Там, где не видно неба

Артур не любил свою съёмную нью-йоркскую квартиру. Её и квартирой то сложно было назвать, скорее каморка с крошечной кухней и такой же крошечной ванной. В комнате хватало места только для дивана и небольшого комода, где Артур хранил немногочисленные пожитки. На третий год обитания в Нью-Йорке разорился на проигрыватель: тот гордо стоял на вышеупомянутом комоде. Пластинки Артур складывал прямо на пол: две большие стопки хранились около дивана, и приходилось каждый раз заново всё разбирать, чтобы добраться до нужной. Артур старался проводить дома как можно меньше времени. Тишина и пустота давили и напоминали об одиночестве. Сначала он порывался украсить стены фотографиями или постерами, но быстро отказался от этой затеи: глупо, он ведь уже давно не подросток. Тогда это было простительно. И не только это: нелепый маллет, топики в облипку, блёстки на лице и дурацкие влюблённости в журнальные картинки — тоже. А сейчас уже не солидно как-то, и на нежный возраст с бушующими гормонами не списать. Иногда Артур скучал по этому ощущению вседозволенности. С годами невольно обрастаешь мысленными ограничениями. А Артур, казалось, даже тогда — десять лет назад — не сильно преуспел в освобождении от них и родительских установок о том, что хорошо, а что — плохо. Может быть, только однажды, когда… — Не ожидал увидеть тебя настолько скоро. — Совсем близко раздался знакомый голос, в котором слышался намёк на смех. — Курт, — не сказал — а как будто откуда-то из глубины вытолкнул. Почувствовал, как к щекам прилила кровь, и мысленно отругал самого себя: ну что за придурок. Сам ведь сюда пришел, и сам искал встречи. Точнее, надеялся на неё. — Не против компании? — Курт говорил спокойно и размеренно, и только слегка прикрытые глаза выдавали то, как его вся эта ситуация забавляла. Артур приглашающе указал на стул напротив, заключив, что, чем меньше будет болтать, тем меньше шанс опозориться. — Вчера ты был разговорчивее, — заметил Курт. — Вчера я думал, что говорю с тобой в первый и последний раз в жизни. — Это что-то меняет? — Конечно. Не зря же люди, которые узнают, что им осталось недолго жить, начинают совершать сумасшедшие поступки. Им уже нечего терять. — Но ведь вчера был не первый раз, — уголок губ Курта дрогнул. Артур сказал это намеренно — чтобы окончательно прояснить для себя, помнит ли его Курт. И Курт среагировал именно так, как от него ожидалось. Всё-таки люди, в большинстве своём, чертовски предсказуемы. Даже такие яркие, как Курт. Артура тоже начинало это всё забавлять. — Но вполне возможно, что последний. — Тогда зачем ты снова сюда пришёл в то же время, что и вчера? — Ты запомнил точное время, когда я вчера пришёл? — А ты точно журналист, а не следователь? — Курт засмеялся, и этот звук разблокировал ещё одно воспоминание Артура. — Иногда это почти одно и то же. Они трепались ещё минут тридцать: Курт расспрашивал у Артура всякие мелочи о его работе и, кажется, ему правда было всё это интересно. Или он просто был слишком вежливым, чтобы послать Артура к чёрту и потягивать пиво в одиночку. — Как насчёт пройтись немного? Публика тут отвратная, и музло им под стать, — Курт скривился, когда из музыкального аппарата заиграла какая-то прилипчивая диско-мелодия. Артур помнил, что Курт пару лет назад в одном из интервью назвал диско-музыку «отрыжкой глэм-эпохи». Артур залпом осушил остаток пива в своем стакане и молча последовал за Куртом. На нём была неизменная кожаная куртка и рваные на коленках джинсы, и он выглядел круто — потому что создавал впечатление, что ему на всё насрать. Артур рядом с ним чувствовал себя слишком правильным, слишком… собой. В прошлый раз (на языке вертится: в его прошлой жизни) они хотя бы внешне были выходцами из одного мира. Курт, казалось, ничего этого не замечал или не хотел замечать. Он шёл рядом, говорил со скоростью миллион слов в секунду, размахивал руками и излучал жизнь — настоящую — по которой так скучал Артур. У него самого сердце грозилось вот-вот из груди выскочить, он едва поспевал за ходом мыслей и скоростью шагов своего собеседника, но казалось, если кто-то из них остановится, то всё сразу исчезнет. — Стой, — вдруг воскликнул Курт. Артур замер, ожидая чего-то пугающего. Тёплые руки Курта на плечах вернули в чувство: он мягко направил Артура повернуться в сторону речки, мимо которой они проходили. В воде отражалась луна и звёздное небо. — Мне нравится этот район, потому что тут мало искусственного освещения и видно звёзды. В центре такое хрен увидишь. Артур едва мог разобрать слова: тёплое дыхание Курта возле его шеи не давало возможность сосредоточиться ни на чём. — Смотри! — Курт указал пальцем куда-то вверх, в сторону одной из множества светящихся точек. — Загадай желание. Артур не видел лица Курта, но слышал улыбку в его голосе. А потом Курт обхватил пальцами его подбородок и аккуратно повернул к себе: теперь Артур ощущал его дыхание на своих губах, их практически ничего не разделяло. Курт тепло улыбался и взглядом ласкал его лицо: рассматривал растрёпанные волосы, испуганные глаза, тонкие губы. — Ты изменился, — Артур не услышал — скорее почувствовал эти слова на своих губах. — А ты — нет. Такой же… — Артур помялся пару мгновений, чтобы подобрать подходящий эпитет: — яркий. Курт усмехнулся. — Ты тоже, просто изо всех сил пытаешься это спрятать, чтобы никто не заметил. Но это ничего. Тебе и не нужна мишура, чтобы быть ярким. Артур не успел осмыслить сказанное, потому что Курт в то же мгновение преодолел те жалкие миллиметры, которые их разделяли. Артур тихо застонал, цепляясь руками за плечи Курта, как за спасательный круг, а сам Курт улыбался в поцелуй и успокаивающе гладил его по волосам. — Единственный способ избавиться от искушения — поддаться ему, — прошептал Курт, когда им пришлось оторваться друг от друга, потому что дурацкий воздух совершенно по-дурацки заканчивался. — Я живу здесь недалеко. — Единственное, что смог выпалить разгорячённый Артур. Судя по веселой ухмылке Курта — это была правильная реакция. — Хороший мальчик. Те пятнадцать минут, что они шли до Л-стрит казались вечностью. Курт молчал, и Артур мог бы подумать, что чем-то его обидел, но их плечи соприкасались чаще, чем того требовал широкий тротуар, и Курт ничего не делал, чтобы создать хотя бы видимость дистанции. Он продолжал поглядывать на звезды, а Артур, нагло пользуясь этим, поглядывал на самого Курта. В свете луны и парочки тусклых фонарей, которые, как будто по ошибке сюда попали, он казался моложе своих лет. Артур почувствовал, как блеклые воспоминания об их первой и единственной ночи снова начинают обретать краски. — У тебя нет домашних животных? — обеспокоенно спросил Курт, когда они зашли в подъезд и направились в сторону лифта. — Нет, я… У меня аллергия, — сконфуженно ответил Артур. — Хорошо, у меня тоже. Курт совсем не выглядел смущенным, и Артур выдохнул. Такие моменты напоминали ему, что Курт — обычный человек, а не глянцевая картинка. Квартира встретила их оглушительной тишиной и духотой. Артур, торопливо скинув обувь и куртку, последовал в комнату, чтобы открыть окно: воздуха не хватало катастрофически. Артур закрыл глаза и позволил прохладному весеннему ветерку ласкать его кожу. В комнате послышались шаги Курта, и Артур почему-то не смог сдвинуться с места. Вздрогнул, когда сзади прижалось тёплое тело, а шею опалило горячим дыханием. — У тебя здесь совсем не видно неба, — прошептал Курт. — Как же ты загадываешь желания? И правда — высотка напротив заслоняла собой всё небо и не давала шансов ни солнцу, ни луне осветить хотя бы кусочек его квартиры. Может, в этом была главная причина, почему она стоила так дёшево: всем людям нужен свет. — Наверное, поэтому я разучился мечтать. И, наверное, поэтому все происходящее казалось Артуру не более чем сном, но об этом он решил умолчать. Руки Курта съехали по плечам, огладили лопатки и спину, и Артур даже через ткань своей одежды чувствовал тепло его ладоней. Внезапно руки пропали, и послышалось шуршание ткани: на пол упала футболка Курта. Артур понял намёк, и его рубашка с футболкой последовали за ней. Артур развернулся, и губы Курта снова, как полчаса назад, оказались на расстоянии полувдоха — даже вперёд подаваться не нужно. Артур не видел (в комнате было слишком темно), а скорее чувствовал, как Курт улыбается. Воздух между ними — плотный и горячий, не прикосновения — а намек на них, и единственное, что не давало окончательно сойти с ума — волна холодного ветра из открытого окна. Артур не мог сказать, кто не выдержал и подался первым: кажется, это произошло одновременно. Его руки на широких плечах Курта, его губы на мягких губах Курта, его гулко стучащее сердце под шершавыми от гитары пальцами Курта. Дальнейшее отпечаталось в памяти Артура яркими кадрами, как будто из свежепросмотренного кино. Курт долго и вдумчиво целовал его, пытаясь снять этот чертов ремень. Курт случайно оставил след на его шее и уже начал было извиняться (видимо, Брайан ненавидел, когда на нём оставляли метки), и у Артура хватило сил лишь на то, чтобы отчаянно прошептать «Ещё». Курт мучительно медленно растягивал его пальцами, и Артур тысячу раз мысленно благодарил себя за то, что предусмотрел и такое развитие событий, которое с утра казалось чуть ли не фантастическим, и купил презервативы и смазку. Курт брал его спереди, и Артур тянулся к его губам, как к живительному источнику, вцеплялся в отросшие светлые пряди и в перерывах между поцелуями шептал, как обезумевший, его имя. Курт кончил первым и, едва успев опомниться, сполз вниз, и ртом довел его до разрядки. Артур кое-как вытер их своей футболкой, которую нащупал в сваленной куче одежды у дивана, и накрыл их обоих одеялом. Сил встать и закрыть окно — не было. Может быть, чуть попозже. Сейчас хотелось только держать Курта в своих руках, чувствовать запах его волос и тепло его влажной от пота кожи. Курт тоже не выразил ни малейшего желания сдвинуться с места. Еще какое-то время он лениво вырисовывал круги пальцами на животе Артура, а потом и вовсе заснул. Артур долго не мог уснуть (хорошо, что завтра суббота), вслушивался в размеренное дыхание Курта и гладил, гладил, гладил растрепанные выжженные перекисью волосы. Маленький кусочек света — отражение восходящего солнца от окна здания через дорогу — указывал на то, что наступало утро. И лишь тогда Артур наконец заснул, поёживаясь от прохлады, крепче прижимаясь к Курту и так и не находя в себе сил, чтобы закрыть окно. Утро встретило Артура пустотой, и он клял себя из-за того, что заснул и так бездарно потратил время, которого у них было и без того мало. Артур не успел как следует погрузиться в мрачные мысли, потому что услышал неловкий топот за стеной и злое шипящее «блядь». Артур даже мог не спрашивать, что случилось: нелепый выступ на полу — на границе ванной и коридора, об который сам Артур первые пару месяцев постоянно запинался. На душе разлилось тепло и дурацкая надежда: ещё не ушел, значит, может, у них все ещё есть немного времени. Артур закрыл глаза и сделал вид, что спит. Диван зашёлся оглушительным скрипом, когда Курт попытался как можно аккуратнее на него приземлиться. И снова: «Блядь». — Прости, не хотел тебя будить. — Курт выглядел виноватым, и Артур без всяких колебаний притянул его к себе. Курт облегченно выдохнул и прижался ближе, и Артуру показалось, что их тела были созданы для того, чтобы держать друг друга. — Я и сам всегда в такое время просыпаюсь, — сказал Артур, умалчивая, что это касается только будних дней, а в выходные он предпочитал отсыпаться до обеда. Курт ничего не ответил, но Артур кожей чувствовал напряженную складку между его бровей. Пальцы Артура отправились в путешествие по ключице, плечу, лопатке и чувствительном пространстве между шеей и ухом, которое тут же покрылось мурашками, добрались до основания шеи и мягко сжали место у линии роста волос, отчего Курт едва не выгнулся в его руках и глухо, почти болезненно застонал. Артур почувствовал себя исследователем, нашедшим клад. Они снова занялись любовью, но в этот раз ласки в основном достались Курту — который выглядел так растерянно, словно не понимая, как на это надо реагировать: смотрел широко раскрытыми глазами, блуждал руками по дивану в поисках опоры и восхитительно громко стонал. Артур пытался запомнить как можно больше и жалел, что воспоминания нельзя записывать на диск и проигрывать в любой момент. Плёнка в голове с каждым годом истончается и бледнеет, и ничто не сравнится с моментом, когда воспоминание только рождается. Его глаза, его руки, его губы и звуки, которые с них срываются. Артур чувствовал себя самым счастливым и несчастным человеком на свете. С каждой минутой приближался тот момент, когда дверь за Куртом закроется с обратной стороны. Курт спал ещё несколько часов. Артур прибрал свою одежду и аккуратно развешал на спинке стула одежду Курта. Принял душ и попытался соорудить подобие завтрака на двоих из ничтожного количества продуктов в холодильнике, надеясь, что Курт не сбежит. Когда слегка помятый Курт в одних трусах ввалился на кухню, поцеловал в щёку стоявшего у плиты Артура и сел на стул у окна, Артур почувствовал какое-то болезненное тепло в груди. Курт растерянно озирался по сторонам, как будто пытался что-то найти, и Артур с видом фокусника вытащил из глубин шкафчика потрепанную временем пачку сигарет и зажигалку и протянул ему. — Ты куришь? — Курил когда-то давно, для образа. Бросил, когда понял, что никто не оценит. — Я тоже начал для образа. А теперь не могу отделаться от этой дряни, — грустно усмехнулся Курт, вытаскивая сигарету из пачки. Разговор не клеился. Завтрак прошел в косых взглядах, как будто оба чего-то друг от друга ждали. Когда Артур домыл последнюю вилку и закрыл кран, кухню накрыло давящее молчание. — Оставайся? — Я останусь? Раздалось одновременно. Они засмеялись. И Курт остался.