Эти сны, от которых он просыпался смущенным и возбужденным до крайности, выматывали его, заставляя сомневаться в самом себе. Что бы сказала маменька, если бы узнала? Он сам себе был противен. Однажды он сумеет отомстить мерзавцам, заставившим его окунуться в эту грязь. Заставившим его почувствовать вожделение к мужскому телу. Он отомстит непременно, уничтожит их! Слишком сильно он любил своих друзей и возненавидел столь же яростно. И будет держаться рядом, пока жизнь не подкинет ему шанс на возмездие. А то, чьи образы всплывают у него перед глазами, когда он кончает в душе, никого не касается, кроме него самого.***
Без малого три года. Три года сомнений. Три года ненависти. Три года вожделения. Питер напоминал себе рунеспура, запутавшегося в споре с самим собой и неспособного сдвинуться ни в лево, ни в право. Его тянуло к друзьям («бывшим друзьям!» — говорил он себе), к их общему прошлому, к легкости и открытости. Его воротило от скрытой в них мерзости, будь она реализована, как у Поттера с Блэком, либо же просто молча поощрялась, что очевидно было в реакции Римуса. Его тошнило от самого себя, из-за нелепых снов и порой прорывающихся в бодрствование грез о противоестественной близости. Ему даже было немного жаль грязнокровку, которой Джеймс явно прикрывал свои пагубные увлечения, ведь не мог же он, осквернивший себя позорной связью, искренне любить эту девицу! Питер десятки раз обещал себе, что оставит своих недостойных друзей в прошлом. Что прервет все связи. Но не мог отказаться от них, раздираемый непонятной тоской и желанием отомстить за то, что они все испортили. Все, даже его веру в Дамблдора. В отчаянной надежде обелить для себя его образ, Питер вступил в Орден Феникса сразу вслед за Блэком, Поттером и Люпином. Где, как ни там, он будет близок к запятнанному кумиру настолько, чтобы узнать правду? Чтобы убедиться в ложности слухов и снова восхищаться мудрым и добрым старым волшебником. Даже риск столкнуться с Пожирателями Смерти, стычки с которыми случались все чаще, мерк перед необходимостью разобраться в пристрастиях Дамблдора, а заодно в собственных чувствах. А крысиная, незаметная аниформа вновь оправдывала себя, позволяя следить за орденцами, пролезать во все закоулки конспиративных домов и штаба, вынюхивать и подслушивать. И каково же было его разочарование, когда в Ордене обнаружилась еще одна парочка презренных содомитов! Дирборн и Фенвик! Они казались Питеру нормальными магами: решительные, смелые, настоящие бойцы, на которых хотелось равняться. Ровно до того дня, как Питер, привычно шныряя в анимагической форме в поисках информации, не застал их в совершенно однозначной позиции… До общего собрания оставалось меньше часа, в это время в штабе обычно никого еще не было, и Питер ловко прошмыгнул в кабинет, в надежде сунуть острый нос в бумаги, которые, он точно знал, в другой ситуации он не увидит. Вдруг именно там он найдет ответы на свои вопросы? Может, это и напоминало ему самому паранойю, но привычка к постоянной бдительности регулярно вдалбливалась в головы молодым орденцам Грюмом. А бдительный человек — бдителен во всем. На дверях кабинета стояли Запирающие чары, но Питер знал, где есть щелочка в старой стене дома, вполне достаточная для крысы. Однако в кабинете, вопреки ожиданиям, не было пусто. Слабое крысиное зрение, возможно, не позволило бы Питеру узнать этих двоих, если бы не знакомые запахи, к которым отчетливо примешивался мускусный, пряный аромат, столь специфичный, что не распознать его было невозможно. Питер статуей застыл за креслом, наблюдая, как плотный, крупный мужчина, в котором без труда узнавался Дирборн, стоя на коленях перед несколько более высоким, но хрупким Фенвиком, энергично двигает головой, помогая себе рукой… Глаза обоих мужчин были прикрыты от удовольствия, и они не заметили притаившуюся крысу, поглощенную процессом не менее, чем они. Питеру казалось, что он на грани обморока, но зрелище развернувшегося перед ним бесстыдства не отпускало. Отныне его сны дополнились картиной скользящего по головке члена языка, влажным блеском и пунцовеющими губами. От нестерпимого желания оказаться там — на месте одного из этой самозабвенно увлекшейся друг другом парочки — раскрыть свое присутствие, навсегда лишить себя права именоваться честным магом, Питера спас звук захлопнувшейся двери. Кто-то пришел в штаб, и наваждение рухнуло, оставив после себя чувство неизъяснимой гадливости. Кто-то направлялся к кабинету… Питер проворно шмыгнул в тень, опасаясь быть обнаруженным. Фенвик рывком поднял на ноги слишком увлекшегося Дирборна и несколькими быстрыми взмахами палочки успел придать им обоим более-менее пристойный вид. Но запах — пряный, густой запах — убрать то ли не успел, то ли не догадался, и он с головой выдавал незадачливых любовничков, не нашедших для своих мерзких утех лучшего места. В кабинет шагнул Дамблдор, и Питер внутренне возликовал: вот сейчас Дамблдор сверкнет глазами в едва сдерживаемом гневе, вот сейчас он покарает отвратительных существ в обличии магов!.. Дамблдор остановился, не отходя от порога, глаза его поблескивали за стеклами очков, он достал палочку, Питер затаил дыхание, его воображение рисовало гром и молнии… В комнате действительно сверкнуло, на секунду лишая крысу и без того слабого зрения, запахло озоном, как после грозы. Питер часто моргал, ускоряя возвращение зрения, стремясь скорее увидеть обугленные трупы… И увидел, наконец, как Альбус Дамблдор тепло, отечески улыбается, с мягкой укоризной взирая на смущенных и более чем живых и невредимых подчиненных. — Карадок, Бенджамен, собрание вот-вот начнется. Вам стоит лучше следить за временем: нам всем нужна ясная голова в это сложное время. — Простите, сэр, — прогудел Фенвик. — Мы ничего такого не планировали… — Словно внезапно накрыло с головой, профессор. Нужно было как-то сбросить напряжение, оно только мешало бы сосредоточиться на собрании и не дождалось бы, пока мы вернемся домой, — подхватил Дирборн. — Полно, не извиняйтесь, — Дамблдор почти смеялся, — юность горяча и прекрасна в своей необузданности, а вы оба еще так молоды! Молоды и полны любви, а в наше темное время лишь любовь может стать спасительным лучиком света, что выведет нас из мрака. В свое время и я на личном опыте убедился в том, что любовь оберегает душу от непоправимого зла лучше любых, самых мощных чар… — Дирборн и Фенвик переглянулись, немного смущенно улыбаясь Дамблдору и друг другу. — Однако, надеюсь, вы достаточно пришли в себя и сможете принять деятельное участие в обсуждении наших ближайших планов. Боюсь, в сражении со слугами Волдеморта, нам не удастся обойтись силой одной лишь любви, пусть это и было бы прекраснейшим выходом для всех. — Мы вполне готовы участвовать в собрании, сэр. И… Спасибо вам! — Не за что, друзья мои. Пойдемте, скоро прибудут остальные. Дамблдор пропустил Фенвика и Дирборна вперед, окинул кабинет цепким взглядом и вышел вслед за своими соратниками, плотно притворив дверь. Питера он, кажется, так и не заметил. Питер же чувствовал себя преданным и оплеванным с ног до головы. Как же так?! Самые худшие его подозрения подтвердились — Дамблдор один из этих! Он называет мерзость любовью, он поощряет извращение… Он сам извращенец! Питер завопил в голос. К счастью, тонкий крысиный писк, раздавшийся в пустом кабинете, услышать было не кому. Немногим позже, уже сидя на собрании и делая вид, что вслушивается в обсуждение организации слежки за Розье и Эйвери, Питер краем уха уловил взволнованный шепот Лили, обращенный к Сириусу: — Посмотри на Хвостика, Сириус! Кажется, у него случилось что-то, на нем же лица нет… — О, да ладно тебе, Лили, у него всегда такое лицо. Это же Хвост! — Вы с Джеймсом никогда ничего не замечаете. Его же явно что-то беспокоит! — Нас всех сейчас что-то беспокоит, Рыжик, — вмешался Джеймс. — Война, люди гибнут… А Пит всегда был несколько трусоват для истинного гриффиндорца. — Как ты можешь говорить такое, Джим? Питер не трус! Он вступил в Орден и сражается вместе с нами! Он — наш друг! Что ответил Джеймс, Питер не услышал, в ушах поднялся неприятный гул, приглушающий звуки, делающий их слишком растянутыми и безличными. Его накрыло запоздалое осознание — он здесь один. Совсем один. Одни извращенцы здороваются за руки и обнимаются с другими извращенцами, строят совместные планы, дружат, воюют за что-то, подчиняются такому же извращенцу, как они сами… А он — один. И грязнокровная женушка Поттера ему никакой не друг. И все они не друзья ему. И как жить дальше, Питер не знал.***
Через месяц к Питеру домой заявился необычайно мрачный Сириус и сообщил ему, что Фенвик исчез — не вернулся с задания Ордена — и потащил не особо упирающегося Питера на очередное бессмысленное собрание. Зачем ему быть здесь? Хотя угрюмое, потемневшее лицо Дирборна несколько примирило Питера с необходимостью потратить несколько часов на участие в этом опостылевшем фарсе. Ему давно надоело играть в войну.***
Через несколько недель, срочно выдернутый на внеочередное собрание Ордена захлебывающимся истерическим лаем Патронусом Блэка, Питер обнаружил в штабе соратничков в полном составе. Почти в полном: те куски, что остались от Фенвика, едва ли составляли полный комплект. Питер молча смотрел, как медленно, словно во сне, подходит к столу, на котором расположили гроб, Дирборн. Как падает на колени и воет, вцепившись руками в волосы. Страшные, нечеловеческие звуки, каких Питеру раньше не доводилось слышать. Кто-то рыдал и всхлипывал за спиной, мешая Питеру упиваться неожиданным зрелищем. Вот оно — воздаяние! И он — Питер — свидетель его! И пусть подобное случится с каждым извращенцем, каждым, кто заронил смятение в его душу. И не Дамблдор карающая длань, нет. Лорд Волдеморт, кто бы мог подумать, очищает магический мир от этой скверны! Примет ли он Питера? Это стоило обдумать позже, в более безопасном месте. Питер впился взглядом в перекошенное страданием лицо Дирборна — услада для его истерзанного сердца.***
Через два месяца Дирборн исчез. Тело искали, кажется, все орденцы разом, включая самого Питера — нужно ведь было самому убедиться! — но так и не нашли. Видимо, кара настигла Дирборна так же, как его отвратительного любовника. И Питер решился. Он будет с тем, кто искоренит гнусь. Он будет с Лордом. Осталось лишь найти то, что заинтересует Великого темного мага, позволит приблизиться к нему и тому воздаянию, что он несет магическому миру. Питер не упустит свой шанс, каким бы он ни был.***
Поскуливая и содрогаясь, Питер лежал, сжавшись в комок на своей разворошенной кровати. Лорд Волдеморт — Хозяин - необычайно силен! Не умереть от страха, находясь с ним рядом, поступок достойный Гриффиндора… Питер баюкал левую руку, на которой чернела и извивалась неумолимо саднящая Метка. Казалось, она пульсирует в такт чудовищной боли, поселившейся под черепом после сеанса легилименции, которым Хозяин удостоил его. Все правильно, так и должно быть, не может же маг такой величины допустить, чтобы рядом с ним находился недостойный! А Питер — достоин. Он получил Метку, прошел проверку. Его хиленький окклюментивный щит слетел в одно мгновение, и Лорд увидел разум Питера как на ладони. И, кажется, остался доволен им. Питер был уверен — он не подведет Хозяина. И гнусь из своих снов вытравит без остатка, всю ту заразу, которой нахватался от бывших друзей и соратников. Ведь не будет же эта дрянь преследовать его вечно?***
«Блэк — идиот!» — единственная цельная мысль, бившаяся в голове Питера, звучала именно так, пока он спешно пробирался в Ставку, где намеревался добиться срочной аудиенции у Хозяина. Остальные мысли метались испуганными сниджетами, мешая друг другу. Это ведь судьба, фатум! Гнусные твари сами — сами! — доверили ему свою тайну, ту, что позволит уничтожить их! Для начала — одного из них, как Фенвика. А затем и второго. И каждого подобного!.. Грязнокровка и младенец, конечно, погибнут, но это не великая плата за очищение мира. Питера эта цена устраивала. — Мой господин, наконец-то я — Хранитель Тайны Поттеров…(1) — холодный смех, пронизывающий душу, стал первой наградой Питера за верность. Вторая награда не за горами! Он будет счастлив увидеть их трупы. Они же перестанут ему снится такими живыми после этого? Наверняка перестанут.***
Все пошло не так… Совсем не так! Питер проследовал за своим Хозяином в Годрикову впадину, провел его в дом, спрятался в крысином обличии в полах его мантии… Он упивался смертоносным зеленым светом, отразившимся в широко распахнутых глазах Джеймса. Он ликовал! Первый готов, а значит, и второго вот-вот настигнет расплата! Всю прошлую ночь Питер метался на влажных, горячих простынях, не в силах проснуться. Сон изменился — они были там все трое, он, Поттер и Блэк… Сумеречная спальня, багровые отсветы на пологе… Питер словно наяву ощущал во рту, на языке нечто упругое, бархатистое, то, чему не желал находить названия, едва проснувшись. Чувствовал чужое дыхание на своем плече, крепкую хватку пальцев на бедрах. Чувствовал, как по телу проносятся волны жара. Они сделали это с ним! Они оба! Не важно, во сне — таком необычайно ярком и реалистичном — или наяву! Как же он ненавидел их обоих. Мордредовы выползни, они сдохнут, а он посмеется над их трупами! И будет чист, и свободен. И поможет Лорду Волдеморту уничтожить мерзость и в тихом уютном домике в Годриковой Впадине, и в любом другом уголке Магической Британии… Питер не слушал, что кричит грязнокровка, в отчаянном жесте раскинувшая руки перед колыбелькой. Он ликовал, смаковал последний вздох Джеймса, будто глоток дорогого огневиски, будто он сам был тем, кто произнес заветные слова. Как в тумане он отметил новую вспышку зелени, услышал стук тела об пол. Он предвкушал, каким станет лицо Блэка, когда он примчится сюда, когда увидит… Третья вспышка… Все пошло не так… Совсем не так! Питер вывалился на пол из внезапно опустевшей мантии. Хозяин исчез. Его палочка с тихим шорохом закатилась под комод. В кроватке надрывался плачем отпрыск одного из парочки уродов… Как же так?! Почему это произошло, ведь все было так замечательно, и высшая справедливость почти достигнута… Питер в ужасе метался по ковру, путался лапками в складках хозяйской мантии. Ему казалось, что он сходит с ума. Питер обернулся человеком, подхватил палочку Хозяина и обернулся к младенцу — как же он мерзко орал! Питер поднял палочку, намереваясь завершить начатое, но сквозь детский рев услышал звук. Звук мотора огромного летающего мотоцикла. Второй прибыл! Младенец подождет… Крыса серой тенью метнулась в дверной проем. Лицо Блэка было достойно кисти художника. Как его перекосило! Как вытаращились его глаза! Питер ликовал. Дирборн не был и вполовину так страшен в своем горе, как Блэк. Мерзкий извращенец получил свое. И еще получит! Прибытие Хагрида и передачу младенца Питер едва заметил. Его потряхивало от какого-то странного, почти предоргазменного возбуждения. Он упивался зрелищем, отчаянные рыдания Сириуса над телом Джеймса дивной музыкой ласкали его слух… Крысиное тело слишком несовершенно, оно не способно пропустить через себя все ощущения. Питер обернулся человеком и смотрел, смотрел, как Блэк прижимает к себе мертвое тело. Эта картина, такая яркая, волнующая, непременно вытеснит ту — прежнюю. Питер почувствовал, что не может больше сдерживаться. Запустив руку под мантию, он несколькими быстрыми движениями довел себя до конца, не сумев удержать стон. Блэк заметил его. И, кажется, что-то понял. В его взгляде сквозило безумие, смешанное с ненавистью. Питер аппарировал. Снова и снова… Но Блэк каким-то непостижимым образом настигал его. Очередная аппарация почти лишила Питера сил. Место было совершенно незнакомым: какая-то улица, веранда, магглы… Блэк появился перед ним спустя считанные мгновения, и Питер понял — еще раз аппарировать он не сможет. Блэк наступал, размахивая палочкой, он кричал, но этот крик больше был похож на рык раненного животного. И Питер понял, почему никогда не стоит загонять крысу в угол, почему его аниформа, так огорчившая его в самом начале, подходит именно ему. Он закричал: — Как ты мог, Сириус! Лили и Джеймс наши друзья!(2) Питер демонстративно медленно потянулся правой рукой за своей палочкой к карману, в левой руке он все еще сжимал палочку Хозяина, скрыв ее длинным рукавом мантии. Время как будто замедлилось для него, он видел, как меняется лицо Блэка, словно под действием Замораживающих чар. Как его озаряет предчувствие неминуемого. Как он вскидывает собственную палочку, но — поздно. Питер успел раньше. Прогремел взрыв, закричали, заголосили магглы, разлетелись ошметки тел и мостовой. Питер, задыхаясь от боли в искалеченной взрывом руке, крысой скользнул в канаву. Зализывая рану, он смотрел, как истерически смеется Блэк. Как появляются авроры и скручивают того, опутывают веревками — не сопротивляющегося, сломленного. Эта сцена стоила пальца. Стоила необходимости скрыться. Это был настоящий триумф Питера! Нужно скрыться, спрятаться так, чтобы не потерять возможность следить за новостями. Выждать подходящий момент, а затем… Что затем, Питер не знал. Но был уверен, что будущее — чистое, без гнуси — для него наступает именно сейчас. Как же ему все-таки повезло с аниформой!***
Равнодушно слушая истошные крики Берты Джоркинс, Питер от чего-то ярко вспомнил последнюю встречу с Блэком и Люпином. Потерял хватку за столько лет, испугался — растяпа. Еще эти мордредовы детишки… За столько лет, проведенных в семье Уизли, Питер почти привязался к их младшему щенку. Да и мальчишка Поттер вызывал что-то сродни уважению. Стойкий парень, и очень мало похож на своего мерзкого папашу. Перед ним Питеру было почти стыдно за то, что обрек на сиротство. С другой стороны, Джеймс наверняка бы вырастил из сына такого же извращенца, каким был сам! Но в Визжащей хижине Питер испугался и растерялся. Эта грубейшая оплошность едва не стоила ему всего, едва не стоила жизни. Как же он надеялся, что к Блэку применят Поцелуй!.. Но, увы, Питер издали наблюдал, как тот спасся. Ушел от возмездия! Значит, нужно было попытаться найти того, чьими руками кара наконец-то настигнет Блэка. И освободит Питера. За прошедшие тринадцать лет его сны, пусть и слегка приглушенные крысиным восприятием, ничуть не поблекли. Они измучили, истязали его несчастную душу, бесконечно испытывая на прочность стремление Питера к чистоте. Они не позволили ему хоть раз явиться к маменьке, утешить ее. Ей остался Орден Мерлина и вера, что ее сын — чист. Сам же Питер чувствовал себя отчасти запятнанным и жаждал помощи вновь обретенного Хозяина. Он вернет свои силы и освободит Питера, выметет гнусь из магического мира и его, Питера, души. Пусть хоть Круциатусом, но выметет. Ради этого Питер готов был последовать за Волдемортом куда угодно, что там какая-то Албания. Куда угодно — даже в Преисподнюю.***
В мрачной обветшалой комнате, озаряемой одиноким подрагивающим светом камина, в массивном кресле размещался Он. Питер с благоговением, смешанным с отвращением, смотрел на Хозяина: прежде тот был невероятно красив! Харизматичен, статен… Мысли потекли куда-то не туда, но Питер усилием вернул их к подобающему настоящему магу направлению. Волдеморт был могущественен — просто невероятно силен, он подавлял одним своим присутствием! Сейчас же он мало отличался от Тени, найденной Питером в албанском лесу. Разве что общей уродливостью и несовершенством своей оболочки, напоминающей пережеванный кусок сырого мяса… Питер знал, что Хозяин нашел способ восстановить тело и былую мощь, хотя в детали не был пока посвящен. Нужен был кто-то третий, в одиночку провернуть План Питер мог даже не пытаться. Нужен был еще один верный, преданный слуга. И, благодаря находчивости Питера, они не только узнали его имя, но и смогли разыскать. Теперь же этот белобрысый мальчишка стоял на коленях перед креслом Хозяина, смотрел на него совершенно непередаваемым, полным восторга взглядом, и внимал каждому тихо шелестящему слову, срывающемуся с бескровных тонких губ. Было в этом что-то неправильное, что-то смущающее Питера. Но что — он никак не мог распознать. Какая-то гадость. Питер прятался в тени, плотно окутавшей угол комнаты, слушал и наблюдал. И увиденное терзало его, рождало смутные подозрения. То, что Хозяин назвал вернейшим и преданнейшим слугой не его — Питера, а этого мальчишку, было немного досадно, но в целом объяснимо. Питер ведь мог отправиться на поиски гораздо раньше: его не держали под Империусом, не заточили в Азкабан. Но причина смятения Питера была в чем-то другом. Было что-то чудовищно ненормальное в магах перед ним. В наклоне головы Волдеморта и змеящемся подобии улыбки, делавшей его лицо еще более уродливым, в дрожании протянутой к Хозяину руки Барти, в обожании во взгляде, к которому примешивалось что-то еще. Что-то знакомое, но ускользающее. — Ты громко думаешь, Хвост, — просипел Волдеморт, опаляя Питера багряным взглядом. — П-простите, милорд, я… — Ты — жалок. Раскрой глаза и обрети, наконец, хоть каплю той смелости, которой кичится твой бывший факультет. Ты ведь все видишь, но твой жалкий разум отказывается принять всю степень твоего заблуждения. Барти, малыш, — Волдеморт обратил взор к преклонившему перед ним колени юноше, — можешь ли ты представить себе, сколько лет наш друг Питер провел в плену собственных иллюзий? О да, эта клетка пострашнее иной тюрьмы. Ее не охраняют снаружи, но выйти мешает собственный страх и вина. Я чую твою вину, Питер. Ты предал не только своих бывших друзей и соратников. Ты предал себя. — Я не понимаю в-вас, милорд… — Питер чувствовал, как подгибаются колени, а спина покрывается холодным липким потом. Не может быть! — От чего же. Ты все уже понял, Хвост. Ты, подчиняясь внушенному тебе ханжеству, сам заточил в темницу свои истинные желания, свою истинную суть. Твоя похоть и вожделение, твоя собственная трусость подтолкнули тебя за грань. Оставим сказочки о любви Дамблдору — он в них мастер. Нет никакой любви. Есть страсть, преданность, влечение… Правда, Барти? — Да, господин! — Барти с диковатой улыбкой склонил голову перед Волдемортом. — Думаешь, я не прочитал в твоем жалком разуме, Хвост, что ты жаждешь моими руками расквитаться с бывшими дружками, влажные фантазии о которых мешают тебе спать даже теперь, когда половина из них мертвы? — Питер медленно сползал по стене, как завороженный, вслушиваясь в тихие, шипящие слова, произносимые Хозяином. — Ты сам пришел ко мне, сам привел в дом тех, кто считал тебя другом. Ты мечтал о чистоте, созданной моими руками. Мы по-разному видим чистоту, Хвост. Чистота крови, чистота магического мира от грязнокровной швали не имеет ничего общего с твоим представлением о чистом маге, подобно магглу, избегающему связей, никоим образом не затрагивающих магическую суть и кровь. Твой дружок Поттер заслуживал кары вовсе не за связь с Блэком, но за брак с грязнокровкой — вполне. И он получил свое. Как и многие другие, воспротивившиеся мне и моей воле, вставшие у меня на пути, — Питер тихонько заскулил, мечтая провалиться сквозь землю. Он отказывался верить в то, что слышал, но понимал — Волдеморт не лжет. Он никогда не лжет. Питер обманул себя сам… — Ты не был предан мне по-настоящему, Хвост. Ты преследовал свои личные цели. Глупые, отвратительные, но, в конечном итоге, выгодные для меня. Ты связан со мной столь крепко, что в наказание за твою трусость, за то, что ты, имея все возможности, скрывался от своего долга передо мной, я открою тебе глаза на правду, от которой ты сбегал столько лет. Придвинься ближе, Барти, малыш, — обратился Волдеморт к жадно внимающему его словам Краучу-младшему. Тот резко подался вперед, и Волдеморт смог прикоснуться к его щеке своей короткой, уродливой ручонкой. — Когда я верну себе полноценное тело, у тебя будет куда больше возможностей доказать мне свою верность, Барти. — Я весь ваш, господин! Вы знаете это! — лихорадочно прошептал Барти, касаясь губами ладони, медленно скользящей по его лицу. — Мой дух, мое тело, моя жизнь — все принадлежит вам! Питер окончательно сполз по стене. Его мир обрушился безвозвратно. Мерзость накрыла его, догнала там, где он меньше всего ожидал. Лорд Волдеморт один из них. И Питер связан с ним не только Меткой, превратившей его в раба. Он связан с Хозяином самой судьбой. Ей единственной под силу загнать крысу в угол так, что огрызаться бесполезно. Отныне сквозь шелест весеннего ветерка, колышущего красный полог над кроватью в гриффиндорской спальне шестикурсников, Питер в своих снах отчетливо слышал змеиное шипение: «Малыш-ш-ш»… _______________________ 1) Гарри Поттер и Узник Азкабана, глава 11 2) Гарри Поттер и Узник Азкабана, глава10