Силу мужицкую питает мужицкая сила

Слэш
PG-13
Завершён
151
Пэйринг и персонажи:
Размер:
9 страниц, 1 часть
Метки:
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
151 Нравится 13 Отзывы 31 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Ранние птицы тихими переливами колокольчиков пели музыкальные трели, мягко шумел утренний лес, только просыпаясь от лёгкой дымки сна с первыми ласковыми лучами розового солнца, где-то за цветущей опушкой журчал игривый ручей. — Упал, отжался. — Но, Добрыня… — Я. Непонятно. Выражаюсь? — густые светлые брови сурово сошлись в переносице. — Эх, будет сделано, — вздохнул Елисей и, принимая упор лёжа, чуть тише добавил, — Чуть что, сразу «упал, отжался». Фантазии, что ли нет? — Я всё слышу, — забавляясь, но, не подавая виду, заметил названный Добрыней и опустил спокойный взгляд очей своих в книгу умную. То был могучий богатырь, чью силу не измерить. Глаза его были мудрости полны, а цвета совсем как небо погожее во дни летние; волосы его светлые, будто из бликов золотых слитков отлитые, рваными прядями припадали к сосредоточенному челу. Растягивая темп силовых упражнений, залюбовался невольно Елисей плечами широкими, спиною мужской сильною, шеей жилистой, морщинкой маленькой меж косматых бровей… — Ты поди, дров собери, Силович. Чай до завтра в засаде просидим. — Елисей чуть вздрогнул от глубокого тембра богатыря, выходя из наваждения. Тот потянулся сладко да шеей хрустнул. — Как знал, что Соловья надо было на строительные работы отправить — и людям польза, и не чудил бы сейчас. Елисей грузно встал, вздохнул, закинул меч на плечо, да в чащу лениво двинулся. — Ну, подумаешь, уснул на посту, — уходя всё глубже в лес, пожаловался сам себе гонец. — Ну, подумаешь, под боком у него… — буркнул он снова, а на душе легко так от чего-то было, так радостно, что сердце словно из груди выпрыгнуть силилось. — Ну, да, на дозоре заснул. Ну чего сердиться-то так? Сразу «упал, отжался», — пнул сгоряча какой-то камень на тропинке. — На нас бы всё равно никто не напал. Он-то вон, какой мощный, такой, поди, обнимет раз кого, да и дух весь… Никто и не сунется. Да и пусть только попробуют! Я им, ух! — воинственно замахал мечом Елисей, показывая свои навыки искусств боевых в попытке устрашить любопытную белку на соседней берёзе; та ринулась в дупло, только пятки и сверкали. И руками и туда, и сюда махал, и ногами. — Всем покажу, как Добрыню будить! Сам Добрыня же тем временем спокойно почитывал старый потрепанный фолиант — «Искусство войны, Сунь Цзы, VI век до н. э.», как гласил пыльный коленкор — как вдруг: — Фффффффффсссссссссссссссссссиииииииииииииииииии! — прогремел жуткий свист. — Не к добру это, — напрягся богатырь, с земли подымаясь. — Как бы Елисей чего доброго в беду не попал… — Добрыня, — будто в ответ послышался протяжный крик. — Добрыня Никитич! Помоги! Ринулся витязь стремглав в дебри непроглядные на крики хриплые. Сердце широкое сжалось, богатырское. Не видя дороги, не разбирая путей, разрубал он брёвна, вширь с бочку деревянную, словно сучки сухие, ломкие. Нёсся аки медведь окаянный, позади лишь щепки оставляя, а примчавшись, огляделся, не понимая, откуда стон натужный донёсся. Голову вскинул, да только руки и успел подставить, как в них тело юношеское рухнуло. Елисей на руках его охнул, васильковые глаза прикрыв, прильнул к нему, чуть дрожа, и задышал тяжко. — И что тебя леший на такую высоту понёс? — не на шутку разозлился Добрыня, сердце своё унимая, от чего Елисей даже испуганно замер, чувствуя свою вину. — Ты ведь расшибиться мог! С такой сосны упадёшь и костей не собрать. А если бы я не успел? Что бы я потом делал? — ругаясь, без ведома собственного прижал он к груди своей гонца сильнее. — Потом бегай с тобой к знахарке да с целый месяц яблоки в лазарет носи. Ты же вон… хрупкий какой… — уже совсем негромко проговорил он, сам того не замечая как поглаживает пальцем большим мозолистым узкое запястье в руках своих. — Тебя обними раз и ты, наверное… Добрыня нахмурился. Сглотнул вязкую слюну глухо, спустил парня на твёрдую землю и отстранённо вопрошал, глаза уведя за горизонт: — Чего ты на сосне делал? — Да я Соловья услыхал, — рассеянно начал непривычно притихший юноша, — решил повыше забраться, выследить б-басурманина. Да он ещё раз свистнул, в округе всё заходило ходуном, завертелось… В общем, я с ветки сорвался, а когда понял, что уже держаться сил нет, тебя позвал и ты… примчался. Гонец смущённо почесал затылок, услышал отрешенное хмыкание в ответ и от неловкого безмолвия затоптался, решил забрать свой оставленный доселе у сосны меч. Чуть ступил он дальше руки вытянутой, да так, каков был, и сел на траву тут же, глухо рыкнув и морщась от острой боли. Добрыня, не успевши подхватить, присел на корточки рядом и, хмуро поглядев на Елисея, ощупал его голень крепкую. — Тьфу ты, горе луковое! — Да нет, всё в полном порядке, Добрыня Никитич, правда, — забалаболил тот в прежней манере, пытаясь привстать с ещё мокрой от росы травы, но снова спешно сел, кривясь от колик. — Чего же тут в порядке? Это ушиб. Под тоскливым взглядом виноватых глаз богатырь поднялся на ноги, огляделся, будто подмоги ища и, не предупреждая, подхватил юношу на руки. Тот, снова охнув, зачастил: — Добрыня, ты чего это, да нормально всё, я могу и сам! Честно, это вообще пустяк, я даже и внимания почти не обратил, подумаешь, с кем не бы… — тут оборвался его голос. — Ффффффффффффффссссссссссссссссссссссссссссссииииииииииииииииииииииииииии! — чудовищным ударом молнии засвистело где-то совсем рядом. Витязь зашатался, щурясь, как будто от зубовного скрежета, выронил гонца и схватился за голову, закрывая уши. — Добрыня! Добрыня, ты что? — испугался Елисей, крутясь у присевшего богатыря. Тут из кустов калиновых послышалось шуршание. Елисей настороженно заозирался, а, услышав заморский грубый говор, как подскочил на одной ноге, подхватил меч богатырский с земли и решительно уставился на кусты, крича, что есть мочи: — А ну выходи, ирод! Прими бой честный, ежели не трус! Вдруг из кустов показалась голова с широкой лыбой и маленькими хитрыми глазками. — Опа, Елисей! Ты чё, своих не узнаёшь? Сколько лет, сколько зим, — панибратски заговорил довольный чем-то Соловей Разбойник, уже полностью вылезая из кустов. — Ишь, кого только не встретишь здесь! — присвистнув, усмехнулся он. — А вы чё тут делаете? До меня тут, кстати, слушок доходил, что богатырей в командировку опять по делам киевским в Византию отправить собрались. У меня там как раз пара нерешённых вопросов осталась, — рассмеялся плут, от репея отряхиваясь, чему-то только ему ведомому, но Елисею не до смеха было. — А мы тут тебя ищем, — насупился парень. — Жалобы на тебя от крестьян поступают. Говорят, мешаешь ты им, шумишь по ночам, скот распугиваешь. Вот нас и послали узнать, вдруг что-то недоброе задумал, — глядел недоверчиво гонец, как тот в зубах ковыряет. — Да ты чё, Елисей! Да мамой клянусь, ничего не замышляю! Я чист. Я же, после того, как на родину вернулся, вообще завязал со всем этим, — как-то уж очень убедительно увещевал Соловей. — А шумишь чего? Свист твой во всей округе слышно. — А, так это… Я пытаюсь кое-кого из коришей найти… Некоторые мне деньжат должны. Вот, хочу своё вернуть, — оскалился он, но потом неопределённо махнул рукой и, почесав круглый подбородок, устало вздохнул. — Старые счёты с нечистью, чтоб их. — Ну, ты смотри, это… — совсем успокоившись, кивнул ему Елисей. — Да-да, я понял. Искать тише, — снова ухмыльнулся Соловей и кинул взгляд куда-то за спину гонца. — А этот чё? — Ой, Добрыня! Послышалось невнятное кряхтение, но парень успел только заметить краем глаза массивную фигуру богатыря, выхватившего из рук его опущенный меч. — Эй, эй, ты чего?! — ощетинился Разбойник, пятясь назад. Елисей тут же бросился к богатырю, задержав, схвативши его за руку, пытаясь расторопно втолковать, что по большому счёту никакой проблемы-то и не было, но спустя долгих нескольких мгновений тщетных объяснений оборвал себя на полуслове и стал внимательно смотреть в растерянный взгляд перед собой. — Что? — совсем уж громче необходимого спросил витязь и свёл очи на Разбойника. Тот блеснул золотым зубом и неуверенно продемонстрировал большой палец, оттопыренный вверх, пытаясь показать, что совершенно не настроен на вражду. — Чего это он? — гулко пробасил Добрыня. Елисей ошалело глядел на богатыря и пытался что-то сообразить — мысленный процесс на лбу его написан был. — Ты меня не слышишь? — почти прокричал парень. Добрыня Никитич, пытаясь понять, что тот говорит, смотрел на губы его пухлые, надеясь прочесть по ним хотя бы обрывки фраз. Но когда с энного раза понял, что тот вопрошает, то лишь мотнул головой в тяжёлом шлеме. — Эээ, ну, вы тут перетирайте, а я пойду, наверное. Там меня кенты ждут… Может быть, к вечеру отойдёт! — Соловья и след простыл, эхо только и звенело. Елисей обречённо выдохнул, а, когда сообразил, что стоит, некультурно вцепившись пальцами в плечи витязя, немедля отпрянул, тут же резко приседая от сильной боли. — Вот тебе напасть очередная! Оглушил и дезертировал. Ладно уж, пойдём обратно к перевалу, а там решим, что делать будем, — очень громко проговорил богатырь и снова подхватил вскрикнувшего гонца на руки. — Князь говорил, всё равно денёк-другой понаблюдать надо, но оно и оттуда можно, дело-то не хитрое и для профилактики полезное — так наш воевода говорил. Парень в его руках чуть сощурился от «раскатов грома» над ушами, но постарался от примеси стыда тому не досаждать. Путь обратно не далёкий; шли они молча с четверть часа, но Елисей, будучи из болтливой породы, негромко попробовал: — Значит, не слышишь ты меня? — как будто утверждая, и получив в ответ молчание и устремлённый вдаль орлиный взор, так-то с повинной и сказал, — Знаешь, я столько неприятностей тебе доставляю, Никитич… Тебе-то и в поход этот пустяковый идти не нужно было, а пришлось только от того, что обучаться у тебя разрешил. Хотя понятно ведь, не быть мне таким сильным как дружинники наши, значит, и толку от меня не много, — исподтишка он очи вскинул на щетину мужицкую. — Вот и сейчас. Не хочется мне, чтобы ты из-за меня плечи свои могучие напрягал, понимаешь, Добрынюшка? — и, будто болтнув лишнего, замолк. Долго молчал, упорно. А богатырь шёл всё, будто совсем не торопясь; рощу тихо баюкал сонный ветер. — Хорошо, — протянул юноша и насторожился, прислушиваясь к дыханию глубокому. Совсем осмелев и, сам едва слыша голос свой, произнёс, — Как хорошо с тобой. Помолчал гонец чуть-чуть да, не удержавшись, снова тихо позвал без надежды, словно сокровенным делился: — А помнишь ты… как с Ильёй и Алёшей спас меня с Юлием из затопленной темницы, а? — улыбнулся он грустно, не иначе сам с собой разговаривая, да на богатыря поглядывая. — Я тогда думал, что свет белый больше не увижу... а потом… тебя увидел. Волосы пшеничные мне внизу твои на солнце блеснули. Думал, сердце разорвётся. Я тогда от счастья так забылся, что в объятия твои горячие кинулся. Помнишь, как я обнял тебя? Вот так, — Елесей осторожно прижался к витязю, будто удобней кольчугу перехватывая, тот и ухом не повёл. — Не знаю, наваждение что ли какое было… Видел я как на меня все посмотрели. Но я… я словно в беспамятстве был. Только горячо, помню, было. А вода внизу ледяная была, как в студёной проруби на крещение. И пахло от тебя… голова сама на грудь твою упала. Любо мне было знать, что твоя рубаха воду с моих волос выпила, — вымолвил юноша и замолчал вновь. К счастию ли, к сожалению ли, дошли они скоро, Добрыня, посадив задремавшего парня под дуб раскидистый, прогорланил голосисто, что за хворостом пойдёт. Елисей кивнул, давая знак, что понял его, чуть витязь отошёл, прихватил флягу с парчи на земле раскинутой, поднялся да запрыгал на здоровой ноге куда-то. — Ты куда это собрался, Елисей? Сиди на месте, а то с твоей ногой до следующей недели тут провозимся. — Я воды в ручье набрать, — прокричал Елисей. — Ну воды… — постарался он объяснить и столкнулся с полным непониманием. — Пить! Пить хочу, — показал парень руками что-то похожее на рюмку. — Водки тебе что ли надо? — Да нет! Я попить хочу, в горле пересохло… — совсем уже отчаялся гонец. — Ну, воды в ручье набрать… Ай, ладно, потерплю, — махнул он рукой, садясь на прежнее место. Добрыня, тем не менее, всё ещё пытался сообразить, что тот сделать хочет и пристально следил за всплесками тренированных рук да оживлённой мимикой. — Ну чего ты смотришь на меня? Ничего ж не слышишь совсем, — тихо вздохнул гонец, в упор с тоскою смотря в очи чужие. — Смотришь глазами своими голубыми. Мне так и умом ослабеть не долго. Вон, какие внимательные, синие омуты… будто перед рассветом на море штормовое глядишь. Так же нельзя, — устало прикрыл юноша глаза, устраиваясь под деревом удобней. — Тебе не говорили, что нельзя так с честным людом? Утопну ведь в них совсем. Когда безделье затянулось, Елисей снова глаза открыл, витязь с того времени, кажись, не шелохнулся. — Ну, я пойду хвороста наберу, ты здесь сиди, не уходи никуда, — снова, медля, очень громко проговорил он, взял флягу и скрылся за деревьями, напоследок пуще голос повысив, — Воды ещё потом питьевой в ручье наберу. Гонец опять вздохнул как неприкаянный, спину широкую провожая, пошарил взглядом по опушке. Заметил книгу, что богатырь давеча читал, почесал затылок, подсел поближе да и увлёкся ею до самого прихода витязя, когда уж и темнеть стало. Сам того не заметил, как зачитался, лишь изредка зеницы к небу поднимая да отчего-то уста в мечтательной улыбке растягивая, когда страницы жёлтые перстами длинными оглаживал. Добрыня вернулся с руками непустыми, зычно оповещая об этом ученика своего, дров принёс, воды колодезной да с щуками большими, мясистыми. Пробасил, что есть деревенька тут неподалёку, там бабка какая-то про Соловья ему говорила, мол, свистит тут, «всех кур распужал, те нестися перестали», что-то про козу всё пела, старая. Пока гонец костёр разводил, держал слово богатырь и о том, что старика у реки встретил, тот сети всё свои не мог сыскать, а тут, глядят они, а со двора свинья в сети рыбатской несётся, визжит, что мочи есть, брыкается, гуся с корыта сбила, дед орёт «Стой, окаянная!», схватил её ошалелую, да запнулся, верхом свалился на неё, оседлал и по полю носился, как на скакуне ретивом, все бабкины грядки затоптал. Сказал Добрыня, что ловили они её с целых полчаса, что поймали в мешок холщёвый, а, когда поймали, старик так сердешно благодарил его и уловом-то и угостил, да всё так интересно рассказывал богатырь, громко очень, серьёзно, что Елиcей так развеселился, заражая кукушек под темнеющими ветвями хвойными смехом низким, серебряным. Долго ли, коротко ли, время тянулось к ночи, под запахами жареной рыбы, уханьем сов и гулкими переспрашиваниями витязя на говор юношеский негромкий, что без зазрения совести об усах светлых да подбородке волевом беззастенчивую речь вёл. С сумраком гонцу наказано было снова бдеть на посту ночном, а богатырь опять за книгу взялся. Лес на добрый час будто вместе с ними затих. — Как нога твоя, Силович? — громом прогремел голос над ухом задумавшегося молодца, что у костра притулился понурый, тот ажно дёрнулся от неожиданности. — Дай посмотрю. — Да что ты, Добрыня Никитич, нормально всё, не нужно, пройдёт оно скоро, — уверял парень как можно громче, руками размахивая. — Да у меня вон, на тренировках и пуще ссадины были, а это так, пустяки. Витязь, протестов не слыша, сел перед ним, голень тощую руками пощупал угрюмо, со знанием дела: — Тут болит? Зашипел юноша да головой помотал, нет, мол, нормально всё. Пуще богатырь нахмурился, сапог с него снял да стопой его осторожно покрутил, Елисей тут же забыл, как дышать надо, замер зайцем и глаза зажмурил. Но больно-то оно не было совсем — пальцы тёплые, ласковые, начали стопу массировать. — Добрыня, — прошептал юноша, дыша прерывисто. — Добрынюшка… Что ж ты… не нужно, с ума я сойду. А богатырь, занятия своего не бросая, всё пристально губы обветренные разглядывал, словно по старой привычке. — Болит? Идти потом сможешь? — Смогу, всё смогу, душу только не трави, — слабо отозвался Елисей, кивая как болванчик да улыбку добродушную натягивая. — Ну, до утра тогда пройдёт, а сейчас пора и на боковую, — угукнув, расправил плечи затёкшие Добрыня Никитич. — Завтра с рассветом выдвигаемся. Елисей кивнул вяло, сапог обратно напяливая, да на огонь уставился. Кто знает, сколько просидел он так? О чём думал долго так? Чего хмурился? Да только, опомнившись, обернулся на богатыря, а он наверно уж десятый сон видел. — Ночь сегодня звёздная… — зачем-то произнёс парень в пустоту темнеющих зарослей, зная заведомо, не услышат его. — Знаешь, ничего мне и не надо больше. Даже так… зная, что ты рядом. Пускай… — дрогнул его голос, — пускай нельзя ловить мне прикосновений твоих. Настасье только дозволено ласкать тебя, к ней только взор твой ласковый обращён, ей только улыбка нежная твоя достанется. Опасливой поступью бродила неприкаянная ночь. И только хмурый взор витязя, что силился разгадать, отчего кручинится оруженосец, опуская тоскливо ресницы длинные, искусно бросившие тень на ланиты румяные, так и остался незамеченным. Новый день встретил жизнерадостным щебетом неунывающих и беззаботных птах. Проворные солнечные зайцы резво скакали по дюжей груди витязя, что, заложив пятерню за голову, дремал, раскинувшись на лежаке, и, казалось, ничто не могло потревожить его крепкий богатырский сон, но в ведения его осторожно вплёлся чарующий мелодичный голос. Такой тихий, мурчащий и сладостный, что Добрыне совсем не хотелось отпускать это бархатное марево. И всё же беспокойное утро нетерпеливо вступило в свои права, рассветом будоража успокоение Добрыни. С вольным вдохом пропал сон, витязь открыл ясны очи, но к замешательству того, его блаженное ведение не растаяло, а чистый обволакивающий глас жидким медом услаждал его слух. Слов было не слыхать, и только робкая мелодия манила повернуться. Удивленный взгляд Добрыни припал к лицу гонца, что совсем рядом что-то кашеварил на костре. Елисей, чему-то улыбаясь, продолжал мягко мурлыкать приятный уху мотив, а Добрыня, чтобы не спугнуть паренька, решил ничего не говорить, желая продлить эти минуты. Молодец и вправду пел очень красиво, высоко, будто грамоту музыкальную знал. Но сразу же прервался, только встретив заинтересованный взгляд. — Ой, прости, Добрыня! Я разбудил тебя? Богатырь ничего не произнес, смотрел только задумчиво как взволнованно суетится юноша, загнанно бегая глазами по поляне, а когда с ответом затянул, только рот раскрыл, как Елисей всё за него решил: — Фух, не слышишь меня ещё? — понятливо и отчего-то облегчённо выдохнул тот, да так обрадовано, что витязь не возразил даже. — А я тут суп готовлю, — уже громче объяснил Силович, кивая на варево. — По грибы сходил, лесника ещё встретил, тот мне картохи дал, я сначала воспротивился, конечно, у нас-то и припасы с собой есть, но он так посмотрел на меня, говорит, мол, худенький совсем, — забавно насупился он. — Тоже мне, худенький! Я, между прочим, все показатели на тренировках превысил давно, — задирая нос, заверил юноша, продолжая помешивать похлеб. Он ещё много всего рассказывал, всё дальше уходя от темы, смеялся так открыто и искренне, что Добрыня засмотрелся, неотрывно того слушая да только руку под голову и подставив. — Я и к реке сходить успел, искупался, вода ещё стылая, продрог весь, жалко, ты не пошёл, может,… согрел бы меня, — едва слышно перешел на шепот он. — Руки-то у тебя всегда тёплые, ты даже зимой под кольчугу одну рубаху надеваешь… На месте Настасьи, убил бы, — печально усмехнулся он. — Совсем ты себя не бережешь, Добрынюшка, вон, в прошлом году в затяжной командировке за морями простыл даже. Я так рад был, что травы наши с собой взял… Думал, поседею с тобой, так сердце разрывалось... Негромко сетуя, понуро шмыгал носом Елисей, по коленям шлёпнул дланями, да поднялся. — Не могу я вынести глаз твоих внимательных. — И уже громко добавил, — Я пойду воды наберу. — Ты ведь набрал уже, — возразил витязь, с лежанки подымаясь. Елисей, ещё стоя спиной к тому, лицо пылающее в ладони опустил, вполголоса жалобно у самого себя спрашивая: — Что же ты делаешь, Добрынюшка? Не видишь что ли, что не могу я больше, истосковался по тебе! — Тогда зачем убегаешь от меня? — послышалось в ответ. — Да как же иначе, если ты… — на полуслове юноша замер. — Ч-что? — не помня себя от испуга обернулся он. – Ты всё слышал?! — Прости, Елисей, я не знал, как тебе… — Добрыня даже не успел договорить, как гонец ринулся сквозь чащу, куда глаза глядят, что след его уже простыл. Добрыня в смятении бросился за ним. Благо, Елисей что-то сбивчиво тому кричал, что и искать его и не пришлось. Понятное дело, что оруженосец богатырю не ровней был, оттого-то витязь и поймал его в надежные объятия свои почти сразу. — Ну, и куда ж ты так нёсся? — усмехнулся богатырь. — Прости Добрыня Никитич, ты не правильно всё понял, правда, у меня горячка была, честно, я не ведал, что несу, — сбивчиво убеждал гонец. — Пусти меня, пожалуйста, я больше на глаза твои не покажусь, я обещаю, больше не встречусь я тебе, — на глаза его опасно навернулись слёзы. — Прости меня, прости… — Елисей… — любовно позвал Добрыня. — Мне ничего не надо, правда, Добрыня, только пусть всё хорошо с тобою будет, отпусти меня, я ничего не прошу, никогда не брошу тень на имя твое доброе. Я всё понимаю, ты с Настасьей счастлив, я бы никогда… — Так мы разведены давно… — изумленно возразил витязь. — … ничего дурного, Добрынюшка, только прошу, прогони меня, сам я не смогу уйти, — продолжал всхлипывать Елисей, не слушая того. — У меня духу не хватит, люблю я тебя… У каждой басни, как водится, есть мораль, а мудрость этой истории в том, что у всего есть предел, и даже у терпения доброго, широкой души богатыря. От того-то он и не выдержал боли отчаянной у любимого сердца, да сомкнул уста свои на губах соленых, что вот уже который поход с трепетом разглядывал.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.